Читать книгу Георгий Владимов: бремя рыцарства - Светлана Шнитман-МакМиллин - Страница 6

Побег своевольного сына в Сталинград на фронт смертельно испугал Марию Оскаровну: «Она, наверное, тогда поняла, как трудно воспитывать растущего мальчишку одной, без отца». Весной 1943-го в газетах появилось сообщение, что по стране открывается одиннадцать суворовских училищ по типу старых кадетских корпусов. Девять из них были армейскими и туда набирались сыновья погибших офицеров. В двух других, принадлежавших ведомству НКВД, готовились младшие офицеры пограничных войск, и места в них предназначались для детей сотрудников органов госбезопасности. Выпускники направлялись на работу начальниками погранзаставы или командирами пограничных катеров, но наиболее способные могли рассчитывать на службу в контрразведке, военную или дипломатическую работу. Мария Оскаровна предложила сыну поступить в одно из них, надеясь, что это успокоит его военные порывы. Жора согласился с восторгом: «Я сразу возмечтал, как стану разведчиком, генералом и кавалером всех орденов». Документы были посланы в Суворовское училище пограничных войск в Кутаиси, где «поздней осенью 1943 года 12-летний мальчик надел черную униформу с голубыми погонами»[21].

Жора Волосевич, попав в 6-й класс первого набора, проучился в училище пять лет. Мать вначале очень тосковала без него и писала нежнейшие стихи, которые он хранил всю жизнь:

В 1944 году Марии Оскаровне удалось перевестись на работу в училище в Кутаиси: курсантам преподавались русский язык и литература, и она мотивировала желание перевода возможностью работать по специальности. С ее приездом литературная жизнь в училище оживилась. Она сразу устроила для курсантов лекцию «Пушкин на Кавказе» и стала выпускать газету «Суворовец». Владимов вспоминал, что вместе с матерью написал стихотворение для 1-го номера этой газеты. Мария Оскаровна сохранила первый литературный опыт тринадцатилетнего сына. Я приведу его начало:

Исходящий от матери литературный импульс был очень важен для подраставшего сына, который благодаря ей «почувствовал вкус сочинительства». Увидев в стенной газете свои неумелые строчки и стайку восхищенных курсантов, читающих их вслух, Жора Волосевич решил свою судьбу – он будет не только полководцем, но и поэтом. И на следующий день сообщил матери свой литературный псевдоним. В честь Маяковского он будет подписывать свои стихи – Владимов[22]. Его детская мечта осуществилась лишь отчасти: он не стал ни полководцем, ни поэтом, но стал Владимовым.

О жизни в кутаисском училище подробно рассказано в последней неоконченной повести Владимова «Долог путь до Типперэри». Опыт пребывания в закрытом коллективе училища, находившегося в стране другой культуры и языка, кажется странным ретроспективно-зеркальным отражением будущей жизни и опыта писателя в эмиграции. Сходная отвлеченность от окружающей культуры, жизнь в замкнутом пространстве и неприятие, отсутствие живого интереса к местным традициям и жителям. Для него Грузия была «чужая страна»: «Я не предвидел, что мне придется жить в чужой стране, посреди чужого языка, чужих обычаев и повадок, и это будет мучительнее тюрьмы или лагеря…»[23] Обитатели древнего кавказского города вызывали у курсантов «брезгливость» и неуважение. Грузины, грузинские евреи и даже их дети были «чужими», и на них смотрели свысока. Лихостью считались воровство в их садах, насмешки над их дочерями, а в случае столкновений никто не пытался найти правых и виноватых: «чужих» полагалось бить, от них следовало защищать «своих».

Курсант Жора Волосевич учился с удовольствием. Условия жизни в Суворовском были, по меркам голодного и нищего военного времени, очень хорошими. Позднее Владимов осознал, что в армейских училищах «и кормили похуже, и сукно было потоньше». Официальный патрон пограничных суворовских училищ Лаврентий Павлович Берия заботился о своих «волчатах», как он любовно называл курсантов, ожидая из их рядов достойного пополнения своих кадров. «Я не знаю, откуда, из каких питомников ТУДА набирают людей, но из наших ребят в органы ни один не попал», – комментировал Владимов.

