Читать книгу Сборник статей. Выпуск 3 - Светлана Васильевна Жарникова, С. В. Жарникова - Страница 9

Кроме рубахи, передника-занавески и пояса, огромную роль в женском костюме играл головной убор. С ним в свадебной обрядности был связан переход из статуса девушки в статус замужней женщины. Девушки имели право «светить волосом», т. е. ходить простоволосыми. Обычно они носили под девичью ленту распущенные или заплетенные в одну косу волосы.

У наших далеких предков сложился целый комплекс представлений, связанных с волосом вообще и женскими распущенными волосами в частности. Считалось, что в них заключается жизненная сила человека, что при помощи распущенных девичьих волос можно приворожить к себе суженого, что «бабы-простоволоски» способны навести порчу на своих мужей, на односельчан и их скотину. Вычесанные волосы никогда не выбрасывали, а собирали в специальный мешочек, который по смерти женщины клался ей в гроб под голову. Таким образом, магическая жизненная сила уходила вместе с ее владелицей в мир иной.

В земной же жизни, повторяем, «светить волосом» замужняя женщина не могла даже дома и обязана была ходить с покрытой головой. Женский повойник (кокошник, сборник, борушку, сороку и т. д.) надевали на голову молодой на свадьбе: «делали из девушки молодушку». Одну девичью косу расплетали, долго и тщательно расчесывали волосы, делили их на прямой пробор и заплетали две женские косы, которые укладывали вокруг головы. На эту прическу надевали женский повойник, из-под которого не должна была выглядывать ни одна волосинка.

На северорусских женских головных уборах, расшитых золотными нитями, жемчугом, стеклярусом, бисером и цветными камнями, как и в браном ткачестве и вышивке рубах, передников и поясов, сохранилось огромное количество изобразительных мотивов и образов, которые сложились в недрах многотысячелетней языческой древности. Особая значимость женского головного убора в русской народной традиции отмечалась неоднократно, достаточно назвать широко известные работы Н.И.Гаген-Торн (Гаген-Торн Н. И. Магическое значение волос и головного убора в свадебных обрядах Восточной Европы // Сов. этнография. 1933. Вып. 5—6), Г. С. Масловой (Маслова Г. С. Орнамент русской народной вышивки. М.: Наука, 1978) и других исследователей. Специфическая связь женского головного убора с символикой плодородия была отмечена в вышедшей в свет в 1985 году книге Д. М. Балашова, Ю. И. Марченко и Н. И. Калмыковой «Русская свадьба», посвященной различным свадебным обрядам, бытовавшим до недавнего времени в Тарногском районе. Авторы книги пишут: «Очень древний обычай, с элементами магии, рассказали нам в Илезе и повторили в Нижнем Спасе (то есть можно предполагать, что обычай когда-то был известен по всей Кокшеньге). Перед отъездом свата или сватов из дому, для успеха дела, их хлестали или забрасывали женскими головными уборами» (Балашов Д. М. и др. Русская свадьба. М., 1985. С. 27).

В этом обычае ярко выражена магическая сущность женского повойника как священного предмета, приносящего плодородие, счастье, удачу. Столь важный элемент одежды украшался на Русском Севере с особой тщательностью. Разумеется, речь идет о праздничных, парадных головных уборах, отличавшихся богатством декора и зачастую огромной стоимостью, что обеспечивало их бережное хранение и передачу из поколения в поколение. Естественно, не каждая крестьянка могла позволить себе роскошь иметь повойник, стоимость которого равнялась стоимости двух дойных коров или лошади.

Говоря об образах, которые запечатлены на вологодских праздничных женских кокошниках, мы должны обратиться к тому миру языческих представлений, в котором жили наши предки задолго до введения христианства на Руси. Прежде всего, это представления о верховных божествах Вселенной – Роде и Рожаницах. Вопрос о наличии у восточных славян в древности культа верховного бога Рода и сопровождающих его богинь плодородия Рожаниц впервые был поставлен академиком Б. А. Рыбаковым в книге «Язычество древних славян».

