Читать книгу Исток бесчеловечности. Часть 1. Этот ненавистный - Светлана Люция Бринкер - Страница 1

Оглавление

Побеждённый непобедим.

К. Понедельник


И долго я стоял у речки,

И долго думал, сняв очки:

«Какие странные

Дощечки

И непонятные

Крючки!»

Д. Хармс

Глава 1. Зверь из ямы

1

Рен Штиллер, ключник, возвратившийся из обязательного для его цеха кругосветного путешествия, вежливо постучался в ворота столицы, города Лена Игел.

Широкие Тролльи Ворота сразу, без размышлений, отворились, и Рен облегчённо выдохнул. Лена оказалась не против, старая ведьма! Значит, там, внутри, в городе из плоти мёртвой колдуньи, неустанно следящей за своим последним великим творением, для молодого мастера имелось жильё. Хорошо бы не подвал. Пусть маленькая, но уютная комната с балконом или с видом на Запретные Воды… Ладно, не всё сразу. Со временем надо будет поколдовать в этом направлении. Ключник оставил Вокзал за спиной, шагнул внутрь, и ворота, не нуждающиеся в охране, захлопнулись.

Вряд ли кому-то ещё сегодня удастся провернуть подобный фокус. Торговый люд пользовался Зрячей Дверью, расположенной ближе к пристани. Там их видел Глаз Государя, можно было с порога уплатить пошлины, передать сообщение, оставить товар под присмотром. Родичей ленаигелские встречали у ворот, заботливо удерживая двери, чтоб те не поддали по копчику. Мастеровые прикладывали к стене, серой и шершавой, как кость, свои цеховые перстни. У Штиллера тоже был такой. Собственно, так ему и стоило поступить: приложить и войти. Но нельзя же было не испытать судьбу! Постучи, рассказывали люди, и ведьма слегка пробудится от своего смертного сна, и примет решение: позволить пришельцу распоряжаться частью её плоти или отказать.

Чем же ему, новоиспечённому ключнику, удалось заинтересовать Лену Игел? Хорошо, если его не приняли за кого-нибудь другого…

Гость с нервно подёргивающимся ртом, предполагая у себя на лице доброжелательную улыбку, крепко сжал сумку с бесценными инструментами. Он пересёк пустующую в тот день базарную площадь, зашагал вверх по улице, названия которой не запомнил, на ходу превращаясь в жителя столицы. Куда идти прежде всего? На легендарную Треугольную Площадь с дворцами и особняками Островитян? Над косыми, похожими на сцепленные пальцы, крышами их было видно издалека в мягком закатном сиянии. Чудеса древности больше не напоминали пряничные домики: они подавляли, наводили на мысли об окаменевших чудовищах. Хотелось приблизиться к тёмным гигантам медленно, благоговейно, рассмотреть внимательно и представить себе, как эти шедевры зародились и росли. В Подмостье, весёлый квартал над водой, стоило сходить, когда в карманах вновь заведётся плотва: путешествие совершенно истощило запасы наличности, оставалось немного на ужин и сон. «Именно о них стоит позаботиться», – ненавидя сам себя за унылую практичность, решил ключник.

И немедленно оказался в трактире «Слепая рыба». Если не обманывали бродяги в Приводье и в Сухоземе, это местечко само по себе заслуживало статуса столичной достопримечательности. Тут назначали неформальные встречи мастера всевозможных гильдий – как признанных, так и незаконных. Еду подавали недорогую, вкусную и разнообразную. Порой даже редкие дары Вод. Владели таверной Ларс и его невидимая спутница Ребекка. Рассказывали: только засидишься в «Рыбе» – и туда заглянет вор, разоривший вашу фамильную сокровищницу, или незнакомка, навещающая во сне, сбежавший должник или сам Король со свитой. Штиллер, хоть и повидал мир, но в пути почти не поднимал глаз от инструментов, заковыристых замков и редких ключей. А в «Рыбу» зашёл – сам не понял, зачем. За чудом, что ли. Чтобы услышать: «Вот наконец-то и ты!»

Дверь в таверну он попытался распахнуть с самоуверенным видом повидавшего мир бродяги. Но, поборовшись с медной ручкой в виде щучьей головы, сообразил: тянуть, а не толкать – и возник на пороге, скорее, как одержавший нежданную победу.


Перед немногочисленными посетителями предстал молодой приезжий невысокого роста, темноволосый и по-провинциальному коротко стриженный. Его правильные, непримечательные черты лица располагали к доверию – или свидетельствовали о том, что их обладатель сам склонен беспричинно доверять людям. Тёплая потрёпанная куртка без капюшона, штаны без модной вышивки, старые рыбачьи сапоги убеждали, что приезжий вырос на Побережье и привык не к роскоши, а к непритязательному удобству. Впрочем, цеховая сумка на плече – дорогая, серая с зелёным тиснением – позволяла предположить, что плотва в карманах гостя всё-таки водится.

Выдающейся оказалась только улыбка новоприбывшего. Когда и без того широкий рот его безо всякой видимой причины разъехался в стороны, показывая здоровые зубы, весёлые глаза прищурились, на подбородке обозначилась детская ямка – всё круглое лицо гостя выразило замечательное удовольствие. Такие умиротворённые физиономии встречались, кажется, только у старомирских храмовых зверей. «Да и у тебя тоже всё в порядке! Правда-правда!» – убеждала такая улыбка.

Чужака охотно поприветствовали, но приглашать за свой стол не торопились. Такой до неприличия радостный тип мог оказаться и ночеградским мошеником, торговцем шушунами.

Получив ароматную дымящуюся тарелку легендарной ухи, избавляющей от усталости, душевных ран и некоторых проклятий, Штиллер выбрал угловой стол с самым лучшим обзором. И предоставил желудку право знакомиться с чудесами столицы, пока ноги отдыхали под лавкой на брошенном кем-то мешке.

– Что, мастер-ключник, всё Приводье объехал? – Ребекка, невидимая хозяйка, положила рядом с тарелкой ломоть свежего, тёплого хлеба. Рен кивнул, выражая восхищение повару, с опасной для жизни скоростью прихлёбывая суп.

– Так уж не торопись, на вторую тарелку у тебя ни плотвы в кармане, ни места в животе не хватит, – и прохладная призрачная рука похлопала гостя по плечу. Он вздрогнул, как дурак, и решил, что обидел трактирщицу. Но Ребекка только хмыкнула покровительственно и отошла, сразу забыв о госте.

В «Рыбу», ослепляя золотыми жилетками и самоцветами на сапогах, ввалилась толпа гномов-ювелиров из Города Ночь. Те были, несомненно, старыми знакомыми хозяев и сразу отправились в погреб выбирать вино. На жаровню метнулась вырезка медвервольфа.

Ларс всё это время сидел напротив одной гостьи, как бы невзначай загораживая её от входящих. Рен заметил: на пороге время от времени появлялись посетители, вытягивали шеи, толкали друг друга в бока, мотали головами и даже стряхивали пыль с рукавов, что вроде бы должно усмирять мелких бесов. И удалялись, тихонько притворив дверь.

Штиллер ел и пялился на гостью, виновницу всеобщего смятения. Ему вначале подумалось, что они встречались. Но этого, конечно, никак быть не могло.

Судя по вычурному наряду, модной змеиной коже в светлых волосах, дорогим перстням и редкой старомирской внешности без примеси нелюдской крови, дама принадлежала семье Островитян. Да что там, могла быть даже королевой инкогнито, будь его величество женат. Рен, потомственный ключник, ни с кем подобным дел не имел – пока, во-всяком случае. Он ещё сменит замки на Треугольной Площади и в каждой столичной гильдии! Тем не менее что-то в высокомерном, напряжённом лице женщины казалось знакомым и даже родным. Её хотелось обнять, как двоюродную тётку Агниссу. Вдруг гостья выглянула из-за сгорбленной спины трактирщика и подмигнула ему.

– Хей! – позвал насмешливый голос. – Иди сюда, молодой мастер. Погадаю!

– Оставь, Фенна, – услышал Рен мрачный, почти угрожающий ответ хозяина «Рыбы». – Паренёк – явно не тот, кто тебе нужен.

– Ларс, Ла-а-арс!.. – в пронзительном голосе гостьи зазвучали гнусные, непристойные интонации портовой гадалки, торгующейся с рыбаками о пророчестве на ночь. – Он может явиться кем угодно. Чем угодно. Он может дюжину дней спать у тебя под лавкой и таскать корки со стола, пока я не замечу.

«Мешок» резко шевельнулся под ногой ключника, так что тот чуть ложку не упустил. Рен аккуратно убрал ногу и ждал удобного момента, чтобы заглянуть под стол.

– Да, да, Фенна, мы, персонал, в неописуемом восторге от твоего дара ясно видеть остатки вчерашнего обеда в кишках! – проворчала невидимая Ребекка, грохнув перед пророчицей пузатой бутылкой вина и блюдом с сыром. Дама и бровью не повела. – А вот гостям не слишком по душе такая проницательность. Ты, считай, заведение на целую дневную выручку наказала: сегодня сюда никто носу не сунет. И завтра, если я что-нибудь понимаю в ленаигелских выпивохах. Народ надеялся, что тебя лет триста назад парализовало, оттого и новых пророчеств не слыхать! А ты тут, здоровёхонька, такая радость.

Триста лет! Штиллер решил, что ослышался.

– Сочтёмся, – качнув змеиными головами в платиновой копне волос, отвечала Фенна. – А ты, вижу, в добром здравии. Извини, нет, не вижу. Но легко прозреваю: о, эти морщины, бородавки на носу, усы, пигментные пятна… Фу, Ребекка, тебе сказочно повезло с невидимостью!

– Спорим, не угадаешь, с какой стороны я тебе по уху? – деловито предложила трактирщица, а «мешок» под столом у Штиллера тихонечко хихикнул. Ключник отсел в сторону, стараясь не привлекать внимания. У того, внизу, были свои, несомненно, благородные мотивы оставаться незамеченным.

Ларс тем временем приподнялся, медленно выпрямился, опершись руками на столешницу. Этого оказалось достаточно, чтобы положить конец сваре. Шарканье туфель Ребекки удалилось за стойку. Послышался стук кастрюль и хруст яблок, нарезаемых для сидра. Фенна тоже замолчала, достала из кошеля некий свёрток, развернула и углубилась в свои таинственные пророческие дела, не забывая крошить сыр и рассеянно отправлять в подведённый кармином рот изящные кусочки. Ларс некоторое время, нависнув над столом, наблюдал за течением перемирия. Не дождавшись драки, он пожал широкими, как у тролля, плечами и отошёл к жаровне, чтобы перевернуть мясо. Рен как раз расправился с ухой, поискал краюху, чтобы и её прикончить, но заметил, что его избавили от этой обязанности. Из-под стола высунулась грязная детская ручка с обгрызенными ногтями, пошуршала около тарелки и пропала. Вот так ясновидение! Штиллер быстро глянул под стол.

Там обнаружилась человеческая девочка лет восьми: тощая, с неопрятной кудлатой косицей, босая и в страннейшем наряде.


2.

В Лена Игел нищих нет, знают все в Приводье. Относительно малоимущие люди встречались Штиллеру в деревнях Еремайе, в рыбацких сёлах, в Нижнем Михине, даже в Амао – городе богатом, драконьей вотчине. Но в столице он поверил бы скорее в лещей, торгующих сушёными гномами. Увязшим в долгах неожиданно доставалось небольшое наследство, сироты находили клады на чердаках, на разорившихся ремесленников сваливались дорогие заказы. Самый ленивый, переходя вброд Подмостье, вынимал из сапога костяную плотву, за которую на базаре давали не менее сотни монет. Домоседы давились золотом, невесть как оказавшимся на дне пивной кружки.

А между тем именно нищей, чудовищно обносившейся девчонка и выглядела. Её вязаное пальтишко сплошь покрывали узелки, стягивающие разорванные нитки. Словно некто отчаялся залатать худую ткань и старался по возможности скрутить торчащую гнилую бахрому, чтоб прикрыть дыры. Мрачное это было зрелище: и жалкое одеяние ребёнка, и весь его потерянный, горестный вид. Казалось, даже если вымыть и переодеть девочку, то стоит отвести от неё на мгновение взгляд – и кожу сама собой покроет грязь, а новое платье зарастёт узелками.

– Эй, – выговорил с трудом Рен, единственный сын своих родителей, не представляющий, как говорят с малышами, – ты прячешься? Или потерялась?

Девчонка помотала косицей туда-сюда и стала копаться в узелках, медленно сплетая их в некую сложную конструкцию.

– А что домой не идёшь? Отец с матерью, наверное, ищут, волнуются?

Опять головёнкой покачала. Нет, значит, не ищут.

– Хм… Что это они так? – совсем расстроился Рен. – Есть хочешь? – он подвинул к себе плошку с остатками похлёбки, запустил в неё ложку и обернулся к хозяину «Рыбы». – Эм-м… Ларс! Мне бы ещё бы одну краюху, на донышке поскрести.

Трактирщик подошёл поближе, вздыхая в ожидании неприятностей, и тоже заглянул под стол.

– А! – удивился он, явно обнаружив совсем не то, что опасался увидеть. – Ненка! Брысь отсюда! Сеструха заругается, что ты сюда одна ходишь. Знаешь, какой народ у меня бывает? А что я матери твоей обещал, помнишь? Давай, хоп-хоп домой, пока я добрый, а то за шкварник вынесу.

Ненка уставилась вверх из-под стола, округлила рот и принялась тоненько всхлипывать, что обещало вскоре перерасти в драматический рёв. Ключник решил, что с него хватит.

– Так, – он ловко, как настоящие мастера достают застрявший в замке обломок ключа, выудил девчонку из укрытия. – Слушай, что будет. Я тебя провожу домой и с сестрой побеседую, чтоб не ругалась. Хлеба тоже прихватим, раз дядя Ларс добрый. – Рен, сам себе удивляясь, свирепо уставился на трактирщика. Тот кивнул, глядя на гостя с недоверием и тревогой.

– Нет! – вдруг заговорила Ненка высоким уверенным голоском. – Не пойду домой! Мерре пропала, как мама с папой. Страшно дома теперь. Там Родигер вонючий сидит! С зубами. А мне узелки уже некуда завязывать! – и малышка, оттолкнув руку Штиллера, опять хмуро полезла под стол.

– Ах, это Родигер. Прекрасно, – едко и обречённо высказался Ларс. – Малышни не пожалел, – и трактирщик отошёл, будто сидящая под столом девчонка его больше не интересовала.

