Читать книгу Случайности в истории культуры. Совпадения и неудачи, открывшие путь к шедеврам - Святослав Иванов - Страница 6

Похожие неприятности случились еще с одним жителем середины XII века, чьи жизненные обстоятельства максимально туманны и даже настоящее имя осталось неизвестно. Впрочем, этот человек точно существовал – и вошел в историю литературы под скромным псевдонимом Архипиита Кёльнский.

Филолог Михаил Гаспаров характеризует Архи-пииту как фактически придворного поэта императора Фридриха Барбароссы. Знаменитый полководец и державный лидер был не чужд искусству.

Непосредственным покровителем Архипииты был близкий сподвижник правителя – Рейнальд (иногда фигурирует как Райнальд), архиепископ Кёльнский. От его одобрения, стало быть, и зависело благополучие Архи-пииты – хоть и отпрыска рыцарского рода, но извечного скитальца и бедняка. А чтобы заслужить это одобрение, он должен был не только изящно сочинять, но и в целом вести себя прилично. И если с первым он успешно справлялся (скажем, сочинив красивую оду Барбароссе), то со вторым были проблемы.

Представления о достойном образе жизни в Священной Римской империи были уже не теми, что у викингов: простое «не убивать детей монарха» уже не прокатывало.

Так Архипиита начал свой самый известный текст – «Исповедь», изначально написанную на латыни.

Самое изящное, афористичное, попросту легкое для восприятия и до сих пор вполне читабельное произведение появилось в результате стечения обстоятельств – предположительно оно было ответом на донос. Некий соперник Архипииты узнал о его «порочном» поведении при посещении Павии – города на севере Италии, имевшего злачную репутацию. Конкурент, возможно, и сам был не чужд разврату, но христианская благопристойность была хорошим инструментом в интригах среди коллег. Подобно тому, как сегодня можно подсидеть сослуживца, сделав скриншоты его токсичных комментариев в соцсетях, в Европе XII века было достаточно более-менее убедительного свидетельства, что объект атаки – развратник, пьяница и картежник.

Архипиита с этим, впрочем, не спорит:

Примерно 840 лет спустя к похожему приему прибегнул Маршалл Мэтерс, более известный как Eminem, в своем автобиографическом фильме «Восьмая миля». Зная, что у его соперника по рэп-батлу есть масса «компромата», герой самостоятельно разглашает всю эту негативную информацию, прежде чем это сделает оппонент: что он живет в трейлере с мамой, что его девушка ему изменила, что недавно его как следует избили… Тем самым он срывает явно запланированную соперником «дискредитацию»:

Соперник оказывается совершенно обезоружен и теряет шансы не то что на победу – даже на ответ.

В таком же духе поступил и Архипиита: вероятно, не зная в точности, о чем именно донесли архиепископу Рейнальду, он честно вывалил в «Исповеди» все, в чем его в принципе можно обвинить. Из семи смертных грехов он повинен как минимум в чревоугодии (включая пьянство), блуде и лени («Не хотел я с юных дней маяться в заботе»).

Но вот в каком грехе уличил бы Архипииту истинный моралист, так это в гордыне.

Когда Архипиита кается во всех своих страшных проступках, практически в каждой фразе видна тень иронии. Может быть, комическую коннотацию создает сама форма: короткие строки и очевидные рифмы взвинчивают темп. Если читать стихотворение вслух, можно вдруг почувствовать себя на детском утреннике (нечто подобное в своих недетских стихах вытворял Николай Олейников). Когда Архипиита кается, он ироничен, а вот когда прославляет себя – вполне серьезен.

Автор объясняет: трактиры, рынки и бордели – его источники вдохновения («Овидием себе я кажусь под мухой»). А те поэты, которые чураются низменных наслаждений, – «книжники» и зануды, не способные сочинить ничего интересного.

Английский поэт Джон Китс как-то сравнил себя с Байроном: «Он описывает то, что видит, а я описываю то, что представляю, моя задача – более трудная»[11]. Архи-пиита в этой дихотомии – Байрон, с плохо скрываемым презрением говорящий о «коллективном Китсе» и провозглашающий ткань повседневной жизни (со всем, что есть в ней неприглядного) главным источником мудрости и красоты. «Выбрось книги, вали на улицу!»

В сущности, вся «Исповедь» Архипииты – сплав двух риторических приемов. Во-первых, автор признает за собой все очевидные грехи (так что любое обвинение из чужих уст будет выглядеть блекло), а во-вторых, аргументирует, что эти грехи – залог его поэтического таланта. Без Бахуса и Венеры он вообще не «пиита», какой уж там «архи».

Литературоведы пишут об Архипиите как об исключительно талантливом авторе – тонком, легком, ироничном. Но упоминаемая им в одном из текстов чахотка не только помешала ему в полной мере реализовать талант, но и, скорее всего, свела его в могилу в достаточно раннем возрасте. Исследователи находят признаки большого таланта и в других его сочинениях, но именно «Исповедь» стала наиболее известным его текстом. (Я мог бы подкрепить этот тезис глубоко научной диаграммой, как в случае со Скаллагримссоном, но не буду тратить чернила и место на странице – поверьте, ситуация схожая.) Ироничное покаяние Архипииты резонировало с настроениями многих школяров Высокого Средневековья и вошло в золотой фонд, он же джентльменский набор поэзии вагантов. В частности, «Исповедь» вошла в манускрипт Carmina Burana – самый известный сборник средневековой поэзии. Оттуда, к слову, было взято стихотворение «Во французской стороне…» (оно же «Прощание со Швабией») для знаменитой песни Давида Тухманова. При желании «Исповедь» можно напеть на тот же мотив без ущерба для настроения – два стихотворения объединяет столь любимое странствующими поэтами противопоставление общепринятых социальных норм и радостного молодецкого угара.

Итак, талантливый, но хронически невезучий автор чуть было не оказался погребен под песками забвения – в них бы безвозвратно увязло его имя и, вероятно, значительная часть его творчества (не исключено, что лучшая часть!). Но, с другой стороны, сколько их было таких – вполне заслуживающих признания людей, чьи сочинения до нас не дошли вовсе?.. А Архипиита все же извернулся и проскочил в вечность – благодаря приключившейся с ним беде.