Он убедительно доказал, что восточные славяне, наши предки, задолго до введения христианства имели очень сложный культ бога дождей, гроз, влаги вообще, плодородия, кровного родства и творца вселенной – Рода, аналогичного по своим функциям христианскому Богу-Творцу Саваофу. Две богини Рожаницы охраняли семейный очаг, защищали женщин, дарили им потомство и помогали в родах. Б.А.Рыбаков считает, что культ Рожаниц действительно существовал долгое время на севере Руси, не искорененный и не уничтоженный христианством. Изображения Рожаниц можно встретить на концах полотенец, на подзорах свадебных простыней и, конечно, на северорусских женских головных уборах.

На головках, т.е. на верхних, затылочных частях северодвинских и тарногских повойников, выполненных из штофа или бархата, как правило, вишневого, малинового или алого цвета, изображаются вышитые золотными или серебряными нитями странные существа. Как правило, каждое из них представлено в характерной распластанной «лягушачьей» позе, типичной позе рожающей женщины. Под основной, центральной фигурой, на руках которой, очень похожих на звериные лапы, сидят птицы или змеи, помещено второе изображение.

В Тарногских борушках это – помещенное между широко расставленными ногами первого существа, как правило, рогатого, второе, почти полностью аналогичное первому, рогатое существо, также в характерной распластанной позе. Первая фигура соединена со второй, меньшей тонкой полоской – «пуповинкой». В северодвинских повойниках центральная фигура соединяется полоской, опускающейся также между широко расставленными ногами, с треугольником или трехступенчатой пирамидой. Но треугольник и ступенчатая пирамида в глубокой древности (в VI – III тыс. до н.э.) являлись знаком женского производящего начала, символом рождения и воспроизводства (Погожева А. П. Антропоморфная пластика Триполья. Новосибирск, 1983). Таким образом, ступенчатая пирамида и треугольник северодвинских кокошников – одно и то же со вторым «существом» композиций тарногских борушек.

Характерность позы, а также то, что верхняя и нижняя фигуры соединены тонкой полоской, очень похожей на пуповину, дают нам основания для утверждения, что перед нами изображения двух богинь Рожаниц, причем в этой композиционной схеме следующим составляющим является сама женщина, носящая данный повойник. Она обязана продолжить далее бесконечную во времени цепочку рождений и всей логикой этого заклинательного орнамента обязана повторить акт рождения, воспроизводства.

Очень часто на головках северодвинских кокошников вышивалось золотое дерево с птицами-утицами на ветвях. Причем по очертаниям это дерево опять же повторяет фигуры двух Рожаниц: матери и рожденной ею дочери, с руками и ногами – золотыми цветущими ветвями. Птицы-утицы, сидящие на ветках-руках, символизировали души умерших, готовых в образах новорожденных детей вернуться на землю в мир людей. Это древнее представление о верховных рождающих богинях пришло из глубин ведической древности.

Так, у потомков уроженцев Восточной Европы, пришедших в III – II тыс. до н.э. в горы Афганистана, сохранились представления о том, что Вселенная – золотое дерево и рожающая женщина одновременно, а ветки этого дерева – родственные народы. О том, что древние арийские представления связывали мир умерших с золотым деревом – богиней Праматерью, вечно порождающей жизнь, свидетельствует один из текстов «Ригведы». Это разговор мальчика с умершим отцом, где говорится: «Под дерево с прекрасными листьями, где пирует с предками Яма (бог смерти – С. Ж), отец наш, глава рода, уходит от нас». Стоит вспомнить в связи с вышесказанным, что в известной русской народной сказке «Крошечка-Хаврошечка» из костей коровы, которая заменила девушке умершую мать, выросло дерево – яблоня с золотыми яблоками. В одной из югославских народных сказок рассказывается о женщине, которая, спасаясь от преследований злой снохи, приезжает к серебряной изгороди, за которой на ветвях огромного дерева находится серебряное село. Встречающий ее верховный бог говорит: «Заходи за эту калитку, и ты вернешься в свою молодость». Это очень похоже на завершение похоронного гимна «Веды», где, обращаясь к умершему, призывают: «Очистись от всего грехового и возвращайся обратно в цветущем состоянии», – то есть возвратись обратно ребенком. Такая идея золотого или серебряного древа – мира предков и одновременно воплощения богини жизни и рождений очень четко зафиксирована на северо-русских женских головных уборах.

