Читать книгу У детей свои проблемы - Светлана Баш - Страница 9

Люди, которые имеют что-то, чем бы это ни было, порой совсем не ценят этого. Многие из нас принимают то, что у них есть, как должное. Вот и я имела всё, но при этом ещё и имела наглость жаловаться на жизнь.

Я училась в четвертом классе, и у меня было всё. Были друзья, крыша над головой, а самое главное – семья. Мои родители любили меня, а также они, конечно, любили друг друга, как без этого. Это была любовь на века…

Как любила вспоминать мама, они с папой познакомились ещё в школе и, бывало, до сих пор вели себя как влюблённые подростки.

На тот момент я училась в одесской школе №17, говорила на украинском и русском, а дополнительным языком на занятиях с репетитором изучала французский, чтобы с пятого класса учить его в школе. Мама посчитала, что лишняя подготовка мне не помешает. А лучше бы я учила русский, ведь говорить по-русски это одно, а писать – совсем другое. Да и в будущем мне бы это очень пригодилось.

В один «прекрасный» день я вернулась со школы и меня огорошила мама.

– Мы скоро переезжаем в Россию! – сказала мама и обняла меня. Сама она была счастлива, что хорошо прослеживалось по уголкам её губ, которые, казалось, пришили к ушам, а вот обо мне этого сказать было нельзя.

Как оказалось, мой папа работал в филиале русской компании, который находился на территории Украины, но по каким-то внутренним причинам этот филиал прикрыли, а папу, как хорошего специалиста, не сократили, а пригласили работать в русский, при этом пообещав обеспечить жильем. От такого счастья мои родители отказаться не могли, и всё было решено ещё до того, как я успела сказать: «Какая такая Россия?».

Папа, кстати, был рад не меньше мамы, а даже гораздо больше, ведь папа, урождённый русский мальчик, приехал сюда с семьёй в возрасте четырнадцати лет. Тогда его родители точно так же переехали сюда из-за работы. И тогда-то они с мамой и познакомились. Папа был новеньким, и его посадили к одной из «ударниц» класса, чтобы она помогала ему в учебе.

Противостоять я этому, конечно же, не могла никаким образом. Но, о боже мой, как же я тогда была недовольна! Так как на тот момент шла последняя четверть, чтобы я успешно окончила начальную школу и не переходила в новую под конец года, папе дали большой отпуск и обещали «обязательно его дождаться». Я же заканчивала учебный год со слезами на глазах, писала эти чёртовы контрольные и пыхтела от злобы.

– Я понимаю, что у тебя друзья, но и ты нас пойми! – кричала мама, когда я заливалась в истерике, запираясь в своей комнате. – Ну услышь ты уже меня! Сколько можно объяснять? Если папа откажется от предложения, здесь ему будет трудно найти такую работу: у нас в городе сейчас мало запросов по этой отрасли, понимаешь? Папа хороший специалист, но он может просто-напросто остаться без работы!

– Мам! У меня тут друзья! А там – никого! – сквозь слёзы и дополнительную преграду в виде двери кричала я.

– Дочь, ну это не проблема! Возьми у них адреса, мы будем писать им всем письма. Мы будем общаться и, может, когда-нибудь мы вернёмся сюда жить, а ещё ты можешь приезжать сюда каждое лето к бабушке или тёте.

Мама была дипломатом нашей семьи по части уговоров, поэтому сломить мою детскую истерию ей почти не составило труда. Правда, истерики я закатывала почти все три недели перед отъездом, но всё же я смирилась со своей участью и почти добровольно после окончания четвёртого класса, поехала в Россию.

В России мы жили не в столице, как я хотела бы: мне почему-то казалось, что раз уж ехать, то ехать обязательно в Москву. Размениваться на провинцию соседнего зарубежья (хотя я тогда и слов-то таких не знала, но суть понимала) было уж совсем обидно для одиннадцатилетней девочки, которой пришлось оставить всех своих друзей – а это, между прочим, большая потеря.

В середине лета мы уже получили квартиру и обустроились там, а у меня была ещё половина лета, чтобы добыть себе хоть каких-нибудь друзей к началу учебного года. Мои поиски увенчались громким и трескучим провалом. Летом поразительное количество молодёжи моего возраста сплавляли по деревням и лагерям, и как минимум в шести соседних дворах мне удалось обнаружить только подростков, которые для меня были слегка «староваты», или совсем маленьких детей, которые даже не учились в школе. Жариться на улице в одиночку, честно говоря, – то ещё удовольствие. Поэтому моим летним другом стал телевизор. А зря!

Лучше бы я подтягивала учёбу, ведь мне предстояло учиться в новой школе, в другой стране и с другим языком. Разговорная речь несколько отличается от прописной, но кто тогда об этом задумывался? Правильно! Не я!

