Читать книгу КОТАстрофа. Мир фантастики 2012 - Александр Прокопович, Алексей Чернов, Наталья Щерба - Страница 5

Писк доносился из-под обломка бетонной плиты. Вернее – из самого обломка: в толще бетона имелось несколько сквозных отверстий. Из одного такого отверстия и слышался писк, больше похожий на тихий непрекращающийся плач, полный тоски и безнадежности. Ирочка почувствовала, как под водолазкой по ее телу поползли мурашки – было полное ощущение, что в этом обломке бетона застрял малюсенький ребенок: ни одно другое живое существо кроме человека не могло так плакать.

– Ну что ты здесь застыла? – запыхавшийся Саша Гаспарян, неожиданно появившись на куче мусора, недовольно глянул на Иру. – Там ребята еще один участок заражения обнаружили. Это какой-то кошмар! Пошли скорее.

– Санечка… подожди. Ты слышишь? Ты это слышишь? – не обращая внимания на недовольный тон парня, прошептала Ира.

– Что там у тебя? – недовольство на лице Гаспаряна уступило место ленивому любопытству, он даже прищурил левый глаз, прислушиваясь к доносившимся из глубины отверстия звукам. – Ну, Ирка, вечно ты что-нибудь такое найдешь! Да, похоже, там действительно застрял кто-то. Небось крысеныш какой-нибудь помоечный, не иначе… Ну что теперь, МЧС будем вызывать или работать пойдем?

– Слушай, Сашка!! Он же плачет там… Крысеныши так не плачут. Да, а хоть бы и крысеныш – какая разница! Нельзя же бросать, когда ТАК плачут! В общем, я не знаю, МЧС тут требуется или еще кого надо вызывать, но только я тебе говорю точно – я ни на шаг отсюда не сдвинусь, пока его оттуда не вытащат!

– Ладно, ладно… Давай посмотрим, что это за крысёныш там… – Видя, что ее не унять, Гаспарян, смирившись с неизбежным, с натужным кряхтением опустился на колени и стал шарить в отверстии рукой. Комбинезон на Сашкиной худой спине натянулся, и стало видно, как под тканью елозят острые лопатки.

Кряхтел Саша вовсе не потому, что было ему тяжело, а для того, чтобы упрямая Ирочка почувствовала угрызения совести – вот, мол, люди там делом занимаются, участки заражения ищут, а она – такая-сякая-нехорошая! – заставляет его какой-то мурой заниматься, крысёнышей всяких из мусора доставать.

– Ну что там? Видишь его? Нащупал? – от нетерпения она подошла поближе, едва не наступив Гаспаряну на левую руку, которой он опирался о землю. Саша повернул голову и почти уперся носом в ее точеные коленки. Лаборантке, в отличие от остальных членов бригады, даже во время полевых выездов разрешалось оставаться «в гражданском», а сегодня это были футболка и довольно легкомысленная юбочка – наряд, прямо сказать, не для свалки…

– Вижу, вижу… – недовольно пробурчал он, смущенно отводя взгляд от симпатичных Ириных коленок. – Слушай, по-моему, там котенок сидит. А вылезти не может потому, что в трубе осколок бетона застрял. Наверно этот бедолага с другой стороны в дырку залез, а потом мусор осыпался и вход ему завалил. А выход, видишь, оказался с «сюрпризом»…

– Санечка, миленький, его вытащить надо, он же там погибнет! Одному богу известно, сколько он так просидел, голодный…

– Да ладно, не переживай ты так, вытащим сейчас твоего узника замка Иф. Вот только палку надо найти какую-нибудь, а то я рукой до камня этого не дотягиваюсь.

– Сейчас, Санечка, я мигом! Да чтоб на свалке и не найти нам палки! – от волнения она заговорила стихами.

Через полминуты злополучный камень был извлечен из трубы, а следом за ним освобожден и сам пленник бетонного блока. Им действительно оказался крошечный котенок. Только котенок это был необычный. Даже несмотря на его катастрофическую худобу (было ясно, что это не следствие его «помоечного» существования, а результат пребывания в бетонном плену) в его внешнем виде вызывало удивление совсем другое.

Во-первых, его мордаха. Ей-богу, с такой мордашкой он имел право, как минимум, на маленькую летающую тарелочку. Это был вылитый кошачий инопланетянин! У котенка были огромные, вытянутые к вискам, темные глазищи – именно темные! Но не из-за больших зрачков, а из-за удивительного цвета. Темно-лилового.

Большой выпуклый лоб звереныша покрывала ровная бархатная шерстка, припорошенная сейчас бетонной пылью. Аккуратные, маленькие, не по-кошачьи круглые ушки были сейчас испуганно прижаты к голове, а маленький, треугольный, скошенный ротик (язык не поворачивался назвать его пастью) кривился в беззвучном плаче. Ему бы еще шерстку иметь зеленого цвета, и тогда уж точно получился бы настоящий гуманоид с далекой планеты из созвездия Рыси – ну, а где еще, по-вашему, должны жить космические кошки?

Впрочем, для того чтобы признать его гуманоидом, даже зеленой шерстки не требовалось. Вполне хватало его невероятных лиловых глаз под выпуклым, высоким лобиком. И еще того, что лапы этого удивительного существа тоже оказались, честно говоря, не совсем кошачьи. У непонятного зверька были довольно длинные для обычного представителя отряда кошачьих пальчики, к тому же еще почти начисто лишенные шерсти. Обычных для кошек острых втягивающихся крючочков-коготков на них не имелось, и вообще они больше походили на недоразвитые обезьяньи ручки, чем на кошачьи лапы. А вот шерстка этого невероятного котенка была как раз не зеленой – инопланетной, а вполне земной, обычной расцветки, и напоминала чем-то окрас сиамской породы.

Странный котенок быстро-быстро дышал в Саниных руках, испуганно щурился на солнечный свет, и по его несчастной мордашке катились самые настоящие слезы, которые он изредка слизывал бледным языком – словно маленький мальчишка кулачком утирался. Ире, во все глаза смотревшей на это несчастное животное, вдруг почудилось, что Саша и впрямь вытащил из трубы не бездомного, безродного котенка, а настоящего маленького человечка, эдакого Маугли с помойки…

«Бедненький, сколько же ты там просидел? – подумала Ира. – А если бы мы тебя не нашли? И где же это только твоя мамаша непутевая бегает?» Сердце у нее защемило от жалости к несчастному зверьку, а котенок, словно почувствовав это, вдруг слабо шевельнулся в Сашиных руках и, растопырив «пальчики», протянул свои обезьяньи лапки к девушке – ну совсем как маленький ребенок, который просится на ручки. Чем окончательно ее и доконал.

– Давай его сюда скорее! – Она чуть не вырвала пушистый комочек из рук парня. Тельце несчастного котенка было почти невесомым. Сквозь тонкую мягкую шкурку, сквозь прутики ребер она почувствовала, как бешено колотится маленькое сердчишко.

– Саш, у нас в машине еда какая-нибудь осталась?

– Да, вроде бы пара бутербродов еще была… Если только Антоха их не слопал – ты же знаешь этого проглота!

– Так! Я пошла в машину. И ничего не смей мне сейчас говорить! – выпалила она, видя, что Саша открыл было рот, собираясь ей что-то сказать. – Не хватало еще, чтобы он помер от истощения после того, как мы его спасли.

