Читать книгу Прикосновение Аполлона - Светлана Еремеева - Страница 1

Аполлон шел по узкой улице между старинными каменными домами цвета обожженного песка. Он не оглядывался. Он слышал шаги за спиной и знал, что за ним словно тень следовал его верный друг. Гиацинт не отставал, шел приблизительно в метре от Аполлона и не сводил с него глаз. Солнце не щадило. Обжигало лицо, плечи, руки, все оголенные островки тела. Но Гиацинт забыл о солнце. Перед ним шел Аполлон. Он был его солнцем.

Аполлон скрылся за дверью трехэтажного здания. Двери были распахнуты. Из темноты раздавался гул включенного вентилятора. Чувствовался запах жаренных кофейных зерен. Гиацинт зашел в здание, проскользнул между столиками кафе и стал взбираться по лестнице, заметив складки белого хитона божества где-то там, наверху. Он поднялся на второй этаж и принялся искать. Он открывал одну дверь за другой. Везде было пусто. Наконец он толкнул самую последнюю из дверей, расположенную в тупике, у крошечного окна. И вот Гиацинт увидел его. Он лежал на кровати, хитро поглядывал и молчал.

Гиацинт медленно приближался к широкой деревянной кровати, а гостиничный номер тем временем расширялся, становился бесконечно огромным. Обстановка делалась роскошной: узкие окошки сменялись готическими арочными окнами, балкон с шелковыми занавесками вспыхивал ослепительными отблесками солнечного света, сверкающие золотыми нитями простыни, подушки, покрывала приковывали взгляд как магниты. Аполлон протягивал руки. Гиацинт приближался к нему, сбрасывая с себя одежду. Вот он тоже протянул руку и дотронулся до плеча Аполлона…

– Стоп-стоп-стоп! Что все это значит, Дик?! Во что ты превратил мой сценарий?!

Режиссер Дик Розенфельд буквально подскочил от неожиданности, повернулся и увидел в дверях сценаристку Таню Ифандис.

– Ты что так кипятишься, Таня?

– Да это не фильм об Аполлоне. Это порно!

– Ах, как грубо.

Дик посмотрел на Таню исподлобья и наигранно покачал головой. Актер в роли Аполлона, широкоплечий красавец с золотистыми густыми русыми волосами и огромными восточными карими глазами, привстал, закурил сигарету и выдохнул дым в сторону окна. Гиацинт (манерный блондин с бледной кожей и ярко-голубыми глазами) попросил одного из ассистентов принести его айфон и углубился в проверку пропущенных звонков. Послышался с трудом сдерживаемый хохоток помощника режиссера и тихий шепот оператора.

– Слушай, Таня, ты не с той ноги встала? – спросил Дик Розенфельд. – Когда ты подписывала контракт, ты все понимала…

– Да. Чего только не бывает, когда подписываешь контракты… Теперь вижу, во что превращаются мой некогда совсем неплохой сценарий…

– Выйдем? – тихо спросил Дик. – Поговорим?

– Давай…

Дик, грузный, очень высокий мужчина лет пятидесяти, с трудом поднялся с режиссерского кресла и, тяжело дыша, проследовал за Таней в коридор гостиницы. Они отошли подальше от номеров, занятых съемочной группой. Повсюду бегали работники кинокомпании, что-то кричали, громко переговаривались, передавали друг другу предметы реквизита. Из крошечного окна в самом конце коридора пробивалось огненное солнце. Оно буквально бурило стену своими тонкими, острыми пальцами.

– Ну в чем дело? – тихо спросил Дик, прислоняясь к стене и протирая вспотевшее лицо большим белым носовым платком. – Что не так-то?

– Прости, Дик… Но этот Луис Санчес… Он – не Аполлон.

– Мы снимаем уже месяц, а до тебя вдруг дошло, что роль Аполлона играет Санчес? И что он – не Аполлон?

– Нет. Не только что. Просто не хотела спорить с тобой. Я знаю, как ты к нему относишься. Не хотела расстраивать. Надеялась, что как-то все вырулит в нужную сторону. Понимаешь, дело не только в том, что Луис бывший порноактер… Он какой-то деревянный. Он – не Аполлон, одним словом. Он – пародия на Аполлона. Он – актер, играющий Аполлона, а не сам Аполлон.