…

Возле ворот школы стоял и курил папа. Я, получив учебники, бежала к нему с пакетами, чтобы наконец передать. Домой мы шли, болтая о всяких глупостях, которые могли бы беспокоить ребёнка моего возраста. К тому времени я уже смирилась с тем, что мне придётся учиться в русской школе, и даже с интересом ждала того времени, когда я встречусь со своими новыми одноклассниками. Среди которых мне, кстати, придётся искать себе друзей.

Уже вечером мы сели разбирать книги, стали рассматривать учебники. Они почти все оказались достаточно старыми и потрёпанными, но вот учебник по русскому языку мне достался кошмарный. Он почти весь был исписан простым карандашом – ничего вразумительного: какие-то каракули, иногда неприличные рисунки, а кое-где я даже вычитала стишок со «взрослыми» словечками.

– Пап, да что за жизнь-то такая?! – в тоне бабки-ворчуньи жаловалась я.

– Знаешь, а ведь это даже к лучшему! – начал вещать папа. – Из-за того, что учебник старенький, хотя он вообще-то ещё ничего – видела бы ты мои, у некоторых, например, отваливались страницы, а у учебника по алгебре за девятый класс… я сдал только обложку, она совсем развалилась… – папа слегка заболтался и, в конце концов, забыл, о чём хотел мне рассказать.

– Пап, хватит мне зубы заговаривать. Он старый. Это к лучшему. Почему?

– Если твоя маленькая умная головушка об этом не подумала, то папка-то уже обо всём подумал! – заговорщицки подмигнул мне отец.

– Папа! Ну хватит уже, говори! – никогда не любила такого. Сначала заинтригует, а потом смеётся над тем, как я вся извожусь, а ему только того и надо.

– Дочь, ты у нас кто? Украинка! Русскую речь знаешь – это хорошо, но сейчас тебе придется изучать русский как родной язык, и требования у нас тут ко всем одинаковые, а ты, даже при том, что ты отличница, в русском… Ну, максимум на троечку. Дошло?

– Нет, пап. Я так и не понимаю, при чём тут то, что учебник-то у меня старый?

– Учебник старый, уже изрисованный, поэтому я могу помогать тебе заниматься прямо по учебнику, понимаешь? – папа был явно не в себе: естественно, он будет помогать мне заниматься по учебнику, не по букварю же.

– Ну и что? – непонимающе уставилась на папу я.

– Я могу делать пометки для тебя, и эти пометки в школе, на уроках, будут тебе подспорьем, этакой шпаргалкой – только маме не говори!

…

Первый урок русского языка случился уже третьего сентября, и я, открыв учебник на самой первой странице, под названием издательства увидела надпись:

«Привет! Не обращай внимания на то, что учебник старый: это значит, что у него есть история. Ещё встретимся!», красиво выведенную простым карандашом. До этого её там не было, и почерк был, конечно же, папин.

Папина работа предполагала частые командировки, и я тогда поняла, ЧТО он имел ввиду. Папа собирался помогать мне учиться, даже когда его нет рядом, потому что мама русский знала так же, как я, если не хуже, и вряд ли могла быть полезной.

После линейки первого сентября папа уехал по работе в соседний город, но в тот день, когда мы получили учебники, он, по всей видимости, нехило заморочился и сделал пометки на всё то время, пока он будет отсутствовать, чтобы мне было легче, иногда оставляя мне на полях послания, например: «Боброе утро! Русский язык – это не так страшно…» или «Старайся, и получишь шоколадку!».

И, честно признаться, без папиной помощи я бы скатилась на тройки, а папа, к тому же, был не тривиальным преподавателем-надзирателем, поэтому использовал разные педагогические методики. В одном из упражнений надо было подобрать однокоренные слова к тем, что написаны, и перед ним стояла папина приписка: «Чтобы тебе было легче, прочитай книгу „Лев, колдунья и платяной шкаф“, и, кстати, книга интересная!». Я никогда не отличалась непослушанием или недоверием папе и поэтому незамедлительно отправилась в школьную библиотеку, чтобы взять книгу и скорее её прочитать. Если папа говорит, что интересная, значит – это правда, а если он говорит, что мне это пригодится, то уж тем более. Папа меня никогда не обманывал и поводов ему не доверять у меня не было. За выходные я «скушала» книгу и вечером воскресенья сделала домашнее задание без проблем, что ещё раз укрепило мою веру в папины советы.

Мама периодически порывалась мне помочь, но, как я и говорила, это было скорее помехой, чем помощью.

– Прочитайте текст и расставьте ударения в сказуемых и подлежащих, – читала мама задание и тут же начинала звонить подругам: – Алло, Марин, что такое сказуемое? Это глагол или существительное?

