Читать книгу В идеальных вселенных - Светлана Андреянова - Страница 2

Я просыпаюсь задолго до того, как звенит будильник. Не знаю, зачем мама до сих пор заводит его. Слышу, как она переворачивается с боку на бок в своей кровати, протягивает руку и отключает звук. Но, спустя какое-то время будильник звонит снова. Это такой специальный хитрый механизм в телефонах – рассчитан на то, что человек не сможет выключить его с первого раза и, перевернувшись на другой бок, снова заснуть.

Мы лежим, каждый в своей комнате и ждем, кто же поднимется первым. Прорывающаяся из заточения совесть, просто орет мне, что нужно подняться первой и приготовить завтрак. Но ленивое, набитое ватой тело, всеми силами сопротивляется и делает вид, что оно не мое.

Наконец я слышу, как мама приподнимается над кроватью и спускает ноги на пол. Шлеп-шлеп – так звучат ее комнатные тапочки, направленные в сторону кухни. Скрипит дверь холодильника. Включается печка. Затем тапочки направляются в сторону ванной.

Я еще какое-то время лежу, а потом заставляю себя встать. Часы показывают половину седьмого утра. До уроков еще вагон времени. Ума не приложу, чем его заполнить. Можно заправить кровать или выбрать одежду. Между домашними клетчатыми штанами с зеленой футболкой и домашними клетчатыми штанами с желтой футболкой, я выбираю последний вариант. Затягиваю волосы в высокий хвост, даже не расчесав их и тащусь на кухню.

Откуда-то из глубины квартиры доносится протяжное сопение. На смену ему приходит хриплый стон:

– Лен.

Затем еще один:

– Лена.

И еще.

Формально бабуля зовет маму, а не меня. Но, наверное, стоит пойти и узнать, что ей нужно. Вместо этого ноги несут меня к холодильнику. На плите варится каша. Вид у нее не очень аппетитный. Я достаю масло, сыр, колбасу, отрезаю ломоть хлеба, и под бабушкин аккомпанемент сооружаю себе царь-бутерброд.

Слышу, как мама выходит из ванной и топает в дальнюю комнату. Секунд десять спустя она входит на кухню.

– Ты уже встала? А почему к бабушке не зашла? Она же звала.

Мама смотрит на меня устало. Только проснулась, а взгляд уже измученный. Мне, наверное, жаль ее и стыдно за себя. Хочется как-то оправдаться. Но вместо этого, я отвечаю грубым, чужим голосом:

– Лично я не просила ее переезжать из деревни к нам.

– Да как ты… – похоже у мамы ком застревает в горле.

Она бы могла многое сказать мне, но молчит, и сжав губы идет к графину с водой, наливает стакан и несет его в дальнюю комнату. Туда, где лежит прикованная к постели бабушка.

Раньше мы с мамой жили в однокомнатной квартире. Может и было немного тесно, но зато прямо под нашими окнами располагался городской парк, а за ним – моя школа. Все мои друзья тоже обитали поблизости, и на то, чтобы торчать в квартире у меня не оставалось много времени. А до этого, еще раньше, мы жили в соседнем доме, вместе с папой. Там у нас была приличная двушка. И меня все устраивало. Но родителей, видимо нет, раз они решили развестись.

Я никогда не слышала, чтобы папа и мама ругались между собой. Они сосуществовали так, как делают это большинство современных семей. Вместе завтракали, расходились на целый день, затем сходились вечером, ужинали и ложились спать. Новость о том, что они разводятся, очень удивила меня. Но настоящим шоком явилось то, что папа попросил нас уехать. Просто взял и сказал, что свою недвижимость он не собирается разменивать, и нам придется искать себе другое жилье.

Мама не стала спорить и сняла нам однушку у какой-то старухи, в соседнем доме. Так было удобнее для меня – остаться в своей школе, рядом с людьми, которых я знала еще с детского сада. А год спустя, мне сообщили, что мы переезжаем на окраину города. В квартиру, купленную на деньги, оставшиеся от продажи бабушкиного дома в селе. Мне и в голову не могло прийти, что вдобавок к квартире, будет прилагаться и сама бабуля. Слишком старая, чтобы быть в состоянии заботиться о себе самой. Слишком больная, чтобы обойтись без лекарств, которыми почти сразу же пропахла вся наша новая квартира.

