Читать книгу Затерянные в Эльдорадо - Светлана Нарватова - Страница 15

– Это кто? – тихо спросил Эндрю.

Всё же американец был самым непосредственным из нашей вынужденной компании.

– Тигр, – пояснил Отавиу. – Недавно наше правительство решило провести эксперимент и выпустило в джунгли несколько индийских тигров.

Колумбиец был предельно убедителен, как всегда, когда местные занимались вторым, после футбола, любимым развлечением. Оно называлось «Разведи лоха».

– А как же… экология. Местные виды?… – потрясенно спросил Додсон, клюнув на «развод».

И ведь в нем даже смысла не было. «Тавиньо» врал не из злого умысла, а из чистой любви к искусству.

– Да, – озабоченно согласился он. – Все переживают.

Келли переводила взгляд с одного нашего спутника на другого, впитывая каждое слово. А потом посмотрела на меня. Вот. Вот! Вокруг столько опасностей! Кто сможет защитить тебя от них? Кто сделает «пиф-паф» индийскому тигру?

– Это ревун[31], – посмеиваясь, влез я.

Благо, эту тварь я уже слышал. Хотя в первый раз мордатая «иерихонская труба» высотой метр с кепкой производит впечатление. Помню, тоже… присел слегка.

– У них всё, как у людей: чем мельче тестикулы, тем громче рев, – поделился я информацией.

– А-а-а, – сказала блондинка. – Ну, тогда я пойду.

– Так рано же еще, – подорвался Эндрю.

Парень, сиди смирно. Ревунов слушай.

– У меня сегодня был тяжелый день, – пояснила Келли, а потом усмехнулась. – Впрочем, не только у меня. Да и встать нужно бы пораньше. Спокойной ночи!

Три пары мужских глаз следили за ней, пока блондинка не скрылась в сумраке.

– Мужики, я, чур, первый, – заерзал Отавиу.

– Ты это о чем? – не понял я сразу. Потом дошло, и мне стоило большого труда не врезать колумбийцу в то, что у людей называется лицом.

– А ты думал, один будешь блондинку пялить? – набычился он, вставая.

– Я думал, что она – девочка взрослая и сама определит, кто ее будет «пялить», – с предупреждением ответил я.

– Да ее на всех хватит! – решил за девчонку колумбиец. – Не хочешь по очереди – давайте все сразу. Она же француженка. Они все об этом только и мечтают!

– Ты это из порнофильмов выяснил? – и волна ярости, застилая глаза, подняла меня.

– Давайте спокойно, – подскочил американец, вытягивая руки вперед. – Мне кажется, в этой непростой ситуации нам нужно остаться мужчинами и взять себя в руки.

– Сам себя в руки бери, козел! А я хочу ходе́р пу́та!

Скажу честно, до потасовки оставалось ровно три удара сердца, но со стороны веревки к самолету раздался треск ветки. И охладил всех лучше ведра ледяной воды. Американец и колумбиец стали похожи на подростков, пойманных директором школы за курением на заднем дворе. Хотелось бы надеяться, что сам я выгляжу лучше.

Но я – реалист.

Через бесконечную минуту в свете костра появилась Келли.

– А я вдруг подумала, что нужно бы подкрепиться перед сном, – улыбнулась блондинка. – А что у вас тут происходит? Я слышала какие-то крики…

Фух! Может, и не слышала ничего.

– Не поделили последний кусок попугая, – нашелся американец, пока все рассаживались с независимым видом.

– А-а…

Девчонка взяла с пожухших листов, служивших нам посудой, манго, и, подумав, протянула его с невинной улыбкой колумбийцу. Тот весь расцвел, как сакура по весне.

– Ты, главное, осторожнее кушай, – очень мягко сказала девушка. – А то знаешь, кто самый страшный в сельве?

Она сделала «запугаю_до_смерти» глаза.

– Ревун? – хохотнул Отавиу, вгрызаясь в плод и вытирая тыльной стороной кисти сок с подбородка.

– Нет, я читала в Интернете, что в тропических лесах нет никого страшнее муравьев. Еду чуют за десятки метров. Я читала, что здесь есть такие муравьи… Кусают очень больно. В некоторых индейских племенах есть обычай: чтобы мальчик считался мужчиной, ему на руку кладут таких муравьев. Они кусают, и рука чернеет, – произнесла она траурным тоном, глядя колумбийцу туда, где сходились его разведенные ноги, – и на несколько дней парализуется[32], – подняла француженка взгляд к его лицу. – Так что будь аккуратнее.

– Странные у тебя фантазии. – Футболист свел колени.

– Мой отец был скуп на похвалу, – призналась Келли. – Но говорил, что фантазия у меня просто убойная, – выпустила она контрольную улыбку колумбийцу в голову, подхватила своё манго и грациозно упылила в темноту.