Папины росписи я ей, конечно, не показывала: мама не терпела порчи казенного имущества, даже если карандашом, даже если мы потом сотрём, как мы с папой и договорились, мама всё равно была бы недовольна. Поэтому это было нашим с папой маленьким невинным секретиком.

Периодически папа проверял меня лично, потому что, даже с его помощью, по русскому языку у меня преобладали четверки, я, бывало, нет-нет да где-нибудь провороню словечко или окончание перепутаю, особенно в глаголах.

Каждый раз, собираясь в командировку, папа на всю ночь забирал у меня учебник и заполнял его на две-три недели вперед. За что я была ему несказанно благодарна: это на самом деле было мне огромным подспорьем. Во второй четверти я сама взялась за голову, поднапряглась и закончила её с пятёркой по русскому языку.

Новый год мы встретили своим маленьким семейным коллективом. Первую половину каникул папа был с нами, но работа не ждёт, поэтому под конец каникул он начал собираться в большую рабочую командировку, забрал мой учебник и уселся писать. Мама уже спала, а он расположился в гостиной и всю ночь орудовал карандашом.

Утром, когда мы с мамой встали его провожать, он обнял меня, вручил мне учебник и сказал:

– Ну все, доченька, мне пора, учись хорошо, приеду – проверю! – папа пытался изобразить строгий тон, но напоследок улыбнулся. – Удачи, хорошо отдохните перед рабоче-учебной неделей!

Это были последние его слова. После нашего прощания я больше никогда не видела его… живым.

Он звонил нам пару раз, когда приехал, чтобы отчитаться, что всё хорошо, и ещё раз просто так: спросить, как мы.

Во время командировки произошла авария на заводе, для которого мой папа должен был делать план реконструкции или как это там называется, и в момент аварии мой папа был там. Произошло несколько взрывов и здание обрушилось, моего папу завалило обломками. Мама некоторое время не хотела мне говорить, что именно произошло.

Помню, как в тот вечер я пришла с горки, вся взмыленная, необычно весёлая, и увидела из коридора: на столе стояла бутылка с алкоголем, а рядом сидела плачущая мама. У меня сжалось сердце. Я подбежала к ней, начала выспрашивать, что случилось, почему плачет. Мама утёрла слёзы и сказала, что пока не может мне сказать, что она очень устала и пойдёт спать, и мы поговорим завтра. Спорить с ней было бесполезно: если она что-то решила, то уговорить её было просто невозможно. Поэтому я сама разогрела себе суп, поела и отправилась в свою комнату. Ночью я несколько раз проснулась от того, как мама всхлипывает, но я понимала, что пока она не захочет – ничего не расскажет.

Утром мама меня не будила: я проснулась сама, вышла на кухню, а там мама. Она пила кофе, не пожелала мне доброго утра, как обычно, не спросила ничего. Она просто пила кофе и смотрела на холодильник, где на магнитике было прикреплено наше семейное фото.

Когда я покушала, мама резко повернулась ко мне, глубоко вздохнула и уже было открыла рот, но так и не смогла ничего сказать. Она просто разрыдалась, опустив голову на кухонный стол.

Через некоторое время она смогла справиться со слезами и всё-таки рассказала мне, что нашего папы больше нет.

Я не плакала в тот день: скорее всего, это был шок. Потом началась суета, подготовка к похоронам. К нам домой приходили папины родственники, друзья. Потом привезли папу, но его я увидела только в траурном зале, на прощание с ним пришло очень много людей. Все подходили к гробу, что-то говорили, а я стояла в стороне. Я до последнего не хотела верить, что он умер, не хотелось его видеть и знать, что это последний раз.

Я не плакала, даже когда гроб закрыли крышкой, когда начали заколачивать, я не плакала, когда его закопали.

После того, что произошло, мама взяла на работе пару недель отгула, чтобы немного прийти в себя; я тоже не ходила в школу. За это время, которое мы провели вместе, мы стали больше общаться, хотя после переезда я с головой ушла в учёбу и общалась в основном с папой.

Спустя некоторое время мы всё-таки смогли справиться со своими переживаниями: мама вернулась на работу, я с опозданием на две недели пошла в школу. Никто, кроме классного руководителя, не знал о нашей проблеме, поэтому в классе все начали расспрашивать меня, с чего бы мне такое «счастье», как две лишних недели каникул. Я молчала как партизан и старалась вести себя как обычно, через некоторое время все от меня отстали, и я смогла приступить к учёбе. В первый день у нас были две математики, биология и история, я старалась нагнать класс по оценкам, просила дополнительные задания и день в целом прошёл как обычный учебный день. На следующий день у нас в расписании стоял русский и литература.

Я равнодушно покидала учебники в портфель, приготовила с вечера одежду на следующий день и легла спать.