– Ну и что, что Родигер? – сердито поинтересовался Штиллер, ни шушуна не понимавший в местной политике. Ясно, что названный тип – не торговец цветами и пряниками. Но по-настоящему серьёзные разбойники, кажется, не имеют дела с бедными маленькими девочками. Что возьмёшь с сиротки?

– Идём, по дороге расскажешь, заодно и покажешь, где живёшь. Не сидеть же тебе в кабаке под столом. Есть у человека дом, значит, там ему и жить! Ты вот – человек или гоблин какой?

Ненка обиженно фыркнула, а в пустоте над ней громко рассмеялась Ребекка. И невидимая трактирщица сунула девочке в руку небольшую единорожью колбаску. Гоблинами в Лена Игел (да и везде) называли оживающие предметы. Случай редкий, но не совсем уж невероятный. По мнению знатоков, происходило это из-за оговорок в заклинаниях, а порой и само по себе, просто так, ни от чего. Если поношенные сапоги стали жаловаться на судьбу, они – гоблины. Назвать этим словом человека – предположить, что он глупая говорящая табуретка.

– Нет, ты умный ребёнок, – авторитетно убеждал Штиллер, снова выуживая Ненку из-под стола. – Давай посмотрим, что дядя Штиллер (это я!) сможет сделать с зубастым… Рудигером или как его. Может, убежит, если я ему свои зубы покажу, – и ключник оскалился грозно, как мог.

Трактирщик уставился на обоих, разинув рот в изумлении, а Фенна уже некоторое время беззвучно колотилась лбом о столешницу, рыдая от смеха. Похоже, дебют Рена в столице имел успех.


Чтобы открыть мастерскую, у Рена попросту не хватало плотвы. Тех самых монеток из черепов ночеградских рыб – платёжного средства по всему населённому Новомиру. В Михине у ключника имелись кое-какие сбережения, в основном, в «глазках». Но те после неурожаев в Невере и отмены еремайской ярмарки катастрофически обесценились. Мастер Смо Риште, «Отворяющий Пути», как старик сам себя с чудовищным пафосом приказывал величать, предложил земляку решение этой типичной для молодого специалиста проблемы.

Глава Гильдии Ключников принял Штиллера у себя дома в Михине. «В столице, как стало известно, пропадают люди, – Смо послал неопытному коллеге многозначительный взгляд. – А значит, остаётся много пустых домов. Понимаешь, в чём опасность неправильно запертого жилья?» Рен сперва обиделся, как ребёнок: за идиота его держат, что ли? А потом осознал невысказанную часть Задания. «Эти дома надлежит запереть, как следует! – приказал Смо. – Причём ещё до холодов. Зимой из подвала лезет такое, с каким мне и самому встречаться желания нет». Риште носил накладную бороду и был напыщенным, толстым гномом. Но при всём этом – непревзойдённым Мастером. Вроде бы именно он в начальные времена запечатал Новомир, сотворённый Вёллем Маленьким, – да так, что ни трещины, ни шва. Как миры запечатываются, Рен ни малейшего понятия не имел. А потому учтиво поклонился и поклялся успеть до морозов. Вознаграждение обещало быть королевским.

И вот пожалуйста, прямо с порога Штиллеру подвернулся заброшенный дом. Потенциально заброшенный. В нём Рудигер сидит. С зубами. «Не нравятся мне они, – размышлял ключник, отсчитывая плотву в кармане, чтоб не позориться, выкладывая мелочь на стол. – Особенные такие зубы. С другой стороны: и что? Не хвост, не рога». И Штиллер, будто бы спасать сироток было для него делом привычным, подхватил сумку с инструментом, махнул Ненке, мол, «за мной!» – и двинулся к выходу.

– Погоди, парень… Он же нездешний, что вы, как язык проглотили! – раздался у него над ухом напряжённый голос Ребекки. – Стой, как тебя…

– Рен Штиллер, – ответил ключник с наигранной беззаботностью. Девочка крутилась сбоку, мотая узелками. Ноги у неё мёрзнут, наверное. Первым делом, как войдём в дом, обувку какую-нибудь поискать.

– Тебе совсем не интересно, кто такой Родигер? – с расстановкой, пытаясь поймать взгляд гостя, уточнил Ларс. Рен чуть не задал вопрос, которого от него ожидали. Но запрет на сбор избыточной информации, один из основных законов ремесла, остановил его.

– Пока не слишком, – соврал Штиллер. – Отведу девочку домой, вернусь – и побеседуем о нём. Не найдётся ли у вас комнаты на первое время? Скажем, на месяц?

Ларс обернулся к пророчице. Фенна, подчёркнуто не обращая внимания, склонилась над расписным свёртком. Осторожные, неуверенные движения её пальцев напомнили Штиллеру древнюю бабку-вязальщицу, мамину тётку. Вдруг он поверил, что гадалке в самом деле триста лет. Трактирщик кивнул и пошёл прочь, подхватил и спас подгорающее мясо. Из погреба шумно повалили повеселевшие гномы, в воздухе замелькали кружки, ножи и дымящиеся блюда. Сквозь поднявшийся гам Рен услышал обращённое к нему бормотание трактирщика:

– Заходи-заходи, парень! Если сегодня до полуночи явишься, будет тебе постель, горячая вода по утрам, завтрак – всё за три плотвы в сутки.

– Подойдёт, – степенно ответил Рен, мысленно переводя столичную плотву на привычные еремайские глазки. – Разрешите, я оставлю тут сумку с инструментами?

– Я за нею присмотрю, – руки вездесущей Ребекки забрали оттягивающую плечо дорожную торбу. Та воспарила над лестницей за стойкой и пропала. Ларс проводил сумку взглядом и буркнул загадочно:

– Может, и правда, он.

Ответа ясновидящей ключник ждать не стал. Он подтолкнул девочку к двери (гнусные узелки оцарапали ладонь), и оба торопливо выскочили из «Рыбы», словно копчёные лещи за ними гнались. Штиллер, к сожалению, успел услышать Ребеккино: «До весны предлагаю приберечь вещички, а потом можно и на Мокрую Ярмарку отвезти».


3.

– Веди! – бодро приказал Рен малышке.

Та увлечённо схватила ключника за палец и потащила вверх по узкой улице. Штиллер вертел головой, пытаясь рассмотреть на бегу удивительную, ни на что не похожую архитектуру города мёртвой ведьмы. Древняя чародейка Лена Игел была, говорят, задолго до своей метаморфозы больна или безумна. И теперь неустанно следила за порядком – на свой причудливый лад.

Дома не требовали ремонта, каналы очищались, народ послушных крыс контролировал рождаемость (хотелось бы надеяться, только свою). Вьюнки, оплетающие стены, благоухали и цвели с ранней весны до холодов буйно, роскошно, как больше нигде в Приводье. Кое-где, правда, попадались зыбучие травы, ядовитые фонтаны и дома-хищники, в сумерках прячущиеся под мостовую. Но внимательному, осторожному путешественнику легко было распознать подобные детские ловушки.

Штиллер причислял себя к осторожным и внимательным.

Нужно заметить, что покойная Лена о комфорте и безопасности имела особенное представление… а может, забыла о таких мелочах с тех пор, как умерла. Поэтому от воров и разбойников город охраняла гвардия, боевые маги. Конечно, королевское войско занималось в первую очередь серьёзными несчастьями вроде нападений запретноводных чудовищ на рыбацкий квартал. Или «сапфировой чумой» – проклятьем, разоряющим столичных ювелиров. О личной безопасности горожанам приходилось заботиться самостоятельно. Штиллер и Ненка взбирались по улицам и каменным ступеням выше и выше. Физиономии прохожих нравились ключнику всё меньше.

То и дело мимо, обдавая непереносимым духом чеснока и солярки, расхаживали железнодорожные тролли, аж по двое в ряд, так что приходилось вжиматься в стенку, чтобы не быть раздавленным и не перемазаться. Вскоре Штиллеру стало казаться, что он из цемента, носит рога и работает машинистом. В Михине тролли получали редуцирующий амулет сразу на воротах, и Рен считал это правильным. Данью уважения к местным жителям. Если бы он, например, получил приглашение в Депо, тайное троллье поселение, то загодя обзавёлся бы увеличительными чарами. Не потому, что боялся бы остаться незамеченным, а из вежливости.

Ещё хуже были коты. Штиллер слышал о кошачьей интервенции в Лена Игел, но масштабов «котострофы» себе не представлял. Купцы из столицы жаловались на хулиганских зверей-телепатов, плюющих на приличия со своего маленького роста. Но Рену нравились пушистые мохнолапы. Теперь же с ним то и дело сталкивались, почти сбивая с ног, вместо извинений вызывающе поблёскивая глазами, поджарые, гладкие (бритые?) котяры. Некоторые – с медальонами, перехватывающими тощее пузо. Выкрашенные оранжевым, а то и ядовито-зелёным. Складывалось впечатление, что коты нарочно кидались под ноги, стоило подумать об их дикой несуразности. Несколько раз Штиллера и Ненку разъединяли. Наконец малышка отпустила руку ключника и бежала впереди, подпрыгивая и почти не оглядываясь.

Обычные ленаигелские жители на глаза попадались тоже. Но из-за странной моды на плащи принцев-вампиров из Города Ночь не очень-то располагали к доверию. Порой мимо прошмыгивал целитель в аккуратной зелёной мантии и традиционной старомирской шапочке-коробочке. Взгляд отдыхал на нём: похоже, везде, даже во Внешнем Пустоземе, доктора и их помощники выглядят именно так.

Но больше всего поражали не постройки или горожане, а яблони. Штиллер ни разу прежде не встречал этих редких растений и полагал, что им в Новомире выжить не удалось.

И вдруг увидел, проходя мимо, и не поверил глазам. Но отмечал их по пути, вспоминал описания, картинки, рассказы матери и постепенно убеждался: да, это старомирские яблони. На каждом углу. Рассказать в Михине – в нос харкнут и брехуном погонять до старости будут. Яркие спелые плоды назывались «яблонки». Надо обязательно рассмотреть поближе. Интересно, их разрешается рвать и есть?


Рен с трудом вспомнил о своей миссии, отвернулся от удивительного дерева и понял, что потерял свою спутницу. Он встревоженно перешёл на неловкий галоп и сразу заметил Ненку. Вокруг девчушки столпились какие-то безликие серые тени, но прикоснувшись к узелкам, отпрянули и сгинули в переулке.

– Далеко ещё? – спросил ключник, подходя и позорно отдуваясь. Крутые улицы напоминали о невыполненном обещании отцу. А именно: не реже раза в двое суток тренироваться в фехтовании.

– Не-а, недалеко, – буркнула Ненка, вытянула шею в направлении переулка, но тот уже опустел. Девочка ухмыльнулась с гордостью победителя ночных кошмаров. – Тут, за углом.

– Ты… три поворота назад… говорила… «за углом», – Рен остановился у статуи каменного вепря с топориком в боку, отдыхая на ступеньках чьей-то лавки. Ага, тут жил мясник. Ныне дом пустовал. Лавка была заперта «неправильно».

Ненка ждала, ковыряя мостовую голой пяткой, потом подошла поближе. Она не запыхалась и успела сплести из шести мелких узелков на подоле один, но массивный, напоминающий корабельный канат.

– Это кто были такие? – спросил Рен, мотнув подбородком в направлении переулка. Девочка пожала плечами и не ответила, только улыбнулась и высунула небольшой розовый язык лопаточкой в универсальном жесте презрения.

– Расскажи про сестру, про родителей. Куда все подевались? – попросил Штиллер, покопался по карманам и сообразил, что оставил фляжку с водой в сумке.

Ненка вздохнула, присела на ступеньку.

– Мерре недавно пропала, а мама с папой – давно. Они садовники были. У нас и сейчас очень красивый сад и самые вкусные яблочки. Мерре их продаёт… продавала, пока мы родителей ждали. А потом в саду из ямы полезло страшное, чёрное, – девочка вздрогнула и снова взялась за узелки. Рен, не раздумывая, накрыл её ладошку своей и остановил это бесконечное чудовищное рукоделие.

– Тут пришёл Родигер, – продолжила Ненка, вздыхая, как пожилая гномка над сыном, подавшимся в бродячие актёры, – порычал на эту страховину в яме, она и спряталась. Мерре его благодарила, благодарила! Яблочный пирог испекла. А куда ему пирог? В ухо?! – и Ненка ткнула пальцем в крепко стиснутые губы.

Штиллер хихикнул от неожиданности, но малышка оставалась не по возрасту серьёзной.

– Мы его потом сами съели.

– Родигера?

– Нет, пирог. Ты смешной, – произнесла девочка строго. – Это Родигер показал, как узелки вязать.

– Зачем? – поморщился Штиллер, хрустя плечами поочерёдно.

– Чтоб ничего не случалось! – нетерпеливо объявила Ненка. – Ничегошеньки-чего. Ни проклятий, ни злых чудищ, ни чёрного рогатого из ямищи.

– Хм. И помогает? – скептически уточнил Рен, увлекаемый вверх по улице.

Та вскоре закончилась тупиком, красивым двухэтажным домом из винно-красного камня. Такой редко встретишь в бледно-серой столице, городе оттенка обескровленной плоти. Ключник лишь скользнул глазами по широкой окованной двери. Он убеждал упрямую Ненку:

– Уже столько всего случилось! Мерре пропала, в дом страшно заходить, из ямы, небось, снова что-то лезет, так? – Девочка кивнула. Штиллер вдруг заметил, что они больше никуда не идут.

– Это что тут такое? А? Никакого сада с яблонками и чудищами не видать. Ты меня куда привела, мелочь?

– К наёмникам, – Ненка показала цеховой знак на арке. Гильдия выбрала простой и понятный символ: плотву в лучах солнечного света. – Может, Бретта дома. Возьмём её с собой. Она нам в саду помогала, пока её в учение не взяли. Теперь палочками острыми швыряется.

Поддержка наёмницы могла оказаться не лишней.

– В учение, говоришь? Сколько лет твоей Бретте? Двенадцать?

– Больше! – гордо заявила Ненка и тихонько стукнула кольцом в медную пластину. Звука толком и не получилось, но устройство снабдили, вероятно, дополнительным алармом. Дверь сразу распахнулась, как от тролльего пинка.


4.

– Приветствую вас, милостивые государи мои, на пороге прославленной Гильдии Наёмников!

