Читать книгу Невия - Светлана Башкатова - Страница 7

***

– Андрей Михалыч, вам принести кофе? – он обернулся: в дверь просунулась куцая голова на тощей шее. «Очередная дура – студентка, мечтающая присосаться в будущем к кафедре.» Еще не вполне оторвавшись от доклада и не вникая в смысл слов, несущихся из ее маленькой хищной пасти, он наблюдал, как идиотски при этом хлопают ее бессмысленные круглые глаза и челюсти: – А то я скоро ухожу, Андрей Михалыч, а вы, наверное, еще долго будете здесь?

– Принеси, – он сгреб бумаги и недовольно поморщился и от того, что его оторвали от доклада и от того, что сам доклад, с которым ему предстояло выступать на конгрессе, был абсолютно бездарным. Поручишь вот так какой-нибудь очередной выскочке подготовить речь – и столько затем нужно править! Да еще эти «показатели»… Сколько раз он предупреждал безмозглых врачей на планерках: не собирайте сюда безнадежных больных, не переводите из других больниц области, не тащите в клинику умирающих! Ну и что, что здесь аппаратура и разные там возможности! Видят же – больные заведомо бесперспективные, но тащат и тащат их на себя! Сколько же им повторять – пусть те мрут на своих территориях! И нечего устраивать из клиники кладбище, портить показатели! Не врачи, а идиоты!… Вот и приходится теперь мучиться с отчетами…

Он взглянул в окно. На город опускалась ночь. Тьма шла откуда-то сверху, придавливая останки светлеющего неба к одинаковым серым домам, размазанным по щелям улиц. Но и здесь они не задерживались – тьма выдавливала их, и послушно растворяясь, они исчезали без следа, без звука. Ему особо торопиться было некуда. «Дома» он появлялся откровенно редко – жизнь заполняли поездки, работа в лабораториях за границей, клиники, консультации. Частенько по нескольку дней он практически жил в своем рабочем кабинете. …И, черт побери, всю жизнь работал как двужильный!

Он обвел взглядом небольшой кабинет, заставленный допотопными массивными шкафами: стены в грязных разводах, ветхие серые полотенца… Точно в морге! Словно для тех, кто уже ни о чем не просит, ни в чем не нуждается!

Да-а, уж морги он повидал еще со времен студенчества…

Удушливый, сладковатый запах начинающих разлагаться тел. Голые трупы мужчин и женщин, молодых и стариков свалены в кучи на старых обшарпанных столах вдоль грязных стен как ненужный хлам, отработанный шлак. В этом и была вся правда. Никто и не пытался здесь делать вид, что человеческий мусор кому-нибудь нужен, или требует к себе уважения. В большинстве своем они не знали его и при жизни, так к чему было лицемерить теперь? Разве что перед их пока еще живыми родственниками? Но сюда их не пускали. Не пускали их и туда, где на широких разделочных столах мертвецам мастерски вспарывали животы, и вырезая все внутренние органы, нарезали их широкими ломтями для исследований, взвешивали на весах, а затем рассовывали в выпотрошенные тела обратно – как уж придется! Тело теряло форму, и чтобы оно не выглядело совсем уж неузнаваемым, приходилось набивать его словно чучело, соломой, или тем, что вообще оказывалось под руками. Черепные коробки сверлили, вскрывали; и извлекая мозг, нарезали его большими беловато-сероватыми ломтями. Родственники же получали то, что от всего этого оставалось, подретушированное, кое-как замаскированное одеждой. Чем «это» было? Он и сам толком бы не ответил. Даже теперь. Но кого это волновало? Что он при всем этом чувствовал? Тогда, вначале – лишь болезненное любопытство. Так он мог, например, рассматривать в детстве раздавленное им насекомое.

А странное у него тогда все-таки возникло ощущение: показалось – пока он разглядывает нынешних обитателей морга, по пятам за ним тихо крадется невидимое «нечто», также его разглядывая, жадно к нему принюхиваясь. Он, словно чужестранец, не знакомый с местными законами и обычаями, ступивший на запретную территорию; случайный прохожий, забредший в чьи-то владения, и… возбудивший вдруг в хозяине не ожидаемые раздражение или недовольство, а странное, болезненное любопытство. И «хозяин» этого места, невидимый хищный зверь, крадется теперь по его пятам… Но внезапно Андрей почувствовал – преследование прекратилось, его «пропустили». «Зверь», рассмотрев его вблизи, вдруг признал в нем «своего»…

Странные все-таки мысли лезут по вечерам ему в голову… Обо всех этих мертвецах. Но ведь он-то еще жив! И завтра на планерке он всем им об этом напомнит!

