Читать книгу Метро 2033: Уроборос - Светлана Кузнецова - Страница 9

– Ну… и?..

– Все тебе расскажи.

– Не, ну вы хотя бы целовались? Он как вообще?

Голоса звучали слегка приглушенно, но слова разобрать можно было. Влад, остановившийся у колонны в непосредственной близости от беседующих девиц, однако, и не думал подслушивать, его гораздо сильнее волновали собственные мысли. Именно они погнали его к северному туннелю, откуда должна была показаться группа… или не показаться – в самом наихудшем из возможных случаев. Даже усталость, неизменно накатывавшая после дозора, отступила на дальний план. Выспаться можно и после.

Если последняя группа тоже исчезнет, туннель будет признан опасным. Придется решать: идти по нему обратно, надеясь, что на несколько десятков людей никто не нападет; оставаться здесь, но выживать без посторонней помощи; углубляться на юг, тем паче, там действительно спокойно и тихо. Или, чем черт не шутит, искать еще какой-то выход. Ведь там, где вариантов развития событий больше двух, всегда есть не только три возможности, но и четыре, возможно, даже пять, просто люди их не видят или считают заведомо нереальными, потому и не обсуждают.

За все время, которое Симонов провел в дозоре, темнота не обеспокоила ни малейшим подозрительным шорохом. Южный туннель казался вымершим, не обещал сюрпризов, и пусть бывалые дозорные рассказывали всякого рода байки о здешних обитателях, Влад ими не проникался. Возникла даже странная идея как-нибудь предпринять поход на следующую станцию, Нагорную, а ведь парень не был искателем приключений: после его бегства от фашистов и блуждания по туннелям, его воротило от одной только мысли о путешествиях в одиночку.

– А потом? – вторгся в мысли вопрос, заданный с придыханием и с предвкушением. Девицы продолжали обсуждать свои амурные дела.

– Затем он поднял меня на руки, заключив в крепкие объятия. Я обняла ногами его талию и… ох, знала бы ты, что он вытворял. Сильные руки блуждали по моему телу…

Если бы Симонов увлекался подобного рода литературой, то, скорее всего, узнал бы по стилю и описательным оборотам стандартные фразы из большинства женских романчиков, неизменно бродящих по подземке и пленяющих женскую аудиторию метро. Девочкам, девушкам, женщинам и пожилым матронам было совершенно безразлично, какая эпоха, быт и герои описаны в книгах, действовал ли в них какой-нибудь граф, разбойник с большой дороги, детектив или отважный капитан звездолета. Их привлекали сами отношения, и ничего более.

Разумеется, романтическая чушь примерялась читательницами на себя, а потому и в повседневной жизни, какой бы суровой она ни была, мужской половине выжившего человечества приходилось соответствовать образам многочисленных романтических героев, написанных под одну гребенку. Если они собирались понравиться дамам, приходилось считаться с их запросами. Некоторых это бесило, кому-то, наоборот, нравилось. Тот же Алексей не просто так добился благосклонности Марии, племянницы главы и всеми признанной красавицы: лично проштудировал пять романов, отвалив за них немалые средства, после чего преподнес их в дар избраннице, встав на колено и приложив к груди руку.

Конечно же, среди женщин существовали и другие. Те, кто не забивал себе голову извечной любовной чушью, не искал легкой жизни, когда «муж всегда поможет, еще и подарки дарить станет», не поддавался на лозунги проповедников-пропагандистов, озабоченных выживанием человечества и потому призывающих женщин всея метро рожать, рожать и еще раз рожать – все равно, от кого, лишь бы народу прибавлялось. Они считали себя ничем не лучше и не хуже мужчин и желали сами найти свое место в жизни. Как та же Нина-Инна Королева.

