Читать книгу Сакральное пространство Владимира Мартынова. Философия жизни: взгляд извне - Светлана Юрьевна Гутова - Страница 3

Владимир Иванович Мартынов (род. 1946) – российский композитор, мыслитель, писатель, историк, знаток древней и современной музыки, философ, богослов. Закончил Московскую консерваторию им. П. И. Чайковского. Долгое время работал в Московской духовной академии, где занимался расшифровкой и реставрацией памятников древнерусского богослужебного пения, а также изучением древних певческих рукописей в ряде монастырей. В настоящее время преподает в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова на факультете искусств, читает курс лекций по «музыкальной антропологии».

В. И. Мартынов – автор музыки более чем к 50-ти телевизионным и кинофильмам, среди которых «Михайло Ломоносов», «Особо опасные», «Холодное лето 53-го», «Николай Вавилов», «Смиренное кладбище», «Поворот», «Русский бунт», «Остров», а также ряду мультфильмов. Пишет музыку к театральным постановкам.

Он выпустил ряд монографий по богослужебному пению такие, как «Культура, иконосфера и богослужебное пение московской Руси» (2002), «История богослужебного пения» (1994). Музыкальная философия и культурологические исследования В. И. Мартынова нашли выражение в следующих работах: «Конец времени композиторов» (2002), «Зона opus posth или рождение новой реальности» (2005), трехтомник «Автоархеология» (2011, 2012, 2013), «Казус Vita Nova» (2010) и другие.

Как продолжатель традиций русской религиозной философии он отталкивается от работ Н. И. Бердяева и И. А. Ильина, а как человек, воспитанный на идеалах европейской культуры, свое предпочтение отдает теориям таких философов, как Ф. Ницше, Г. В. Ф. Гегель, М. Хайдеггер, Ф. Кафка. В своих работах он часто ссылается на этих западноевропейских авторов.

Его философская теория выстроена на умозаключениях и приверженностях взглядов человека, размышляющего над путями современного искусства и движениями творческого Духа [19]. Его философия близка к теологии и несет культурологический, в частности музыковедческий, оттенок.

Слова А. В. Михайлова, посвященные Т. Адорно подтверждают ключевое значение музыки, как голоса философии и обобщают философское кредо В. И. Мартынова: «Философия черпает прямо в музыке свою силу объяснения действительности. Не изменяя сама себе, музыка становится рупором философии и ее шифром. Философия оказывается пришедшей к себе музыкой, а музыка заключает в себе становящийся в истории мировой дух» [18, c. 292].

Владимир Иванович уверен в том, что говорить можно не только словом, но и через музыку воспитывать молодое поколение. Музыкальная философия, или философия музыки – так следует определять то направление, в котором двигается мыслитель. «Конец литературоцентризма для русской философии означает открытие возможностей возникновения новых горизонтов философствования. Ведь вполне возможно, что настало время, когда заключительные слова „логико-философского трактата“ следует понимать как призыв к практическому действию. Вполне возможно, что все то, о чем можно говорить уже утратило всякий смысл и этот смысл отныне обретается только в том, о чем следует молчать. Но в таком случае нам следует перестать говорить и научиться молчать» [20]. «Пора философствовать молчанием» [20], утверждает автор. Реальность, раскрывающаяся как совокупность идеологем, порождает литературоцентричный тип мышления, а реальность, раскрывающаяся, как иеролигофем, рождает иконоцентричный тип мышления. В противостоянии иконоцентричности и литературоцентричности, по версии В. И. Мартынова, кроется ключ к пониманию русской истории и философии.

Доминантой философии Мартынова становится идея создания «Нового сакрального пространства» на «руинах» цивилизации мегаполиса, вызванной техногенезом человека. «Новое сакральное пространство, – говорит композитор, – это попытка противостоять распаду современного мира путем создания нового культурного синтеза. Оно осуществляется на перекрестке различных культур и традиций, сочетание которых образует множество новых культурных контекстов, объединяющихся в единый многомерный текст». При этом, «новое сакральное пространство не претендует на то, чтобы создавать новые формы, конкурирующие с богослужебными формами. Его цель постараться расширить сакральное пространство, существующее в литургии, за пределы ее, освящая не освященные и разосвященные, то есть утерявшие церковность, области времени и пространства» [7]. В средневековье, как и в язычестве, все жизненное пространство человека является сакральным. Но вся культура модернизма и постмодернизма – есть культура богоотступническая, расцерковленная. Проблема «секулярного», либо «расцерковленного мира» направлена на решение богооставленности, десакрализации культуры и вопросам возвращения духовного начала в социум.

Одной из точек соприкосновения с новым сакральным пространством Мартынов видит через антропологию. Он это объясняет ситуацией жизни мегаполисной культуры, вдохновленной человеком «исторически ориентированном» на революцию, чья ведущая ценность – это динамика и инновации во всех сферах культуры и обыденности. Но для того, чтобы создать новое сакральное пространство взамен потерянному в секулярном мире, наперво нужно вспомнить об архаичном типе homo, или человеке «традиционных культур», подобному ребенку, который пребывает в наиболее полной реальности бытия. «Детство можно сравнить с доисторическим периодом существования человечества, при каждом соприкосновении с которым нас не перестает поражать, как люди того времени могли знать то, что современному человеку становится известно только в результате применения сложнейших научно-технических методов» [11, с. 19]. «Сейчас происходит цивилизационный сдвиг <…>, на смену пифагорейскому постоянству в качестве ориентира приходит китайская „Книга Перемен“, и эта смена ориентира означает появление абсолютно новой модели человека. Пифагорейское вращение неба – циклично, оно постоянно возвращается к исходному пункту. А перемены „Книги…“ бесконечны, они не возвращаются к исходному пункту – будучи, тем не менее, все время одним и тем же» [2]. «К настоящему же началу можно прийти только через конец» [11, c. 171]. Конец, по закону цикличности, знаменует начало новой жизни. Бытие переходит в состояние детства, а «детство – это начало нового мира» [11, c. 172].