Читать книгу «Не живи»: как переписать сценарий жизни за 5 шагов. Реальная история - Светлана Трошина - Страница 10

Я знала две версии матери. Одна – заботливая, поддерживающая, принимающая. Другая – контролирующая, гиперопекающая, подавляющая, манипулирующая. Почти каждое мое увлечение, желание и чувство проходило через мамин фильтр. Что-то она одобряла, например, с удовольствием отдала меня в музыкальную школу. А что-то не одобряла, например, решала, с кем мне стоит дружить, а с кем не стоит.

Прямо пропорционально фильтру «одобряю-не одобряю» менялось поведение матери и отношение ко мне, поэтому с ранних лет я поняла: чтобы быть хорошей и любимой девочкой, нужно слушаться маму. Безжалостно отрубать те части своего Я, которые не проходят фильтр материнской любви и заботы, оставляя только то, что проходит. Одобряемое можно назвать общей фразой: «Лишь бы рядом с мамой сидела». Например, вышивать или читать книги – хорошо, уйти гулять – плохо.

Не желая расстраивать маму, но и не желая совсем отказываться от себя, я стала учиться врать, притворяться и хитрить. Это настолько въелось в меня, что потом, съехав от родителей, в отношениях с другими людьми я могла приврать что-то на автопилоте. Особенно это касалось моих идей и планов. Видимо, в детстве я так часто слышала фразы «не придумывай», «не майся дурью» и «не говори ерунды», что во взрослой жизни стала бояться критики и отвержения. Стремясь избежать их, продолжала играть на опережение: скрывала свои мечты и планы от окружающих.

Я очень хорошо помню тот момент, когда поняла, что могу больше не лгать, не придумывать сложных и хитрых схем, не запоминать то, что наврала до этого. В какой-то момент я в прямом смысле слова выдохнула и почувствовала легкость, наслаждение от открытого общения и отношений, в которых можно не бояться быть собой. Даже проговаривала это вслух: «Хорошо-то как. Наконец-то можно не врать, я так устала от этого». Помню это чувство так, словно познакомилась с ним вчера, хотя прошло уже более 9 лет.

Избавиться от привычки скрывать свои мысли, чувства и желания оказалось проще, чем адаптироваться к самостоятельной жизни. Токсичность контролирующей гиперопеки в том, что она лишает ребенка самостоятельности. Каждое действие гиперопекающего родителя направлено на взращивание созависимости: человек физически растет, а на психологическом уровне остается ребенком. Он не умеет заботиться о себе и не знает, как «жить жизнь». Кажется, что есть настоящие взрослые, а ты ненастоящий. Они знают, чего хотят от жизни, работают, арендуют и покупают квартиры, платят налоги и коммуналку, решают еще какие-то взрослые вопросы, а ты, ненастоящий взрослый, тоже хочешь или должен это делать, но не знаешь как. Пришлось учиться, укреплять внутреннюю опору, становиться независимой материально и психологически, например, в принятии решений и ответственности за них. Но прежде, чем это случилось, я ощутила все «прелести» гиперопеки. Хочу разобрать их подробнее.

Непонимание себя, своих чувств, потребностей, желаний. Я хочу спать или есть? Мне грустно или я устала? Кто я? Что мне нужно? Эти и подобные вопросы я задавала и задаю себе, чтобы вернуть драгоценный контакт со своим Я.

Жестокое обращение с собой. Во мне живет контролер, который бывает очень жестоким, например, требует, чтобы я работала до истощения. Еще он часто называет мои идеи бредовыми, желания – неважными, достижения – незначительными. Приходится учиться заботливому и сострадательному отношению к себе всегда, а не только в отдельных ситуациях, которые проходят фильтр внутреннего контролера.

Боязнь людей и мира. Мама внушала мне, что мир опасный. Говорила, что на улице меня украдут, собьет машина или случится что-то подобное. Например, до 14—15 лет меня не отпускали в магазин одну, а бывало, что и в 15 лет мать стояла у ворот дома и смотрела, как я иду в магазин: наблюдала, чтобы я зашла и вышла, дошла от дома и обратно. Немного пояснений: я росла в спокойной деревне, от дома до магазина было примерно 300 метров. Возможно, мама хотела не запугать, а защитить меня, сама верила в то, что говорила, но тем не менее ее тревога и действия до сих пор кажутся мне иррациональными. И в детстве точно не шли мне на пользу.

Подобных историй было много. В итоге у меня сформировалось четкое представление о том, что мир небезопасен. Учитывая, что и дома я не чувствовала себя в безопасности, у меня почти не было пристанища. Исключение – подруга и ее дом. Позже появились еще пара-тройка друзей, да и среди взрослых, например, учителей было больше приятных людей, чем неприятных. Обретая опыт безопасного взаимодействия с миром, я начала подозревать, что он не так ужасен, как говорит мама. Однако мне все равно было страшно проявляться в нем, быть собой.

Навязанное чувство вины. Там, где на меня не влияли мамины «потому что я так сказала» и «нельзя, потому что нельзя», мать пускала в ход манипуляции. Обычно такие: «Я с тобой не разговариваю» («Я на тебя обиделась»), «Тебе меня не жалко?». И сцены в стиле «маму доводят до сердечного приступа».