– Ну-ну… Давай, Айболит ты наш! Иди. Мы уж здесь как-нибудь сами управимся. Нам что, наше дело маленькое – знай, лазай себе потихоньку по помойке… Смотри только, чтобы он нам в машину блох не напустил. Исчешемся ведь все потом!

– Слушай, знаешь что… – Глаза у Ирки подозрительно сузились, но взрыва не последовало, видимо, забота о несчастном котенке перевесила. – Ничего, потерпите. Он в трубе этой проклятой сколько сидел, терпел?! А вы такие большие, сильные, да можно сказать – просто боги для него! И что, блох каких-то испугались?

– Да ладно, ладно… Взъелась сразу! Бабушка Мазай и кошки! Уж прямо сказать ничего ей нельзя! – Саша, честно говоря, не ожидал от девушки такого резкого отпора. – Иди уж, спасай, корми своего инопланетянина, если только они на своей кошачьей планете Мурмяу едят бутерброды… И гляди, чтобы его соплеменники тебя на тарелке не увезли! Не догоним.

– Не беспокойся, не увезут.

– Ну, ну, давай. – Но удержаться от ехидства Саша не смог и добавил: – Слушай, если мы еще каких-нибудь инопланетян обнаружим – позовем тебя, хорошо? Как главного специалиста по пришельцам…

В ответ девушка только плечом дернула, развернулась и стала осторожно карабкаться на кучу мусора, аккуратно прижимая к себе маленькое невесомое тельце.

* * *

Рев и скрежет не прекращались. Он бежал прочь от их логова, не видя пути – подальше от этого рева. Мама, его ласковая, добрая мама погибла, уводя страшных чудовищ, источавших смрадные волны ненависти, как можно дальше от своего единственного, любимого малыша. Когда то ужасное произошло, он почувствовал это сразу – его словно накрыло черной волной. Это было очень больно и так страшно, что он даже споткнулся и тут же покатился кубарем с кучи мусора. А вслед ему все неслись эти странные звуки.

– Вот он, держи, удерет!

– Нет, ты посмотри, как улепетывает! Чувствует, паршивец!

– Ага, такой же урод, как и его мамаша! Во мутанты! Нет, ты подумай только, как расплодились! Житья не дают! Скоро и в городе уже начнут появляться.

– Не появятся, сейчас я его…

Раздался короткий шипящий звук – резкий, словно удар хлыста, и около него со звоном отлетела в строну какая-то жестянка, подброшенная с земли выстрелом, и, кувыркаясь, загромыхала по камням. А сзади все нарастал шум погони.

Он рванулся из последних сил, понимая, что спастись от ужасных преследователей, от верной своей смерти он может, только непрерывно двигаясь.

И вдруг он увидел спасительное отверстие – уж сюда-то им нипочем не залезть! Не раздумывая ни секунды, он нырнул в темноту. Некоторое время до него долетал какой-то шум. Потом опять раздались эти странные звуки.

– Куда эта тварь делась? Ты не видел?

– Да вроде бы как сюда куда-то прыгнул, урод.

Снова зашуршало, зашумело – теперь уже прямо над его головой. От ужаса он весь съежился и почти готов был уже броситься вон, но в этот момент все его убежище пришло в движение и плавно поехало куда-то вниз.

– А, черт, чуть не упал! – раздалось наверху. – Навезут дерьма всякого, а потом удивляются – откуда на помойках стаи собачьи развелись? Что это кошек бродячих столько стало? Еще бы – такое раздолье!

– Да ладно тебе бурчать. Пойдем. Если он жив остался, если не придавило его – так в другой раз непременно попадется. На следующей неделе все равно приедем сюда еще раз…

Снова зашуршало над головой, и звуки стали удаляться, пока не воцарилась тишина, нарушаемая только слабым шелестом ветра, забавляющегося с каким-то тряпьем, да карканьем ворон, деловито копошившихся в мусоре.

Он еще долго сидел в бетонном убежище, тихонько оплакивая в темноте свою погибшую маму. А когда, наконец, решился все же вылезти наружу, то оказалось, что убежище его превратилось в настоящую ловушку – выход был полностью засыпан мусором, и сколько он ни пытался разрыть его своими маленькими лапками – ничего не получалось. Вольно или невольно, но эти чудовища все же погубили его…

* * *

«Ешь, бедненький, ешь… – приговаривала про себя Ира, глядя, как удивительный котенок поглощает колбасу с бутерброда. – Жалко, что у нас ничего попить для тебя нет. Тебе бы молочка сейчас! Ну, ничего, потерпи еще часок – будет тебе и молочко, и теплое местечко. И напьешься, и отоспишься».

Странное дело, но, явно находящийся на последней стадии истощения, зверек ел довольно медленно, можно сказать, с достоинством принимая из рук маленькие кусочки, которые отщипывала от колбасы девушка. И это тоже было удивительно – ей казалось, что оголодавшее животное должно было бы глотать пищу, вовсе не жуя.

Проглотив кусочек от второго бутерброда, котенок неожиданно замер, посидел неподвижно несколько секунд, словно раздумывая, не съесть ли ему еще, а потом вдруг привалился лобастой пыльной головкой к Ириной руке и… заснул. У девушки предательски защипало в глазах и в носу, но она боялась пошевелиться, чтобы не разбудить несчастное существо.

Через полчаса со свалки явилась наконец вся остальная команда. В пыльных, измазанных комбинезонах, все увешанные герметичными контейнерами для проб. Ну, просто вылитые сталкеры – сделали свое дело и вернулись на базу после опасного рейда в Зону.

Их уже не первый раз вызывали на подобные операции. Все чаще, то в одном, то в другом месте на городских свалках (да и не только на них) удивительным и таинственным образом появлялись различные опасные отходы. И всегда получалось так, что обнаруживались они вроде бы «абсолютно случайно», и никто никогда не знал, откуда они взялись.

То просто ядовитые – какие-нибудь химикаты, кислоты или едкие растворители – в небольшой, правда, концентрации. Очень часто находили ртуть. А то и того хуже – радиоактивные изотопы. Их лаборатория была одной из немногих, умудрившихся как-то выжить в суровые постсоветские годы, стоившие жизни целым НИИ, прежде в огромном количестве существовавшим в Москве и ставших теперь в большинстве своем просто историей. Занималась их лаборатория как раз анализом подобных загрязнений и поиском источников всего этого безобразия, следов, которые могли бы привести к виновникам загрязнения, улик, чтобы наказать и призвать к ответу. Труд неблагодарный, который к тому же и оплачивался не очень достойно, но…

Но люди здесь работали по многу лет – каждый наверняка по какой-то своей, личной причине, но и все вместе по одной, общей, «идейной». Пусть это звучит по нынешним временам высокопарно, но кто-то же должен был за всем этим следить! Хотя сейчас, казалось, до таких вещей, как ядовитые отходы на помойке, никому больше нет дела…

Ира во время таких поездок работала на полевом экспресс-анализаторе с образцами, что добывали ребята. Собственно, и в лаборатории она тоже на нем работала. И еще на целой куче всякого лабораторного оборудования. В общем-то, поэтому и должность у нее называлась соответствующим образом – лаборантка. А она успевала еще и в институте учиться – не век же ей, в самом деле, в лаборантках бегать! Однако до защиты диплома ей пока было еще далеко, а ее родители…

Нет, конечно, нельзя было сказать, чтобы ее родители едва сводили концы с концами. Однако и счетов семизначных в банке у них тоже пока не имелось. Именно поэтому сидеть у них на шее девушка не хотела. Возможно, она могла бы найти для себя и более интересное в финансовом плане место, но… Почему-то именно тот самый «идейный», а не финансовый интерес в итоге всё перевесил. Какие-никакие деньги она и здесь получит. Но вот работать так, чтобы работа была не в тягость, а в радость, – это, пожалуй, поважнее будет. А работа, как ни звучит это странно, ей нравилась – наверное, именно потому, что давала уверенность, что делает она что-то очень важное, серьезное и нужное. Да и само по себе, все, связанное с химией, ей нравилось – еще со школы…

Деньги, достаток будут у нее впереди. Если захотеть, то все это обязательно будет, всего можно добиться, нужны лишь желание и настойчивость, так она рассуждала, возможно, немного наивно. Подруги, правда, хотели иметь все и обязательно сразу – и ключи от квартиры, и ключи от «Мерседеса». Но Ирочка была равнодушна к «Мерседесам», – такой уж она у мамы с папой уродилась, такой они ее воспитали.