Штиллер ошарашенно молчал, его спутница тоже. Из проёма глядел субъект пожилой, толстенький, невысокий, пёстро и многослойно одетый, похожий на безумную рыбу, а не на боевого мага. Кроме того, этот тип вещал! Не разговаривал, как люди, а именно декламировал. Оставалось изо всех сил надеяться, что всё это шутка.

– Вы пришли, несомненно, чтобы встретить удивительного мастера Ю! Нет, нет! – это была реплика Штиллера, но тот упустил возможность произнести её. – Увидеть мудреца не так просто! Сначала ответьте на вопрос. Вчера я купил на базаре хрюня: продавец клялся, что тот говорящий и способен повторить всё, что услышит. Но когда я принёс животное домой, тот не вымолвил ни слова и только почёсывался, хоть ему кричи, хоть песни пой. Против обманщиков у нас закон суров, поэтому потащил я хрюня назад на базар. Только плотву мне за него не вернули, потому что обмана никакого не было. Как это возможно, друзья мои?

Штиллер и сам не верил, что тратит время на подобную ерунду. Он скептически встретил торжествующий взгляд привратника.

– Хрюнь был глухой?

– Браво! – заорал толстяк. – Милости прошу! – и чуточку посторонился. Неуёмный восторг сиял на пухлой, розовой, скверно выбритой физиономии. Даже жаль было разочаровывать его.

– Нам бы Бретту. С Бреттой поговорить. Можно?

– Давайте попробуем, тогда и узнаем! – воодушевлённо предложил наёмник. – Бретта – это я, – привратник шагнул вперёд и обернулся юной светловолосой стриженой девушкой с агрессивным веснушчатым личиком. Дикий многослойный наряд остался неизменным. Штиллер сразу преисполнился уверенности, что, во-первых, завернись Бретта хоть в луковую шелуху, то и тогда смотрелась бы неотразимо. А во-вторых, появись она сразу без маскировки, ключник бы с ней определённо не заговорил.

Он припомнил, как нежности юных соседок чуть не испортили его репутацию отпрыска почтенного михинского семейства. Но для Рена и девчонок это представляло собой, скорее, восхитительную игру, и он охотно тратил личную магию, чтобы ни одну из них не сделать несчастной. Потом, в путешествии, ночеградки требовали непонятных вещей: ему следовало походить на вампира и дарить им гномьи диковинки. Еремайки подходящего возраста были поголовно замужними. Иногда статус подмастерья в пути, голодного и благодарного чужака, дарил Рену несколько случайных, ярких встреч. Он даже примерно представлял себе свою будущую супругу: милую, хозяйственную, надёжную. Разумеется, Штиллер слыхал и других, необычных дамах. О буролесских чародейках-охотницах, об одиноких демоницах Пустозема, поедающих память и молодость путешественников. О тех, кого компетентные люди не советовали подпускать ближе арбалетного выстрела.

Опасность Бретты была иного рода. Ключник с изумлением понял, что если наёмница потребует, чтобы он дал по уху Королю… придётся подчиниться.


– Бретта! – Ненка с восторгом обхватила наёмницу, почти полностью скрывшись в ворохе юбок и шалей. – Вот, он идёт маму-папу искать. И Мерре! Родигера из сада гнать. Пошли с нами!

– Я… – ключник лишился языка, услышав весь план Ненки целиком.

– Смело! – произнесла Бретта с уважением, и Рен решил разубедить её попозже. – Я-то, конечно, схожу посмотреть на эту великую битву. Может, даже поучаствовать, как пойдёт. Не могу отказать, когда зовут порезвиться! И знаю, что мне простят, если кому из Островитян горшок злоязычных лилий у ворот переверну. Но больше никто мешаться не станет, у наших с некромантами нейтралитет.

– Ладно, – а что ещё тут скажешь? По всему Приводью к цеху могильщиков относились именно так: избегая любых контактов. – Родигер – он тоже некромант?

– Тоже? – наёмница округлила свои зелёные, как весенний лист, глаза. – Он не «тоже», а «Тот Самый Некромант». Понимаешь? Или из Михина приехал?

Это было чересчур.

– Именно. Оттуда. Пошли, Ненка. Закончим с этим делом поскорее, у меня были кое-какие планы на сегодняшний вечер, – объявил Рен и отвернулся от наёмницы. Мастеру-ключнику не подобает выслушивать оскорбления от подмастерьев-головорезов, будь они даже симпатичными девчонками. А если она продолжит в том же духе, он, возможно, успеет наложить на её ротик «Печать Тет», и Бретта заговорит в следующий раз аж в будущем году. А не успеет, то получит дротик в глаз. Но обязательно попробует…

– Извини, – Бретта вдруг качнулась вперёд, оказалась совсем близко, разноцветные лоскутки и крошечные платочки обнаружились даже в волосах девушки. Он застыл, пока не понимая смысла этого манёвра, а наёмница закинула тонкую мускулистую руку ему за шею и быстро чмокнула Штиллера куда-то между носом и правым глазом. Ключник сразу простил всё сказанное – и то, что она наговорит в ближайшие пятьдесят лет.

– Идём! Тебя как звать? – наваждение закончилось. Бретта обернулась, затворяя за собой дверь и придирчиво разглядывая тучи над крышей гильдии, обещающие вскоре пролиться дождём.

– Меня? Ре… Рен Штиллер.

– Встречала я одного Штиллера, он в Амао переводчиком с драконьего работал при дворе. Не родня?

– Нет, наверное, нет. Мы все ключники михинские, потомственные, аж со времён Вёлля Маленького.

– Надо же, – удивилась Бретта неодобрительно. – Взломщики, что ли?

Штиллер хохотнул.

– Нет, не воры. Мы двери открываем, если ключи потеряны. И если двери нет, а войти обязательно нужно.

Девчонки заспешили вниз по улице. Штиллер последовал за ними.

– Как это – если двери нет? – полюбопытствовала Ненка.

– Ну… нарисуешь мне дверь на камне – я её открою. Сможешь войти. Тут, конечно, имеется много всяких «если».

– Конечно-конечно, – ехидно заметила Бретта, не сбавляя шагу, – маленькие шустренькие «если», помогающие ключнику от работы увиливать?

– Вроде того, – не желая углубляться в тайны мастерства, уступил Штиллер. Специально провоцирует, что ли? Неужто он ей тоже понравился? – А ещё мы, конечно, запираем двери.

– От сквозняков?

Ах ты ж, лещ-косорот!

– Именно так. И от нечисти голодной, злой, что в пустых домах заводится.

– Узелки на замках завязываешь? – тоненьким испуганным голосом уточнила Ненка.

– Почему… а, узелки! – вспомнил Рен, бросив взгляд на изуродованную одёжку. – Нет, мы, ключники, больше словом и железом работаем, иногда камешками, инструментами подходящими. В эти верёвки колючие я, если честно, не верю.

– А Мерре верит. Знаешь, они по правде немножечко помогают, эти узелочки, – Ненка солидно покивала. – Как мама с папой пропали, Мерре всего-всего боялась. Как ветер в окошко стукнет, как шушун под печкой загремит – аж под одеяло забивалась и днями не вылезала. И меня из дому не выпускала. А когда я заболела той весной – сильно болела, есть не могла, а соседи все посъехали, некому помочь, надо лекаря звать, так Мерре весь день у дверей простояла, так и не смогла меня оставить.

Всё это девочка выговорила на одном дыхании, ровно, словно рассказывая о повседневных вещах, вроде непогоды или котов. Штиллер постепенно погружался в чужую страшную сказку, какие охотно слушаешь поздним вечером у камина, зная, что всё закончится хорошо.


– Боялась, – объяснила Ненка, – что вернётся, а меня нет. И не было никогда. А как Родигер научил узелки вязать, всё полегче стало. Мерре снова стала яблоки продавать. Не «яблонки», а я-бло-ки, понял? Мы хоть хлеба поели.

Они свернули в переулок, потом в другой, пробираясь между пустыми, нехорошими домами со слепыми и тёмными окнами, мимо которых даже идти было неприятно. Ни следа не отпечаталось в пыли на пороге, и всё же внутри слышались шорохи и шаги больших существ. Оттуда, из темноты, выглядывали опасные, злые, голодные глаза. Поэтому Рен с малышкой и наёмницей незаметно для самих себя всё ускоряли шаг и уже почти бежали по извилистым переулкам. Совсем перестали встречаться люди, редкие коты проскальзывали мимо, как тени. То и дело приходилось нырять под арки, в полную темноту. Но на той стороне возникал то кусок вечернего неба в рваных тучах, то заботливо привязанная к забору деревянная лошадка, то бесшумный фонтан с чистой водой – маленькие чудеса, помогающие идти вперёд. Пройденный путь становился всё длинней, поворот назад – всё бессмысленней.

Потом Штиллер поймал себя на мысли, что приключение вполне может оказаться ловушкой. Этакой примитивной, сделанной своими руками, из начального курса обучения ключников. Ловушкой, в которую лезешь сам, чтобы проверить, сможешь ли освободиться. Желудок михинца заблудился и мучительно искал выход наружу где-то между лопатками.

«С узелками как раз понятно, это довольно простой фокус, – думал он. – Рыбаки не ходят в море при полной луне, не то Бледная Дева позовёт на дно. Повитухи расплетают женщинам косы, чтоб роды были несложными. Погонщики бугоев, болотных демонов, ни в коем случае не станут использовать в присутствии всего стада слов на букву «О». Все эти меры предосторожности побеждают страх, но не его причину. Если пренебречь ими, люди будут уверены, что сделали недостаточно, чтобы победить силы зла. Узелки – это местный некромантский фольклор».

– Кхм, рано темнеет здесь! – нарушил молчание Рен нарочито невозмутимо, хоть голос и подвёл его в начале фразы.

«Темнеет» Бретта услышала и обернулась укоризненно: что шумишь? Неподвижные дома и угрожающе замершие яблони, несмотря на раннюю осень уже лишённые листвы, казалось, прислушивались и готовились к расправе, ждали подходящего момента, чтобы… Рен понятия не имел, чего ждать от порождений мёртвой ведьмы.

– Пришли, – прошептала Ненка.


5.

Впереди чернел высокий редкий забор с аркой без ворот. В ней виднелся скупо освещённый огромный, дичающий, очень старый сад. Яблони одного сорта и роста, похожие, как сёстры, соседствовали с клёнами, дубами, вишнями и другими старомирскими деревьями. Ствол примерно каждого десятого, зачарованный, светился в сумерках. Прямо за входом стоял невысокий дом, сараюшка, слишком маленький для людской семьи с детьми. Садовники бывали порой настоящими одержимыми, не нуждающимися вообще ни в каком людском жилье. Широкий старый пень вполне мог служить им постелью. Профессиональное чудачество! Ключникам не составляло труда в пути переночевать в собственной торбе, а рыбаки Запретных вод нередко отдыхали под водой. Ничего особенного.

Внутри обнаружилась крошечная комната с очагом, столом, стульями и постелью. Был виден проход в другую, ещё меньшую – кладовку, полную одеял и самодельных кукол. Где родители хранили свои запасы, утварь и одежду? Вероятно, на деревьях. «Жили непонятно как. А потом сбежали и детей бросили», – рассердился на незнакомых садовников Рен, осознавая, что, скорее всего, не прав.

– Где же этот тип с зубами? – спросил он, раздумывая, какой из мелких карманных инструментов мог бы в случае чего послужить оружием. Сама мысль о том, что придётся кого-либо протыкать, скажем, серебряной отмычкой Рей-Мо из Города Ночь, казалась нелепой, кощунственной.

– Не знаю. Ушёл, что ли? – пожала плечами Ненка.

Бретта прошла по комнате, прикасаясь к светильникам. Те уютно замерцали. На столе обнаружилась горка великолепных яблок – крупных, глянцевых, краснобоких, без единого пятнышка. Каждый схватил себе по паре и захрустел. Рен блаженно ухмыльнулся: старая дохлая колдунья Лена просто не смогла бы сотворить такое совершенство. Это было, наверное, личное волшебство Ненкиной семьи.

– У папы с мамой тоже из ямы что-то лезло? – полюбопытствовал ключник.

– Нет! – сердито фыркнула малышка. – И ничего не полезло бы, если бы они не пропали.

– Если б да кабы во рту выросли… – начала Бретта насмешливо.

– Гробы, – мрачно закончила Ненка. – Так Родигер говорит.

– Весёлый он дядька, я сразу заметил, – Штиллер присел за стол и стал катать яблоко из ладони в ладонь. Ему казалось, что эти волшебные кругляши способны на большее, чем просто быть съеденными, нужно просто испытать их. – Знаешь, насколько я могу судить, если это ваше пугало Родигер хоть что-то говорит, значит, с ним можно беседовать, Спорить, вразумлять. Истинно страшные вещи бьют без предупреждения, с ними перемирия не заключишь.

– Например? – уточнила Бретта.

– Скажем, шизофрения, – на Штиллера уставилось две пары изумлённых глаз, – или оомекский наоборотец. Испугаться наоборотца – нормально.

– Бояться глупо! – безапелляционно объявила наёмница. – Действовать надо. Бить. Или убегать. И возвращаться в хорошей компании.

– Да я не про такое. Возьмём шушунов…

– Буэ, шушуны, не надо мне, бери сам! – Бретта торопливо смахнула воображаемую пыль с рукавов, как делали суеверные прачки, отгоняющие призрачных рыб.

Ненка захихикала.

– Грязная мелочь, – наёмница вздрогнула и подобрала ноги в мягких сапожках, добротных, но знавших лучшие времена.

– Ага, – улыбнулся и Рен, – моя бабка никогда бы не заснула в доме, где завелись шушуны. Они, говорят, переносят чесотку. Увидеть шушуна вечером – к неудаче в игре, а поутру – к зубной боли…

– Шушуны съедят твои сны, – вспомнила Ненка.

– Точно! Они, говорят, ещё пьют кровь новорожденных, высасывая её из пяток, – он заметил, что Ненка закивала: тоже слышала. – Поэтому детям пеленают ножки. Шушуны омерзительны, этакие куколки без глаз. А на самом деле эти малыши совершенно безвредны, «видят» всей кожей гораздо лучше нас. Мне, например, смешон и тот, кто при виде шушуна визжит да на стол лезет, и тот, кто за ними с метлой гоняется. А ты как, Бретта, бьёшь али за подмогой бежишь?

Бретта сумрачно повела носом, послала загадочный взгляд, означавший, видимо: «Стань шушуном – узнаешь».

– Тебе проще, ты превращаться умеешь, – вспомнил Рен толстяка и глухого хрюня. – Как ты это делаешь, кстати? Или от рождения полиморф?