«Только вряд ли к таким легко подступиться. Им надо делами доказывать, а не брать наскоком. За наскок и по морде получить недолго, – рассказывал как-то Семен, и на лице его бродила улыбка, которую так и подмывало назвать мечтательной. – Однако, Влад, если действительно хочешь счастья, ищи не таких вот Машек-вертихвосток и не забитых куриц, которым поскорее бы свою «ячейку общества» завести и обязанности на мужа сложить, а боевую подругу. А когда найдешь – не будь дураком, не отпусти».

– Слушай, Маш, ты поосторожнее с этим, а? А то наградит дитем и со станции рванет. Знаем мы таких.

– Дура, – резко припечатала та. – Мы ничем таким не занимались. Ну, в смысле, невозможно же залететь от поцелуев. И вообще-то нам уже давно не по шестнадцать.

Полог ближайшей палатки приоткрылся, из нее показалась Мария, племянница главы и, вне всяких сомнений, первая красавица не только Нагатинской, но и Тульской, Серпуховской и Добрынинской, если не Ганзы или всего метрополитена. По крайней мере, Симонов искренне полагал так. Высокая, стройная, с темными ресницами и бровями, светлыми волосами до пояса, которые она расчесывала каждую свободную минутку, а во время работы заплетала в толстую косу. Относилась она к тому типу женщин, которым с рук сходило все, а за улыбку – и того больше. И абсолютно не важно было, сколько у нее ухажеров, насколько часто они сменяются. Если поглядит благосклонно и улыбнется – считай, пропал. Однажды она так глянула на Влада, и… он потерял голову, покой и сердце.

– Ты чего здесь уши греешь?! – накинулась на него подруга Марии, вылезшая из палатки вслед за ней. Звали ее Дина, а на самом деле – Даниила Семенова.

Мария придерживалась правила: у каждой красавицы обязана быть подруга-дурнушка. Не то чтобы Дина была совсем некрасивой, скорее, наоборот. И черты лица – крупные, но миловидные, и волосы – темные и вьющиеся – не подкачали. Курносый вздернутый носик и серо-голубые глаза с дугами бровей могли бы вскружить головы многим. К росту и фигуре также претензий не возникало, но слишком уж Дина копировала поведение Марии, смотрела на окружающих свысока и пыталась выбрать кого получше. Но таких уже заполучила Мария, потому Дина оставалась одинокой, не желая даже смотреть в сторону «так себе ухажеров».

– Я и не думал, – ответил Влад и потер переносицу.

«Все же усталость сказывается, раз вот так прислонился к колонне и завис на неопределенное время, – недовольно подумал он. – Кстати, а сколько сейчас?»

Он оглянулся, сощурившись, но цифр на часах не разобрал. На душе заскребли кошки: обычно зрение его не подводило.

– А раз не думал, то и вали отсюда по своим делам! – окрысилась на него Дина.

Симонов вздохнул, пожал плечами и пошел, не оглядываясь: ему действительно было пора.

– Ишь… – прошипела Дина ему вслед.

– Забей, – бросила ей Мария.

– Терпеть не могу, когда подслушивают! Эти же хуже баб! Наверняка в дозорах у костерка только нас и обсуждают.

– Ты его видела? Какое там. Он нас и не слышал. Дурных грибов наглотался, наверняка. Может, у кого стащил или с прошлого каравана берег.

Стало обидно. Влад уже хотел было обернуться, но… что бы он сказал? «Я не такой! Я не наркоман и ни разу в жизни поганок не пробовал». Да его обсмеяли бы. Потому он лишь вздохнул, мысленно поднял руку и махнул ею вниз, словно вознамерившись разрубить воздух. Семен рекомендовал подкреплять подобное движение ярким нецензурным выражением, но на ум пришло только излюбленное слово Винта – «Исполать», звучащее иной раз гораздо лучше мата.

Идея пойти встречать группу стукнула в голову не одному Симонову. Толпа была поменьше, чем во время речи главы, но непосредственно к туннелю было не протиснуться.

– И ты здесь? – вдруг фыркнули у самого уха.

Влад вздрогнул и глянул на Кириллыча. Очень захотелось сказать что-нибудь глупое вроде: «Куда ж я денусь?» Однако он вовремя прикусил щеку с внутренней стороны и лишь кивнул.