Ребята, которым Гаспарян уже успел рассказать про удивительную находку лаборантки, наскоро скинув грязные комбинезоны, дружной толпой полезли в микроавтобус, раскачивая его при этом, словно утлую лодчонку на волнах. Впрочем, толпа – это было, пожалуй, слишком громко сказано – всего четверо ребят, включая самого Сашу Гаспаряна, – разве это толпа?

Но шуму, тем не менее, они наделали много. Ира прикрывала спящего котенка рукой и грозно сверкала глазами, глядя на толкающихся ребят, пытавшихся через голову друг друга разглядеть Ириного найденыша. В невысоком салоне микроавтобуса это получалось у них с трудом и лишь добавляло шуму и толкотни.

Однако беспокойство девушки было абсолютно напрасным – наевшийся зверек, переживший ко всему прочему сильнейший стресс, спал теперь мертвецким сном, крепко прижавшись всем своим тщедушным тельцем к руке своей спасительницы, и казалось, ничто в этом мире не способно было его в этот момент разбудить.

Обратная поездка заняла довольно много времени – выяснилось, что в этот раз пробки образовались везде, где это только было возможно. До работы они добрались под самый конец рабочего дня – времени оставалось ровным счетом только на то, чтобы выгрузить собранные пробы, полевые приборы да переодеться в обычную «цивильную» одежду.

Аккуратно извлеченный из машины котенок, до того момента умудрившийся проспать всю дорогу, наконец встрепенулся и открыл свои удивительные лиловые инопланетянские глаза. Мелькнувшая было в них тревога моментально испарилась, едва он понял, что находится все в тех же руках – руках своей спасительницы. Мгновенно упокоившись и не делая никаких попыток вырваться, а даже наоборот – устроившись на этих руках поудобнее, пришелец из иных миров, а вернее – с обычной подмосковной свалки, стал с любопытством осматриваться, пытаясь понять, куда же это привезло его доброе страшилище.

* * *

Силы покидали его. Сколько времени он провел здесь? Если бы он умел говорить и думать как человек, он бы наверно сказал, что пришел его последний час – выбраться из плена ему уже не суждено. В последней отчаянной попытке освободиться он еще раз попытался протиснуться вперед, в узкую щель между стенкой своей тюрьмы и большим камнем, загораживающим проход. Тщетно.

И тогда он снова заплакал. В этом плаче было все – горечь утраты, отчаяние и безысходность собственного положения и что-то еще – он, пожалуй, и сам толком не понимал, что это была обида, немой вопрос к тем страшным чудищам, убившим его мать, загнавшим и запершим его здесь: «За что!? Что мы сделали вам?»

Вряд ли он получил бы ответ на этот вопрос. Но вдруг его измученного сознания коснулось нечто… Нечто легкое, как дуновение прохладного ветерка на воспаленном лице. Что-то едва уловимое, но такое знакомое, доброе. Самое хорошее, что только может быть на свете!

Да! Это было ОНО. То неповторимое чувство. Именно так всегда о нем думала мама. Они научились чувствовать эмоции друг друга, даже умели обмениваться мыслями – своими простыми кошачьими. Это ведь мама мысленно крикнула ему тогда: «Беги! Беги, мой маленький, спасайся!», когда нагрянули ужасные великаны.

Как ни странно, но это новое удивительное качество подарила им та самая помойка, на которой родились они и на которой жили их предки – свалке этой шел уже не первый десяток лет, и не одно поколение кошек успело смениться на этих барханах мусора. Весь яд, вся отрава, годами свозимая сюда людьми, должна была бы рано или поздно убить их, но из поколения в поколение передавались у четвероногих жителей свалки по наследству какие-то свои особые гены, полезные качества, что-то изменялось незримо, они научились выживать в этом отравленном мире, они научились кое-чему еще… Чувствовать. Чувствовать друг друга, чувствовать себе подобных, чувствовать других.

И вот теперь это чувство подсказывало ему, что где-то рядом снова была его мама. Нет, нет! Этого не могло быть. Но все же это было так похоже! И он заплакал сильнее, понимая, что ошибается, и не желая ошибаться.

Шум снаружи снова напомнил ему о страшилищах. Но рядом был кто-то, очень похожий на его маму. Он просто разрывался от желания выбраться наружу и посмотреть – кто же там есть? Может быть, мама все-таки жива?

Страшилища копошились где-то рядом… А потом что-то зашуршало, заскребло, и в трубе появился свет. Ему было уже все равно, что ждало его снаружи. Главное, что там могла быть мама. Он тихонько пополз навстречу свету – будь что будет. А через мгновение его подхватили, вытянули наружу и подняли вверх. И совсем рядом он увидел двух страшилищ, одно из которых крепко держало его в своих лапах.

А второе, то, что было поменьше размером… От него как раз и исходило то самое – родное и доброе! И уже совсем ничего не понимая, отказываясь верить собственным глазам, он протянул к этому страшилищу свои лапки.

* * *

«Спит он! Да тихо же вы!» Эти звуки разбудили его. Он проснулся, открыл глаза и сразу все вспомнил. Вспомнил, как его освободили из плена, как ласковое страшилище накормило его, и как он очутился здесь – в этом странном месте, где пахло тревожно и непонятно, и была масса загадочных и непонятных вещей, которых он никогда раньше не видел на своей свалке.

Он лежал в коробке на мягкой, теплой подстилке, и она приятно пахла тем самым ласковым страшилищем. Рядом с коробкой стояла мисочка с молоком – ничего подобного ему доселе пробовать не приходилось.

Напившись вчера этой удивительно вкусной белой воды, он еще долго бродил по тому месту, в которое его привезли. Все страшилища куда-то исчезли, разошлись, наступила тишина, и он остался абсолютно один. Но ему было совсем не страшно – он был сыт, жизнь больше не казалась такой ужасной. Лишь тоска по маме, которая накатывала изредка, заставляла его тихонько поскуливать.

Но все же интерес и жажда исследования отвлекали от грустных мыслей, и он с энтузиазмом принялся исследовать лабораторию. Ушедшие страшилища, которые на проверку оказались вовсе не такими уж и страшными (по крайней мере, совсем не такими, как те, на свалке), оставили двери в коридор приоткрытыми, и он, обойдя по кругу всю лабораторию, вернулся к дверям и осторожно выглянул наружу.