Я допускаю, что ситуации, в которых мама прибегала к манипуляциям, действительно, были болезненными для нее, а ее слезы – искренними. Скорее всего, она хотела унять свои неприятные чувства, пыталась справиться с ними с помощью тех инструментов, которые у нее были. Сейчас я это все осознаю, но для ребенка подобное поведение родителя означает одно: навязывание чувства вины.

Конечно, ребенку будет жалко маму. Конечно, он лучше снова наступит себе на горло, лишь бы мама перестала плакать и обижаться на него. Но для взрослой жизни у этого есть последствия: потребуется время и психотерапия, чтобы человек разрешил себе быть собой без чувства вины. Жить так, как хочет он, даже если это идет вразрез с мамиными чувствами, моралью, желаниями.

Про висхолдинг (манипуляция «Я с тобой не разговариваю») хочу рассказать немного подробнее. Скрытый смысл этой манипуляции следующий: «Я не принимаю тебя такой-то (из-за чего перестала разговаривать). Стань удобной, извинись за себя, тогда я начну с тобой разговаривать. Тогда я буду тебя любить». Например: «Я не принимаю тебя в моменты, когда ты перечишь матери (отстаиваешь свои границы). Ты должна всегда слушаться меня».

Висхолдинг (игнорирование, пытка молчанием) – это форма психологического насилия. За фразой «Я с тобой не разговариваю» скрывается:

• «Ты – ничто, тебя нет. Ты перестал существовать»

• «Ты, твои чувства и потребности настолько незначимы, что я даже не хочу тратить время и силы на тебя»

• «Я тотально контролирую тебя. Ты здесь ничего не решаешь. Может быть, когда-нибудь я заговорю с тобой, но это все равно зависит от меня, а не от тебя. Однако ты можешь попробовать извиниться и вымолить прощение»

Как думаете, что чувствует человек, которого вдруг не стало, который ничего не решает? Бессилие, боль, обиду, злость. Он хочет прекратить это любым способом.

Родитель, каким бы он ни был, – целый мир для ребенка. И вдруг дверь в этот мир закрылась. Ты можешь делать что угодно – кричать, плакать, умолять, но не факт, что это поможет. Хотя, может быть, тебя и простят, но проблема в том, что обычно приходится извиняться за сам факт своего существования. За то, какой ты есть. Ребенок извиняется перед родителем, хотя и сам не понимает за что.

Почему манипулятор так себя ведет? Из-за своей эмоциональной незрелости. Вместо того, чтобы разобраться в своих потребностях, чувствах, желаниях и научиться откровенно говорить о них, он прибегает к манипуляциям. Пытается подавить другого, сделать его удобным для себя.

На фоне висхолдинга в детстве может развиться травма отвержения. И, кажется, она у меня есть, так как я до сих побаиваюсь отказа, а поэтому мне бывает страшно просить о помощи, высказывать свое мнение, выражать свои чувства, быть собой, сближаться. Сейчас интенсивность этого минимальная, страх отвержения напоминает о себе редко, но раньше он был настолько сильным, что я выбирала молчать, не просить о помощи, довольствоваться поверхностным уровнем отношений.

Так травма отвержения проявляется в жизни:

• недоверие к себе и миру;

• страх близости;

• непринятие себя;

• занижение своих достоинств;

• комплекс неполноценности;

• хроническое чувство вины и стыда;

• неспособность заявить о себе и своем мнении.

Подростковый бунт. Живя с родителями, я подчинялась матери. Это было именно подчинение, основанное на страхе, чувстве вины и стыда. Авторитета в ней я не видела и уважения к ней у меня не было. В подростковые годы были первые попытки бунта, но я бы не сказала, что это было что-то совсем из ряда вон выходящее. А вот когда я съехала от родителей, стала нагонять все, что запрещали, и до двадцати с хвостиком была типичным «трудным подростком»: эксперименты с внешностью, вредные привычки, вызывающее поведение, резкость и грубость в общении и тому подобное.

Страх близости (контрзависимость) и сложности с построением отношений. Мне сложно быть искренней и уязвимой, сближаться с кем-либо, потому что кажется, что меня снова поглотят. Иногда я неадекватно воспринимаю даже конструктивную критику, замечания и добрые пожелания, потому что это меня триггерит – кажется, что мать снова указывает, как мне жить. Я бываю грубой в обозначении границ, потому что раньше их постоянно нарушали. Кажется, что стоит чуть-чуть приоткрыть дверь в сердце, и другой вышибет ее, ворвется и начнет топтаться внутри грязными ботинками. Уничтожит все, что тебе дорого. Уничтожит тебя. У меня получается справляться с этими чувствами. Как и страх отвержения, страх близости стал минимальным и редко напоминает о себе, но раньше он сопровождал повсюду, а я дополнительно ненавидела себя за эти особенности и стыдилась их.

Мать научила меня никому не верить и не доверять, даже собственным чувствам, врать, носить маски, избегать близости. И дала предписания: не будь собой, не взрослей, не сближайся, не делай. А я их приняла. Но есть и положительный момент: мать помогла мне понять, что я не хочу быть Жертвой.