Над костром повисло молчание. В небе, одна за другой, появлялись звезды. С чего девчонка взяла, что будет дождь?

– Бруха, – процедил сквозь зубы Тавиньо, глядя туда, где среди теней растворилась тонкая фигурка.

«Ведьма».

Очень даже может быть. Мысль об убойной фантазии снова подействовала на меня… неправильно. Темнота, джунгли, открытый огонь, небо, звезды, ощущение опасности… и эта девчонка – всё вместе действовали на меня совершенно диким образом, обостряя каждый нерв. Заставляя чувствовать мир, как никогда ранее. В моей привычной жизни у меня было всё. Кроме этого чувства… всемогущества на грани помешательства. Прости, Господи, но мне казалось, будто это я стою в центре мира и заставляю солнце двигаться по кругу. Даже дышалось теперь по-другому.

И мне не было скучно.

Мы еще какое-то время посидели у костра. Сначала молча. Потом Эндрю вспомнил, что я говорил о карте. Карта для GPS-навигации у меня действительно была. И хотя спутники по-прежнему не ловились, можно было попробовать сориентироваться. Потом мы втроем до хрипоты спорили, сколько же мы летели и куда же нас занесло.

А потом пошел дождь.

Первая тяжелая капля упала на экран смартфона. Следом по листьям деревьев застучали другие. Подхватив в подмышки подсохшие у огня ветки, мы, хохоча и улюлюкая, ломанулись к самолету. Как мальчишки, честное слово. Дрова закинули в багажное отделение. Я и Отавиу подтянулись в салон и помогли забраться американцу. Я захлопнул дверцу, и ливень обрушился на корпус самолета со всей своей тропической страстью. Посветив внутри фонариком телефона, мы обнаружили Келли, которая спала, свернувшись калачиком на своем разложенном кресле. А может, не спала, учитывая тот гомон, которым сопровождалось наше возвращение. А только делала вид.

Но никто не стал проверять.

Под барабанный бой капель мы разбрелись по креслам. По меркам цивилизации время было еще детское. Можно было бы залезть в Интернет или пойти в клуб, чтобы подцепить жаркую красотку. Но здесь, в зеленом море сельвы, действовали другие законы. Я немного поворочался и устроился на боку, глядя на блондинку. Ее губы были беззащитно приоткрыты во сне. Словно укрываясь от моего взгляда, она повернулась ко мне попой и нежными ступнями с маленькими пальчиками. Никогда не относился к фут-фетишистам, но сейчас мне захотелось перецеловать каждый из них.

Это всё джунгли. И афродизиаки. И первобытные инстинкты.

И ведьма Келли.

Первый сон Келли

Я думала, что долго не усну. Адреналин после подслушанного разговора бурлил в крови так, что пузырьки щипали в носу. Мне казалось, я была готова к такому. Трое молодых, здоровых самцов с полным боекомплектом тестостерона – разумно ожидать, что они захотят воспользоваться единственной доступной женщиной, чтобы разрядиться. Но слушать, как тебя делят, словно подстилку, оказалось невыносимо. Мне стоило огромного труда не ткнуть Отавиу пылающей веткой в причинное место.

Фух!

Однако стоило прилечь на кресло, сжав в кулачке подаренную отцом тунхас[33], как сон стал засасывать меня, словно трясина. Знакомое предчувствие наползало зловещей анакондой, гипнотизируя немигающим взглядом.

Чьим взглядом?…

Я пыталась сопротивляться, но даже шум вернувшихся мужчин не помог мне вынырнуть на поверхность. Я тонула, погружаясь всё глубже и глубже. Сон, словно вода у дна озера, заполнял легкие, и в какой-то момент я осознала бессмысленность борьбы. Нужно расслабиться. Завтра, с первыми лучами солнца, я вернусь в реальный мир. А пока…

А пока нужно подчиниться неизбежному. Быть покорной судьбе…

– …Научи меня быть покорной судьбе, Милостивая Бачу́е[34] , – говорила юная индианка, обращаясь к тунхас матери-прородительницы. – Подари отцу победы в боях, мамам, братьям и сестрам – здоровье, правителю сипе – долгую жизнь и процветание. Пусть Суачиас[35] обойдут наше селение стороной. И пусть мне позволят сегодня сходить на праздник, – смущенной скороговоркой добавила она. – Пожалуйста, – попросила она тихо-тихо. – А я отнесу тебе в храм самого красивого щенка из последнего приплода.

Со стороны храма Бочи́ка[36] послышался звон гонга. Громкий лай был ответом. Скоро всё начнется. Завершив молитву, девушка выбежала из женского дома. Прямо перед ее носом прожужжала стремительная, как стрекоза, сине-зеленая колибри. Апони решила, что это добрый знак.