– Ну и правильно, – одобрительно хмыкнул главный дозора южного направления. – Держись рядом, а то самое важное пропустишь, – и бодрой, размашистой походкой направился к туннелю.

Снова Влад шел в кильватере, а народ расступался перед многоопытным боевиком и не пытался заступить дорогу ему – салаге и чужаку.

Возле черного провала обнаружился Тыртыш. Он сидел на корточках, закрыв глаза, и «слушал». Кажется, те, кто находился к нему ближе остальных, старались дышать через раз.

– Я только-только от главы, – негромко сказал ему Кириллыч, не размениваясь на приветствия (да и был ли в них смысл, если и часа не прошло, как сменились?). – С Тульской связались. Наша группа дошла до нее без осложнений и вышла полтора часа назад в нашем направлении. Говорили, будто двигаться будут медленно, заглядывая в ответвления. Ждем.

Кто-то, прислушивавшийся к его словам, ахнул. Потянулись едва слышные шепотки: люди передавали информацию стоящим вдалеке.

– Это еще ничего не значит… – протянул Тыртыш, не открывая глаз. – Та, самая первая группа, тоже до Тульской дошла благополучно, – и неожиданно обратился к Симонову: – Ты, парень, давай-ка глазками-глазками. Они у тебя больно замечательные. Авось раньше меня разберешь, когда появятся.

«Или почувствуешь», – добавил про себя Влад и принялся продвигаться в указанном направлении. Он встал прямо перед «зевом бездны», как высокопарно именовал туннели, и прищурился, стараясь не думать о том, насколько хорошо выделяется его фигура на фоне освещенной станции: стреляй – не хочу, ну или… нападай и утаскивай во тьму.

Парень сосредоточился, потом плюнул на все попытки специально вглядываться и просто некоторое время пялился перед собой. Мгла постепенно поредела, стала не такой плотной, какой казалась еще совсем недавно, и в ней почудилось какое-то шевеление.

– Есть… – то ли прошептал, то ли прохрипел Влад, горло будто перекрыл ком, который никак не получалось ни выплюнуть, ни проглотить.

– Люди.

Так уж вышло, что произнесли они с Тыртышем практически одновременно.

– Слух против зрения. Счет: один-один, – прокомментировал Кириллыч и, мягко ухватив Симонова за плечо, отодвинул его в сторону.

Первым шел отряженный с пятидесятого метра проводник-гонец. Он и принялся (либо на всякий случай, либо от переизбытка чувств) орать, мол, все отлично, люди живы и сейчас выйдут на родную Нагатинскую. Влад почему-то отказывался верить ему и выдохнул с облегчением, лишь когда показались первые бойцы – угрюмые, собранные, до последнего ожидающие нападения, несмотря на то, что дом – вот он, перед глазами.

Семен замыкал шествие. Он махнул рукой кому-то, кивнул Тыртышу и Кириллычу и, подойдя к Симонову, устало хмыкнув, заявил:

– Я ж говорил, что ни одной стерве-твари не по зубам, а ты не верил.

От этих слов с плеч словно свалилась каменная глыба величиной с гору… нет – со станцию или даже с целый метрополитен. А вместе с этим растаял некий внутренний стержень, из-за которого Влад еще держался: аж голова закружилась и ноги подкосились. Не упал он лишь благодаря злости на себя и боязни выглядеть хлюпиком в глазах дозорных.

– Значит, так, – фыркнул Кириллыч, который, похоже, видел все и умел читать мысли. – Молодежь, отсыпаться шагом марш, – а когда Симонов собрался возразить, добавил: – Тебе вообще грех жаловаться, салага, ведь одну палатку делите. Наслушаешься еще историй. Ну…

– Идет, – внезапно сказал Тыртыш. Все снова обернулись к туннелю. Влада, правда, к нему не пустили: Семен, словно невзначай, положил свою лапищу ему на плечо и встал так, чтобы прикрывать. – Один. Без сопровождения.