Изображения Рожаницы (часто называемые «жаба») можно встретить на олонецких, череповецких и каргопольских кокошниках, где они выполнялись из жемчуга, бисера, сеченого перламутра или стекляруса и помещались надо лбом женщины. Это несколько утрированные в своей распластанности фигуры с поднятыми вверх руками и широко разведенными ногами. Интересно, что головной убор с такой орнаментикой женщина носила только в течение репродуктивного периода своей жизни, т. е. в то время, когда она могла быть матерью, рожать, а зачастую даже только в первые годы семейной жизни, до рождения ребенка, а затем меняла на менее украшенный. Старея, женщины переходили на другие, старушечьи повойники.

Говоря об изображениях богинь Рожаниц на северорусских женских головных уборах, хотелось бы отметить еще одну очень важную деталь – как правило, головы всех этих, вышитых золотом, серебром и жемчугом, рожающих божеств украшают рожки. И это совсем не случайно. Дело в том, что исследователями давно отмечено – целый ряд русских женских головных уборов имеет рога: это рязанские, тульские, калужские, тамбовские, курские кички, сороки и кокошники, в этот ряд входят также знаменитые воронежские «кораблики» и однорогие каргопольские кокошники. Все они привносят в облик носящей их женщины один и тот же элемент – женщина уподобляется корове или козе, существам, с древней поры считавшимся связанными с символикой плодородия. Вспомним вновь сказку о Крошечке-Хаврошечке, в которой мать девушки фактически воплощается в Коровушку-Буренушку, а затем превращается в дерево – яблоню с золотыми яблоками, приносящими счастье. Судя по всему, рогатость Рожаниц, вышитых на головных уборах, с одной стороны подчеркивает их связь со сферой священного, а с другой – объединяет богиню с ее архаическим прототипом – коровой.

Б.А.Рыбаков, говоря о близости двух Рожаниц – матери и дочери – к древнегреческим богиням (матери и дочери) Лето и Артемиде, подчеркивает связь этих греческих богинь с культами плодородия. Но практически все древнейшие богини плодоносящих сил природы Европы и Азии в той или иной мере связаны с коровой. Будь то увенчанные рогами египетская Исида или вавилонская Иштар, древнегреческие волоокая Гера или Ио, обращенная в корову, Европа, изначально воплощавшаяся в облике коровы, и т. д. – все они связаны с культом одного и того же животного. Интересно, что один из предполагаемых аналогов древнерусских Рожаниц – богиня Артемида в облике Селены (Луны) изображалась рогатой, а в своем малоазиатском варианте представлялась многогрудой, с целым стадом коров на теле. Все эти вышеперечисленные богини имеют еще одну общую черту: – они так или иначе связаны с древнейшими лунарными культами, так как подательницей плодородия в виде дождей, рос, влаги вообще во многих культурах древности была луна. Но луна в тех же культурах, как правило, ассоциировалась с коровой или быком, так как луна, вода, корова и бык издавна были тесно взаимосвязаны и взаимозаменяемы в различных мифологических системах. Кроме того, брачные партнеры многих богинь плодородия также выступают, как правило, в облике одного и того же животного – быка.

Итак, в многочисленных головных уборах, бытовавших на обширной территории России, женщина, являвшаяся как бы земным воплощением богини Рожаницы, уподоблялась рогатому существу – корове. Подчеркивание признаков, ассоциирующих женщину с коровой, и в то же время постоянная рогатость изображаемых на повойниках Рожаниц, приводит к выводу о том, что коль скоро женщины, а в конечном счете – богини Рожаницы рогаты, то рогатым должен был изображаться и бог. Род – верховное языческое славянское божество Вселенной.

Такое положение подкрепляется выводами Б.А.Рыбакова о родстве Рода и древних богов Ваала, Гада, Аполлона, Зевса, Юпитера, Диониса, наконец, христианского Саваофа, чьим антиподом был в церковных поучениях против язычества бог Род. Однако переднеазиатские Ваал и Гад – боги плодородия, воды, рождений имели одно воплощение – быка. Аполлон, как писал Павсаний, больше всего любил быков. Зевс Критский олицетворялся в облике быка. В образе быка или козла воплощался бог плодородия и стихийных сил природы Дионис. И наконец, прообраз христианского Саваофа – древний семитский бог Илу (или Илохим) также изображался в облике быка (Мифы народов мира: В 2-х томах. М., 1982. Т. I. С. 206, 261, 159, 507).