– Сам полимор. Кто такой вообще? – девушка вгрызлась в яблоко.

Штиллер наблюдал, как она расправляется с глянцевым бочком и был счастлив непонятно отчего.

– Меняющий внешность, перевёртыш, – пояснил он.

– Нет, – помотала головой наёмница, – это всё гостевые ворота Гильдии. Они заколдованы так, чтобы не узнать, с кем говоришь. А, ясно, ты думал, я превращусь в бугоя или в Морскую Змею и всех спасу? Хе-хе… Твоя очередь. Рассказывай, зачем ты-то ввязался в это пропащее дело? Я, например, сестрёнки её, Мерре, лучшая подруга, родители их меня подкармливали, когда… Когда голодная была. А ты тут какой выгоды ищешь? По-ключниковски тебе разумнее было бы оставить всё, как есть. Дом с жильцами не запрёшь, за него тебе не заплатят, правду говорю?

– Не заплатят, точно, – Рен потёр лоб. – Что же теперь делать? Придётся, видимо, обойтись без вознаграждения и ложиться спать голодным.


«Почему я здесь, в опасном соседстве с чудовищем из ямы? Как вообще люди принимают решения, что делать дальше?..

Разумный человек остался бы, вероятно, в трактире, разведал обстановку, выяснил, кто в столице профессионально спасает сироток… Храм Морской Змеи, наверное. Наградили бы ещё за духовные заслуги. Брось, ты же прекрасно понимаешь, что не смог бы оставить дитя сидеть под столом. Нельзя жить дальше после этого. Так что ты просто позаботился, чтобы не пришлось возвращаться к столу и доставать из-под него малышку. Позже её там, чего доброго, не оказалось бы. Ничего ужаснее и придумать невозможно. Этот стол будет следовать за тобой неосязаемо всю жизнь. В виде персонального призрака на четырёх дубовых ножках».

Объяснить эту мысль было непросто, и ключник промолчал. Бретта пожала плечами.

– Дело твоё. Держи при себе свои секреты. Обычно и мне чужие дела побоку, просто хочется примерно себе представить, насколько далеко ты планируешь пойти, чтобы вот этой девочке помочь.

– Понятия не имею, – признался Штиллер.

– Честный, – выдохнула Бретта. – Буду иметь в виду. Ненка, где у вас чайник? Чаю заварим, что-то у вас изо всех углов дует.

– Осень, – посетовала Ненка. Казалось, она сейчас пожалуется на ревматизм и ломоту в пояснице. – А чай мы в саду заваривали с мамой, на костре в яме. Мы там всё варили: суп грибной, картоху, мама такие корешки из земли вызывала – м-м, вкуснота! А теперь в этой яме уже ничего хорошего нету. Провалилась, и чайник туда, и кастрюли. Всякое страшное, чёрное, рогатое оттуда смотрит, даже днём. Мы с тех пор, как одни остались, ни разу даже горячего не варили.

– Как же родители пропали? – снова спросил Штиллер. История садовников казалась ему почему-то очень важной. Он больше не оглядывался на крошечное тёмное окошко и не думал, как ночь незаметно подползает к порогу. Тепло садовничьего дома, свет и ответственность за сидящих напротив девочек позволяли чувствовать себя необъяснимо сильным и спокойным.

– Могу и рассказать, – предложила Бретта. – Я сама тоже приезжая, из Еремайе. Но здешние говорят, этот сад был вдвое меньше до того, как садовники тут поселились. А потом яблони пришли следом, аж из самого Буролесья. Констант давал мне почитать… Ты читать умеешь? Не обижайся, откуда мне знать-то? И хорошо, что умеешь! Обязательно зайди в лавку «Книга Судьбы», там демон сидит… Увидишь! Так вот: я читала, что яблони в наших краях не бывают, потому что здесь чёл нет.

– Каких чёл?

– Чёлы, Рен, это такое маленькое летающее шушуньё. Наши чародеи их истребили, а за Бурым Лесом чёл разводят, там и яблонь хватает. Чёлы с дерева на дерево летают, превращают весенние цветы в яблоки. А родители Ненки с деревьями договорились и без чёл. Как те заплодоносили, остались столичные лекари без работы. Тех, кто по дороге домой срывал себе яблочко на ужин, никакая хворь не брала. Царапины и даже укусы вурдалачьи заживали в считанные часы. Урожай стали продавать в Невер и дальше по Приводью. Речной народ выменивал яблоки на потерянные под водой драгоценности. У твоих папы с мамой, Ненка, был бы сейчас самый богатый дом в столице, единорожий выезд и бригада помощников-троллей, если бы им вдруг не приспичило на Остров.

Рен вздохнул. Он уже догадался.


7.

Все серьёзные волшебники (и немало обычного любопытного народа) рано или поздно предпринимали попытку пересечь Воды и попасть на Остров. Обычно это заканчивалось фатально.

Остров – кусок суши где-то посреди Запретных Вод. Бытовало мнение, что там находилась то ли Школа высшего волшебства, то ли дом великих учителей Древности, эффекты от заклинаний которых воспринимались как буйство стихий или естественный ход вещей. Смерть, смена времён года, эпидемии, пожары, заболачивание водоёмов, нашествие неведомых существ и тому подобное являлось результатом взаимодействия или противоборства этих невообразимо могущественных созданий, островитян. Ещё рассказывали, что за водяной преградой бьёт некий Источник Магии, питающий чудеса. И если лично напиться из него, то… произойдут драматические перемены. От исполнения желаний до превращения в чудовище.

Врали, наверняка.

Беда в том, что Запретные Воды не пересечь на обычной лодке. И даже на необычной. Всё, что держится на воде, будь то пловец, предмет, шальная мысль, идёт ко дну примерно на расстоянии шести-семи тысяч гномьих прыжков от берега. Граница невидима, но ощутима. Чтобы понять, как она действует, каждый житель Приводья хоть раз в жизни да заплывал в «опасный» предел. Кое-кто из рисковых пловцов так и не вернулся, чтобы собрать лавры восхищения от сверстников и предостеречь младших братьев. Оставшиеся на берегу вырастали, становились опытными, скажем, ключниками. И со временем привыкали избегать всяческой сырости. Но и потом конструировали подзорные трубы, заглядывали в них всё дальше и дальше. Видели нечто похожее на таинственные башни в рассветном тумане. Вечерами наблюдатели рыдали в кабаке и клялись, что Остров – просто миф. Жрицы Храма Морской Змеи утверждали, что это – иносказание, воплощение людских несбыточных мечтаний о всемогуществе и бессмертии. «Островитянами» называли себя богатые и влиятельные семьи. Король назначал щедрые награды за постройку моста хотя бы на шаг за пределы Запрета.

Конечно, мосты возводили. Сотни нелепых конструкций украшали, точнее, уродовали гавани и дикие берега. Некоторые причудливые сооружения облюбовали парочки для романтических прогулок и признаний над бездной. Распадающиеся навесы пришлось сломать: они угрожали обрушиться и потопить рыбацкие лодки. То и дело с холмов стартовали дирижабли, планеры, а также самоуверенные летуны безо всякого снаряжения. Тех, кто благоразумно снижал скорость перед невидимой границей, успевали вытащить из воды. Маленького Штиллера больше интересовали попытки подкопов. Оказалось, все подземные тоннели, достигнув определённой длины, обрушивались и наполнялись водой.

Тем не менее, кое-кто побывал на Острове. Например, книготорговец по имени Констант Понедельник. Тому, правда, недоставало репутации человека честного. Главным образом, потому, что Понедельник человеком не был. Остров на его демоническом языке мог оказаться чем угодно.


Родители Ненки и Мерре решили попытать счастья на свой садовницкий лад.

– Они уговаривали деревья расти в Запретных Водах всё дальше и дальше от берега. С холма Лиода видно пару-тройку обломанных стволов, там пару лет назад ещё росла целая роща, – рассказывала Бретта. – Садовники поселились в древесных стволах на самой границе, заманивали растения всё дальше и дальше в глубину. Говорят, сам Король в лодке подплывал поближе, уговаривал обоих бросить эту безнадёжную и опасную ерунду, рассказывал про неудачные попытки пересечь воды в чреве китов и левиафанов. О детях напоминал… Одним грустным утром был шторм. Большинство деревьев вырвало с корнем и смыло, их вылавливали аж до Еремайе.

Супругов не нашли.


– Я люблю этот сад, – прозвучал незнакомый голос, пугающе-гулкий, нелюдской. – Деревья в нём обезумели, чёрные монстры лезут из-под земли. Великолепный рабочий кабинет для одинокого старого гробокопателя.

Рассказчица умолкла, будто ей заткнули рот.

На пороге стоял Родигер. Некромант не представился, но то, каким он был, как вёл себя, а главное, чудовищный, непереносимый запах гнилого мяса и разрытой земли, вонь, от которой слезились глаза, к горлу подкатывало и волоски на коже вставали дыбом, – всё это не оставляло места для сомнений.


8.

Родигер оказался совсем не стариком, а мужчиной средних лет с телосложением бойца, с проницательным взглядом и ровной, вроде как сросшейся полоской неподвижного рта. «Говорил» он, как вся высшая нежить, с помощью «отдельной акустики», облекая мысль в колебания желаемого тембра и направляя их непосредственно в уши собеседников. Так речь некромантов получалась натуральнее и «живее», чем, например, у котов-телепатов. Рен тоже так умел, выучился ради развлечения, но пользоваться не любил. Мышечный спазм при этом ощущался в висках и нижней челюсти.

Ключник поймал себя на том, что не никак не испугается по-настоящему. Страх отделился от него и свернулся ручным зверьком где-то кармане.

– Не слишком хороший план, господин Родигер, если позволите мне высказаться, – ответил Штиллер некроманту благодушно, с видом знатока, отдавая себе отчёт, как нелепо это выглядит.

– Прошу, прошу, прямо-таки настаиваю, – подыграл тот.

Бретта, уже вскочившая с места, стоящая на одной ноге и сжимающая невесть откуда возникший букет высохших цветов в кулаке, покачнулась и плюхнулась обратно на стул. Глаза – размером с суповые тарелки в «Слепой рыбе».

– Я слыхал в путешествиях, что некроманты не злодеи, а, скорее, художники по мёртвой натуре, как Виллем Хе… то есть… – Рен прикусил язык.

– Виллем Хеда, хотели сказать. Замечательное и необычное воспитание вы получили, юноша. Любопытно, кто были ваши учителя, – монотонно, без тени заинтересованности произнёс собеседник. – К этой занимательной теме мы вернёмся позже. Итак, по-вашему, я художник. Что же мешает творить мой шедевр именно здесь?

– Де… – Рен прочистил горло, – дети тут живут. Зачем же сироток обижать?

Штиллеру показалось, что он выиграл пункт, хоть и сболтнул лишнего. Интерес к Старомиру проявляют только опасные чудаки, предупреждал отец. Можно без последствий быть чудаком безобидным, таких жалеют и берегут. Неплохо живётся и опасным хитрецам, их уважают. Но позволить себе и то, и другое способны только очень могущественные и бесстрашные люди. За головами таких посылают армии. Рен уже размышлял, как бы ловко продемонстрировать свою наивность, но оказалось, она проявляется спонтанно, без усилий, успевай только подсчитывать убытки.

Раздался пронзительный крик Ненки:

– Не сиротки! Мы не сиротки! До Острова далеко, немножко подождать надо, – теперь она по-настоящему плакала. – Ты Мерре обманул! Эти узелки ничегошеньки не помогают! – Ненка дёрнула один из уродливых свалявшихся «хвостов» на подоле. Узел оборвался.

Родигер слегка вздрогнул. Штиллер мог поклясться, что это так. Ненка стояла напротив, уперев кулачки в бока. Это выглядело и тревожно, и комично.

– Мерре боялась, что со мной беда случится, пока я дома одна, а она на базаре. А тут ещё эти ветки психованные в окна лезут, чудища по саду топают. Это твои лошади дохлые и собаки, сам наслал, наверное. Я говорила Мерре, что не боюсь: кинешь в них камнем, они с места стронутся и тихонечко в землю лезут. А сестра: вот папка вернётся – не простит, если мертвяки тебе ушки во сне обгрызут. И тут ты с узелками! Чем больше я их вязала, тем реже Мерре домой возвращалась.

Ненка топнула ножкой и обернулась к Бретте:

– Придёт, завяжет, другие проверит – и снова в сад, в яме сидеть. Раньше Мерре эту яму боялась. А тут сама прямо в грязюку страшную лезет и сидит, только голова наружу. И спит. Я зову, а она… прямо как мёртвая.


Холод пробрал Штиллера до костей. Он понял: в эту холодную осеннюю ночь там, в саду, в тёмной яме сидит живой человек по горло в грязи. Маленькая отчаявшаяся девочка. И непонятные чужие существа тянутся, тянутся к ней снизу, из глубины. Он невольно почувствовал прикосновение мёртвых пальцев сквозь слой липкой, смрадной разрытой почвы. И сердце замерло, и обессиливающий ужас не позволял ни двинуться, ни крикнуть.

– Вот вернутся мама с папой, они тебе покажут! Из-под земли достанут! – Ненка всхлипывала, прижав ладошки к мокрым глазам.

– Всё, что под землёй, – моё, – ответил ей некромант странным мягким голосом. – Твоих родителей нет по эту сторону…

– Но и среди мертвецов вам их тоже не удалось отыскать, так? – внезапно догадался ключник, и Родигер быстро обернулся к нему.

В лице у того шевельнулось нечто, чего видеть ни в коем случае не хотелось. От чего лучше бежать и поскорее забыть. Высокомерная маска показного участия треснула. Порвалась, как элегантный костюм, скрывающий под собой матёрого разбойника. Изнутри на мгновение выдвинулась узкая длинная безглазая пасть. Вроде лезвия спрятанного ножа, внезапно появляющегося в ладони. Ненка не видела метаморфозы, стоя прямо перед чудовищем и не глядя вверх. Рен метнулся, чтобы перехватить её.

– В сторону! – с ненавистью крикнула Бретта, и в тот же миг некромант получил по меньшей мере шесть тонких длинных игл в шею и в ужасную морду.