Апони – «Легкокрылая» – было ее прозвищем. Имя, которое ей дал отец, – Кууоньяума, «Раскрывающая красивые крылья». Он назвал дочь в честь бабочек, в которых превращались души умерших. На коричневатых снизу крылышках умещались семь пар глаз, которыми предки следили за живыми. И когда они хотели дать знак, крылья вспыхивали на солнце голубым, переливчатым огнем[37] . Апони сама была, как бабочка – веселая и беззаботная, с яркими перьями, вплетенными в длинные черные косы, и красной лентой на лбу. Сегодня она надела белый наряд до колен из самой нежной ткани. Полотнище было скреплено брошами по бокам и подвязано красным, в цвет ленты, поясом. В честь праздника серьги были самые богатые, те, которые отец привез в подарок из последнего похода.

Апони была чудо, какая красавица. Отец не уставал повторять это. А ее умелые пальчики пряли самые тонкие нитки, из которых ткалось нежнейшая ткань. Скоро она вступит в брачный возраст, и род отдаст ее достойному мужчине. Отец позаботится о ней. Мамам повезло. Мичик и Сайа были родными сестрами. Отец взял в жены их обеих, и мамы во всём друг друга поддерживали. Сестренки Апони были еще маленькими. Но, да поможет ей Бачуе, у нее получится подружиться с другими женами. С одной стороны, хотелось бы, чтобы ее отдали первой женой. Тогда никто бы не посмел ее обидеть. С другой – отец теперь почти не проводил ночи с мамами, предпочитая молоденькую Хучуй, которая была всего на три года старше самой Апони. А мамы всё больше работали на полях и ткали плащи, которыми отец оплачивал выкуп за последнюю жену. Но они не жаловались. Женский дом большой, всем хватает места. У папы много земли, которая дает хорошие урожаи. Ему даже разрешается охотиться на оленей[38] . Дома всегда есть пища. Отец после походов балует всех подарками. О чем жаловаться? В любом случае, женщина должна быть покорна своей судьбе.

Девушка надеялась выскользнуть из дома незаметно, но во дворе столкнулась с отцом. Он казался Апони огромным и страшным. Широкие плечи, изрезанные шрамами. Мощные, как у ягуара, мускулы. Грудь прикрыта золотыми щитками. Уши и щеки проколоты бесконечными золотыми трубочками по количеству убитых в бою врагов. Апони встала как вкопанная и опустила взгляд. Не д о лжно юной девушке смотреть в глаза мужчине.

– Ты куда собралась? – строгий вопрос отца поймал ее врасплох, как силки – птицу.

– С-сегодня будут закладывать новый Дом, – выдавила она, теребя браслет из золотых священных животных. – Пожалуйста, отец. Можно, я тоже пойду посмотреть? – она бросила на родителя короткий взгляд.

Отец рассмеялся низким, грудным смехом.

– Лети, бабочка. Лети! – насмешливо произнес он.

– Спасибо, папа! – запрыгала от радости Апони, но тут же остановилась.

Отяжелевшие груди прыгали под покрывалом, норовя вывалиться наружу. Мамы говорили, что богиня Уитака[39] , назло мужу Бочике, наделяла женщин чувственным огнем, чтобы лишать разума мужчин. Нельзя распалять им никого, кроме супруга. Девушка одернула полотнище наряда.

Но отец рассмеялся и шлепнул дочку по попе.

– Ступай! Но не залетай далеко, – «страшным» голосом, как когда-то в детстве, когда, под хорошее настроение, отец рассказывал детям сказки, продолжил он. – Злой ветер может сломать легкие крылышки…

О приезде умелых ювелиров, которых правитель саке привез из соседнего племени, говорили давно. Невозможно хотелось взглянуть, какие они. На окраине, где чужакам должны были заложить новый Дом, уже собралась толпа. Мужчины стояли отдельно от женщин. Апони подошла к группе нарядных девушек из богатых семей. Им полагалось молчать, хотя столько всего хотелось обсудить!

Поодаль, возле глубокой ямы, стояла пара: худощавый, высокий мужчина с косой и долговязый юноша. Поразительная схожесть в чертах выдавала: отец и сын. Их бедра были прикрыты повязками. Остальные части тела были увешаны драгоценностями. Изящные наручи, широкие браслеты на плечах, ножные браслеты на лодыжках, нагрудные пластины, многослойные шейные ожерелья. В ушах мужчины были тяжелые серьги. Юноша еще не прошел Обряда Взросления, и уши у него еще были не проколоты.