…

– Откройте учебники на странице 126, упражнение №14. Алексеева, прочти задание вслух, – учительница монотонным голосом уже с утра портит настроение, Лена Алексеева читает задание, а я немного опоздала на урок, поэтому достаю учебник только сейчас.

Открываю его на нужной странице, и мои глаза тут же наполняются слезами, а от кома, появившегося в горле трудно дышать, и нос, который в то же мгновение стал влажным и хлюпающим, ничуть не спас ситуации.

– Что с тобой? – на меня обратила внимание учительница. – Если тебе плохо, пройди, пожалуйста, в медкабинет.

Я не могла сказать и слова, даже не могла вздохнуть. Внутри грудной клетки как будто образовался камень, который начал давить на грудь изнутри, возникло ощущение, что я вот-вот свалюсь со стула.

Я смотрела в учебник, едва разбирая буквы, сквозь слёзы смогла разобрать надпись, торопливо и не очень аккуратно сделанную карандашом…

В учебнике было написано:

«Надеюсь, ты там не расслабляешься после каникул? Смотри, нахватаешь двоек, приеду – отпорю!».

Из-за всех хлопот, которые навалились на нас после смерти папы, я совсем забыла, что он оставил мне подсказки по учёбе, и теперь встретить вот такое «письмецо» было для меня с одной стороны шоком, с другой же… Он будто вернулся. Я снова отказалась верить в то, что он умер.

«Сейчас я приду, а папа вернулся из поездки», – в одно мгновение стало тепло от этой мысли.

«Мой папа умер…» – в следующую секунду сердце ухнуло в желудок.

Папа знал, что отправляется в долгую командировку, и заполнил мой учебник до конца третьей четверти, и, честно говоря, мне не так уж нужна была эта помощь: я начала понимать русский язык, но мне нужна была его поддержка.

Эти надписи хоть и раздражали заживающую рану, но давали мнимое ощущение присутствия папы в моей жизни, потому как надписи я читала про себя, исключительно его голосом.

В учебнике он иногда шутил, иногда давал строгие наветы на будущее и будто был рядом.

После сделанного мной открытия я продолжила ходить в школу, каждый день ожидая «встречи» с папой. Я больше не пользовалась его подсказками, с уроками справлялась сама, но периодически перед сном перечитывала папины записки. Третью четверть я закончила на отлично, а в конце четверти в одном из последних упражнений, заданных на дом в период каникул я обнаружила послание:

«На этом всё, дальше давай самостоятельно!»

Когда я уже почти пережила эту потерю, он снова бросил меня.

В тот день я заперлась в своей комнате и проплакала весь вечер и часть ночи, пока не заснула.

…

Каникулы я провела дома, с мамой. Мы смотрели фильмы, ходили в парк. Весна вообще предполагает, что люди должны «выползать» из своих уютных хаток, гулять и радоваться скорому наступлению лета, но у нас с мамой было немного не так. Мы гуляли, часто молча, просто разглядывая окружающую местность, иногда покупали сосиски в тесте в придорожных ларьках, нам не о чем было говорить, кроме папы, а разговоры о нём причиняли нам боль. Поэтому мы молчали.

Учебный год я закончила на пятёрки, даже по русскому языку я достигла этой отметки. Всё это благодаря ему, моему папочке.

Хотя мы и договорились, что по окончании года мы сотрём все надписи, – я не смогла. У меня просто не поднялась рука. Было очень жалко отдавать учебник, а маме я так ничего и не сказала. Я пыталась своими силами уговорить библиотекаря отдать мне его, но всё тщетно.

Тогда я пошла на крайние меры: я рассказала ей всё. Про то, как мы переехали, как папа начал делать записи для меня, как он умер, но оставил мне наперёд подсказки. Молодая девушка, конечно, очень впечатлилась моей историей, но никак не могла отдать мне его, но…

– Оставь мне свой номер или адрес: примерно раз в 10—15 лет у нас идёт полная ревизия, когда этот учебник спишут, а этим, между прочим, буду заниматься я, то я найду тебя и передам его тебе, как память об отце. Хорошо? – предложила Наталья Валерьевна. – Это всё, что я могу предложить.

Я согласилась, а что мне оставалось?

Когда мы разобрались с делами, после окончания пятого класса мы с мамой вернулись в Украину, там я снова пошла учиться в свою старую школу.

Когда я сдала экзамены в девятом классе, как раз в день контрольной, я вернулась домой, и мама дала мне почтовое оповещение.

– Тебе по почте пришла посылка, ты что-то заказывала? – спросила мама, вручая мне листок с печатью.

Могу признаться, я даже забыла о нашем договоре с Натальей Валерьевной, а вот она нет.

Я вышла из почтового отделения с учебником русского языка за пятый класс.