В этом ряду аналогов Рода одним из важнейших, если не самым главным, может быть назван древнейший ведический (арийский) бог Рудра, о котором известный советский индолог Н.Р.Гусева пишет следующее: «В Ведическом пантеоне существенную роль играл также бог Рудра, который выступает в Ведах под многими именами и является носителем ряда функций. Он описывается как благостный созидатель всего живого, сын зари и одновременно как гневное божество бурь… Будучи ведическим, то есть арийским божеством, Рудра, вероятно, стал объектом культового поклонения арьев не в самой Индии, а был известен в доиндийский период их истории.

Обратимся к некоторым сопоставлениям. У древнерусских язычников был бог Род – грозный и капризный повелитель неба, «владевший тучами, дождем и молниями, от которого зависела вся жизнь на земле». Значение имени «Рудра» повторяет эти определения: грозный, могучий, бог гроз, благостный. Имя славянского Рода разъясняется еще как красный, сияющий, сверкающий. Есть славянские слова «руда» в значении крови и «рудый», «рдяный» (красный цвет). В санскрите тоже существует древний корень «рудх» («быть красным»), от которого образуется «рудхира» («красный», «кровавый», «кровь») (Гусева Н. Р. Индуизм: мифология и ее корни // Вопросы истории. М., 1973, №3, С. 143). Связь имени восточнославянского бога Рода со словами «руда» (кровь), «рудый», «рдяный», «родрый» (красный цвет) отмечает также и Б.А.Рыбаков (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян… С. 451—452).

Но арийский бог Рудра в животном воплощении – бык, как могучего быка воспевают его гимны «Веды». Надо сказать, что одна из древнейших, зафиксированных в формах искусства, традиций, сочетающих культ женского рождающего божества и культ быка, символизирующего мужское начало, уводит нас в VII тыс. до н.э., в Малую Азию. Здесь бык был одним из главных мифологических персонажей. «Вторым, (а по значению, возможно, первым) персонажем была богиня – мать животных (быков и, видимо, баранов) и людей, изображавшаяся рождающей их. …В некоторых случаях изображали двух богинь, одна из которых была моложе другой… Образ более юного божества связан с представлением об обновлении жизни природы», – пишет советский ученый Е.В.Антонова (Антонова Е. В. Очерки культуры древних земледельцев Передней и Средней Азии. М.: Наука, 1984. С. 197).

С аналогичной малоазиатской ситуацией мы встречаемся и в так называемой трипольской культуре, распространенной на юге Украины и в Поднепровье в VI – III тыс. до н. э. (Многие ученые считают, что именно в Триполье берут начало будущие славяне). Здесь повторяется та же схема – изображается женское божество, часто в позе рожаницы; мужское начало воплощается в образе быка, бычьих голов или рогов (Погожева А. П. Антропоморфная пластика Триполья. Новосибирск, 1983. С. 131).

Известно, что в славянском мире реликтов культа быка более чем достаточно. Здесь можно привести слова византийского историка Прокопия Кесарийского (VI в.) о том великом боге, которого одного славяне чтут владыкой над собой и приносят ему в жертву быков (Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 379—380).

Это обрядовые захоронения турьих рогов и большое количество географических названий, в основу которых положены слова «тур», «турово». Это наличие в славянской святочной обрядности Тура, вождение по селам быка, название маскарадных рогатых масок «туром», прославление в святочных песнях «тура» и «турицы». Интересное описание святочного маскарада в средневековой Руси было сделано одним из монахов-очевидцев, который отмечает следующее: «На тех своих законопротивных сборищах некого Турасатану вспоминают и иные лица свои на всю красоту человеческую (по образу и подобию божию сотворенную) некими хорями или страшилами на дьявольский образ пристроенными закрывают…» (Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. П. М., 1913. С. 187).

На Руси в старину масленичный поезд, связанный с отправлением культа предков и плодородия, прикреплялся к саням с быком, который таким образом оказывался во главе ритуальной процессии. Б. А. Рыбаков отмечает, что «среди языческих идолов славянского средневековья наиболее часто встречается изображение бородатого мужчины с огромным турьим рогом, „рогом изобилия“ в руке… Рог как символ благополучия и обилия является устойчивой деталью почти всех скульптур» (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян… С. 424).