Бретта была невообразимо ловкой, она выбросила первую порцию и теперь ждала результатов, пригнувшись, изготовившись к прыжку. Похоже, иглы составляли не весь арсенал наёмницы. Лезвия вошли в плоть на разную глубину, но ни капли крови не показалось из ран. Тогда Родигер что-то сделал: с комнатой, с самим собой или с нападающими. О том, чтобы остановить это, никто и подумать не успел. У Штиллера закружилась голова, и зрение расфокусировалось. «Вот так?» – подумал он о своей смерти со злостью – и с облегчением, что не больно. Потом колдовство закончилось, но он не умер.

И даже не оказался в бутылке, в кармане мантии мастера, вытирающего окровавленные руки. С маленькой Ненкой и Бреттой Родигер тоже ничего специального делать не стал, а ведь мог, мог бы, очевидно.


Вместо этого некромант, восстановивший человеческий облик, цепко схватил Штиллера за плечо, а другой рукой Бретту и Ненку за воротники одним захватом длинных костлявых пальцев. Малышка всхлипывала: «Отпусти! Уходи!», цепляясь за шали наёмницы. Та повисла в железной руке врага, как пескарь на крючке, и только ошалело глазами поводила, ещё не придя в себя от непонятного удара. Родигер без единого слова вынес их из садовничьего домика и толкнул в сад, лицом к обезумевшему сборищу диких деревьев.

– Смотрите! – гулко, как из погреба, прозвучал настоящий, собственный голос некроманта. Рот его приоткрылся, оттуда на затейливую вышивку воротника мантии упала белая, вздрагивающая мушиная личинка. Штиллер, наконец, увидел зубы Родигера: не волчьи, как он ожидал, а скорее, акульи, в несколько рядов, мелкие и острые, как бритвы.

– Смотрите, – повторил могущественный мертвец настойчиво, подтолкнув Рена поближе к хищным ветвям, – это, по-вашему, подходящее место для малышей?!

Детям тут, и правда, нечего было делать. Треск и невнятное бормотание раздавалось между стволов, ветки качались среди безветрия, вытягивались, подрагивая. Кроны вдруг резко вздымались кверху, одержимые яблони пытались вырвать собственные корни из земли и бежать из этого проклятого сада. А из огромной тёмной ямы, уже не прячась, лезло наружу, тянуло чёрные змееподобные лапы, выгибало толстое тулово, роняя комья земли, чудовище.

Бретта, неожиданно вывернувшись из-под руки Родигера, прыгнула вперёд изящно и невесомо, оттолкнулась ногой от кряхтящего ствола, оказалась на холме прямо над ямой. Блеснул топорик, наёмница сильно, с замаха рубанула вкось по замшелой чёрной длиннопалой лапе. Та треснула с таким звуком, словно бочке выбили дно, и из раны, из разреза выпала дрожащая тоненькая исцарапанная детская ручка.

– Мерре! – завизжала Ненка.

Штиллер, очнувшись, сбросил ладонь некроманта со плеча и тоже побежал к яме. Земля осыпалась и вздрагивала у него под ногами, как живая. Одна из мотающихся из стороны в сторону веток хлестнула Рена по бедру, рассекая плоть. Штанина сразу прилипла к ноге, боль рванула в пах, в глазах на миг потемнело. Он, чудом не растянувшись, выскочил прямо к вздыбившемуся над Бреттой толстенному брюху монстра – туда, где заметил глубокую продольную щель, поросшую бурой бахромой грязи. И, выхватив ломик (он же «ведьмин коготь», он же «последний помощник», «если ключник применяет его, сынок, то расписывается в полном неумении!»), Рен выпустил чудовищу потроха.


9.

Оглушительный треск и стон пронёсся над садом и стих. Плоть монстра разлетелась на куски, удивительно похожие на труху и щепки. Вместо кишок изнутри выпали три человеческих тела. Это выглядело, как безумная насмешка над родами. Две обнажённые, бледные, обескровленные фигуры были взрослыми, одна принадлежала подростку. Судя по невнятным воплям Ненки, это были её отец, мать и сестра. Рен наклонился к мёртвой женщине, и вдруг та распахнула глаза, содрогнулась всем телом и со стоном втянула воздух. Рядом пошевелилась Мерре, села и невидящими глазами обвела обступающих её людей. Мужчина, лежащий лицом в грязи, не двигался и не дышал.

– Эмиль… – прошептала садовница, приподнимаясь на дрожащих руках.

Штиллер подумал, что она зовёт мужа, но женщина смотрела сквозь него, вверх, туда, где стоял некромант. Тот, срывая плащ, шагнул мимо ключника, мимо Бретты, успевшей сбегать в дом за одеялом и закутывающей дрожащую Мерре. Родигер наклонился, чтобы поднять на руки садовницу, накрыв её своим серым плащом. Но женщина оттолкнула его руку и указала на тело мужа.

– Эмиль, прошу тебя, – произнесла она. Только это была совсем не просьба, а недвусмысленное «помоги или проваливай».

Родигер замер на мгновение, потом резким движением скомкал плащ и бросил его лежащей в грязи садовнице. А сам присел над трупом её мужа, перевернул его одной рукой на спину, а другой, не размахиваясь, влепил пощёчину. Рен, Бретта и Ненка встрепенулись было с гневными возгласами, но мать остановила их повелительным жестом, кутаясь в плащ и подползая ближе. Некромант зачем-то помял садовнику горло, запрокинул тому голову, словно собирался сломать шею. Пальцем очистил покойнику рот от слизи и бурых листьев. Потом наклонился и, видимо, поцеловал мертвеца. И ещё раз, зажимая бедняге нос и глубоко вдыхая перед каждым новым поцелуем.

Все потрясённо наблюдали. У Бретты было такое лицо, будто её сейчас стошнит. Рен преисполнился уверенности, что некромант сожрал садовничью душу. И только тогда заметил, что грудь мертвеца приподнялась самостоятельно. Родигер снова ударил лежащего, и тот жалобно, защищаясь, вскинул руки.

Тогда некромант поднялся, брезгливо сплюнул в грязь.

– Теперь я вас, пожалуй, оставлю. Пальтишко с узелками сожги, теперь за тобой родители присмотрят, – равнодушно обронил он, глядя на младшую дочь садовников. Та попятилась, с отвращением оглядела свой наряд, точно впервые заметив его уродство.


Но Родигер удалился не сразу. Он подошёл к Штиллеру и внимательно уставился ему в лицо. Смотрел гораздо дольше, чем позволяла вежливость.

– Нам предстоит ещё по меньшей мере одна беседа, господин ключник, – сообщил некромант без всякой враждебности, странно кренясь на бок и, похоже, собираясь прямо сейчас развалиться на части. – Я ведь, как и вы, «часть силы той, что без числа творит добро…»

И Родигер канул во тьму за воротами. Семья садовников, дети и взрослые, крепко обнимали друг друга, бормотали счастливые бессмысленные слова, плакали и возвращались к жизни. Мерре отнесли в дом и уложили спать. Её отцу удалось подняться на ноги и даже одеться самостоятельно. Мать горестно осматривала обломки древомонстра, чьи корни уходили в яму, а развороченное трухлявое нутро зияло бесконечной тёмной пустотой.

– На Остров нас доставила и назад отнесла, но выпустить не догадалась, бедняжка Эриноэ. Я позабочусь о твоих внуках, будь спокойна, – ласково приговаривала садовница, и умирающее дерево вздыхало болезненно и тяжко.

– …всему желая зла, – растерянно продолжил ключник слова старомирского поэта, которого только что вспомнил некромант.

– Рен! – ласково позвала Бретта и похлопала Штиллера по плечу. Тот с усилием обернулся, заворожённый трогательным зрелищем прощания с деревом. – Дай-ка я тебе ногу перевяжу. Не то в обморок хлопнешься скоро. Кровищи сколько, видишь?

Штиллер глянул и позорнейше лишился чувств.

Вырванная страница


Четверть

– Это маяк? – спросил мертвец, лежащий на столе.

Лорд Родигер убрал руку с пирамиды, которую хотел уже опрокинуть, чтобы отпустить жизнь утопленника. Вместо этого он повернул колесо, блеснувшее в лунном свете, и тишина наполнилась звуком падающих капель.

– Да, это Светлый Дом, – ответил некромант. – Помните?

Спасённый покачал головой, попытался что-то сказать и закашлялся. Изо рта у него выплеснулась серебристая струйка запретноводной жидкости. Всё тело, тощее, жилистое, содрогалось и корчилось в ознобе, так что пришлось придержать рыбака, чтобы не свалился, помочь ему сесть. Родигер накинул на спину гостя согревающую мантию.

– Я в-ваш слуга, – проговорил тот с трудом, – позвольте мне жить, я ничего не в-видел, – но тотчас же глянул на опутывающие его грудь пальцы и щупы неведомых созданий, прозрачные, наполненные светящимися и матовыми жидкостями, на жадные рты присосавшихся к его коже белоглазых тварей – и крепко зажмурился.

Когда рыбак отважился снова открыть глаза, комната показалась ему ещё страшней, чем раньше. Рядом обнаружился толстый железный шушун со стеклянным глазом, издающий мерный писк. Единственная лапа твари охватывала указательный палец рыбака. Тот осторожно вынул палец из мягкого холодного шушуньего кулачка, и шушун пронзительно, ритмично зарыдал, а стеклянное лицо его осветилось синим изнутри. Рыбак торопливо вернул малышу палец, и тот, успокоившись, показал ему таинственное «95». Спаситель стоял у окна. Сопровождающая его гнусная, непереносимая вонь гниющего мяса, от которой рот наполнялся кислотой, немного отступала, смешиваясь с запахом моря и ночного осеннего ветра.

– Я был на Острове, – сказал рыбак.

– Невозможно, – прошептал некромант, отвернувшись. – Как?

– Сам не знаю, – после короткого молчания признался спасённый. – Бартоломео меня зовут. Барч.

– Барч, – повторил лорд Родигер медленно, будто бы услышав нечто неприятное.

– Но как?! В чреве Морской Змеи?.. – утопленник раскачивался, сидя на столе. Позабытое причиняло ему настоящую боль. – По лабиринту буролесских могильных червей? Момент… Я летел? На гриф…

– Животные не летают через Запретные воды. Никакие. И даже не начинай мне про драконов, метательных рыб и прыгучих медвежат!

Рыбак поднял на некроманта измученные глаза.

– Значит, меня забрали на Остров, – твёрдо произнёс он. – Прислали лодку.

– Ну, разумеется, – участливо отозвался Родигер, поворачиваясь к спасённому. И тот сразу понял.

– Нет! Нет, господин! Я ничего не помню! – рыбак вскочил, обрывая магическую мишуру, озираясь, как загнанный зверь.

Вязкая тёмная жидкость, до сих пор вливающаяся под его кожу, растеклась по полу. Загремели неведомые ритуальные сосуды: стекло и металл. Рыбак заметил в плоской чашечке короткое лезвие, схватил его, сжал в кулаке и угрожающе взмахнул им перед лицом некроманта – умело, как это ему случалось делать на пристани Рипендам. Хозяин маяка не отшатнулся, только слегка искривил рот. Похоже, у него имелся некий туз в рукаве. Даже вероятно. Так что один удар – и бежать!

И пленник уже почти нанёс противнику длинную опасную рану от подбородка до ключицы, почти прогремел по всем лестницам и галереям, да так, что любое ходячее мясо, любые вонючие выползни прыскали в тёмные углы, как шушуны от громкого смеха. Почти уже выскочил, слегка растянув в прыжке лодыжку, за дверь, да и вниз по улице, на подножку вечернего тролльего поезда – и на рассвете сети ставить в Рипендамской бухте… Но вместо этого почему-то оказался на липком полу, морда вся осколками исполосована, и не мог больше ни двинуться, ни даже выругаться от души.

Его рывком перевернули на спину. Ледяная маслянистая дрянь полилась в горло. Краем глаза удалось заметить ещё троих, одного даже узнать: Констант Понедельник, владелец книжной лавки, тот ему картинки срамные в лавке на Змеиный день предлагал.

– Что вы сделали? – спросил букинист убийцу.

– Вывел эту четверть из игры, – невнятно, жутко, как из глубокого колодца, донеслось от тёмного силуэта над самым лицом. – Ждать… – услышал рыбак, кругами-кругами блуждая по дому без света и без надежды, – покорный… свадьбой, ваше величество…

Потом они сыграли в шахматы. Барч выиграл.

Глава 2. Игра в прятки

1.

«Находясь в здравом уме и твёрдом рассудке, настоящим передаю дочь Алисию Нойн в полную собственность Хозяину Болот под Оомеком – в обмен на моё освобождение от всех долгов перед ним. Подпись: Марк Нойн по прозвищу Прово. Поручителем назначается Гильдия Наёмников города Лена Игел, а так же мастер Ю, мой старый учитель».

Бретта опустила пергамент и оглядела присутствующих сердитым взглядом. Рен на него не ответил. Ключник сидел, вытянув замотанную ногу на скамью, и всем своим видом показывал: я объездил весь мир, меня никакое людоедство не удивляет. Остальные реагировали с подходящим ситуации возмущением.

Рыжий гигант, обладатель впечатляющих шрамов, свежих синяков и криво зашитых порезов, дёргал себя за бороду и бранился. Штиллеру он напоминал плохо замаскированного тролля или хорошо замаскированную повозку, поставленную на попа. Никакого оружия, во всяком случае, заметного, этот колоритный тип не носил. Для успешной атаки ему хватало, например, грозного взгляда. Или его чудовищный топор просто не помещался в гостиной.

Тощий высокий субъект в длинном плаще качал головой с такой брезгливостью, словно на его глазах съели живого, умоляющего о пощаде щушуна. Телосложением и повадками напоминал он ярмарочного акробата. Но вместо пёстрого трико и рогатого колпака носил дорогую ткань из Города Ночь, чёрную и светло-лиловую одновременно. В остальное время с вытянутого лица его не сходило выражение весёлого превосходства, от чего физиономия казалась ещё длиннее. Штиллер мог представить модника с двумя кривыми пустоземскими саблями – а ещё вероятнее, с одним аккуратным отравленным кинжалом. Или наёмник просто содержал финансовые книги гильдии в порядке.

Его приятели, два лучника, тоже хлопали себя по ляжкам, смачно плевались, отряхивали рукава от мелких бесов и сочувственно смотрели на черноволосую кокетливо одетую горожанку. Широкое лицо её с мелким остреньким носом, крошечным ртом и большими глазами навыкате напомнило ключнику обиженного совёнка с подрезанными крыльями. Таких предлагали порой в Городе Ночь в качестве опытных наблюдателей за темнейшими ритуалами. «Ты и понятия не имеешь, насколько мне нехорошо», – убеждал весь облик дочери беспринципного должника.