– И каким же Аполлон должен быть, по-твоему?

– Каким?.. Сложно сказать. Это должен выразить актер… Настоящий актер. Я лишь сценарист и писатель. Он должен быть невыразимым, неземным. Не мужчиной, не женщиной, не ребенком, не стариком. Он должен быть божеством. То пастухом, пасущим овец, то музыкантом, играющим на кифаре, то спортсменом, равным которому в стрельбе из лука нет ни на земле, ни на Олимпе. И всегда разным. И он обязан быть настолько красивым, что, глядя на него, у зрителя должно перехватывать дыхание… А глядя на этого… с позволения сказать, Аполлона… у зрителя все мысли будут направлены в одну, совершенно определенную сторону. И еще будут приходить на ум известные всем видеоролики для взрослых, снятые где-то в Лос-Анджелесе…

– Но Санчес великолепен! У него изумительные данные. Ты видела его тело? И никто уже не помнит, где он начинал. После «Вселенной богов» он – суперзвезда!

– Да. Великолепен. Не спорю. Но не для того сценария, который написала я.

– Поверь. Именно это зрителю и нужно! Формы, тело, секс.

– Меня интересует то, что нужно мне!

– Да. Но если ориентироваться только на тебя и на твои вкусы, то можно снять хоум-видео или авторское кино для десятка любителей из Ютуба. И успокоиться. А мы снимаем кино для миллионов. И за миллионы… хочу напомнить…

Таня отвернулась в сторону окна. Солнце ослепило ее. Она зажмурилась.

– Скажи… Чего ты хочешь? – спросил Дик, поморщившись. – Съемки уже не остановить.

– Я понимаю, – тихо ответила она. – Все понимаю… Постарайся хоть немного… приподнять этого Санчеса над землей… ну хоть немного…

Дик улыбнулся.

– Постараюсь… Мне надо идти. Мы не можем прерываться надолго.

– Я понимаю.

– Поезжай домой. Выспись. Это ты после вчерашней вечеринки все не можешь прийти в себя. Поздно засиделись.

– Возможно, ты прав.

***

Она спустилась вниз, вышла из гостиницы и отправилась по узкой улочке туда, где мерцало море и проступали белые очертания катеров. У порта она нашла свою машину. Мимо проходило множество самых разных людей. Они были такими современными, такими закрытыми, поглощенными различными гаджетами. Их уши были заткнуты наушниками. Они были людьми ХХI века. Она словно переместилась к ним из далекого прошлого, из глубины тысячелетий. В гостинице, которую арендовала кинокомпания, все было устроено под древность или скорее какое-то безвременье, под западню времен. По ее сценарию бог Аполлон пребывал во всех веках сразу, перемещался, превращался, был невидимым, неслышимым. Ему была подвластна бесконечность. Но он все время возвращался туда, в свои доисторические лабиринты, в Золотой век богов. И все его спутники, все его возлюбленные, его родители, воспитатели, сестра Артемида всегда были рядом, всегда сопровождали его. То появлялись, то исчезали. Они составляли его. Они были кирпичиками его мифа. И он, в свою очередь, был одним из камешков, составляющих мифы о Зевсе, Лето, Артемиде, Гиацинте, Кипарисе, Дафне.

Для Тани образ Аполлона был центральным в древнегреческой мифологии. Иногда ей казалось, что он вовсе и не был героем мифа, он был живым, вечно живым духом света. Он оживлял, раскрашивал каждый ее новый день. Его многоликий образ одухотворял ее. Именно по одному из ее сценариев об Аполлоне и снимали фильм недалеко от горы Парнас и тех самых Дельф, где располагался знаменитый храм Аполлона.

Когда-то дед Тани, по происхождению грек, Петр Ифандис преподавал на кафедре классической филологии в одном из университетов Москвы. Он написал множество монографий о древней поэзии, посвященной Аполлону и его культу. Он объездил всю Грецию в поисках следов этого древнего верования. И всегда говорил в кругу семьи, посмеиваясь, что поиски наводили его на сумасшедшую мысль – Аполлон вовсе не мифологическое божество. Он – живой. Он жил когда-то давно. И, возможно, живет до сих пор. Он утверждал, что видел его собственными глазами. Правда он всегда смеялся при этом. Он вообще был загадочным человеком. Каждый раз при общении с ним было трудно понять, шутит ли он или говорит всерьез.

