Читать книгу Женщина в дюнах - Светлана Далматова - Страница 8

Что собственно я о нем знаю? Совсем немного, хотя, проводя большую часть жизни на работе, наблюдая изо дня в день за сотрудниками, даже самые занятые и нелюбопытные из нас чувствуют и понимают друг друга намного больше близких и родных людей. Именно поэтому в свободное от работы время мы не нуждаемся друг в друге, мы отдыхаем.

Все – таки мы проработали вместе в одном отделе много лет, а последние лет пять находились в одном помещении часов по восемь-девять. Он работал линейным инженером, хотя, и без особой проницательности в нем угадывался бывший военный: не только по выправке, в нашей армии много обрюзгших и разжиревших вояк, но и они отмечены печатью принадлежности к воинской службе. Бывший полковник КГБ отличался, конечно же, немногословностью, серьезностью и многозначительностью высказываний. Он очень много курил, впрочем, мы почти все в то время много курили: ведь новости обсуждались в курилке и именно там можно было, хоть на пять минут, расслабиться и отвлечься от работы.

Он был самым возрастным в нашем отделе, не шутка – участник войны, и, как он сам себя охарактеризовал, «бывший мужчина».

Полковник считался по тем, советским, временам хорошо обеспеченным вдовцом: с квартирой, приличной военной пенсией, размер которой был гораздо выше нашей средней зарплаты, а еще и работал, так что кое-кто из сотрудниц имел на него вполне определенные виды. Я даже знала кто: Галина, бывшая телефонистка, отвечающая на письма жалобщиков.

Галине было чуть за сорок, и для женщины ее возраста вполне нормально было рассчитывать на внимание мужчины, жизнь которого уже мчалась в поезде, набравшем максимальную скорость, к последней остановке. Тем более, что полковник пару раз уже приглашал ее в кафе-мороженое и угощал бокалом шампанского и конфеткой (видимо на шоколадку денег пожалел). Этот случай с экономией шоколадки понизил до минимума шансы Галины. Мы подозревали, что у полковника кто-то есть: не потому, что он ухожен и не вызывает у женщин жалости, как многие одинокие мужчины, ведь сама армия приучает мужчин к аккуратности, просто частенько в его разговоре проскальзывало нечто о соседке.

А и правда, овдовевшие мужчины далеко за невестами не ходят, когда рядом есть соседки, подружки жены или друзья дома в юбке. Именно они, как правило, при потере хозяйки дома, согревают остывающий очаг.

Когда после серии перестроечных сокращений мы с полковником оказались за соседними рабочими столами, наше общение перешло на более доверительный уровень. Как-то, поддавшись особой ситуации, он поведал мне, что его единственный сын покинул в семидесятые годы Советский Союз и уехал жить в Западную Германию, женившись на немке, с которой вместе учился в Ленинградском Университете.

Для полковника, человека, прошедшего войну и служившего в армии в особых войсках, это было потрясением. Кроме того, тут же последовала отставка: карьера рухнула. Поведение сына полковник оценил как предательство: не простил, и больше с ним не виделся. Позже, когда с перестройкой открыли границы, жена полковника ездила в Германию увидеться с сыном, но несгибаемый полковник сказал свое веское слово: «Нет!»

Когда полковнику исполнилось семьдесят, он добровольно ушел с работы на пенсию, но регулярно на праздники приглашал весь наш отдел в гости: на плите пыхтел, издавая неприличные звуки и возбуждая наше обоняние, фирменный плов. Мы приносили с собой отличную закуску и вполне приличную выпивку, так как неплохо зарабатывали, ведь предприятия связи и банки работают при любых революциях, контрреволюциях и даже перестройках.

На праздниках бывший полковник приглашал танцевать исключительно молодых женщин, видимо, именно с нами он переставал ощущать себя «бывшим мужчиной», и не пожалел бы для нас шоколадки. Галю мне огорчать не хотелось.

Умер полковник ближе к восьмидесяти, от рака легких, но до последнего дня курил: таков был его выбор.

Мы все собрались в зале прощания. Вдруг, тихую скорбную музыку заглушил громкий женский плач, похожий на вой: незнакомая нам женщина в черном гипюровом платке так яростно оплакивала покойника, что меня взяла оторопь, перешедшая в нервный смех. Удержаться было невозможно, и я выскочила на улицу, занесенную снегом, отливающим в темноте мертвой синевой.

Так я входила и вновь выходила, наконец, женщина, которую я приняла за ту самую, таинственную соседку, перестала выть, и я мало – помалу успокоилась.

На поминки нас пригласил сын полковника, он прилетел из Западной Германии на похороны отца вместе со своей женой – немкой, которая и оказалась воющей женщиной.

Дородная белокурая красавица была отмечена той самой, как мы обычно считаем – русской прелестью, а скорее всего, и немецкой тоже, напоминающей идеал женственности для многих мужчин – красоту Марины Влади. В нее можно было влюбиться с первого взгляда и забыть о своих обязанностях перед близкими, ведь любовь крушит все препятствия на своем пути, не то что границы между странами. И только влюбленный человек понимает, что ни национальность, ни вероисповедание, ни цвет кожи не играет никакой роли, пока влюблен.

На поминках немка царствовала за столом, первая помянула покойного добрым словом, откровенно рассказала, что долгие годы они не находили общего языка, но она не обижалась, понимая всю сложившуюся ситуацию: войну, конфликт поколений, но в последние годы полковник смягчился, их отношения стали теплым, доверительными, и она оплакивает его, как своего отца. Сын полковника, сидевший на другом конце стола, был не столь откровенен и общителен, я не заметила на интеллигентном утонченном лице филолога следов сильных душевных переживаний, как и не почувствовала того прочного сплава, из которого время выковало «бывшего мужчину».

Другие времена, другие сплавы. Но ведь хватило у филолога характера не отказаться от белокурой красавицы, подставить под удар отца и причинить столько боли родителям. Вот он и сидел, мрачный, безмолвный и опустошенный, как и положено сыну, потерявшему отца.