Мужчина стоял, сложив руки на груди, и невозмутимо уставился перед собой, будто чужие жадные взгляды были ему безразличны. Парень тоже стоял неподвижно, но сам с любопытством осматривал своих будущих соседей. Его длинные волосы были стянуты сзади лентой. У него был высокий лоб, черные, как уголь, прямые брови и длинные густые ресницы, как у девушки. Крылья прямого носа трепетали от сдерживаемого волнения. Губы были плотно сжаты. Его взгляд скользил по лицам и телам, со знанием дела останавливаясь на украшениях. Апони так увлеклась его разглядыванием, что растерялась, когда незнакомец добрался до нее. Темные глаза, казалось, заглянули в самую душу. Девушка попробовала стыдливо отвести взгляд, но не смогла. Острый, открытый взор словно пришпилил ее, как бабочку к циновке. Апони почувствовала, как краснеет. И юноша улыбнулся.

Второй удар гонга разорвал непонятную нить, что натянулась между ними.

Рокот голосов стих. Мужчины расступились, освобождая место процессии жрецов. Суровый старший жрец шел в тяжелом головном уборе из золота, опираясь на длинный посох с огромным изумрудом в навершии. К проколотой перегородке носа была подвешена чеканная золотая пластинка. Накидка была украшена переливчатыми перьями колибри[40] . За ним шли четверо жрецов с крытыми носилками на плечах. Все двигались шаг в шаг, в ритме стука посоха о землю. Старший жрец стукнул дважды, и те, кто нес носилки, остановились, а он пошел вперед, обходя яму и кучу наваленной земли, приближаясь к новоселам. Дойдя, он вновь стукнул посохом дважды, и младшие жрецы опустили носилки наземь.

Старший жрец обратился к Чибчачуму[41] , покровителю землепашцев и ремесленников, и все упали на колени. Он негромко начал ритмичную песню, сопровождая ее стуком посоха. Четыре низких голоса вторили ему, заставляя душу дрожать от восторга. Золотые пластины делали голоса нереально звенящими. Пение становилось всё громче. К голосам добавился топот. Жрецы отбивали ритм ногами, раскачиваясь из стороны в сторону. Ощущение, что сердце бьется в одном ритме с земляками, и дыхание одно на всех, опьяняло.

На высокой ноте песня оборвалась, словно полет птицы, сбитой стрелой.

Один из жрецов, самый молодой, распахнул покрывало на носилках, открывая обнаженную девушку. Апони узнала ее. Илли была тихой и милой девочкой из небогатой семьи, всего года на два ее моложе. У Дома чужаков будет добрый и чистый Дух-защитник.

Юный жрец поднял девушку на руки. Апони впервые видела его. Наверное, тот самый племянник старшего жреца, о котором перешептывались взрослые[42] . Если так, то он недавно прошел инициацию. И хотя нижняя часть его лица, как у всех жрецов, была спрятана за золотой пластиной, было видно, что он очень красив – какой-то нервной, нереальной, потусторонней красотой.

Илли бесстыдно выгнулась и негромко застонала, но не от боли, а от наслаждения. Она была одурманена священным напитком. Юноша нес ее на вытянутых руках. Совершенно непонятно, откуда в таком хрупком, на первый взгляд, парне столько силы. Он осторожно передал ношу старшему жрецу. Тот поднял девушку над головой и запел громко-громко, взывая к богам-покровителям. Юноша встал с другой стороны ямы, и жрец опустил девушку. Они держали ее на четырех руках, с двух сторон, ритмично бормоча слова молитв, и трое оставшихся у носилок мужчин вторили им. Жрецы с Илли опустились на колени и, наконец, девушка скатилась в яму, чтобы ее последний вздох стал Духом Дома. Синхронно взяв по горсти земли, жрецы поднялись и бросили в яму. Их примеру последовали будущие владельцы жилища. Каждый из зрителей подходил, брал в руки горсть земли и бросал.

Апони долго не решалась.

Ведь судьба Илли прекрасна. Что может быть возвышенней, чем стать Духом-защитником Дома? Только участь «солнечных мальчиков», которых приносят в жертву Суа по великим праздникам. Предки могут призвать любого когда угодно. И лучше умереть так, во имя великой цели, с уважением. Илли всё равно ничего не почувствует. Ее смерть будет сладкой, как дикий мед.

Женщина должна быть покорна своей судьбе.

Апони подошла к яме последней и взяла горсть земли. Тело Илли наполовину скрылось под темным слоем. Это прекрасная смерть, достойная чистой девушки. Апони разжала ладонь и застыла.

В себя ее привело ощущение тревоги.

Она повернула голову влево и встретилась взглядом с тем самым юным жрецом, который опускал Илли в яму. Его лицо было бесстрастно. Но в глазах пылал такой дикий, черный огонь, что ей стало страшно…