Дед умер несколько лет назад в возрасте более ста лет. Таня вместе с родителями еще в 1990-е переехала в Германию. Отец был дипломатом, мать – синхронным переводчиком при российском посольстве в Берлине. Дед часто приезжал из Москвы, и Таня проводила с ним долгие часы. Он много рассказывал, читал ей вслух. Мир греческой мифологии, оживленный его удивительно артистичной манерой повествования, буквально впитался в нее, засеялся, а чуть позднее дал всходы, поднялся внутри и вырос в прекрасный волшебный, никому не видимый снаружи, сложнейший мир далекого прошлого. Таня воспринимала историю Олимпа, борьбы Кроноса и Зевса, цикл о Ясоне, о взятии Трои и возвращении Одиссея в родную Итаку именно не мифом, а реальностью. И реальность эта имела удивительное свойство никогда не иссякать.

Да, Таня была современным человеком, жила в современном мире, но миф стал для нее особой вселенной, связывавшей ее, гречанку по происхождению, с давно забытым ее семьей миром далеких предков. Она была крошечной частью этого мира. И этот мир не мог существовать без нее.

Чаще и красочнее всего дед рассказывал о Фебе или Аполлоне. Он долго объяснял этимологию его имени. Он был связан с Солнцем, со светом. Он имел свойство превращаться в кого угодно. То он пас овец, то играл на лире или кифаре. От его стрел погибло много героев и простых смертных. Его гнев был беспощаден. А любовь его была бесконечной, незыблемой. У него был сын – Орфей. И было два возлюбленных, которые накрепко захватили его сердце, – Гиацинт и Дафна.

Тане совсем недавно исполнилось двадцать восемь, но она уже была известным сценаристом. Даже получила престижный приз на Берлинском фестивале за лучший сценарий к фильму «Розовое и голубое». Фильм был посвящен жизни и творчеству Пабло Пикассо. Самого Пикассо среди героев фильма не было. Действовали персонажи его картин, скульптур и арт-объектов. Они рассказывали о Пикассо, передавали самыми разными способами нюансы его внутреннего мира. Говорили как бы из его подсознания, из многогранной архитектоники его идей. Главными персонажами стали артисты цирка – клоуны и акробаты. Они ездили по Испании и повсюду на их пути возникали то быки, то Минотавр, то Тесей, то Ариадна. Каждый говорил, что думает о Пикассо и о его попытке исказить классический миф, исказить красоту, о его уходе от голубого и розового периодов в сторону эклектики абстракционизма. Каждый приходил к выводу, что, говоря о попытке «убить красоту», Пикассо словно посмеивался над своим зрителем. Убивая красоту, он рождал ее заново. Она просачивалась, светилась из каждой линии, каждого смешения цветов, построения композиции, соединения одной части арт-объекта с другой. Говоря об убийстве красоты, Пикассо испытывал, искушал своего зрителя. Поверит ли тот в этот обман или нет? Если же зритель верил, что красота мертва, то он был либо системой чисел, предполагаемым объектом, не существующим в реальности, либо иллюзией, человеком, которого не было. Ибо красота живет во всем, что наполнено прикосновением божественного. Человек, верящий в то, что красота мертва, отрицает ее присутствие в себе самом, а значит – не существует. Все создается мыслью или словом. И красота заложена в этом первоначальном слове, равно как и безобразное. Отрицая красоту, человек отрицает и безобразное. А значит – отрицает самого себя, неизбежно сотворенного этой самой дуалистической первопричиной. Если человек не мыслит красоту и ее оборотную сторону, то не мыслит и себя, а значит – не существует. Но это не так страшно, как может показаться. Мир – многообразен. Если одни люди не верят в Красоту, то другие – верят. И они живут, и мир жив благодаря этим людям. Фильм завершался фантасмагорией удивительного свечения, которое исходит от полотен Пикассо. Линии, краски, фигуры, идеи, композиции сплетались в удивительный синтез света – загорались, поднимались к небу и сливались с солнцем. Дик Розенфельд добавил в сценарий немало эротики. Но фильм это совсем не испортило.