Ничего страшного там тоже не было, и маленький исследователь, вздыбив на всякий случай шерстку на спине, отважно двинулся вперед. Отсутствие света нисколько ему не мешало – кошки и так прекрасно видят в темноте, а его удивительные лиловые глаза были гораздо острее самых острых кошачьих глаз – еще один дар, преподнесенный ему свалкой.

Но вот в какой-то момент выпитое молоко стало настойчиво проситься наружу. Он легко уловил среди запахов, витающих по коридору, единственный нужный, который безошибочно привел его в туалет. Предусмотрительные страшилища и здесь оставили дверь приоткрытой, поэтому маленький исследователь без труда попал внутрь. Довольно быстро разобравшись в нехитрых премудростях устройства туалета людей, он, немного поколебавшись, попытался забраться на край унитаза, однако удалось ему это сделать только с третьей попытки – дни, проведенные в заточении, и выпитое молоко здорово мешали.

Зато слезать потом ему было уже совсем легко. Через минуту он уже продолжал свой путь, обследовав, таким образом, за пару часов все уголки, куда только смог добраться. Теперь он мог не беспокоиться – в любой момент он найдет нужную дорогу. Закончив обследование, он вернулся в лабораторию, к коробке, которую уже считал своей, и, проходя мимо блюдечка, не удержался и полакал еще той замечательной белой воды, но все выпивать не стал – мама учила его всегда оставлять еду «прозапас». Потом он залез в коробку. Уткнувшись носом в подстилку, чтобы сильнее пахло его ласковым страшилищем, он спокойно заснул и проспал всю ночь, пока утром его не разбудили голоса людей.

* * *

Он как-то сразу стал всеобщим любимцем. Каждый, кто появлялся в лаборатории, норовил погладить забавного, чудного малыша. Он охотно играл со всеми, не делая никаких исключений. Он никогда не попадался под ноги, вызывая недовольные крики, как это часто бывает с обычными домашними кошками. Никогда не мешал и никому не надоедал. Все любили забавного зверька. Но все же безраздельно владела его сердцем только Ирочка, его спасительница – ее он просто боготворил.

Больше всего он любил тихонько сидеть около нее, внимательно наблюдая за тем, как она помещала образцы в экспресс-анализатор, центрифугу или спектрометр. В этот момент его мордочка выражала такую сосредоточенность и внимание, что можно было подумать, будто он и впрямь что-то понимает в действиях своей богини. Если он был занят процессом созерцания, то уже никакие приглашения поиграть не могли оторвать его от этого занятия.

И конечно же получилось так, что именно Ирочка первой заметила, что удивительный котенок обладает, прямо скажем, сверхъестественными способностями. А случилось это так.

В тот день Крысёныш (его с первого дня так и прозвали, и никто, включая саму Ирочку, не стал возражать против этого имени, просто никому и в голову не пришло вложить в это слово какой-то ругательный или оскорбительный смысл) вел себя очень странно. Он ходил около стендов с оборудованием, вздыбив «сиамскую» шерсть, и тихо фыркал. Когда в лаборатории появилась Ира, он радостно поспешил к ней навстречу, и его лиловые глаза светились при этом восторгом и обожанием. Но стоило ей приблизиться к стендам, как Крысёныш бросился вслед за девушкой, в одно мгновение оказался между ней и лабораторными столами и стал оттеснять ее от оборудования, всем своим видом показывая, что не намерен подпускать ее к стенду. Такого не случалось прежде. И как назло в лаборатории в этот момент никого, кроме Ирочки, не было. Она даже немного оробела, глядя в сверкающие глазенки Крысёныша, – такой грозный вид был у странного котенка.

– Крыся, ты что? Что с тобой случилось? Ты не заболел?

Она всегда разговаривала с котенком, искренне полагая, что тот понимает ее слова – пусть на каком-то своем, кошачьем уровне, но понимает. Каково же было удивление девушки, когда после ее слов Крысёныш качнул головой, словно он и впрямь понял ее! Все еще не веря своим глазам, она произнесла:

– Ты заболел?

«Нет».

– Ты голоден?

«Нет».

– Ты не хочешь, чтобы я работала?

«Да! Да!»

Котенок с таким энтузиазмом кивнул, что у Иры мгновенно пропали всякие сомнения. Выходит, что он действительно понимал ее слова, а кроме этого еще и научился по-своему отвечать! Потрясающее открытие! В первый момент девушка хотела позвать ребят, которые пару минут назад дружно сбежали в курилку, строго следуя принципу «Большая работа должна начинаться с большого перекура», но уже через секунду она решила, что лучше будет, если все пока останется в тайне.

Во-первых, ей могли просто не поверить и поднять на смех. Но даже не это главное. Ира совсем не боялась, что ребята начнут над ней смеяться – она давно привыкла, что они подтрунивают над ней по любому поводу – впрочем, совсем беззлобно, что называется любя, с первого дня ее работы в лаборатории единодушно сойдясь во мнении, что она еще несмышленая девушка-подросток, требующая их постоянной опеки, и старательно играя при ней роль ее старших всезнающих братьев. Она приняла правила этой их «игры», иногда даже специально давая повод тому или другому «взять над ней шефство».

Но сейчас она испугалась другого – необычного котенка после такого открытия непременно начнут исследовать, упекут в какой-нибудь виварий и замучают там до смерти. Сколько животных – безвестных жертв человеческой науки – нашло свою смерть на лабораторных столах! И чтобы Крысёныш стал еще одним!?

Нет, ни за что! Она ни за что не отдаст им Крысю! Пусть это будет ее маленькой тайной. Она сама все проверит. А может быть потом, когда ей самой все будет понятно… Ее мысли были прерваны вернувшимися с перекура ребятами.

– Ну, наша юная принцесса химии опять мечтает! О чем, позвольте узнать? Или, может быть, правильнее будет спросить «о ком», а? – Рослый Антон, из-за своей курчавой русой бородки похожий чем-то на былинного богатыря, хитро улыбнулся девушке. – Может, обо мне?

– Вот еще! Не дождешься! – хмыкнула в ответ «принцесса». – Посмотри-ка лучше спектрометр, Антош.

– А что у нас случилось со спектрометром? – осведомился Антон, сделав преувеличенно озабоченное лицо.

– Знала бы, не стала бы тебя просить. Просто посмотри.

Крысёныш тихонько фыркнул, вопросительно глянув на свою богиню, и отошел в сторону, видя, что та не собирается подходить к стенду.

Мысль попросить Антона посмотреть прибор родилась у Ирины внезапно. Ведь почему-то Крысёныш не хотел пускать ее к стенду. Наверное, у него были на то какие-то свои, одному ему известные причины.

Антон, аккуратно оттеснив плечом девушку, с деловым видом (эх, слабый пол, и куда только вы без нас – настоящих мужиков – годитесь!) подошел к аппарату, склонился над ним и несколько раз пощелкал выключателем. Удивительное дело, но прекрасно работавший еще вчера прибор сегодня действительно не включался. У Иры тревожно забилось сердце.

Антон обернулся к девушке:

– Ты его уже включала?

– Нет, Антошенька, я тебя ждала.

– Что, шутишь?

– Да нет, правда.

– А как же ты тогда узнала, что с ним что-то не так?

– Как узнала? Да как, как – Крыся мне сказал.