«Вот теперь все и начнется. Рано расслабился», – произнесло в голове у Влада нечто, похожее на голос из сна, но почему-то копируя интонации Кириллыча.

В следующее мгновение, когда воображение попеременно подкидывало то разлагающийся труп и мутанта с филевской линии, то девочку с двумя головами и огромную лысую крысу в человеческий рост, на станцию вышел Винт. Сталкер, встретивший Влада на Добрынинской, а затем отправивший его на Нагатинскую, выглядел хмурым и осунувшимся в своем неизменном потертом камуфляже, с рюкзаком за спиной и с обрезом, на ствол которого был навинчен впечатляющих размеров глушитель. Невысокий, плотный мужик лет пятидесяти, моложавый и довольно крепкий, он оглядел собравшихся, поскреб подбородок и поинтересовался:

– Вы чего с туннелем сделали, нехристи? По нему же ходить страшно.

– Как именно страшно? – заинтересованно уточнил Кириллыч.

– Если существует в действительности ментальная угроза, – ответил ему Винт, – то ощущается она вот именно так, как у вас. Жуть. И ведь неделю назад проходил, ничего подобного не было.

– Ясно, – покивал Кириллыч и, ухватив сталкера за рукав, потащил его подальше от туннеля, бросив через плечо: – Мы – к главе, Семен, догоняй.

Тот угукнул, но прежде чем отправиться следом, отвел в сторону Влада и велел:

– Сейчас по-быстрому скажи мне главное: как там юг?

– Стоит, – ответил Симонов первое, что пришло в голову, и, раз уж понес несусветную чушь, решил все перевести в шутку: – Мы с Глебом и с Михой ничего не подорвали, честное слово.

Семен фыркнул, но тотчас посерьезнел:

– А если без смешочков и дурацкого юмора? Как ощущения?

– Очень спокойно. Я бы, наверное, там даже погулять не отказался, – признался парень.

– Ага-ага, – покивал Семен, о чем-то явно раздумывая. – Хорошо…

– Но это мне так показалось, – тотчас принялся спорить Влад. – Не думаю, будто я прав. О Нагорной много чего болтают.

– Само собой. Винту, значит, можно на всю станцию фигню нести, а у тебя – личное восприятие, – заметил Семен. – Ты лучше вот что мне скажи: теперь с нами ходить будешь или все же к себе в северный вернешься?

– Не думаю, что мне дадут выбирать, – вздохнув, проговорил Влад.

– А если?

– Северный, – ему и хотелось бы ответить иначе, но это показалось неправильным и нечестным. – Миха и Глеб останутся с вами?

– С нами. Значит, все же нехорошо в южном? – Семен прищурился.

Симонов покачал головой. Он точно знал, что пожалеет о сказанном. Никуда проситься сам и не подумал бы. В конце концов, кто он такой? Куда пошлют – там и пригодится. Однако раз уж ему предоставили решать самому, то следовало выбирать.

– Там очень спокойно и тихо, – повторил он то, о чем уже говорил. – И тьма, не настораживающая… добрая такая, вернее, равнодушная. Только все дело ведь именно в этом, – Влад перевел дух, замолчал, но затем мысленно обозвал себя размазней и выпалил на одном дыхании: – Выходит, я там, где поспокойнее? Было безопасно в северном – дежурил в северном. А как жареным запахло – тотчас сбежал в южный?..

Семен покачал головой.

– Ну, допустим, я вот прямо сейчас заявлю, что ты – настоящий мужик, и не уважать тебя за подобное решение сложно. Только, надеюсь, тебе ясно, насколько глупа такая твоя позиция? Мы, может, и прошли до Тульской и обратно, только ведь ничегошеньки не выяснили. Нашли место обрыва кабеля. Его, кстати, кто-то перегрыз. Идеально так… словно топором перерубил. Пропавший техник его починил. Рядом инструмент лежал – мы подобрали. А дальше – все. Никаких следов. Людей – нет. Останков – тоже. Следов борьбы не обнаружили. И вот ты, необстрелянный, хочешь в это все лезть?