Если бы не он – никому бы здесь ничего не добиться – ни финансирования научных работ, ни открытия клиники, ни, наконец, международных связей! Забыли?! А сколько ЕГО драгоценного времени растрачено на тупоголовых коллег! «Тысячи» подписей, одобряющих абсолютно бездарные работы «ученых», которые прямо-таки жаждали, чтобы все выглядело так, будто они двигают науку вперед. Какую науку?! Да за всю его жизнь он видел в этих работах одну – две новые мысли! Все их статьи, диссертации, по большому счету – пустота, мыльный пузырь, бесконечное переливание из пустого в порожнее, переписывание на разные лады одних и тех же известных азбучных истин. И это – годами! А возня сотен людей с бумажками – суета, пустозвонство, желание казаться более значимыми, оправдывая свое жалкое пребывание в лабораториях и клиниках в стремлении замаскировать свое убожество. Иллюзия жизни, деятельности. И если б иллюзии эти были необходимы хотя бы им самим! Так нет же! Все эти «воздушные замки», это ничего не стоящее вранье рождается исключительно для вышестоящего руководства, кучки чиновников, ничего в медицине не смыслящих.

А вечные просьбы «протащить» чью-то бездарную диссертацию, не задавая лишних вопросов на ее защите. И что взамен? Море откровенной лести, беззастенчивой лжи и попытки откупиться от него какой-нибудь дрянью, или деньгами!…После каждой такой защиты оставалось лишь напиваться. И, накачиваясь алкоголем в каком-нибудь очередном кабаке, они с коллегами издевались над всем этим убожеством, а затем, по мере опьянения – и над собственной работой, и над собственной сволочной жизнью, пытаясь заглушить стыд. Стыд вечного своего лицедейства, вынужденного участия в бездарных, унизительных спектаклях повседневности. «Наука»… Наука движется вперед слишком, слишком медленно. Да и как она вообще может куда-то двигаться без постоянного и ощутимого финансирования, притом в самых обыкновенных больницах без специальных лабораторий! А от них все что-то требуют и требуют! Большинство их отчетов в вышестоящие инстанции – бред, сплошная профанация! И осознают это абсолютно все, начиная от тех, кто, потупив глазки, стыдливо сдает немыслимый свой бред в надежде, отвязавшись от ненавистного руководства, прожить еще год, только бы никто их не трогал, не мешал бы им жить. И десятилетиями ничто не меняется – те же комиссии, взятки, банкеты, та же фиктивная никому не нужная отчетность.

И изменить ничего нельзя! Потяни за ниточку, оголив лишь малую толику правды, истины – и все! Конец всему! На того, кто попытается «высунуться», тут же обрушиться гнев разъяренной толпы, не желающей расставаться с жизнью по лицемерным, но столь удобным, «накатанным» жизненным правилам. И всегда было так. И будет вечно.

Он достал коньяк, налил его в рюмку и сделал первый глоток…

А-а, ведь это еще Сашкин коньяк. И он вспомнил их последнюю попойку перед Сашкиным отъездом, о котором никто кроме него тогда еще не знал… Его «ДРУГ ДЕТСТВА». Чушь какая! Он достаточно умен для того, чтобы не доверять тем, кто вечно пытался рядиться в его «друзья». Да и что такое «дружба»? Желание и возможность использовать кого-то. Быстро, без проволочек; без дополнительных проблем и неудобств. Используешь кого-то или используют тебя – вот и все «дружеские отношения». И вечная конкуренция. Возможно ли, по-настоящему радоваться тому, что кто-то талантливей, удачливей тебя? Что кому- то другому, не тебе – больше везет? Какая там «дружба»?! Только власть, которой по воле случая обладаешь в настоящий момент, вынуждает других считаться с твоим мнением, твоим присутствием в их жизни; заискивающе улыбаться при встрече, понижать голос, провожая подобострастными взглядами. А лишишься власти – в лучшем случае останешься в образовавшемся мгновенно вакууме, в тишине. В забвении. В худшем же – тебя с огромным удовлетворением растерзают те, кто еще вчера лизал твои ноги. И ничто их не остановит…

