Читать книгу Повелитель - Светлана Хромова - Страница 14

Это внезапное счастье, которое, возможно, существовало лишь в ее голове, расцветило мир новыми красками, и такой палитры Надя еще не встречала. Первые осенние заморозки походили на весеннюю оттепель, небо даже в самую пасмурную погоду казалось синим и высоким, а пролетающее над Литинститутским двориком – о, оно раскачивалось, как на качелях, приближаясь к земле так близко, словно хотело забрать Надю и унести в стремительную и необъятную ультрамариновую даль… Да что там небо, весь мир словно обрел крылья и готов был нести ее, куда Надя прикажет. Больше она не сомневалась. Что-то огромное и неизбывное стало частью ее. Неодолимое и выходящее за границы всего, что она знала раньше. Надю немного пугало ощущение неизбежности грядущего, словно они уже были любовниками, но по какой-то досадной нелепости сейчас вынуждены сделать перерыв в отношениях, притворяясь преподавателем и студенткой. Предчувствие чего-то большего, словно она стоит на берегу и видит, как с моря идет цунами, а она улыбается и протягивает руки навстречу этой бездне. Именно так Надя улыбалась, когда встречала Андрея Мстиславовича в коридоре Литинститута или во дворике, или даже только заслышав его голос из-за дверей аудитории. Семинары превратились в блаженство – сидеть несколько часов рядом с ним, смотреть на него, слушать его голос. Говорить с мастером, спорить, или непринужденно перекинуться парой фраз на крыльце, и обменяться особыми, понятными лишь двоим взглядами при прощании…

– Ты что, влюбилась? У тебя вид такой счастливый… – как-то спросила ее Марина.

Несколько часов назад Надя столкнулась с Лялиным во дворике. И теперь, спускаясь по лестнице, она невольно задержалась напротив большого зеркала. Можно было подумать, что над ее лицом кропотливо и изрядно потрудился невидимый мастер фотошопа: добавил эффект светящихся глаз, румянец, причудливо изогнул и затенил брови, высветлил контуры так, что кожа казалась подсвеченной изнутри, волосы словно сами собой завились и легли на плечах золотыми волнами, губы он раскрасил в цвет лесной ягоды, но главное, фотомастер нарисовал ей улыбку, которую Надино лицо еще не знало. Никогда еще она не видела себя такой.

– Влюбилась! – ответила она и, подпрыгнув, села на подоконник.

– Только не говори, что в Лялина!

– Хорошо. Не скажу, – хитро улыбнувшись, ответила Надя и достала из сумки дневники Достоевского. – Вот смотри, по большому счету все дневники или письма писателей о трех-четырех темах: где взять денег, любовь роковая, политика и болезни. А ведь если подумать, всю жизнь человека можно свести лишь к этому…

– Надя, сейчас же прекрати! Рассказывай, что у тебя с Лялиным! Ну ты вообще! А когда?

– Да никогда! Что ты орешь на весь институт? Давай тогда уж напишем текст и повесим на доске объявлений!

– В стихах?

– В прозе! Пойдем на улицу.

На асфальте возле крыльца лежали желтые листья. Надя и Марина пошли по одной из дорожек к Герцену, окруженному клумбами и невысоким кустарником, листья которого осенью становились оранжево-красными. Рядом с бронзовой фигурой революционера и писателя Надя подняла голову: Александр Иванович напряженно всматривался вдаль, прижимая к сердцу гранки газеты «Колокол». За его спиной уже отчетливо просматривался фасад – летом его заслоняла обильная листва.

– Сын сердца, – вполголоса произнесла Надя.

– Что ты говоришь? – не расслышала Марина.

– Говорю, сын сердца. Ему фамилию тоже ведь отец придумал из-за любви.

– Лучше бы из-за любви свою дал, – проворчала Марина.

