Читать книгу Бред - Святослав Сергеевич Иванов - Страница 3
ОглавлениеГлава II.
Ответвление
Бродский тоже знал, что 0 – это половинка разрезанной ножницами 8-ки, то есть, ежели изъясняться грубо и наивно – дуэт двух ничтожеств порождает бесконечность…
Поток ахинеи тщетен, ибо, небось, каждый сопоставил указанный союз в качестве шаблонного взаимоотношения двух человечков. В действительности парочки, истребляя взаимовремя, не осознают, что разыгрывают фарс и поклоняются неизвестному зрителю, между прочим, скупому на аплодисменты.
Да, повествование вряд ли сравнимо с магистралью, но расхождение идей крепким крюкопожатием воссоединится, будто вены в организме, будто тени ночью, будто звёзды на глубине души…
Я жил не зря, хотя считал почти всегда, что бедно и напрасно. Пускай натканная моими веточными руками красота и не прославила народам высшие блага в лице воли, истинной любви и печали (если что, моцартовскую светлую грусть в виду имею), зато… Зато что? Кстати, я горжусь без гордыни своим кофием, он чудный. А, зато я богат самою жизнью, вот!
Смысл, смею предположить, есть не исключительно лишь в красоте, а в её сочетании с антонимом: без борьбы, без рисков, в однообразии нет интереса, нет цели, пусто сожержание событий.
Хрупкая натура меня раскрошилась от жестокости гнуснейших персонажей мироздания, поэтому опыляю себя в музыку, поэзию и прозу. Не мешаю чему-то материальному, – по крайней мере, стараюсь не мешать.
Откровения опасны, ибо годятся предметом для возмездия. Нет, перегнул – мне эта система всяких атак несколько чужда; отчего бы мне не стать, скажем так, нападающим? Нападать да и вовсе на что-либо падать или давать – значит нарушать спокойствие. Знается мне, что спокойствие важнее всего, во всяком случаее, в нашем мире. Спокойствие важнее даже смысла.
Ознакомлю вас с краткой биографией, конечно же, моей: благодаря этой Вселенной я вочеловечился в кроткую по внешности, но изобильную по внутренним способностям особь. Раньше я существовал в иных оболочках, будучи всем бесчисленным количеством возможностей, масштабов, форм.
После такого отступления вы ещё сомневаетесь в моём стиле словесного кудесничества? Цепи обрублены – летите, вольные звенья! Замыкание покалывало, честно говоря, хотя не без приятного послевкусия.
После дождя кустики осеребрились, а жидкая пустыня выглядела разрушенным ювелирным магазином, так как всюду лежали кольца. Монотонные точки капали нудно, нудно было жить и капитану пиратской ладьи. Портрет капитана пугал: чёрная шерсть на подбородке перетекала бакенбардами в того же оттенка неряшливую рощу на макушке; глаз, что слева, обтянут повязкой, но не ради удобного спуска в трюм и подъёма обратно на палубу, а ради служения шторой для выпавшего глаза. Была оказия ворваться в престижный бордель, где капитанские глаза дикостью настолько быстро разбежались от множества соблазнительных мест для имений, что по итогу удалось спасти только одно око.
Вскоре капитан забросил проникновения в как бы хранительниц семейного очага, прильнув к секретной для масс дружбы с представителями надёжнейшего пола. Подчинённые, простите за каламбур, подчинялись бородатому, передёргивая штурвал за него, стоит признать, весьма уверенно и умело. Кто-то из молодых оказывался намного слабее начальника и давал заднюю, но всё равно каждый из пиратов мог взять инициативу в свои руки, чтобы судно не упало.
Взирая на скольжение корабля меж двух айсбергов в морозном океане, я вспомнил декольте самых эстетских канонов. Любо думать, каково бы жилось человеку, избавившемуся от творческого начала? Подразумеваю природную деталь, приносящую боль неваляшке-арестанту, вернее, валяшке у парашки.
Вне влечения разве чувствовалось бы иное развлечение? Не понимаю, зачем семена нужно растить именно внутри чего-то. Уж таков закон жизни, вероятно. Кстати, вера необъятна, как и глупость; совпадение, конечно же, ненамеренное, ну что вы!
От скуки я разложил пакетики тростникового (не от слова трость) сахара пирамидкой, а смердящий капитан от скуки думал о смерти:
– С кем это я говорю безмолвно, нормально ли сье? – голос в голове искал ответов тленно. – Куда, зачем веду пути? И граблю склады, да не складывается счастие моё. Может, его-то вовсе нет? Или оно, вторя комете, пролетает рядом с нами, чуть показываясь взору, и уходит в никуда Искал я счастие вульгара в сладострастиях, да тратил попросту энергию и время: я расточал части себя под гнётом эйфории мимолётной. Как бесполезен я, друзья. О, друзья, были бы вы у меня, иль я у вас – со мною только сигара, и это горькая правда. Ем пурпур заката последним глазом и хочу уйти в вечное спасение. Неважно, что ничего не добился в веренице лет, зим, вёсен и осеней, всё – прах, всё бестолково; от разочарования слегка и помогают злодеяния: так забываю никчёмность собственную, питаясь чужой. Власть пьянит, и я упьюсь до смерти! Бойтесь, слуги социального механизма, крупинки общества! Вы обречены! Как и я… – опосля провожания мерцающего шара, пират выбросил на сушу окурок и лёг спать не на замкнутом балконе, а в каюте.