Бретта вернула ей пергамент, держа на расстоянии двумя пальцами, как ядовитого «еремайского сновидца». Так делают, чтобы избавиться от смертельно опасной твари, не разбудив её.

– Я так понимаю, это незаконно, непристойно и невообразимо, – уточнил Рен. – Почему же просто не бросить расписку в воду? И забыть о недоразумении?

Все обернулись к нему. Но прежде, чем кто-то успел ответить, заговорила сама Алисия.

– Это папино письмо. Последний раз мы виделись, когда мне было шесть месяцев, говорит мать. Понятно, что я его совсем не помню. Но и выбросить документ не могу. Может, отец в беде, ему нужна помощь?

Чёрно-лиловый взял в руки пергамент и снова внимательно просмотрел его, хотя письмо только что раз пять читали вслух. Зачем-то понюхал и колупнул янтарный штемпель на уголке.

– Думаю, что помощь, скорее, понадобится вам, госпожа Нойн. Долговое письмо заверено истинной печатью Буро, демона-нотариуса из Элмша. Обязательства по договору такого типа трудно оспорить. Король имеет право отменить его, оплатив долги Прово, а иначе вам придётся всё-таки навестить Хозяина Болот и выяснить, как он себе представляет… ваши отношения. Продавать людей в рабство запрещено, а вот передача ребёнка в пожизненную службу кредитору – вполне легальная практика.

– Не улавливаю разницы, – Бретта прижала кулаки к нахмуренному лбу.

– Неужели? – удивился её приятель. – Разница в том, что дети признают такого рода обязательства. Элемент насилия отсутствует. Между прочим, я и не знал, что у тварей из оомекских трясин есть предводитель. В мои времена каждый клык был сам за себя.

– Пожалел, Минц, что сам их не возглавил? – предположил пожилой боец с лёгким посохом, натяжением тетивы превращающимся в лук. Непримечательный, седеющий, с конопатой физиономией еремайца, наёмник выглядел, как бродяга, за жильё и провиант выполняющий простые поручения вроде закупок амуниции. Если Рен вообще что-нибудь понимал в людях, этот – убийцей не был. Да что там, остальные тоже на профессиональных бандитов не походили, даже рыжий великан. Того проще было представить участником душевного трактирного мордобоя.

И Штиллер всё меньше понимал, чем занимаются здешние «специалисты».

– В Оомеке до сих пор предлагают награду за поимку Минца Буролесского, – с насмешкой заметил лучник. – Немного, правда. Десять рыб.

Разыскиваемый самодовольно усмехнулся в ответ.

– Я теперь к колодцам и в Злую Чащу только по делу. Задержишься там надолго – шерстью обрастёшь, потянет в берлогу. Последний раз звали по поводу крыс, а потом – из-за пропавших подростков. Слышали про них? – все закивали, кроме Штиллера. – Моя работа. В смысле, крысы ушли сами, как в воду канули, с ними я быстро договорился. А из малышей собрал команду охотников, и мы немножко погуляли по окрестностям. Ребятишки тосковали по приключениям в их скучном гоблинском городишке. Монстров в Буролесье достаточно: хочешь – режь, хочешь – братайся и совместно проезжих гоняй. Но в сторону болот мы не ходили. Нечего там делать! Топко и сыро, никакого героизма, глупость одна. Оомечи, кстати, рассказывают дикое количество сказок про болота, и всё врут.

Наёмник говорил пафосно, будто цитировал сам себя. Рена он бесил до икоты.

– Ох, времена… Простой оомеч трясины и дохляков боится больше, чем живого Минца, – елейным тоном посочувствовала Бретта.

– Награду за мою преступную задницу уменьшили вдесятеро, когда стали замечать, что их пропавшие оболтусы живут себе по соседству, просто показываются редко, – возразил охотник, недовольно размахивая руками и чуть не заехав стоящей рядом молчаливой Алисии по носу. «Этого воспитывали безухие ящерицы Сухозема, – раздражённо подумал Штиллер, – иначе откуда бы привычка показывать каждое слово на пальцах?!»


А ведь именно буролесец Минц недавно заштопал и перевязал бедро Штиллера, когда того угораздило повредить артерию в бестолковой схватке с деревом-гоблином. Услуги целителя в столице оказались запредельно дорогими. Бретта моментально выяснила, что Штиллеру их не оплатить: сразу обшарила карманы ключника, как только тот, истекая кровью, свалился к её ногам. Поэтому наёмница убедила приятелей в гильдии, что им позарез нужен собственный ключник. Похоже, Бретте здесь неохотно отказывали.

Эх, лещ-кривобок!

Когда Бретта с Реном на спине ввалилась в Дом, глава гильдии мастер Ю как раз собирался на Королевский Совет. Первым, что увидел Штиллер, мающийся головокружением и тошнотой, была стройная блондиночка в эльфской тунике, семенящая с медвервольфовым тулупом в нежных ручках. А седой коренастый мужик с кустистыми на манер морковной ботвы бровями отмахивался от неё и пытался самостоятельно завязать жёлтый шарф. Вскоре на шее деда красовалась растрепанная удавка цвета гильдии, а на лысине волшебным образом материализовалась широкополая шляпа – идеальная защита от дождя. Тулуп так и остался у расстроенной эльфки.

Могущественный старик на ходу принял решение. Да, гильдия может себе позволить ключника. А занесите-ка этого в список да и вылечите уже, наконец… Но жильё получит, как заработает. И толковое прозвище тоже потом. Нет, не «Рен Хромоножка»: парень, между прочим, важную информацию добыл о лорде Родигере.

– Какую ещё информацию? – удивилась Бретта.

– Эмиль зовут его, я позабыл уже, – пояснил глава гильдии.

Так что ключника после ухода мастера Ю принимали доброжелательно. Называли свои имена (Штиллер не запомнил ни одного). Расспрашивали о ремесле.

– Нет, не грабитель… Да, практически любые замки… И всё-таки не вор… Почему – «ну и дурак»?

Поили целебными настоями и яблочным сидром, но сначала, конечно, вылечили рану. Сказочно вылечили, надо признать. Ключник должен был, по идее, преисполниться благодарностью и умиротворением.

Вместо того он куксился в углу, нянчил перевязанную ногу и пытался проанализировать собственную неприязнь к местным боевым магам. Письмо о продаже Алисии Нойн, объявляющее наёмников гарантами сделки, добавляло мрачных красок к общей картине. Чем эта странная банда привлекала замечательную, поражающую воображение Бретту?..

Тем временем её приятели, размахивая руками и наскакивая друг на друга, спорили, как следует поступить дочери должника. Только что бородачу явилась «блестящая идея» посвятить девушку Храму Морской Змеи. Жрицы ритуально освобождались от всех мирских обязательств, в том числе и родственных.

– У слуг Морской Змеи эм… омманитет от всего, даже от ночных кошмаров, – убеждал великан, – а болотное чудо пусть едят селёдки. Тем более, что родитель ваш давно выписался из гильдии. Народ уже и не помнит, что он был за тип, с каким оружием ходил, за какие дела брался. Лет десять назад Марка видели в охране у Погонщика Псов в Городе Ночь. Но последний раз, когда я туда заезжал, на Годовой Поворот, Прово в тех краях тоже успели позабыть. Я к тому, что в Храм – надёжно, там братство вроде нашего. Всё помнят, за всеми присматривают, никто не тронет.

– Что вы… Слуги Морской Змеи по-настоящему забывают своих родных, а у меня мама… – прошептала Алисия Нойн. В голосе её послышались слёзы. – Вы же знаете нашу лавку амулетов на Узкой Улице, напротив «Книги Судьбы» господина Понедельника. Мама всегда у окошка сидит, старые неработающие амулеты разбирает. Иногда какой-нибудь пробудить удаётся. Если колдуем вместе.

Все смутились. Рен решил, что для большинства присутствующих тема родителей была не слишком приятной для обсуждения. «Потомственный наёмник» казался ему настолько же невероятным, как гордый предками «вор-карманник в четвёртом поколении».


– Это ещё не всё, – дрожащим голосом произнесла «собственность Владыки Болот». – За мной уже который день кое-что ходит.

– В форме кота? – уточнила блондинка, оставшаяся без дела, когда мастер Ю удалился в Совет. Нежное создание выглядело на фоне брутальных приятелей совершенно нелепо: тоненькие, прозрачные ручки-ножки, копна невесомых волос цвета куриного пуха, туника, при внимательном рассмотрении больше напоминающая полотенце… Рен напрягся и перестал рассматривать внимательно. Так или иначе, смертоносность этой особы, вероятно, заключалась в паре-тройке преданных, постоянно её сопровождающих защитников. Поистине разношерстное братство!

– Почему кота? – удивился бородач. Штиллер тоже не понял. По столице чего только не бродило: от заблудившихся пьяных рыб до тролльих механических носорогов.

– Если бы! – Алисия махнула рукой. – Вон оно. Ходит.

Все, кроме Штиллера, прилипли к окну и замерли, рассматривая нечто из ряда вон выходящее, достойное Майских Театральных Игрищ. Не хватало только гномок с лотками, разносящих жареную мандрагору. Рен не выдержал, поднялся, опасливо перенёс вес на раненую ногу: невероятно! Даже хромать необязательно. Ключник, испытывая всё большее раздражение вместо благодарности, сорвал повязку, подкатал новые штаны, оскорбительно-длинные, подарок рыжего. Потом демонстративно, без спешки подошёл к остальным и увидел: ходило.

Прямо напротив ворот, слоняясь из стороны в сторону, находясь в непрерывном движении, ожидало существо. Оно было похоже на… выглядело, как…  В первый момент разум отказался дать чёткое определение тому, что предстало взгляду. Штиллер хотел отвернуться, но не мог, хоть и был уверен: чем дольше он наблюдает, тем хуже становится то, что он видит. Как будто страх необъяснимым образом участвовал в сотворении этой креатуры. Нужно было заставить себя опустить взгляд. Ключник заметил, что остальные, с посеревшими лицами, пытаются сделать то же самое.

Но, как только Рен моргнул, отвратительный образ замаячил под веками.

Тварь была вроде жирной капли одушевлённой грязи, поднимающейся от мостовой, колеблющейся в неуловимом ритме. Человека напоминала тоже – едва различимого в тумане. Но никакого тумана не было. Утро сияло прекрасным осенним солнышком, согревало крыши и желтеющие яблони… но не существо за окном. Оно не отбрасывало тени и казалось плоской паутиной в прозрачном воздухе.

Рен видел, как «голова» создания внезапно оторвалась от «тела». Перемычка отсутствовала, но струящееся марево всё ещё связывало две части твари. В том месте, где полагается иметь рот, в парящей капле надулся пузырь и открылось рваное отверстие. Штиллер ожидал, что сквозь дыру станет видно спускающуюся вниз кривую улицу. Но внутри была абсолютная темнота, как в глубине Запретных Вод. Кажется, креатура что-то сказала и двинулась поперёк мостовой под фонарь. Потом назад, как гвардеец на карауле, устремив внимательную морду в сторону окна, из которого за ней наблюдали. Чёрный лоснящийся котяра, со значительным видом выступивший из-за угла, почти носом к носу столкнулся с тварью – и сразу вздыбил шерсть, зашипел, по плющу на каменной кладке ушёл в небо, пропал между шпилями крыш. Тут-то у Штиллера достало сил отвернуться, отступить на шаг.

Ему положили руку на плечо, настойчиво уводя от окна. Это был Минц. Неприязнь к нему отступила, её вытеснило потрясение от невиданного до сих пор чистого воплощения чьей-то злой неотступной воли.

Рядом оказалась Бретта – хмурая, как рыбак, возвращающийся в пустой лодке. Штиллер взял её за руку повыше кисти, и девушка уткнулась свирепо и жалобно ему в плечо. Рядом, прижав ладони к лицу, замерла Алисия Нойн.

– И давно оно ходит? – уточнил Минц. – Вы очень стойкий человек или могущественная ведьма, если вытерпели присутствие существа более суток.

– Не оно, она, – шепотом ответила Алисия. – Передала мне расписку отца сегодня на рассвете. Говорит, звать её «поганая мелочь». Создатель приказал привести меня в оомекское болото. Но можно не торопиться, сперва уладить дела. Чем я сейчас и занимаюсь.

Мастерица амулетов вынула из вышитой сумочки соблазнительно позвякивающий мешок.

– Две сотни плотвы, всё, что осталось. Мне пришлось нанять гномку для работы в лавке. Веська Виттемун понимает в нашем деле, но берёт недёшево, так что хотелось бы поскорее вернуться. Может, отец решился на крайнюю меру в большой беде. Или он подлец. Мы посмотрим.

– Обязательно, – согласился Минц. – Самому интересно. Прово был моим наставником и первым учителем фехтования. Мы за ним, малыши, таскались, как козлята за мамкой. Прямо отряд сопливых таких гвардейцев. Настоящие солдаты нас гоняли, конечно. Кое-кому от них серьёзно по ушам доставалось, особенно за хулиганство в порту или на базаре. Прово подначивал: «Лучшие гребцы сразу бросают грести, как только получат в руки весло». Уж мы гребли и гребли – при любом урагане, истинная правда! Каких только сказок про Марка ни ходило… Только про то, как он глаз потерял, имелось по меньшей мере четыре совершенно разные истории. Словом, я – обязательно в Оомек.

– Проигрался, что ли? – уточнил лучник, косясь всепонимающим глазом.

– А хоть бы и так, – Минц развёл руками. – Зачем честному охотнику деньги? Натурально, играть. Времени у меня, кстати, тоже немного: неделя-две. Потом в Еремайе звали на змеины. Так что предлагаю отправиться прямо сегодня же, вечерним троллем. Бретта?

Бретта вынула нос из уха Штиллера и кивнула.

– Согласна. Чем скорее начнём… Рен?

– Кто? Ах, Рен! – ненатурально изумился Минц, и ключник снова возненавидел его.

– Да, вот этот самый, Штиллер, – ощетинилась наёмница, тыкая ключника пальцем в бок. – Он уже пару минут в списках, значит, имеет право.

– Пожалуйста-пожалуйста, я против, что ли? – охотник замахал руками, точно его с моста толкнули. – Дело такое, что неясно, кому и за какое место браться. Жаль, что Прово попался. Вот был мастер неожиданных решений! – Минц скосил глаза на пресловутый «договор». – Похоже, сей талант ещё при нём.

– «Прово» – от слова «проводник»? – предположил вполголоса Штиллер.