Известный исследователь славянского фольклора И.И.Толстой, говоря о древнегреческих ритуальных буффониях (быкоубийствах), сравнивал их с обрядом жертвоприношения быков в Кирилловском уезде Вологодской губернии, существовавшим еще в начале XX в., и считал вологодский вариант более архаичным в некоторых деталях, чем древнегреческий (Толстой И. И. Статьи о фольклоре. М.: Наука, 1966. С. 22—23).

Но в селе Югра Тарногского района Вологодской области еще до 30-х годов нашего века сохранялся обычай братчин, на которые ежегодно выращивался бычок поочередно каждой семьей в селе. После совместной трапезы односельчане отдавали голову бычка дому, выкормившему его, и эта голова помещалась на чердаке, где под влиянием дыма коптилась и высыхала. Она хранилась там до тех пор, пока вновь не приходила очередь данной семьи откармливать следующего бычка для братчины (Жарникова С. В. Отражение языческих верований и культа в орнаментике северорусских женских головных уборов // Научно-атеистические исследования в музеях. Л., 1986. С. 103—104).

На Русском Севере хорошо сохранились также древние представления о тучах, как о коровах и быках. Так, во многих районах Вологодской области бытуют диалектные «бык», «бычок» – первая туча перламутрового цвета, являющаяся предвестником сильной грозы, грозовое облако («Бычок постепенно небо закрывает»). О сумрачном небе говорят, что оно «бычится» («Ноне весь день небо бычится») (Словарь Вологодских говоров. Вологда, 1983. С. 53). В сказках и песнях Вологодчины туры часто связаны с водой – рекой, озером, морем. Примером тому легенда, записанная братьями Б. и Ю. Соколовыми в 1914 году в Кирилловском уезде. В ней повествуется о чудесных быках, выходивших в старину из Вешозера (Толстой И. И. Статьи о фольклоре… С. 21—22).

И, наконец, известно, что в свадебной обрядности невеста в Вологодской губернии именовалась «телушкой», а жених «быком» или «порозом». Кроме того, определенный интерес представляет тот факт, что на Русском Севере до рубежа XIX – XX вв. сохранялся похоронный обычай, когда родственники умершего жертвовали корову нищему, говоря при этом «коровка покойника» (Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М.: Изд. МГУ, 1982. С. 51). Этот обычай представляет собой зримый аналог древнему ведическому обычаю приносить в дар жрецу – брахману корову, чтобы обеспечить душе на том свете переход через реку смерти (Тэйлор Э. Первобытная культура. М., 1939. С. 287), тем более, что брахман в идеале – отшельник, не владеющий никакими мирскими благами и живущий подаянием, то есть нищий.

Одним из аргументов в пользу того, что верховный восточнославянский бог Род воплощался в облике быка, был рогатым, являются вышивки северорусских женских головных уборов, где наряду с изображением двух Рожаниц довольно отчетливо просматривается условное изображение бородатой, рогатой мужской личины. Особенно в этом плане интересны северодвинские старушечьи праздничные «нашлепки», местом изготовления которых было старинное село Черевково. Эти повойники отличает от головных уборов «молодух» обилие серебряного, а не золотого шитья (золото здесь опущено в фон).

Даже при беглом взгляде на такой повойник-«нашлепку» отчетливо видна бородатая, круглая, оскалившая зубы в улыбке мужская личина. Но если внимательно всмотреться в рисунок серебряной вышивки, то перед нами предстанет губастая, носатая и рогатая голова быка. Невольно вспоминаются строки из трагедии древнегреческого поэта Еврипида, рассказывающие о царе Пенфее, который обрел дар высшего зрения и увидел истинный облик бога плодородия Диониса (аналога восточнославянского Рода), до этого казавшегося ему обыкновенным человеком. Пенфей говорит:

(Пер. И. Анненского)

На головках старушечьих северодвинских повойников такое же изображение мужчины и быка одновременно. Но здесь возникает вопрос, почему именно на старушечьих головных уборах помещалось столь своеобразное изображение?