– Хочу, – упрямо заявил Симонов. – И должен. Потому как не просто так в дозоре чаи гонял, но и ходил, проверял. И смотрели мы не в костер, а по сторонам. И к тишине этой чертовой прислушивались. И уж у меня выйти оттуда шансов будет всяко больше, чем у любого, пусть и стреляного, если туннель ему незнаком.

– Спорно, – бросил ему Семен.

Парень сжал и разжал кулаки, готовый и дальше отстаивать себя, хотя прекрасно осознавал бесполезность этого. Все равно будет так, как решат Семен, Кириллыч, глава и хорошо, если не Винт. Последний вообще взял моду поучать, как будто Влад – дите неразумное, и все пытался оградить от опасности и одновременно соблазнить стать сталкером.

У Симонова иногда создавалось впечатление, будто его медленно, но верно подводили к мысли: выбиться в люди он сможет или с помощью Винта, или никак. И если уж выберет второе, то максимум, на что может рассчитывать, – это дозор, а то и сошлют вкалывать на какой-нибудь ферме. И пусть Семен принимал участие в его судьбе, помогал и советовал, иной раз даже спрашивал его мнение, он неизменно отходил в сторону, когда на станции появлялся сталкер.

Подобное положение вещей очень бесило, только ничего поделать Влад не мог. Хотя… возможно, все было гораздо сложнее и вместе с тем – проще: он просто не доверял сталкеру в достаточной мере. Ведь именно Винт допрашивал его на Добрынинской. Пусть делал он это без лишней жестокости, даже, пожалуй, деликатно, но неприязнь к себе вызвал, а поскольку Симонов тогда пребывал в несколько неадекватном состоянии, то антипатия записалась где-то на уровне подсознания да так и засела в нем.

– Зачем в таком случае вообще спрашивать? – сосчитав мысленно до десяти, спросил он.

– Тебе сколько лет, сопляк? – с усталым вздохом поинтересовался Семен.

– Двадцать…

– А я думал – двенадцать, – прогундосил собеседник и уже нормальным, спокойным тоном пояснил: – До войны в нашей стране совершеннолетие с восемнадцати наступало.

– Я знаю.

– А раз так, то нечего строить из себя выпускника школы для умственно неполноценных! – рявкнул Семен. – Может, у нас здесь и почти военное положение, однако ты не раб и имеешь право и на свое мнение, и на выбранное лично тобой место работы, и даже свинтить со станции к чертовой матери, если приспичит. И меня с Винтом можешь послать в далекие дали в любую приглянувшуюся минуту. Ясно?

Влад растерянно посмотрел на него.

– А интересовался я, поскольку могу повлиять на распределение, но сильно не хочу быть тем самым медведем с услугой. В конце концов, ты мне сосед али кто? Так значит, все же северный?

– Северный, – выдохнул Симонов. – Ты действительно поможешь?

– Только ради всего святого, не лезь на рожон. Прокляну, если твоя безвременная кончина ляжет мне на плечи очередным напоминанием о том, что никому помогать нельзя. У меня в роду были цыгане, и, замечу, не те, которые по метро шастают, а самые настоящие. Потому бойся!

– Какая разница, если я все равно мертвым буду?

– А вдруг смерть – всего лишь череда перерождений? – лукаво поинтересовался тот. – Вот прокляну тебя, и родишься ты сызнова тупой жирной свиньей.

– Спасибо, – невпопад поблагодарил Влад, совершенно не проникнувшись угрозой, и улыбнулся.

– В палатку пшел отсюда! – прикрикнул Семен, старательно изображая неудовольствие. – И так время потерял с тобой. Давай-давай, топай.

Очень захотелось рассмеяться и хотя бы шутливо козырнуть, но Влад сдержался.

– Вы только меня разбудить не забудьте, когда вернетесь, – попросил он, услыхав в ответ громкое и вполне заслуженное:

– Брысь!