Она продолжала переживать из-за разрыва с Ветровым, и в каждом сюжете или стихотворении о любви видела напоминание о своей трагедии. Вообще в последнее время любые разговоры на любовную тему у нее вызывали раздражение. Правда, после того, как Надя рассказала о своем новом чувстве, Марина даже подпрыгнула на месте, хлопая в ладоши:

– А, я так и знала! А почему мне не сказала, скрытница? Слушай, ну Лялин прекрасный! Я бы тоже в него влюбилась, если бы не сама знаешь кто.

– Я тебе влюблюсь! Да что говорить, говорить-то еще особо не о чем.

– Конечно, не о чем, вы когда переглядываетесь, с вас можно картину писать: «Влюбленные. Двадцать первый век».

– Да ну тебя! Не знаю, что дальше будет. Да и как будто все равно!

– А тебя не смущает, что он твой учитель?

– А почему меня это должно смущать? Научит чему-нибудь новому… – Надя расхохоталась. – Или я его. Знаешь, когда с ним говорю, разницы между нами совсем не чувствую. Хотя умом понимаю – он гораздо умнее и старше, и все эти его работы и степени. А вот стоим рядом – словно вообще ничего нет.

– Только так и может быть, – сказала Марина и погрустнела.

– А кстати об учителях, – Надя решила отвлечь подругу от невеселых мыслей, – поможешь мне выбрать стихи на вечер?

Поэтический вечер «Учителя и ученики» был запланирован на ближайшую пятницу – на нем выступали со своими произведениями преподаватели семинаров поэзии и их студенты.

Пятничным вечером в большом зале аудитории номер три, где проходили научные конференции, а на сцене показывал свои спектакли студенческий театр, все места были заняты. За дверями этой аудитории находился зал с колоннами, парадными люстрами и барельефами классиков, которые здесь же когда-то выступали: Блок, Маяковский, Есенин…

Садясь поближе к сцене, Надя высматривала Лялина, но пока его не было видно. Вступительную речь произнес Весин. Ректор говорил о том, что, несмотря на мелкий быт, окружающий каждого, есть еще высокое удовольствие поэзии, а Москва действительно город поэтов, и многие живут этой профессией, которая никогда не умрет, пока бьется русское сердце. Он же представил мастеров поэтических семинаров, прочитавших свои стихи. Затем выступили их ученики. И даже Лялин прочитал два стихотворения. «Сегодня почему-то ужасно хочется быть молодым, и хоть я давно не пишу, вспомню несколько стихов из первого сборника», – сказал он. Надя лучше запомнила то, которое он читал первым.

Ее немного удивило, хотя скорее обрадовало, одиночество этих стихотворений, ведь если мастер выбрал стихи не о страсти, ей можно надеяться, что сейчас в жизни Андрея Мстиславовича нет другой женщины…

Семинар Лялина представляли три человека: Надя, Вадим и Ася. Они, как и все, прочитали по одному стихотворению – слишком много было выступающих.

Ильин читал свое новое стихотворение.

Ася тоже взяла одно из последних стихотворений:

Надя же выбрала посвященное бабушке.

Вечер, хоть и затянулся по времени, но прошел быстро, словно спектакль, в антракте которого зритель расстраивается из-за того, что нужно отрываться от действия и выходить из зала. Когда после завершения вечера выступающие и слушатели рассыпались по аудитории, Андрей Мстиславович, проходя мимо Нади, сказал: «Поднимайтесь потом на кафедру, отметим». Наде понадобилась вся ее сила воли, чтобы спрятать отчаянное ликование. Улыбаясь, она спустилась «к Сартру», где на окне обнаружила пьяных в дым Виноградова и Ларичева.

– О! Наша Надежда! – обрадовался Антон. – Хороший стих прочитала. У тебя вообще классные стихи. Хочешь коньяка?

– Давай! Что вы тут рассказываете?

– Пытаемся восстановить события прошлых выходных. Я вспоминал, как Виноградов бродил по электричке в поисках туалета, но безуспешно.

– А что ты делал в электричке? – спросила Надя.