В придачу к бутерброду я завариваю кофе и утаскиваю еду это к себе в комнату. Открываю ноутбук и какое-то время просто пялюсь в экран, наблюдая за тем, как однообразно вращается колесико загрузки. За дверью слышатся мамины шаги. Она возвращается обратно на кухню. Шкребет ложкой по кастрюле – помешивает кашу. Еще раз включает чайник, который закипел минуту назад.

Я слышу, как мама поворачивает конфорку на плите. Наверное, каша уже готова. Жду, когда откроется дверь в мою комнату, и мама скажет бесцветным голосом, что пора идти есть. Но ничего такого не происходит. Звенит доставаемая из шкафа посуда, тапки шлепают по коридору вглубь квартиры. Снова проходят мимо моей комнаты в сторону кухни и, наконец замирают.

Я захожу в интернет. Какое-то время бестолково листаю страницы. Можно проверить социальные сети. Посмотреть новые фотки друзей. Узнать, какие у них новости. Вот только… Упс. Кажется, у меня нет друзей. Ни одного.

Мы переехали в этот дрянной район. Я пошла в новую школу, а через неделю всех посадили на карантин. Конец истории. Вот что на самом деле означает выражение “с глаз долой – из сердца вон”. Те, с кем я общалась в своей старой школе, окунулись в реальность другого дистанционного обучения, школьных чатов, сетевых пранков и общих проблем. А те, в чье сформировавшееся сообщество я еще не успела влиться, не имели потребности заводить новые знакомства на карантине.

– Катя, ты есть будешь?

Мама, беззвучная как шпион, открывает дверь в мою комнату и теперь смотрит на меня через порог, точно опасаясь нарушить допустимую дистанцию.

– Я уже ем, – я машу перед собой бутербродом, с которого естественно тут же летят в разные стороны крошки.

– Не надо запихиваться сухомяткой с утра, – констатирует мама и не дожидаясь моей обратной реплики, поспешно закрывает дверь.

Еще какое-то время я смотрю на то место, где стояла мама. Пожалуй, сейчас единственной вещью, вызывающей во мне хоть крошечную долю любопытства, является то, до какой грани хватит маминого терпения.

Как и многие другие, мама потеряла работу во время карантина. Мы трое – узники этой убогой лачуги – существовали благодаря бабушкиной пенсии и папиным алиментам. Поскольку я никуда не ходила, деньги меня мало интересовали. Главное, чтобы было чем платить за интернет ежемесячно. Но, до тех пор, пока уроки ведутся через компьютер, мама не может его отключить. Даже в качестве наказания. А если и сделает это – мне же лучше. Буду торчать в комнате у бабули и целыми днями смотреть телик.

Без пяти минут восемь я захожу в школьный онлайн-кабинет. Кто-то из моих новых одноклассников уже маячит там в виде крохотных движущихся персонажей. Они оживленно болтают между собой, дожидаясь учителя. На мое появление никто не реагирует. Хотя на мне яркая футболка, которая, как флаг маячит в узком окошке.

Вообще-то я и в оффлайне не самое сильное звено, по части общения. Не умею сходу включаться в разговор. Шутить, пересказывать приколы, обсуждать шмотки, косметику. Все, что касается парней – вообще темный лес. Я бы с радостью выключила свое видео, чтобы вместо моей, пусть и крохотной физиономии, на экране застыла картинка в виде собаки из мультика. Но если я это сделаю, учительница тут же начнет орать: «Мицевич! Если ты не включишь видео сейчас же, я поставлю тебе прогул». Остается только сидеть и делать безразличное лицо. Пусть все думают (если вдруг соберутся подумать обо мне), что я фрик, и меня нисколечко не касаются они и их тупая школа.

Училка появляется с опозданием. Как там про начальство говорят? Оно не опаздывает. Плевать. Пять минут больше, пять меньше.

Целых полчаса я с усердием записываю все, что положено, даже не вникая в смысл. Странно, что кому-то до сих пор кажется, будто бездумное копирование чьих-то там слов, утрамбовывается в мозгу лучше, чем вдумчивое чтение.