– Тьфу ты, все шуточки у тебя! – Антон глянул на котенка, который, как ни в чем не бывало, вылизывал в сторонке свою обезьянью лапку, лишь изредка косясь на них с самым беззаботным видом. – Вот его бы и попросила посмотреть, если он у тебя такой умный.

На другую реакцию она и не рассчитывала, хотя и говорила Антону практически чистую правду. Котенок вдруг перестал вылизываться и уже вполне осмысленно, задумчиво и даже как-то оценивающе поглядел на Антона, словно чего-то ждал. Но парень этого не заметил, вновь занятый стендом.

Он сдвинул спектрометр на край стола и еще раз щелкнул для проверки тумблером. Ничего. Тогда он решительно полез за прибор… И в этот момент там что-то громко бухнуло, словно кто-то выстрелил из большой хлопушки, полыхнула короткая вспышка, из-за головы Антона вылетел к потолку синеватый клуб дыма, а сам Антон, как большой манекен, качнулся назад и едва не упал на Ирочку, с трудом устояв на ногах.

Моментально погас свет, вечно горевший в их лаборатории независимо от времени суток, и противно запахло горелой изоляцией – «электричеством», как всегда говорил в подобной ситуации Ирин папа. Бранное слово, уже готовое непроизвольно сорваться с губ Антона, так и повисло у него на языке – если кто его и услышал, так только Антонов собственный нос. При Ире «братья» старались не выражаться.

Остальные ребята мигом подскочили к Антону, который потихоньку приходил в себя и с изумлением и некоторым испугом взирал на спектрометр – так, словно это был вовсе не научный прибор, а плавучая мина времен Второй мировой, долгие годы тихо пролежавшая на дне морском и вот теперь неожиданно всплывшая прямо по курсу его корабля.

– Ничего себе… – пробормотал Саша Гаспарян, выглядывая из-за Антоновой спины. – Ты чего это, Тоха? Короткое нам решил устроить?

– Да я только шнур пошевелил, а оно ка-а-ак… – Антон, оглянувшись на Ирочку, опять проглотил так и просящееся на язык словечко. Потом обвел недоуменным взглядом ребят и, потерев закопченные пальцы, добавил как-то жалобно: – Тряхонуло!

Снова оглянулся и внимательно посмотрел на Иру. Та была ошеломлена не меньше Антона.

– Так что там еще тебе наш Крысёныш сказал? – окончательно очухавшись после удара током, ядовито осведомился он.

– Да я, правда, ничего не знаю, Антоша! Честное слово… Ну да, да! – видя, что тот не верит ни единому ее слову, решила она слукавить, понимая, что дальнейшие разборки ей совсем ни к чему. – Да. Я действительно включала спектрометр. А он не включился. И тут вы все как раз вернулись.

– А что ж мне врала, что не включала, а? – проворчал Антон. – Что-то здесь не чисто…

– Ага, вы и так всегда меня за дурочку держите, опять бы стали ворчать: «Вечно все сломаешь, ничего тебе доверить нельзя…», – очень точно передразнила Ира, обведя ребят взглядом.

Несмотря на вынужденный обман, она была в самом деле расстроена, и глаза у нее заблестели от подступавших слез.

– Знаю я вас! Вам бы только посмеяться надо мной – был бы повод! – с обидой в голосе закончила она.

Это было правдой – подтрунить над лаборанткой случалось каждому. И ребята, не сговариваясь, покивали виновато в знак согласия, смущенно отводя глаза от готовой заплакать девушки… Подозрение с лаборантки было немедленно снято.

Тем временем из коридора начали доноситься недовольные голоса соседей. Видимо, электричество выбило не только в одной их лаборатории, но и на всем этаже.

– Ребята, надо бы электрика позвать, – подал голос Гаспарян. – Если там, в розетке, короткое сидит, то автомат в щитке нельзя включать. Опять выбьет, да еще и пожар может случиться. А ведь сейчас точно кто-нибудь в щиток полезет.

После этих слов энтузиазм попер из ребят с удвоенной силой:

– Это верно. Крикните-ка там соседям, чтоб ничего не включали!

– Эй, а кто-нибудь телефон электрика знает?

– Вроде 3-81. Посмотри-ка у Иваныча над столом – он, кажется, всегда у себя на календаре всякие телефоны полезные записывает.

– Ага, сейчас. Да нет у него здесь ничего! А, нет, пардон! Сейчас, секунду… Точно – 3-81!

– Слушайте, а вилку-то надо бы вытащить из розетки! А то ведь опять коротнет! Сейчас ведь все равно электричества нет – не опасно.

– Да не надо ничего трогать! Раз электрика вызываем – пусть уж он сам и смотрит.

– Нет, лучше все-таки вынуть. На всякий случай.

Все дружно ринулись вынимать злополучную вилку и звонить электрику. Появилась новая цель, и про Ирочку окончательно забыли.

А она стояла и смотрела на котенка. Тот, не обращая ни малейшего внимания на поднявшуюся суету, тихонько сидел под столом, и она была готова поклясться, что в этот момент в его глазах светилось настоящее торжество.

И радость. От того, что он спас свою богиню. «Потрясающе! – думала, глядя на его сияющую мордашку, Ира. – Он, оказывается, не только все понимает, но еще и предсказывать несчастья может! Вот это да! Теперь уж о нем точно ни в коем случае никому рассказывать нельзя». Пусть это будет только ее тайна.

* * *

Увы, но все тайное становится когда-нибудь явным. Вот и удивительные способности Крысёныша, как Ирочка ни старалась, тоже недолго оставались ее единоличным достоянием. Саша Гаспарян, который после той памятной поездки неожиданно для всех (и в первую очередь, пожалуй, для себя самого) начал оказывать девушке знаки внимания, явно выходившие за рамки простых, «братских», первым из ребят обратил внимание, что их странный найденыш каким-то удивительным образом может «общаться» с девушкой.

А вслед за ним необычное поведение котенка заметили остальные ребята. Никто из них не догадывался, конечно, что найденыш умеет предсказывать несчастья, но и того, что он может «понимать», было более чем достаточно, чтобы в лаборатории про него вновь заговорили.

Ира, которая вначале всячески отрицала наличие у Крысёныша необычных способностей, в конце концов сдалась, смирилась с тем, что ее тайна частично раскрыта, и попросила ребят только об одном – не рассказывать об этом больше никому. «Братья» торжественно пообещали молчать.

Прошло уже три месяца с тех пор, как котенок попал к ним в лабораторию. За эти месяцы Крысёныш подрос, окреп и здорово потолстел – Ира закармливала своего любимца всякой всячиной, и теперь он уже гораздо больше походил на одного из самых обычных своих собратьев – домашних барсиков и мурок, чем на космического пришельца из далеких миров. Вся его «инопланетянская» худоба исчезла, а шерсть стала пушистой и блестящей.

Впрочем, его необычные глаза, странной формы голова и лапы все равно привлекали внимание, и все люди, впервые попадавшие в лабораторию, неизменно интересовались, что за порода у этого удивительного кота и можно ли достать такого же где-нибудь в Москве.

На что Ирочка неизменно же отвечала, что котик этот – самый что ни на есть простой, сиамский, просто тяжело переболел в «раннем детстве». Обычно таких объяснений бывало вполне достаточно, и любопытные сразу же теряли к Крысёнышу интерес. А Ирочке только это и было нужно.