– Не знаю. Последнее, что помню, как перелезал через ограду Ваганьковского кладбища. А потом я где-то потерял перчатки и сломал очки.

– Прекрасно! До дома-то хоть добрался?

– До какого-то добрался…

– А вот скажи нам, Надя, как твоим старшим товарищам, – разулыбавшись после очередного коньячного глотка, сказал Антон. – А правда, что ты любишь Лялина?

– А что, нельзя? – с вызовом спросила Надя. – И вообще вы почему такое спрашиваете?

– А ты еще не знаешь? – захихикал Ларичев. – Анохина с Ветровым помирились!

– Что? Вот болтушка!

Надя больше делала вид, что злится, чем сердилась на самом деле. Ни о ком сейчас ей не хотелось поговорить так, как о Лялине. Когда она произносила его имя или рассказывала какие-то моменты о недавних встречах, казалось, это снова происходит с ней, во всяком случае, чувства во время рассказа были почти такими же, как и в реальной жизни. А что может быть слаще, чем пережить еще раз желанную встречу. Поэтому Надя была рада, что есть с кем поговорить об Андрее Мстиславовиче, кроме Марины.

– Блин, это же тайна! – вспомнил Виноградов. – Ну слушай, мы все напились…

– Да вы все время «напились»! – буркнула Надя.

В это время из-за двери мужского туалета молча вышел мрачный Барсуков.

– Ладно, я тут с вами сейчас все проболтаю, – опомнилась она. – Вы наверх идете?

– Конечно, идем! Вот сейчас допьем и поднимемся.

– Тогда встретимся там.

Когда Надя поднялась на кафедру мастерства, там царила обычная суматоха, которая бывает в начале всех подобных празднеств, будь то Новый год, чей-нибудь день рождения или защита дипломов. «А мне никто не налил», «передайте бутылку», «капните коньячку», «кто-нибудь откроет шампанское», «у всех налито», – эти фразы наполняли комнату, отделяясь от общего шума, словно веселые птицы. Стихия праздника находилась в самом разгаре, шумное веселье плескалось в разные стороны, словно пена от только что разлитого шампанского. Надя не заметила, как опьянела, она беспечно и с удовольствием поднимала свою рюмку на каждом тосте. Казалось, и студенты, и преподаватели находятся в каком-то удивительном общем кружении, кто-то приходил, кто-то выходил поболтать или покурить и потом возвращался, ребята бегали за добавочной порцией спиртного, и все это казалось Наде похожим на невероятный совместный танец. Люди и вещи вертелись вокруг нее, она плыла в ласковых волнах этого водоворота, и только Барсуков угрюмо сидел в углу и накидывал стопку за стопкой. Когда Надя в очередной раз проходила мимо, Толик внезапно встал и, покачнувшись, преградил ей дорогу. «Толь, тебе, по-моему, хватит», – заметила она, пытаясь обойти внезапное препятствие. «Нет, – сквозь зубы сказал он и схватил ее за руку. – Нет, не надо», – снова повторил он, просяще заглядывая ей в лицо. «Отстань!» – разозлилась она, выдергивая руку. И тут же рядом с ней появился Лялин. «Молодой человек…» – начал он, но Барсуков, тут же отпустив Надю, крикнул: «Нет! Не надо!» – и выскочил за дверь. «Напился», – развела руками Надя. Ей даже стало жаль Толика, но лишь на несколько секунд. Вокруг продолжали звучать тосты, Андрей Мстиславович рассказывал ей о своей первой книге, и темнота Литинститутского дворика, глядящая в окна, улыбалась, наблюдая за ними.

Утром Надя открыла глаза и, повернувшись на бок, увидела, что рядом никого нет. «Куда он ушел так рано?» – мысли после вчерашнего выпитого тяжело вращались в голове, словно давно не используемый механизм. Она снова закрыла глаза. Надя была безнадежно счастлива, и даже похмельное изнеможение не могло этому помешать.