На пятиминутной перемене, я отлепляюсь от экрана и выхожу из комнаты. Со скоростью света, соорудив себе новый царь-бутерброд, я уже собираюсь вернуться обратно, как вдруг до меня долетают голоса, доносящиеся из бабулиной комнаты. Обычно я не подслушиваю. Но сейчас, даже не знаю, может скука, заставляет меня тихо следовать в противоположный конец комнаты и лепить ухо к двери.

– .... я не понимаю, что делать, – говорит мама, сопровождая свою речь обильным потоком рыданий.

Впервые в жизни я слышу, чтобы она вот так выражала эмоции. Неужели виной тому мое мерзкое поведение?

– Ничего, – голос бабушки звучит как обычно монотонно, – он же тебе не чужой человек. Месяц – это не год. И дольше терпели в наше время.

Странно. Похоже, речь идет не обо мне. В следующую же секунду, я слышу этому подтверждение.

– А Катерина, что скажет? Она-то как поймет?

В воздухе зависает молчание. Слышно, как громко и тяжело дышит бабушка.

– Нашла о ком думать. Ей-то, поди больше всех это надо. Ничего перетерпит как-нибудь.

Теперь я совсем теряюсь в догадках. Это, неизвестно что, касается меня больше всех? Зачем-то нужно терпеть. И почему мама плачет так, словно кто-то умер?

Я уже почти решаюсь ворваться в комнату и спросить все напрямую, но тут дверь сама отворяется, и моему взору предстает заплаканная мама.

– Ты все слышала? – спрашивает она, упуская из виду тот факт, что я нагло подслушивала.

– Не все, – честно признаюсь я. – Но, хотела бы знать, к чему мне готовиться.

Мама кивает в сторону кухни и первой шлепает по коридору. Я направилась за ней, ощущая внутри неприятный, настороженный холод. Вместе мы усаживаемся за стол, прямо как для переговоров о судьбах мира. Остается только сказать «заседание объявляю открытым», но я сдерживаюсь.

– Твой отец переедет к нам, – мама поднимает на меня виноватые глаза, с остатками красноты. – Ненадолго.

– Зачем? – задаю я логичный вопрос. – Ему, вроде и так неплохо живется. Одному в нашей квартире.

Свое отношение к этому человеку, спустя полтора года после расставания родителей, я старалась никак не выражать. Даже в мыслях. Чтобы не терзать себя глупыми фантазиями на тему “каково жить в полной семье”, я предпочла просто напрочь забыть об отце, которому до меня не было дела. Лично он сам так и сказал маме:

– Катька уже взрослая. Дальше начнутся эти подростковые загоны. Мне они на кой?

Мои загоны и в самом деле начались. Но, вероятно, если бы рядом оказался кто-то посильнее и понаглее, чем мама, я бы не пускалась в такие крайности.

– У папы проблемы, личного характера, – уклончиво отвечает мама. – Сейчас он временно остался без квартиры.

– Да ладно! – я не сдерживаюсь. – Что конкретно? Пропил? А, может, подарил своей новой невесте?

– Катерина! – мама сурово смотрит на меня. В глазах ее сверкают искры. – Что бы не произошло, он твой отец. Квартиру забрал банк, за долги. Но он продолжает работать и платит алименты на твое содержание.

Я истерически закатываюсь.

– Нам выгоднее просто сдавать одну комнату. По-моему, за те две – три тысячи, что он ежемесячно выделяет, мы найдем себе нормального квартиранта.

Мама плотно сжимает губы и встает. Кажется, вот-вот начнется. Но она, похоже, предпочитает затушить пожар прежде, чем он вырвется наружу. Мама отворачивается и наливает стакан воды. Я вижу, как ее спина легонько вздрагивает. Но, когда взгляды наши вновь пересекаются, на ее лице уже нет эмоций. Как у греческой статуи.

– Ты знаешь, какая у нас сейчас ситуация, – монотонно выговаривает она. – Я потеряла работу. Бабушке нужны лекарства. Выйти из дома без пропуска мы не можем, а, чтобы найти новую работу, нужно иметь пропуск, который выдают только работодатели.

– Понятно, – я киваю.

Мне вдруг приходит в голову мысль, что присутствие отца в этой квартире, лично для меня ничего не поменяет. Счастье, что у меня есть своя комната. Да, несмотря ни на что, это плюс. А за ее периметром – пускай, хоть роту солдат поселят. Не мое дело.