Уровень преподавания был высоким. Учителя шли на работу в Суворовское охотно: платили за звание, полагался приличный паек, зарплата была выше обычной преподавательской. В училище царил культ Суворова, и военная история, очень интересовавшая Жору, изучалась серьезно и детально. Особой идеологической муштры не было, «всё в обычных дозах». Среди ребят даже «царила легкая фронда». Офицеры, воспитатели и преподаватели вполне откровенно делились с курсантами своими воспоминаниями о войне. Бывшие боевые офицеры, они почти все имели серьезные ранения, последствием которых был частичный паралич, слепота или тяжелая психическая травма. Их повествования не были «идеологически выдержаны», и юным слушателям становилась ясна разница между официальной пропагандой и беспощадной военной действительностью.

Спорт был важной частью образования курсантов, на него отводилось по нескольку часов в день. Занимались строевой подготовкой, штыковым боем, выезжали на стрельбища. В старших классах была введена конная езда и шашечный бой. На скаку срезали лозу шашками, стреляли из пистолета и винтовок, учились обращаться с пулеметом. В Кутаиси они много занимались на снарядах в гимнастическом зале, что Жора не особенно любил. Но позднее начались лыжные переходы, бег, велосипед, и он расцвел, получив даже грамоту «За образцовое преодоление трудностей лыжного перехода» (FSO). Переход был 50 километров, двигались при полном вооружении, с винтовкой и вещмешком.

В 1946 году, переехав в Петродворец, училище стало называться Ленинградским суворовским пограничным военным училищем МВД[24]. Курсанты строем прошли через разрушенный город. Первое, что они увидели на территории училища, – трофей войны, огромный подбитый немецкий танк. Владимов сохранил стихотворение матери о ее первом впечатлении, строфу которого я приведу:

Этот «фашистский изломанный танк» сыграл впоследствии большую роль в судьбе Жоры Волосевича и его матери.

В Петродворце курсанты увидели пленных немцев, работавших на строительстве. В бытность генерал-лейтенантом на русской службе Карл Густав Маннергейм[25] построил военный городок с коттеджами и казармами, разбомбленный во время войны. Пленных пригнали для его восстановления. Они не проявляли большого рвения, работали «вполруки», и строительство продвигалось медленно: «Я тогда понял: раб не работник. И ведь, подумайте, сколько работящих Иванов Денисовичей бессмысленно угробила эта система. Какую страну они могли бы построить!» В военном каре городка, где находилось училище, был отведен специальный угол, огороженный двойной колючей проволокой, в котором жили пленные немцы. Общение с ними курсантам было строжайше запрещено.

У Владимова на всю жизнь остались очень теплые воспоминания об училищном братстве мальчиков: жизнь в ограниченном пространстве, общие интересы, впечатления и учеба сближали их. По окончании Суворовского в течение двадцати лет те, кто мог прийти, «гудели» в ресторане «Прага» в Москве каждое 20 сентября, в день открытия училища. Среди них не было Геннадия Панарина, лучшего друга Владимова. Он погиб в 1952 году на погранзаставе. Старший лейтенант Панарин вез солдат в кузове грузовика и – согласно инструкции – сидел около кабины спиной к движению. Они проезжали через старый ручной шлагбаум, и пьяный управляющий солдат выпустил его из рук. Шлагбаум размозжил Геннадию затылок и два позвонка. Ему было двадцать три года. Геннадий умер, не приходя в сознание, через четырнадцать часов. Мария Оскаровна целую неделю не говорила об этом сыну, зная, как трудно ему будет пережить гибель первого и очень любимого друга. Незадолго до этой трагедии Геннадий женился на девочке, с которой познакомился на одном из балов в Суворовском, куда приглашались женские школы. Владимов много лет вплоть до эмиграции поддерживал связь с вдовой своего погибшего друга.

С Геннадием Панариным его связывала не просто первая детская дружба и творческий опыт, но и первый конфликт с безжалостной машиной сталинского режима, имевший огромные последствия для судьбы, мировоззрения и мироощущения будущего писателя.