Проводя бо́льшую часть времени на работе, она ни разу не задумалась над тем, чтобы забрать Крысёныша из лаборатории к себе домой. Зачем? Родители Ирочки тоже работали, и квартира стояла пустой целый день. Что же ему одному там делать? Да и скучно без него будет, все привыкли к маленькому жильцу. Поэтому Крысёныш по-прежнему оставался в лаборатории, став своего рода ее общим талисманом и живым напоминанием для ее сотрудников о том, что их «полевые» выезды – дело отнюдь не бесполезное, а наоборот очень даже серьезное и нужное.

Повзрослев, кот по-прежнему выделял среди остальных Ирочку и даже по-своему ревновал ее к остальным. А в первую очередь – к Саше Гаспаряну, который все чаще – по поводу и без повода – оказывался рядом с ней. Стоило ему, как бы невзначай, подойти к девушке и присесть с ней рядом, чтобы поболтать, как Крысёныш, до того момента мирно сидевший поодаль и наблюдавший за работой Ирины, тут же начинал ходить вокруг них кругами, распушив усы, воинственно подергивая при этом хвостом и тихонько пофыркивая, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень раздражения и недовольства.

Понятное дело, подобные демонстрации носили относительно мирный характер, однако все равно сильно действовали на нервы Гаспаряну. И как-то раз он прямо так Ирочке об этом и сказал.

«Знаешь, Саша, – ответила ему на это тогда Ира, – и у тебя, и у меня, да у всех нас есть в этом мире кто-то еще. Те, кто нас любит, ждет, заботится. А у него нет никого. И что с того, что это всего лишь кот, а не человек? Наверно, я для него единственное живое существо, которое он любит. Мы же с тобой вместе тогда его спасли, и мы за него в ответе, неужели нужно еще что-то говорить, объяснять?»

Возможно, Ира слишком много читала в детстве Экзюпери, но мысль ее Саша тогда понял.

Больше он с ней об этом не говорил, примирившись с ревностью Крысёныша. И странное дело, после этого разговора кот тоже постепенно стал проявлять меньше беспокойства при его приближении к девушке, словно бы почувствовав, что парень понял наконец суть их странных «взаимоотношений».

Возможно, так все и продолжалось бы дальше – неизвестно еще сколько времени. Но Ирочка, к немалому своему удивлению, вдруг заметила, что ей и самой все больше стало нравиться Сашино внимание.

Они теперь стали встречаться с Сашей не только на работе, и вот однажды во время одной из таких встреч случилось наконец то, что и случается обычно между молодыми людьми, испытывающими друг к другу усиливающийся интерес, – Саша признался Ирочке в своих чувствах, смутив ее своим признанием и одновременно обрадовав.

Он с замиранием сердца ждал Ириного ответа… И услышал именно то, что и мечтают услышать в подобной ситуации все влюбленные. Так уж получилось, что любовь, захватившая сейчас их сердца, оказалась первым настоящим, серьезным чувством для обоих. Такое сложно укрыть и от простых глаз, а уж от глаз кота-«экстрасенса» – тем более.

Крысёныш, благодаря своим удивительным способностям, оказался первым, кто узнал об этой новости. Он почувствовал это сразу, как только Ирочка и Саша появились на следующий день в лаборатории, он увидел эти сияющие нити, что протянулись теперь от его богини к тому страшилищу, что вытащило его некогда из трубы.

Своим странным сознанием он все же понимал, что вовсе не ему он обязан спасением – Она, и только одна Она была тогда его истинной спасительницей! Поэтому вид этих сияющих нитей, связавших их, все то тепло, нежность, внутренний восторг, что изливались сейчас не на него, были для него невыносимы.

Какие чувства охватили в тот момент его маленькое сердечко? Понимал ли он, что не может иметь на нее таких же прав, как то страшилище, что постоянно теперь находилось с нею рядом? Вряд ли… Все его сознание, таким удивительным образом зародившееся не в человеческом теле, а в теле животного, пребывало больше в сфере эмоциональной, а не логической.

Так что теперь его несчастное сердце разрывалось от горя. Он готов был наброситься на ненавистного соперника – даже несмотря на то, что был для этого слишком мал. Он, наверно, и сделал бы это, если бы только не чувствовал, что очень огорчит этим свою богиню…

Ну что еще оставалось ему делать!? В полном разброде чувств, оглушенный и убитый горем, он ушел тихонько в свою коробку, и никакие уговоры не могли его оттуда вызвать.

– Крыся, ты заболел? Ну-ка выходи, что это ты с утра пораньше в коробку залег?

Молчание.

– Крыся, может, ты есть хочешь?

Молчание.

Он отвернулся к стенке коробки, положил, как собака, свою лобастую голову на передние лапы и тоскливо вздохнул.

– Да что с тобой сегодня происходит!!? Крыся?.. – Она легонько почесала спинку кота, именно так, как он больше всего любил. Он повернул к девушке свою мордаху, и в его печальных лиловых глазах она неожиданно прочитала все его горе. Ну, кто ж мог предположить, что котенок, пусть даже и такой необычный, может питать к хозяйке чувства большие, нежели простая благодарность! Это было удивительно, странно и совершенно неожиданно.

– Вот дурашка, – прошептала девушка, осторожно вынимая кота из коробки, – что это ты там себе надумал, а? Ну-ка перестань сейчас же, слышишь? Вот ерунда какая… Я всегда буду с тобой, глупыш ты этакий, понял?

Конечно, это было для него слабым утешением. Но, как это часто бывает, разбитому сердцу не хватает подчас самой малости, оно готово поверить в любую, самую невероятную вещь, если эта вера хоть немного спасет от боли… Крысёныш опять вздохнул так, что у девушки сжалось сердце, а потом осторожно лизнул ее руку. «Да, моя богиня, я все понимаю, – словно говорил он. – Только очень больно мне, почти как тогда… Но ты не волнуйся, я справлюсь».

* * *

Почти месяц после этого случая жизнь в лаборатории шла размеренным, однажды заведенным порядком. Выезды, полевые, лаборатория. Выезды, полевые, лаборатория… Отчеты… Проверки. Снова отчеты. И опять все сначала.

А потом все и случилось.

Ирочка восприняла повышенную нервозность кота в тот день, как обычную его реакцию – ему так до конца и не удалось справиться с переполнявшими его чувствами, и поэтому в присутствии Саши он иногда продолжал вести себя беспокойно.

Ах, если бы только она могла в тот момент заглянуть чуть дальше, чем позволяли глаза, – туда, куда смотрят не глазами, а сердцем, душой! Если бы только удалось ей увидеть то, что видел он!

Увы, сейчас ее сердце было обращено только к Саше, а Крысёныш для нее превратился из таинственного и… несчастного инопланетянина, с которым ей так неожиданно удалось наладить связь, в самого обычного, земного кота – любимого, забавного, немного странного – но все же кота. Эх, Экзюпери, Экзюпери…

* * *

Кто ответит на вопрос, почему ссорятся влюбленные? Отчего это происходит иногда между двумя людьми, каждый из которых сказал однажды самому себе, поклялся в душе и вслух, что никогда (слышите вы – никогда-никогда!) не посмеет обидеть любимого человека?

Что это – просто неизбежный процесс «притирания» двух характеров? Не зря же, в самом деле, родилось в народе известное присловье: «Милые бранятся – только тешатся». И вовсе не исключено, что в первоначальном варианте этой народной мудрости последнее слово звучало несколько иначе – «тешутся». Что должно означать – обтесываются, притираются друг к другу. Пожалуй, только самим влюбленным это доподлинно и известно.