– Нет, «провокатор», – Бретта всё ещё находилась в области ключникова уха и немедленно воспользовалась этим. Минц с кислой улыбкой наблюдал, убеждённый, наверное, что его уши лучше.

– Кать, пряников нам в дорогу найдётся?

Штиллер был уверен, что ответит девчоночка в тунике, всё ещё разглядывающая креатуру под окном. Однако кивнул второй лучник. Средних лет, плотный, одетый как горожанин с достатком, он за всё время не проронил ни слова, лишь ковырялся в потрёпанной рукописной книге без переплёта, приводя в ещё более нечитаемый вид. Похоже, за пряники тут отвечал именно он. Заметив, что ключник смотрит, «Кать» поднял правую ладонь без мизинца: поприветствовал.

– Катер моё имя, – представился он. – Я с вами не пойду. На мне и так дело немыслимое: картина Марион, помните?

– Начали забывать уже! Сколько ты с нею возишься, год? Два? – немного оживилась Бретта. – Сам виноват, жадина, в одиночку тебе её не найти. Возьми хотя бы Хигга.

И показала на хозяина штанов, который сразу закивал с насмешливой ухмылкой, поделившей рыжую бороду поперёк, как ручей – траву. Видимо, он уже не раз предлагал свою помощь.

Катер помотал макушкой, выстриженной аккуратно, по-горски, кружком. И снова погрузился в чтение.

– Пряников от вас не убережёшь, проглоты, так хоть награду себе оставлю.

– Я тоже остаюсь, – нежным голоском высказалась эльфовидная блондинка. – Справитесь и без меня. На болоте только осторожненько.

– Постараемся ножки не промочить! – пискляво, с ненатуральным воодушевлением пообещала Бретта и, не удержавшись, хихикнула басом.

– Так в полдень, у Константа! – объявил Минц, неожиданно ставший компаньоном Штиллера, и вышел, уронив плащом стул. Хотелось бы надеяться, что мантию он сменит на дорожную, попроще, а то в глазах рябило. Ключник проводил его усталым взглядом и простился с мечтой о неторопливом, обстоятельном исследовании пустых домов Лена Игел. Он обнадёжил себя, что до зимы ещё два месяца, вспомнил, что осенью на болоте особенно гнусно, решил сменять на базаре запасной камень-искатель на толковые сапоги… и заметил, что молчание затянулось.

– Минц в порядке, зря ты василиском смотришь, – шепнула Бретта, и Штиллеру стало неловко. – Я у него в Буролесье охоте училась, правда, недолго. Нам повезло его встретить, разыскать ведь специально невозможно, котопередачей буролесцы почти не пользуются. Как нога?

Рен открыл рот, чтобы пожаловаться.

– Получше? – не дожидаясь ответа, обрадовалась наёмница, и пришлось согласиться: конечно! – Если у тебя в городе нет срочных дел, тогда идём прямо к Понедельнику поискать что-нибудь поновее об Оомеке и болотах.

– А четвёртый? – удивилась молодая хозяйка амулетной лавки. – Разве вы не берётесь за дела всегда вчетвером?

– Только если сумма гонорара нечётная.

Штиллер подумал, что ослышался.

– Обычно по пути приходится примерно четверть потратить на проводников, информаторов и сахарных петушков для троллей… Что ты кудахчешь, Хиггище, ты попробуй подари петушка на палочке железнодорожному троллю и увидишь, что будет, – с трудом сохраняя серьёзность, посоветовала Бретта. И добавила: – На самом деле, дурной знак, если награда делится поровну. Товарища потеряешь. Знаете… давайте-ка через чёрный ход? Неохота встречаться с этой штуковиной, с мелочью поганой! – предложила Бретта, и все закивали. – Рен, ты куда?

– Я в «Рыбу», инструмент прихватить, переодеться да и Ребекку успокоить. Она уверена, что из меня получился тихий, скромный труп, не нуждающийся в жилье и личных вещах.

– Фу, Штиллер, шушун тебе на язык. Давай, я тебя и госпожу Нойн дворами выведу.

– Вы идите, а мне бы на болотницу глянуть, – помедлив, признался ключник. – Я ей не нужен, так что опасности нет. Всё равно ведь увяжется.

– Увяжется, – подтвердила Бретта. – Вы, ключники, удивительный народ или ты сам по себе такой отважный? Я вот думаю: мы ведь раньше где-то встречались. Будет время – посидим, подумаем?

– Подумаем, – согласился Рен, и поморщился, припомнив, что то же самое ему пообещал некромант. А может, и лучше – на время исчезнуть из столицы?

– Иди к Константу, как сможешь. Или уже сразу на поезд. Отправление на закате.


2.

Штиллер отворил дверь Дома Наёмников изнутри – и остановился на пороге. Оставалось только гадать, каким видела его тварь да и видела ли вообще. Зачарованный порог обманывал, скорее всего, исключительно человеческий глаз, а у болотца ничего, напоминающего зрительный орган, не было.

Тем не менее, существо почуяло его и обернулось. Сначала «голова» приблизилась по воздуху, потом подтянулось и «тело». Непропорционально короткие ручки повисли на месте, затем дёрнулись вслед. То, что сотворило болотницу, совершенно не позаботилось придать ей хоть какое-то подобие людской моторики. Даже некроманты не пренебрегали этим, с затратой сил и магии получая прямоходящие объекты, а не ползающее мясо. Их немёртвые летучие мыши представляли собой шедевры маневренности.

Тварь же перед ключником – ждала. И больше ничего.

– Злодей он, тот, кто тебя вылепил, – доверительно сообщил чудовищу Штиллер. – Думаю, ты ещё и удачу ешь, не только личное могущество. Я прав?

Существо судорожно, неритмично кивнуло несколько раз. А может, ветер затеребил грязевую каплю, раскачивая её из стороны в сторону.

– Иди сюда, – приказал ключник. – Хочу посмотреть, что у тебя внутри. Больно не будет.

Оно не двинулось, и тогда Штиллер сам подошёл поближе. Костяной нож Хоффхарда скользнул ему в ладонь, ключник уже взял хирургический инструмент наизготовку, но передумал и вместо этого применил пальцевый метод. На ощупь существо было, как он и ожидал, осклизлым, но не холодным. Вроде подогретой для младенца каши. Смущённо игнорируя всякое сходство процедуры с тайно подсмотренным в детстве акушерским исследованием, Рен расширил пальцами отверстие и заглянул в суть креатуры.


Ключ Хоффхарда позволял увидеть случайную, но важную часть личности любого существа. Авторитеты категорически не рекомендовали применять его к людям. Те слишком сложны, чтобы не ошибиться с выводами. Кроме того, треть подобных попыток вызывала нездоровое слияние с чужой личностью, чреватое острым психозом или необратимой кататонией. Ключник читал об одном усердном гвардейце: для облегчения допросов тот применял подобную магию и «заглядывал в сердца» своих подопечных, надеясь если не понять их поступки, то отделить правду от лжи. В конце концов бедняга спятил, попытавшись тем же способом проникнуть теперь уже в собственное сердце. И оказался в пыльном мешке, набитом иглами, булавками и другим пыточным инструментом.


В существе напротив Штиллера не было ничего человеческого, так что ключник мог работать без опаски. Искусственные твари, кому бы они ни принадлежали, представляли собой простые вещи. Дьявольски умные, чрезвычайно хитрые, но сотворённые лишь с одной целью, для определённой миссии, за пределы которой выйти им не дано. «Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть…» Хм, а это откуда взялось? Ключник попытался вспомнить, но не смог.

Тьма, наполняющая поганую мелочь, расступилась, как плотный занавес. Штиллеру предстала картина безрадостная, но мирная. Дикая тёмная роща, редкий подлесок, буро-зелёная трава… идеальная иллюзия безопасности, в действительности – смертоносное болото. Если бы все покойники, жертвы оомекских топей, одновременно поднялись на поверхность, держась за руки, наблюдатель не увидел бы ни пятнышка зелени. Всё заполонил бы интенсивный чёрно-коричневый цвет костей нетленных болотный мумий: людей, животных, птиц. А также уродливых механизмов троллей, на которых эти смешные ребятишки пытались проложить через трясины свою вездесущую железную дорогу.

К счастью, мумии дремали на дне и не показывались. Пустые унылые ландшафты проносились мимо зачарованного взгляда Штиллера с неестественной быстротой. Вдали показался особенно густой лес, где стволы, живые и упавшие, оплетённые вьюнком, задыхающиеся под одеялами мха, походили на руины древней крепостной стены. Нет, там и вправду была какая-то старинная развалина, даже колокол под аркой ещё ржавел в напитанном дождём воздухе. Рен надеялся рассмотреть строение поближе, но тут существо нырнуло, и ключник от неожиданности чуть не выпустил своё наблюдательное окошко. Некоторое время перед глазами колыхались ил, грязь и сети из мёртвых ветвей. Затем вязкая среда перед ним стала прозрачной, хоть это, конечно, было абсолютно невозможно. Тактильные впечатления ключ переводил в видимую картинку. Штиллер оказался лицом к лицу с творцом поганой мелочи, Хозяином Болот.

Огромное, величиной с королевский фрегат насекомое. Рен с гадливостью, которая совсем не пристала профессионалу, рассматривал мощный экзоскелет, рога и гребни, тонкие волоски, несомненно, ядовитые, окружающие три пары челюстей монстра, а также длинные коленчатые усики, вяло покачивающиеся в мутной воде. Из-под плоских надкрыльев были заметны прилипшие к телу крылья. Полёт этого ужаса представлять себе не хотелось… Мысль о любом движении твари сопровождалась гусиной кожей и болями в животе. Возможно, гигантский таракан пребывал в анабиозе, во сне управляя своей армией чудовищ.


Монстр развернулся молниеносно, пара неподвижных фасеточных глаз уставилась прямо на наблюдателя. «Он меня видит, – подумал в панике Штиллер. – Нет, исключено!»

– Фин? – произнесло чудовище. – Финбицаро?

Нервы Штиллера сдали, он оборвал связь, отскочил в сторону, стиснул кулаки, сунул их в карманы. Финбицаро – незнакомое имя. Да, кажется, незнакомое. Монстр говорил с ним без применения телепатии. Всё это не имело никакого смысла.

Он медленно, осторожно, чтобы не спровоцировать нападение, стал отступать от Дома Гильдии вниз по мостовой. Тварь не преследовала. Отойдя на достаточное расстояние и завернув за угол, ключник быстро пошёл прочь, время от времени переходя на бег. Теперь он знал ответ на вопрос товарищей. «Взаимоотношения» Хозяина Болот и бедняжки Алисии Нойн могут строиться исключительно по схеме «едок-еда».


Спуск по крутым столичным улицам, перерезанным мелкими косыми ступенями, казался проще, чем подъём, зато через некоторое время напоминали о себе колени. Мол, привет, хозяин! Ты о нас и не думаешь, а ведь мы всё время здесь. Вечером будем ныть перед сном.

«Слепую рыбу» Штиллер не узнал: в ней было так многолюдно, что пришлось отложить минуту торжества до следующей встречи. Он пошёл проведать свою комнату, забрать сумку с парой дорогих безделушек на продажу и на лестнице чувствительно столкнулся с Ребеккой, чуть не уронив трактирщицу и погубив несколько кружек. Ребекка не обиделась – обрадовалась и потребовала подробностей схватки с некромантом. Штиллер еле вырвался: времени в обрез, вернусь из Оомека – расскажу обязательно! Хозяйка прокричала вслед, что в отъезде комната ему обойдётся в половину стоимости. М-да, а ключник-то понадеялся, что даром.

Комната ему понравилась: чисто, ватерклозет, вышитая наволочка… Камень-искатель переместился в потайной карман куртки. Штиллер переодел штаны. Затем не отказал себе в удовольствии и уничтожил этот подарок наёмника-великана с помощью редкого, дорогого «ручного пламени». Ключник посидел немного на кровати, глядя на пылающие штаны, посвистывая сквозь зубы и наслаждаясь тем, что всё идёт не так, как задумано…

Пора! Он схватил сумку, выскочил на порог – и снова врезался в Ребекку: она собрала ему небольшой запас провианта на дорожку.

– Только пусть у тебя не войдет в привычку, – проворчала невидимая хозяйка, полусерьёзно рассчитавшись с гостем лёгким подзатыльником. Кредит хорошего отношения Рен на том не исчерпал: в ответ на его просьбу Ребекка рассказала, как пройти от таверны на Узкую Улицу, к лавке букиниста. Голос хозяйки «Рыбы» показался ключнику недовольным и даже встревоженным, но, может быть, у Ребекки просто болел ушибленный бок.

Выходя из таверны, Штиллер махнул рукой Ларсу, но трактирщик, изнемогая от наплыва гостей, так его и не заметил.


У «Книги Судьбы» ключника никто не ждал: ни на пороге, ни внутри. Превосходно! Значит, оставалось время подготовиться к походу.

Лавка букиниста представляла собой книжные трущобы, строй горбатых часовых из тяжёлых фолиантов и сталагмиты из древних инкунабул. Владелец знал, где лежит каждая из них, и какая страница заложена высохшей ромашкой. Констант Понедельник был демоном. Король сам выдал ему грамоту на право жить в столице и вести гешефты – в награду, кажется, за усмирение запретноводного народца. Говорят, демон дико хохотал, внимательно рассматривая бумагу, а потом ответил Королю: «Не беспокойтесь, ваше величество, я этот документ никому не покажу». И не показал. Но злые языки предположили, что будто бы разрешение составили неграмотно, позволяя всем демонам селиться в Лена Игел.

Сразу распространились слухи, что Король допустил оплошность намеренно.

Так или иначе, Понедельник служил бесценным источником информации обо всём. То, что демон был ещё жив, уже говорило о его фантастической компетентности.

– Здравствуй, Констант!

К демонам принято было обращаться, как к старым приятелям. Штиллер ошибся однажды по незнанию в Городе Ночь, столкнувшись с Однорогим А. Названные на «вы», адские твари становились убийственно серьёзными: интересовались частями тела на продажу, порабощали, как могли, – словом, вели себя не по-людски.

