Читать книгу Омега - Святослав Сергеевич Иванов - Страница 5
Нэя
ОглавлениеЗанавеска лежала на стене, засыпая от поглаживаний ласкового Рахманинова, что неуверенно подумывал пробраться на заснеженную улицу, но его не пропускало закрытое окно, которое пряталось за подобием ватмана. Рама окна тоже когда-то испачкалась белым цветом, как и подоконник, где ютилась нескромная лампа рыночного фасона; она жадно делилась с воздухом тихими, но уютными лучиками тепла, гнавшимися за обработанным янтарём. Была полночь. На широкой кровати подоконного окраса сосредоточенно лежала Нэя, немного поглядывая то на шкаф неоригинального тона, то на узорные клетки потолка того же имиджа. Какая-то слабая фантазия у интерьера. Радиатору с дверью стало совестно. Одни только стены могли похвастаться, но были серыми, поэтому молчали. Вдобавок им мешала гармония, явившаяся сюда из XX века. Рахманинова по обыкновению своему Нэя не слушала, но мечтала под него, едва преодолевая сонные порывы, ибо те выключают жизнь. Увешанные мечтой осязаемости теряют блеск, в отличие от ностальгии: ностальгия безнадежно лоснится, хоть и сравнима с прикосновением к зацветшему обломку камня, что и целым с присущей ему гладкостью был не нужен. Нэя была юной, стройной и даже привлекательной, а любовь и иные мечты всегда оказывались где-то, но не рядом с ней. Облизав свои гранатовые губы, она попрощалась с фортепьянной музыкой и неосознанно сомкнула веки влажных глаз.
Проснуться удалось лишь героически очутившись в комнате, наряженной в бело-синий кафель. После горячего освежения Нэя пошла по светлому линолеуму, что маскировался деревом; сквозь окно на кухню лезло мрачноватое утро со своими застывшими пучками веток, тщетно мешавшими пролезть дальней россыпи золотых и тускло-зелёных пылинок супротивного дома, над которым беззаботно свисало лавандовое небо. Оно очаровывало Нэю своим диссонансом с ноябрьским настроением природы. Чёрный чай украсил пустую квартиру и подсказал своим иссушением, что пришёл час одеваний в облегающую зефирную водолазку, безотрадно-тёмные брюки и иные вещи, требуемые работой. При выходе Нэя тяжело вздохнула, как бы желая выбросить внутреннюю усталость, но та была столь велика, что не поддалась такой незначительности.
К вялому подъезду подъехало зеленоглазое такси, откуда звучала какая-то песня в исполнении Михаила Боярского. В мягком пути мелькали однообразные чугунные заборы, вязкие автобусные остановки, нагромождения бетонных панелей, нарицаемые жилыми домами, откуда спешили люди, такие разные, но такие одинаковые. Нэя порой то унывала, то обретала подъём, энергию, но в машине она почему-то не испытывала ничего.
В холле клиники, где Нэя трудилась администратором, гудели, кажется, трубы отопления, единственно прерывая тишину. Спокойное рабочее утро протекало медленно, вточь блаженная музыка Брамса, которая лилась в левое ухо молодой девушки, окружённой, вернее, оквадраченной циановыми ограничителями пространства. Стол, потолок и даже шаровидные лампы опять антонимировали темноте. Вдохновение не приходило. Посмотревшись в то, что сводится в фацет, Нэя заметила красивое лицо, исполненное тленья: тоненькие брови, напоминавшие пшеничный колосок, отделяли голубые пуговки глаз от большого лба, начинавшего ровное чёрное каре длины, достигавшей острого подбородка, – с такой внешностью всякая особа просто обязана сиять, но только не Нэя: её душа чахла, чахла из-за постоянной грусти и томного одиночества; иные обстоятельства её не переменяли, будь это глупые подружки, (а умные – тем более), кто-то из новых ухажёров либо мимолётные коллеги, способные исключительно на глупые формальности. Буквально через два мгновения после любования своим отражением на этаж спустился начальник, объявивший ей в грубой манере о беспричинном увольнении.
Расстроить и так расстроенного человека невозможно, поэтому она обошлась без сожалений и унизительных просьб, собрала нечто привыкшее пылиться и вышла в городскую хмурость. Беспредельный железный навес намекал на худшее положение дел. Нэя почуяла шуршание в животе и отправилась в ближайшее кафе, цокая короткими каблучками. Деревянная дверь кафе не отворилась по вине карантина. Остальные забегаловки мало интересовали Нэю, поэтому она села в трамвай, желая поехать куда-то, почему-то ожидая неведомой встречи или внезапной новости. Мёртвый пруд в центре столицы усиливал волнение, так как в былые времена Нэя гуляла здесь, будучи счастливой. Вдруг солнце стало лениво прорезаться нотами шампанского, точно плавя всеобъятную летевшую серость. Наушник дремал, его подменяло тарахтенье двигателя и тоненький шум лишних пассажиров. Самочувствие Нэи несколько улучшилось, это доказывал контур подрагивавших губ, вытянутых в дугу. Дополнительная вентиляция меж ровных передних зубов придавала Нэе милоты, о чём она вовсе не задумывалась: что-то загоралось в её глазах, голова яснела, а в груди сильно стучало беспомощное сердце. Живот давно смирился с игнорированием, потому сам собой затих. Тем временем на Нэю пристально вглядывался парень опрятной наружности, скрестив руки на спинке своего сидения.