Для Ирочки это была первая ссора с любимым человеком, и в тот момент ей показалось, что весь мир вокруг нее рухнул! Она даже не смогла бы точно сказать, что именно так в тот момент ее обидело – какие-то Сашины слова, его тон или что-то еще. Только ей просто вдруг показалось, что все кончилось, что больше уже ничего у них не будет. Вероятно, где-то в глубине души она была весьма романтической особой – вроде тех барышень из XIX века, что запросто могли упасть в обморок от неосторожного слова.

Нет, но что же он ей все-таки тогда сказал? Или он просто посмотрел на нее не так? Да разве это волновало ее раньше? Волновало? Или нет?

Как бы оно там ни было, но сейчас, пожалуй, это не имело значения. Немногие смогут точно вспомнить причины этих мгновенных, похожих на летнюю грозу ссор, почему-то случавшихся в самом начале отношений – так нежданно, словно сами собой. Но сколько радости приносит потом примирение…

Но Ирочка этого еще не знала. В тот момент она не желала никого видеть – ни ребят, ни Крысёныша… А в первую очередь Сашу. Она вскочила и, не глядя ни на кого, бросилась вон из лаборатории. Хлопнула тяжелая дверь, по коридору дробно простучали каблучки. «Братья», пропустившие самый момент мгновенной ссоры, лишь недоуменно переглянулись и посмотрели на Гаспаряна. В ответ тот неопределенно шевельнул черными бровями и, пожав плечами, с безразличным видом отвернулся к окну. «Ну и что вы от меня хотите? Я-то тут при чем?» – всем своим видом словно пытался показать он. На какое-то мгновение в лаборатории повисла неприятная, давящая тишина.

И вдруг в этой тишине раздался какой-то странный звук – ребята в первый момент даже не поняли, что это, настолько необычным он был. И только оглянувшись, они поняли, в чем дело. Крысёныш. Никем поначалу не замеченный, он вышел вдруг на середину лаборатории и пылающим лиловым взором жег теперь спину обидчика своей богини. Потом еще раз издал этот странный, похожий на стон, звук, и стрелой метнулся к двери.

Никто толком так и не понял, что произошло. Только тяжеленная дверь легко, словно картонная, распахнулась перед котом, просто отлетела в сторону – кажется, он даже ее не коснулся! Лишь мелькнула в проеме его спина. Дверь закрылась с громким хлопком, и этот звук привел всех в чувство.

Первым, как это ни странно, отреагировал на случившееся сам Саша, до того момента упорно продолжавший строить из себя беззаботного и независимого созерцателя «заоконной» жизни. Так же неожиданно, как и Крысёныш, он вдруг вскочил и рванул в коридор, ну а после этого следом за ним бросились уже и все остальные ребята – так ничего, правда, и не понявшие.

* * *

Это случилось! Он знал, он чувствовал, что это однажды произойдет! Еще задолго до ее прихода он стал ощущать какое-то странное беспокойство. Это было необъяснимо, но ему и не требовалось никаких объяснений! Он точно знал, что ЭТО уже близко.

Просто в какой-то момент образ его любимой, милой, доброй богини, постоянно сопровождавший его, вдруг подернулся круговертью ярких, злых искр, а потом на него и вовсе надвинулось что-то темное и страшное – угловатое, большое и опасное. Он не понимал, что это такое, но на сердце у него стало совсем холодно и очень больно. Совсем как тогда, когда погибла его мама…

Дверь распахнулась, и в лабораторию ввалились страшилища, и каждое из них норовило потрепать его по голове, почесать за ухом – словом, выразить ему свое расположение. Он увертывался, как мог, изнывая от неопределенности. Или от неизбежности? Вот наконец появилась и она в компании со своим ненавистным спутником.

Крысёныш был безумно рад ее приходу, готов был простить ей то, что ЭТОТ опять крутился рядом с ней… Но глазам своим кот не поверил – то, что он видел перед ее приходом, теперь стало совсем отчетливым и ярким. Вокруг его любимицы, его богини, словно рой злых ос, крутился хоровод странных холодных искр! И неотступно двигалась следом за ней та самая угловатая тень, все норовя наплыть своим корявым темным боком, и была она теперь еще страшней.

Но только не для него. Он попытался отогнать этих злых ос и напугать тень. С самым решительным и угрожающим видом вздыбил он шерсть на спине и бесстрашно двинулся вперед – на защиту богини.

– Крыся, ты что это, опять взялся за старое? – Она весело и беззаботно засмеялась, увидев распушившего шерсть котенка. – Ну-ка, не смей пугать Сашу!

Да он и не думал его пугать, ему и дела до него сейчас не было – объявились враги пострашнее!

– Ты слышишь меня, Крысёныш? – перестав смеяться, повысила она голос, видя, что кот не реагирует на ее слова. – Что это опять на тебя нашло?

– Ир, да оставь ты этого несчастного мутанта в покое, я привык уже. Ну, нравится ему, так пусть пугает себе на здоровье. Не хватало мне еще котов каких-то бояться!

Может, именно в тот момент и родилась эта их первая ссора? Кто знает…

* * *

Не в силах дождаться тихоходный старый лифт, Ирочка бросилась вниз по гулкой пустой лестнице и выбежала через проходную на улицу. Больше всего ей хотелось сейчас убежать куда-нибудь далеко-далеко. И чтобы рядом никого не было.

Далеко-далеко. Для нее сейчас хватило бы, наверно, и соседней улицы. И она побежала через дорогу на противоположную сторону, по привычке глянув направо-налево – на пешеходном светофоре перехода ярко горел зеленый человечек, и несколько одиноких пешеходов-пенсионеров с их вечными продуктовыми сумками торопливо пересекали проезжую часть. Не очень широкая в этом месте, улица в тот день была на удивление полна машин – у светофора даже образовалась маленькая пробка.

Крысёныш, до этого момента ни разу не покидавший лаборатории, очутившись на улице буквально через полминуты после девушки, в первый момент замер. Нет, нет, он не испугался – просто улица оглушила его, и он потерял Иру в этом шумном пестроцветном пространстве. Но только на одно мгновение. В следующий миг он увидел ее и, не раздумывая ни секунды, бросился через улицу следом – остановить, попытаться на своем языке все ей объяснить, отогнать от нее ту страшную тень…

И почти сразу он понял, что не успевает. Страшная тень была быстрее – набирая густой, темный цвет и мрачную, угрюмую силу, она стремительно надвигалась на силуэт девушки откуда-то слева.

И тогда он закричал. Он просто пытался сейчас хоть как-то ей помочь, спасти ее – так, как не смог когда-то, гонимый прочь всесильным страхом, спасти от гибели свою мать.

Вся улица оглянулась на этот его крик. И Ира оглянулась – всего-то на какую-то одну секунду остановившись. Но оказалось, что именно этой одной секунды и было достаточно. Да, именно одна-единственная секунда подчас все решает, только потом и приходит это понимание.

Решивший схитрить водитель «девятки», для себя самого рассчитавший все очень правильно и оказавшийся практически под зеленый свет у самого светофора – так, чтобы из самого крайнего правого ряда, с ходу, первым, до основной массы машин уйти вперед, должен был неминуемо поймать перебегавшую дорогу Иру на капот своей машины. Девушку, из-за сгрудившихся на светофоре машин, он просто не видел.