– Взаимно! – после короткой паузы радостно проорал демон откуда-то изнутри. – Слышал, слышал уже, на болота намылились! Удушающая атмосфера, редкая флора, непредсказуемая фауна! Вот… – букинист перебросил ключнику книгу, а затем ещё одну, потолще, в тиснёном переплёте. Штиллер поймал и, присев на маленькую гостевую табуреточку, начал читать:

– Взмолился купец: «Не губи меня, чудище болотное, отпусти меня домой, к жене молодой, к дочерям-красавицам». И ответил царь тёмной трясины: «Отпущу тебя, если исполнишь волю мою трижды. Сперва приведи мне коня ночного, демоницу, что по диким топям, как посуху, ходит, – то прекрасной девой, то чёрной кобылицей безногою, то змеёю холодной, ядовитой. Потом достань из глубины тёмной, из самого места проклятого, топкого клад цены непомерной. И ещё спрячься от меня, от моего глаза волшебного, всевидящего, да так, чтобы не нашёл я тебя, не поймал и не съел. Справишься – останешься жив».

– Не то? – Понедельник, материализовавшийся за левым плечом, выхватил из рук Штиллера книжку и небрежно засунул в ближайшую стопку. Та закачалась, но не обрушилась. Зато Штиллер против воли обратил внимание, что за приоткрытой на другом конце лавки дверью сушится связка освежёванных шушунов. «Когда они ели шушунов, я молчал: я не шушун…» – неприязненно припомнил Штиллер фразу из старой отцовой книги. Он сосредоточился и выкинул её из головы. А букинист тем временем совал ему в руки потемневший от времени свиток:

– Не давайте имени болоту, что лежит за хребтом Амао в землях оомекских, – прочитал ключник, – Не ходите туда, не селитесь на берегах. Не то зловещая бездонная топь придёт ввечеру под окошко и постучится в дверь. Голос из трясины позовёт вас…

– Нет, не то! Всё не то! Погоди-ка… – демон жестом базарного чародея выхватил из раскачивающегося нагромождения книг криво сшитую тетрадь, этакий рукописный дневник. На обложке из единорожьей кожи выжжено было: «Путешествия Эрика Цвикерата Михинского».

«Я бывал на оомекских болотах и ни разу не встретил ничего экстраординарного. Блуждающие огни не показывают, где лежат проклятые клады, это глупые суеверия местных жителей, а может, тролльи легенды. Так называемый «Хозяин болот» – я часто беседовал с ним – вполне разумный человек, хотя и выбрал непонятное нам, жителям городов, отшельничество. Он – образованнейший маг, знаток языков и древних старомирских традиций. Требует послушания от своих творений, но не заставляет их страдать. Всё, что нужно так называемому «подводному владыке», – чтобы его оставили в покое. К сожалению, пересечь трясину через руины времён Войны Городов вошло в обычай проверки мужества у местных и приезжих рыцарей. То и дело открывается сезон охоты на так называемую мелочь поганую. Её загоняют большой группой, потом окуривают над костром и лепят из получившейся глины домашнюю утварь. Считается, что одушевлённые капли, если их не «исцелить огнём», насылают болезни и порчу, от них скисает молоко, а у девок высыпает простуда на губах. Вместо того, чтобы просто не приближаться к…»

На странице рядом с текстом Штиллер увидел рисунок, изображающий монстра. Прежде их делали гораздо более человекообразными.

– Старьё, дневникам триста лет в обед, а ведь у меня кое-что и поновее найдётся, – букинист уже держал обещанную находку в лапах.


Штиллер поднял голову от текста и с благодарностью посмотрел на Константа, впервые получив возможность разглядеть торговца литературой с небольшого расстояния. Ключник слышал о демонах и немало ерунды, и поистине ужасные вещи. Видел следы нападения одного из них на Опрокинутую башню Города Ночь. Тем не менее, оснований для беспокойства не было. Понедельник выглядел, несмотря на весь арсенал клыков, двухметровый рост, рога и когти по предплечьям, не страшно, а, скорее, значительно. Вызывал почтение и в какой-то мере сочувствие: габариты букиниста совершенно не соответствовали размерам лавки. Словом, он был совсем как книги. Таинственный, могущественный, но уютный и свой.

– Эрик Цвикерат! – хохотнул Констант, показав на затейливую виньетку-роспись на обложке дневника. – Знаменитый путешественник и создатель наименее достоверного бестиария Оомека! – демон подмигнул, отобрал у Штиллера записки прославленного бродяги и добавил:

– Цвикерата съел Амао, и мне в какой-то мере понятно, почему. Не понравилось, что его без разрешения рисуют. Вот ещё раритет, смотри!

«Чудовище, лежавшее перед нами, поистине могло кого угодно испугать своими размерами и мощью. Это была не чистокровная ищейка и не чистокровный мастиф, а, видимо, помесь: поджарый, страшный пес величиной с молодую львицу. Его огромная пасть все еще светилась голубоватым пламенем, глубоко сидящие дикие глаза…»

– А эт-то ещё откуда здесь взялось?! – демон с неописуемым выражением морды отобрал у Штиллера очень старую, до дыр зачитанную книгу с изображением героя в забавной шляпе и с трубкой. Ключник был уверен, что Констант пошутил, а он шутки, к сожалению, не понял.

– Можно, я что-нибудь возьму с собой? – попросил ключник, ощущая в голове хорошо промешанный салат с капустой.

– Тридцать монет. За десять получишь взаймы, вернёшь в том же виде, что брал, за любой дефект заплатишь кровью… шутка! Как нервны современные люди! – Констант снова хихикнул своей непонятной остроте. – Вот, кажется, сгодится.


Книга называлась скромно «Общая теория болота».

«Болота эпохи Заселения возникли в результате попытки магов Приводья добраться до Острова посредством возведения дамбы. Образовавшаяся бухта, отрезанная от основного резервуара, радикально изменила свои свойства. В ней завелись уникальные существа – агрессивные, обладающие собственной злой волей, тогда как сама вода потеряла токсические свойства и теперь вполне годится для питья…»

– Токсищ-щ-щские свойства! – проорал демон с восторгом. Рен заглянул в конец страницы и нашёл там следующий пассаж:

«…любая стоячая вода привлекает стирающих баб: в таком водоёме можно полоскать бельё, не опасаясь быть унесённой течением. А где бабы, там злоязычие, наговоры, привороты, чёрная магия. Против собственных подруг и сестёр без стыда плетутся «венки зависти» (Рен не представлял себе, что это такое, и знать не хотел), на ветви ив подвешивают кукол, заманивающих маленьких детей. К воде становится небезопасно ходить, по берегам вырастают недобрые травы, ядовитые цветы. Кто-то в уединённом месте находит невиданное мёртвое существо или непонятный, пугающий предмет. Водоём объявляется проклятым.

Нечисть, обитающая в окрестных лесах, переселяется в оставленный край под защиту проклятья. Пищевая потребность у монстров, как правило, значительно скромнее человеческой при аналогичной массе: чудовищу редко требуется кормить семью, ему незнакома концепция лакомства при отсутствии голода, оно не практикует приятельское угощение. И всё же нападения время от времени случаются. Запрещённые Гильдии Некромантов и Охотников, которых следовало бы звать Браконьерами, проводят на холмах сезонные праздники и тайные ритуалы, складывают костяные алтари, ставят ловушки. Этот неразумный труд уничтожает дикую красоту местного ландшафта. Зарождается иной биотоп. Его твари уже не способны выжить больше нигде и жрут друг друга, не уважая никаких союзов, даже семейных и клановых. Наконец, на дне водоёма строит себе уединённое жилище какой-нибудь могущественный чернокнижник, берёт под контроль творящиеся в окрестностях бесчинства. Результат: полноценный некротический «организм», гигантский паразит сложного состава, питающийся мясом и духом своих жертв.

Хуже того, паразит, наделённый разумом и способный к чародейству».

Демон выхватил у гостя книгу и стал бешено листать её. Найдя нужное место, он вновь сунул фолиант под нос ключнику.

«Дом болотного волшебника расположен на дне. Найти его просто, следуя каменному лабиринту. Обычно жилище погружено в темноту, обитатели его пренебрегают зрением в пользу слуха и осязания. Но, когда владыка Чёрной Трясины принимает гостей, его дом наполняется приятным мерцанием гнилушек и странными звуками: далёкими криками, глухими вздохами, которые тут, в глубине, называют музыкой».

– Был полезен? – поинтересовался хозяин лавки «Книга Судьбы».

– Весьма, – степенно ответил ключник, со вздохом протягивая хозяину лавки последние свои десять монет. Книга устроилась в сумке между гостинцем Ребекки и «пустотой» из Города Ночь, редким инструментом для отпирания дверей под водой. Рен хотел бы сообщить господину Понедельнику, что знает, как выглядит «болотный маг», и потому с трудом представляет себе гостеприимство такого существа. Но права не имел: метод, которым была получена информация, являлся частью цеховой тайны.


3.

– Рен! Ты здесь? Пора! – Бретта ворвалась к букинисту. Взметнулся рой неприкаянных страниц, но сразу улёгся на свои места. – Нашёл что-нибудь?

– Да, в поезде почитать…

– Мы едем? – из-за плеча у Бретты выглянула глумливая физиономия Минца, выражающая саркастическое нетерпение. – Или бежим следом? Закат скоро.

И они действительно чуть не опоздали. Дольше даже, чем Рена, пришлось ждать Алисию Нойн. Явилась она совершенно без багажа. Минц сообщил, что многие заказчики пребывают в заблуждении: раз наняли команду, та обязана их кормить и заботиться о комфорте. А на самом деле – наоборот! Дочь Прово, глядя в зеркальце и осторожно массируя опухшие покрасневшие веки, ответила: заблуждений на этот счёт у неё не имеется.

Заход на базар за сапогами был поистине молниеносным делом. Минц повёл сразу к знакомому мастеру, командующему целой оравой шушунов. В считанные минуты у них получились простые и надёжные сапоги, достаточно уродливые, чтобы их не жаль было по завершении миссии немедленно в болото и выкинуть. Хозяин лавки, стыдясь топорной работой своих безглазых подмастерий, подарил Штиллеру две неплохие медные пряжки для ремня. «Здорово! – подумал ключник очень мрачно, переобуваясь и засовывая подарок в карман. – Так и вижу некролог в «Минихском листке»: остались от Штиллера пряжки, сапожки…

Покидая столицу через Тролльи Ворота, путешественники заметили и поприветствовали чету вернувшихся с Острова садовников, вчерашних знакомцев. Мать и отец, всё ещё бледные, но с решительными, сосредоточенными лицами, куда-то спешили в компании Фенны-ясновидящей. На пожелание здоровья они не ответили, лишь взглянули встревоженно, как на назойливых незнакомцев. Бретта приготовилась задать им не менее сотни вопросов. Но Минц простонал и с энтузиазмом голодного вурдалака повлёк спутников к Вокзалу.


Железнодорожных троллей можно упрекнуть в принципиальном отказе от мыла, в прожорливости (порой даже по отношению к пассажирам и рабочим частям механизмов), в неуклюжести на поворотах – справедливо и громко упрекнуть. Но только если с утра маешься зубной болью и мечтаешь расстаться с её виновником незатейливым и брутальным способом.

Надо отдать им должное, тролли пунктуальны. И только они способны управляться с невообразимой конструкцией – железной дорогой, случайно попавшей в Новомир. Тролли, гениальные механики (к счастью, это никак не проявлялось наружно), происходили из тайного поселения «Депо». Там они ремонтировали поезда, раскрашивали их, расписывали охранными рунами – и кто знает, что ещё. Утверждалось, что ни один нетролль ещё не входил в Депо.

Да и зачем бы?


Когда команда наёмников с заказчицей явились на Вокзал, поезд уже стоял: стреноженный, накормленный, воняющий ядом, во всей своей безумной красе, готовый к отправке незадолго до исчезновения Солнца. Тролль по имени Машинист с виду напоминал мохнатый камень в халате. Он сидел, поджав лапы, на платформе и «продавал билеты».

Бессмысленный, но красивый ритуал очаровывал пассажиров. Они охотно делились с Машинистом сладостями, рыбой, яблоками и пивом. Всем было интересно, что сделает тролль с их подношением. Одно он засовывал в отверстия на теле: например, в ухо вместимости изрядной. Другое немедленно съедал. Третьему оказывал знаки трогательного уважения: сажал в своё кресло внутри локомотива, благодарил за честь совместного путешествия. Взамен выдавались маленькие квадратные кусочки пергамента. Ловкие, гнущиеся в немыслимых направлениях пальцы Машиниста придерживали кучу подарков одновременно, справляясь и с раздачей «билетов». Монеты предлагать троллям было бесполезно и скучно. С ними Машинист поступал всегда одинаково: с размаху, со свистом зашвыривал вдаль.

Штиллер нетерпеливо ждал, когда очередь дойдёт до него. У ключника имелся свой, особый способ попасть на поезд. Когда троллья лапа выжидательно раскрылась перед ним, он продекламировал:


– Если деньги нашёл, утром двинувшись в путь,

Ты ленивых засонь не спеши упрекнуть.

Ведь бедняк, что кошель потерял на дороге,

Знать, ещё до рассвета отправился в путь!


Тролль некоторое время молчал, выкатив глаза, улыбаясь всё шире и шире, а потом довольно забулькал и протянул Рену билет.

– Просрочено, – прокомментировал Машинист. – Рассветным ехать с таким билетом надо было, а теперь закат. Ничего, в одну сторону повезу. Сам придумал?

– У кого-то подслушал, – честно признался Штиллер. На Станции Нигде, на тролльих ежегодных бранных поединках, ключник слыхал всякое, порой рифмованное. Такой стих, кажется, назывался хайям.

– Отправляемся, – пробормотал тролль и, не вставая, отворил дверь в вагон. Все желающие ехать, с билетами и без, поспешили внутрь. Машинист полез в локомотив, стал тянуть за цепи и рычаги – словом, колдовал, как мог.

Поезд выпустил облако радужного дыма, затрубил и побежал, набирая скорость. Рен почувствовал резкое, как удар, ощущение неустойчивости и потери – нехарактерное для пассажира. Обычно ключник, наоборот, был беспричинно счастлив внутри надёжного, забавного тролльего механизма. Потом он вспомнил о возможной причине и заметил мелочь поганую, прилипшую к заднему окну вагона. Штиллер окинул сочувственным взглядом хмурые лица попутчиков и молча указал им на монстра.

– Так, я вынужден… – Минц не договорил, несколькими шагами одолел расстояние между их скамьёй и задним окном, рывком сдвинул стекло и, не колеблясь, спихнул тварь на рельсы. – Прошу прощения у женщин и детей, – присовокупил наёмник коротко, садясь на место. Плащ он, кстати, так и не сменил.

Исток бесчеловечности. Часть 1. Этот ненавистный

Подняться наверх