Мрак обнял окрестность щедро: спало поле, почти спало море, спала брошь, дающая нектар и красоту, спали все. Наверное все, кроме меня и солнца. Другие звёзды мертвы в настоящий, нет, не стоящий, а текущий момент, причём текущий спиралью, завитком, волютой – о, сколько слов мне известно! Да-да, сейчас сияют мёртвые звёзды, но их запоздалый след нам ярок и кажется нынешним – и чем же ностальгия не звезда? Мишура всё это.
Декорация чуть ближе в физической парадигме – коробки. Должен думать, меня превратили или в кота, или в бомжа, ведь я всюду завален коробками. Куда всё проще, если проститься с ирониями – я разгружаю поставку на работе. Милы мне тяготы судьбы, я везучий неудачник. Раскрывать не соизволю. Смотрите, что способен я исполнить:
888
742
000
– Эдакий вздор! – помыслится на первый взгляд вам. Вам. Нет, "вам" с маленькой буквы – мы не знакомы, вдруг вы… Впрочем, неважно. Важно то, что я нарисовал цифрами, точнее написал цифрами морской пейзаж:
8 – бесконечность, она же даль;
7 – утёс;
4 – корабль с парусом;
2 – рядом плывущий лебедь;
0 – каменный берег.
Пересмотрите мою картину. Видите, чувствуете? Соглашусь, сложно понимать без контекста новое искусство, либо же "искусство", но я удосужился применить аналогии символов с объектами. Например буква "ч" не походит на перевёрнутый стул? Будто минималистичный эскиз, не так ли? Список всех мною открытых сопоставлений держите:
Т – весы, антенна;
Н – мост, кровать;
Мерещится голод белково-жирово-углеводный, смешанный с жаждой чаевой, но отчаиваться запрещаю, поскольку не брошу затею начатого:
П – дом, ворота, арка, стол, урна;
С – полумесяц, радуга;
З – женское что-то;
Ф – при дамах выражаться не стану (верьте, что это анфас совы, а не член с яичками);
Л прописная – линия диаграммы;
Й – облако над хребтом гор;
Г – ступенька;
Ё – чудик с грустным лицом;
А – Эйфелева башня;
Р, Ь – округлый тупик дороги, нота;
(о) – бочка, открытый рот;
И – толстая молния;
Ш – канделябр, неправильная вилка;
Ж – снежинка, бабочка;
К – ажур в наличнике;
Устали читать? А я устал писать. Но кроме того:
М – фрагмент короны, ногопожатие двух углов;
е – рыбка;
8 – вы вспомнили про матрёшку и бесконечность;
+ – столб и его отражение в зеркале воды;
7 – помимо утёса можно увидеть нос металлического корабля;
5 – крюк, утка;
0 – каннелюр, яйцо, камень опять же;
U – рогатка, камертон;
V – ласточка, овраг;
D – лук с тетивой;
S – неполноценный скрипичный ключ.
Во, готово. Как и готова другая история. Это ложь, но вы-то думаете, что она реально готова, что я не притворствую.
Белый-белый свет вслед за пригласившей его зарёй запел, теребя уши всей планете. Ах, как прекрасен белый свет, точно вытащенный из моей любимой птицы – лебедя.
Сам лебедь, что лишён одного пёрышка, проснулся возле причалившего корабля. Птице снились кошмары, сплетённые с тоской об его погибшей избраннице – на одном вечернем рандеву они плавали вблизи горы: возлюбленная читала стихотворения небу, торжествовали любовь, блаженство и медленная нега; но конец счастью настал ужасно, нежданно – пала часть камней, придавивших насмерть лебедиху. Самец, к своему несчастью, остался жив, и ныне он весь ни жив ни мёртв.
В данный момент вдовец читает немо сочинение в рифмах "У моря ночью" Бальмонта, скорее, воздвигая элегию как молитву.
Вдруг полусонный пират встаёт, идёт по палубе и стреляет в белое очарование взглядом – печальный лебедь просто идёт по песку, а чувствуется, что излучает благо, мягкость и непорочность.
– Что за ангел! – воскликнул мигом избавленный от горя капитан.
– Сказать любую пакость или воспеть мадригал аж к самой Вселенной – один прок, ведь ты меня не поймёшь, человек. – промямлил вздыхающий лебедь.
– Я тебя слышу! Расскажи о себе, друг! Милый мой, позволь подойти к тебе! – почему-то ответил пират, спускаясь в спешке к пляжу.
Безразличием несчастный принял объятия разбойника, а я смекнул на завершение главы.
Улыбнитесь дугою набережной, ведь читать проще, чем строить, хотя трогать глазами книгу тоже надо уметь. У метких умов сие получается.
Цыц! Не шуметь. Я с вами говорю тихо. Жаль, что со мной общаются и Куприн, и Набоков, и Брюсов, но лишь монологом. Небо советовало мне не путать мечту с занозой: интеллект шебуршит ошибками. Чистите при наличии разум перпендикулярствованием в зенит небосвода, – добро легче, поэтому выше всего плохого. (Ну и слог у меня.)
Меняется ли мир, что сложен? Пропитан ложью, выжать некуда.
Выходит, кстати, я посягаю на покой пустоты венчанием философского тра-та-та с абсурдной многолинейностью, плюсом шлейфую сей брак авторскими комментариями, – сам себе удивляюсь.