Вероятно, это вызвано тем, что Род, как и арийский бог Рудра (ближайший аналог Рода) и древнегреческий бог Дионис, связан с тьмой, мрачным грозовым небом, миром мертвых и месяцем (луной). Луна во многих мифологических системах соотносится не только с плодородием, но и с миром мертвых, с обиталищем предков – подателей плодородия. Так, арьи считали Рудру божеством лунарного цикла и связывали с ним представления о плодородии, долголетии, смерти и возрождении. Они верили в то, что главным средством, придающим жизненную силу, был посылаемый Рудрой дождь, и что труп должен быть омыт дождевыми водами. Из той же глубочайшей древности идет, вероятно, и славянское поверье, что дождь во время похорон – благо.

В ведические времена, много тысячелетий назад, люди верили, что «путь предков ведет на луну, откуда души ниспадают с росой, возникшей из месяца». Но такую же картину мы видим и восточнославянской средневековой традиции. В древнерусском поучении говорится: «То не Род, сидя на воздухе, мечет на землю дождь и росу и оттого якобы рождаются дети. Бог всему творец, а не Род» (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян… С. 449). Аналогии поразительные – Род проливает на землю дождь и росу как ведический бог Рудра (бык), а с дождем и росой возвращаются на землю души предков, чтобы перевоплотиться в своих потомков – внуков и правнуков. Такие представления сохранились у русских до позднего средневековья. «Из навей (т.е. из мертвых – С. Ж) дети нас емлют» – говорили наши предки. Исходя из всего вышеизложенного объяснимо наличие изображений бородатых, оскалившихся быков-мужчин на северодвинских старушечьих головных уборах.

Пока женщина была молода и способна продолжать род, она находилась под покровительством богинь – Рожаниц, охранявших ее голову, а значит и ее самоё. На закате своих дней женщина возлагала на голову старушечью «нашлепку», отдавая себя под покровительство бога предков Рода и веря в то, что обращенная в дождь, росу или снег она вернется на землю, чтобы вновь возродиться в своей внучке или правнучке. Этим можно объяснить и то, что форма головок старушечьих «нашлепок» резко отличается от той же детали головного убора молодых женщин. Если у «молодух» головки северодвинских кокошников слегка вытянуты и заовалены, напоминая очертаниями коровье копыто, то у старух головки повойников совершенно круглые и в комплексе с серебряной вышивкой удивительно похожие на бледно-серебристый «улыбающийся» лик луны.

Таким образом, подводя итоги всего того, что было сказано о северорусских женских головных уборах, надо еще раз подчеркнуть их огромную роль в комплексе традиционного народного костюма.

Головной убор свидетельствовал о возрасте своей владелицы, о ее семейном положении (девушка, девушка на выданье, просватанная, молодая женщина, женщина средних лет, старуха); он был оберегом и должен был стимулировать родовую функцию женщины, соединяя ее с миром высших языческих богов и богинь. Являясь логическим завершением всего костюма, женский головной убор нес на себе наиболее священные изображения, символика которых сложилась в глубинах тысячелетий. Именно на северорусских повойниках-кокошниках с наибольшей полнотой и яркостью представлены образы древнейших восточнославянских верховных богинь Рожаниц и верховного бога Вселенной – Рода, культ которого вызывал негодование православного духовенства еще в XV – XVI вв.

Завершить наш анализ символики северорусского женского народного костюма, дожившего в лучших своих образцах до рубежа XIX – XX вв., хотелось бы словами

М.Н.Мерцаловой: «Колдовская сила русского народного костюма так велика, что, однажды заглянув в эту сокровищницу и осознав ее связи с обычаями, обрядами, с древнейшими истоками русской культуры, когда магическое значение вещей, изображений превращалось в эстетическое, уже не можешь оторваться от нее. Чем пристальнее изучаешь русский народный костюм как произведение искусства, тем больше находишь в нем ценностей, и он становится образной летописью жизни наших предков, которая языком цвета, формы, орнамента раскрывает нам многие сокровенные тайны и законы красоты народного искусства. Поэтому и не умирает народный костюм. Он превратился в звено, которое связывает художественное прошлое нашего народа с его настоящим и будущим» (Мерцалова М. Н. Поэзия народного костюма. М., 1988. С. 12).