Но крик Крысёныша все изменил. Ира остановилась, так и не сделав этот последний свой роковой шаг, а лихач, углядев в сантиметре от своего зеркала ее локоть, запоздало ударил по тормозам и до противной дрожи во всем теле, до тошноты испугался, мгновенно осознав, что должно было бы произойти, сделай все же она этот шаг, и испытывая от этого осознания самый настоящий шок – кровь вдруг бросилась ему в голову так, что зашумело в ушах, и болезненными толчками ударила в поясницу. «Девятка» замерла в пятнадцати метрах за переходом.

Саша Гаспарян, выбежавший на улицу из проходной следом за Крысёнышем, увидел все это сразу и все сразу понял – для него мир в этот миг превратился в огромную фотографию.

Ира лишь боковым зрением заметила темный силуэт, промелькнувший около нее; в тот момент она даже не поняла, какой опасности она подвергалась, и от чего спас ее своим криком безродный найденыш, замерший сейчас позади нее на дороге.

А то, что она увидела в следующий момент, заставило болезненно сжаться сердце. Какая-то темная, блестящая, приземистая машина, выполнявшая похожий маневр на той стороне дороги, где стоял Крысёныш, бесшумно, как смерть, выскочила на пешеходный переход, легко поддела своим низким спойлером кота и отбросила его пушистое тельце в сторону. Водитель, почувствовав удар, притормозил, видимо соображая, стоит ему останавливаться и проверять, какой вред нанесла его драгоценной машине дурацкая кошка, неизвестно что делавшая на проезжей части.

Ира, позабыв обо всем, бросилась назад. Остальные машины стояли, все еще не решаясь тронуться, хотя для них уже зажегся зеленый свет – все слышали крик Крысёныша, и многие видели, что произошло на дороге, хотя мало кто понял, что это было. Несколько особо нетерпеливых водителей из задних рядов, не видя причин заминки, решили похвалиться своими клаксонами – но на них никто не обращал внимания.

Смазаные, размытые лица – пешеходов на улице и водителей с пассажирами за стеклами машин – медленно плыли перед девушкой. И почему-то по кругу. Вокруг нее раздавались чьи-то голоса – гулкие, как в подземелье, и тягучие, словно кто-то пустил магнитофонную пленку с замедленной скоростью.

Как во сне она смотрела на ребят, высыпавших из проходной. Они застали лишь последние мгновения этой трагедии, но, сразу все сообразив, с ходу бросились наперерез затормозившей черной смерти. Звук вокруг Иры ломался, вибрировал, и она все не могла никак разобрать слов, а слышала один только невнятный гул.

Она все еще никак не могла понять – откуда здесь взялся Крысёныш? Почему?! В голове у нее билось одно: «Боже, его сбили! Он погиб! Ну почему, почему!!?»

Ребята выволокли из машины водителя – крепкого, бритоголового, молодого парня. Он пыхтел, дергался и вырывался. Наконец ему это удалось, и он заорал, сходу распаляя самого себя:

– Да вы что, мать вашу! Совсем, что ли, оборзели, нах..? Вы че – из-за шкуры этой, драной? Подумаешь, кошка какая-то! Мало ли их под колесами шныряет? Блин, небось, бампер треснул! Ну, чего вы пялитесь, уроды? Да я сейчас…

Он обвел ребят злобным взглядом, наверное, уже выбирая для себя самого серьезного соперника.

– Ты, ты… – Саша не смог подобрать слов, подскочил к водителю и ударил его по лицу.

Он ударил слабо и неумело – удар его больше походил на пощечину. Драться до этого ему практически не приходилось. Но не ожидавший такого от худого нескладного парня водитель только отшатнулся и удивленно заморгал в ответ.

В иной ситуации подобная выходка могла бы обернуться для Саши как минимум подбитым глазом или сломанным носом. Но водитель медлил, потому что рядом с этим нелепым пареньком стояли плечом к плечу те, кто только что вытащил его из машины, и, в отличие от него, были это ребята отнюдь не худосочные. И в их глазах он прочел такую угрозу и решимость, что вся его удаль моментально испарилась. Даже его тупых мозгов хватило на то, чтобы понять, что произошло что-то необычное, и что вообще ему крупно сейчас повезет, если он без дальнейших приключений уберется отсюда.

А Ира упала на колени около неподвижного Крысёныша. Ей не было никакого дела до того, что происходило сейчас на тротуаре в пятнадцати шагах от нее, – так страшно было прикоснуться к маленькому неподвижному телу! Почему-то ей казалось, что Крысёныш обязательно должен быть холодным и твердым, как лед. Она наклонилась над ним, боясь протянуть руку, и увидела маленькую, ярко-красную лужицу, растекшуюся на сером асфальте прямо около головы котенка. Шагреневый носик-кнопка его странно заострился, глаза были закрыты, а на переносице, в самом уголке зажмуренного глаза, застыла слезинка, очень похожая на маленькую сверкающую каплю росы.

– Как же так… Ты что это… натворил… Я же сказала тебе, что буду с тобой, а ты… – Она даже толком не понимала, что именно сейчас говорит, ей просто нужно было говорить хотя бы что-то, иначе будет еще страшней.

Потом пушистая сиамская шубка Крысёныша вдруг стала расплываться у нее перед глазами, и что-то теплое щекотно скользнуло по щекам и закапало ей на руки. Она машинально провела ладонью по глазам, не замечая, что вместе со слезами размазывает тушь.

А Крысёныш вдруг слабо шевельнул своими обезьяньими лапками и открыл удивительные лиловые глаза. И в них почти не было боли – она плескалась где-то глубоко на дне, заслоненная безумной радостью – его богиня была жива, и она снова рядом!

Ира смотрела на него и не могла поверить в происходящее. Сзади послышался шум, топот, и прямо над ее ухом раздалось чье-то дыхание. Она оглянулась и увидела, что все ребята столпились за ее спиной, бросив перепуганного водителя, и ее Саша был сейчас тоже здесь – почти рядом, напротив она увидела его глаза.

Девушка, преодолев оцепенение и страх, осторожно взяла Крысёныша на руки. Он слабо шевельнулся и лишь вздрогнул, когда она стала поднимать его – все же что-то было сломано в его маленьком тельце. Но главное – он был жив. В тот момент ей вдруг показалось, что это был снова он – тот маленький найденыш-инопланетянин, которого они спасли с Сашей когда-то на городской свалке.

Только теперь он вернул ей свой долг.

– Эй, ты… урод! Давай, вали отсюда быстро. И запомни – это твое счастье, что он жив остался… – Антон сплюнул на асфальт в сторону водителя и так выразительно на него посмотрел, что у того не осталось больше никаких сомнений, что ему действительно повезло. По крайней мере в этот раз… Еще одного приглашения он ждать не стал – через пятнадцать секунд его приземистую машину уже не было видно.

* * *

Через полгода Ира выходила замуж за Сашу Гаспаряна. Никто из гостей даже не спросил молодых о том, что это за странная коробка простояла весь праздничный вечер рядом с ними под столом, справедливо полагая, что это был чей-то свадебный подарок. Да это и к лучшему – к чему излишнее любопытство? Из всех гостей, пожалуй, одни только «братья» и ведали, кто именно лежал в этой коробке.

Говорят, что у кошек девять жизней. У него их теперь оставалось восемь. Что ж! Вполне достаточно, чтобы снова спасти богиню…