Казалось бы, ладно, идет борьба за настоящую «большую» власть. Ан нет: и в «мелких лужах» пытаются друг друга сожрать! Даже бабы! Вот пару дней назад у него появился повод развлечься, предвкушая очередной скандальчик: одна из его «уважаемых коллег» постклимактерического возраста, дорвавшись наконец-то на старости лет до власти, то ли позавидовала, то ли разозлилась, что какая-то молодая врачиха стала получать «слишком много», но только так и сказала: «По старой дружбе сделай как-нибудь так, чтоб она исчезла, прием – мой. Если она не уйдет, ты же знаешь, я все равно что-нибудь придумаю, чтоб ей « пришлось» уйти…» Что ж, вызвать завтра эту «молодуху» да и рассказать ей все как есть: «Вот, Анна, выбирай: или уйдешь с платного приема, или известная тебе дама обещала придумать какую-нибудь пакость и вынудить тебя уйти. Жизнь она тебе попортить очень хочет… Отчего она взъелась? Бесится небось из-за того, что время безвозвратно ушло, и ее уже обскакали молодые. Не знаю: то ли в профессиональном плане она тебя ревнует, то ли как стареющая женщина…» И скандальчик не заставит себя долго ждать! Уж это он знал! Да, еще не вечер…

…Их мелькающие жизни, лица – сплошная абстракция. Сущность всех людей, которых ему довелось узнать за его жизнь, притом вне зависимости от причастности к бизнесу, науке или искусству – смесь тщеславия и зависти. Больше в них никогда ничего не было! Пожирающие друг друга пауки, кровожадные хищные твари, в крови которых – извечное желание карабкаться наверх, подсиживая, пожирая друг друга!

…Так стоит ли в конце концов вспоминать какие-то свои грехи?

Отчего же в последнее время в голову лезут воспоминания, обрывки прошлого, о котором он приказал себе забыть?…

Он поднялся размять затекшие ноги, а заодно и включить телевизор – возможно трескотня каналов, изгоняя тишину из кабинета, заставит «замолчать» и его мысли, прекратит их мучительный поток. И что это он опять вспомнил «о людях»? Они явно того не стоили! Он нажал кнопку и невидящим взглядом уставился на экран.

…Это безмозглое стадо, как он и предвидел, не стало разбираться, копать. Они проглотили то, что им «предложили». Они всегда думают лишь то, что им «позволяет» думать руководство. Они привыкли к покорности, стыдливому молчанию и тем более ничего не смыслят в цифрах, счетах, не знают истинных цифр. Каждый потерял немного, и никто не полез на рожон, когда он сказал – расследование продолжается, удравшего с деньгами Сашку ищут, а затем: так ничего и не удалось выяснить, деньги фонда, благодаря вашему «уважаемому» Александру Александровичу пропали, затерявшись где-то за границей. Ха, попробовал бы кто-нибудь из них полезть в его дела… Жалкие людишки, держатся за свои места. Да и куда им сунуться? Стоит только кого-нибудь уволить, один звонок – и работы для этого человека в городе больше не будет, будь он хоть «семи пядей во лбу». И все они слишком хорошо знают об этом!

…Никто ни о чем не узнал – перевести деньги фонда и запутать следы довольно легко, когда имеешь дело со знающими людьми. Правда и «отстегнуть» им пришлось немало, но игра стоила свеч! Как удачно – Александр скрывал свой отъезд, предоставив ему тем самым удобное объяснение исчезновения денег со счета. Тем более Сашка жил один, родственников у него, кроме сына за границей, не было.

Об этом можно больше не думать. Возможно, в другой стране такое бы и не прошло, но у нас… Все решаемо…

Но отчего же проклятые мысли все возвращаются? Видимо старость… А значит – слабость. Но физической слабости он не чувствовали – лишь привычное равнодушие.

Он давно уже решил использовать все многочисленные пороки людей, а в придачу их не слишком многочисленные добродетели и идти к своей цели. Человеческое общество ему осточертело. Он никогда не стремился к власти, но научная работа все продвигала и продвигала его на определенные должности, а вместе с тем росли обязанности, ответственность, связи. И в определенный момент он, наконец, и сам осознал: без власти, без денег, которые она дает, ему не достичь того, чего он желал в действительности. Реальной ценностью являются лишь свои желания. Желания, обращенные в реальность.

Его желанием была земля. Собственная земля под ногами. И не просто земля… Ради этого можно вытерпеть в жизни многое, а занозы воспоминаний, которые хранит память- лучше не замечать…

Он достал из ящика стола рекламный буклет и уже в который раз стал всматриваться в яркую картинку.…Вот он – его остров… Пусть крошечный, даже не отмеченный на картах, но самый настоящий остров в океане! Мечта, возникшая в далекие, незапамятные времена….