Читать книгу Дневники матери - Сью Клиболд - Страница 4

20 апреля 1999 года Эрик Харрис и Дилан Клиболд, взяв оружие и взрывчатку, пришли в школу Колумбайн Хай. Прежде чем покончить с собой, они убили двенадцать учеников с учителем и ранили еще двадцать четыре человека. Это была самая страшная перестрелка в истории всех преступлений, произошедших в школах.

Дилан Клиболд был моим сыном.

Я бы отдала жизнь за то, чтобы в тот день все пошло по-другому. Более того, я бы с радостью отдала ее взамен на хотя бы одну из тех жизней, которые были оборваны в тот день. Но я знаю, что такая сделка невозможна. Ничто из того, что я когда-либо буду способна сделать или сказать, не сможет искупить этой кровавой бойни.

С того ужасного дня прошло шестнадцать лет, и я посвятила их попыткам понять то, что по-прежнему непостижимо для меня – как жизнь мальчика, такая многообещающая, могла кончиться такой катастрофой, при том, что все происходило на моих глазах. Я задавала вопросы специалистам, а также членам нашей семьи, друзьям Дилана и, чаще всего, себе. Что я упустила и как я могла упустить это? Я тщательно изучала свои дневники. Я анализировала жизнь нашей семьи так яростно, как это мог бы делать ученый-криминалист, перевертывая повседневные события и разговоры в поисках ключей, которые я пропустила. Что я должна была увидеть? Что я могла сделать по-другому?

Мой поиск ответов начался как полностью личное дело, как первоначальная потребность выведать неизвестное, такая же сильная, как стыд, ужас и горе, которые переполняли меня. Но я обнаружила, что фрагменты, находящиеся у меня в руках, дают ответы, подходящие к задачам, которые многие отчаялись решить. Надежда на то, что то, что я узнала, может помочь, привела меня к трудному, но необходимому решению – выйти с моей историей на публику.

Между тем, где я нахожусь сегодня, и той точкой зрения на мир, которая была у меня до событий в Колумбайн, пролегает пропасть. Тогда жизнь нашей семьи выглядела точно так же, как жизнь любой американской семьи из пригорода. После более десяти лет поисков среди обломков этой катастрофы мои глаза открылись. И не только по поводу того, что касается тех вещей, которые я не знала про Дилана, и событий, которые привели к тому дню. Я стала также понимать, что смысл этих открытий простирается куда дальше Колумбайн.

Я никогда не узнаю, могла ли я предотвратить те ужасные события, которые привели моего сына к кровавой бойне, развернувшейся в тот день, но я стала видеть, что именно я могла бы сделать по-другому. Это совсем мелочи, тонкие нити в кружеве обычной жизни семьи. Потому что если кто-нибудь проникнет внутрь наших жизней до Колумбайн, я думаю, они увидят – даже если будут разглядывать все под самыми сильными лупами – лишь совершенно обыкновенную жизнь, нисколько не отличающуюся от той жизни, которая течет в бессчетном количестве домов по всей стране.

Мы с Томом были любящими, внимательными и участвующими в жизни детей родителями, а Дилан был полным энергии, ласковым ребенком. Он был не из тех детей, о которых родители беспокоятся и молятся, надеясь, что дитя в конце концов найдет свой путь и начнет жить полноценной жизнью. Мы называли его «солнечным мальчиком», и не только из-за облака светлых волос вокруг его головы, но и потому, что, кажется, ему все давалось легко. Мне нравилось быть матерью Дилана, и я любила его всем сердцем.

В моей истории людям, вероятно, будет особенно трудно понять, что наша жизнь до Колумбайн была совершенно обыкновенной. Для меня это тоже очень важно. Наша домашняя жизнь не была трудной или напряженной. Наш младший сын не был «головной болью», а уж тем более тем, кого мы (или любой, кто его знал) могли вообразить представляющим опасность для себя или кого-либо еще. Я бы хотела, чтобы многое было по-другому, но больше всего я хотела бы, чтобы тогда мне не казалось, будто с моим сыном все хорошо, когда на самом деле это было не так.

Когда дело доходит до психических расстройств, то многие дети сегодня подвержены им в той же мере, как дети сто лет назад были подвержены инфекционным заболеваниям. Слишком часто, как это было в нашем случае, течение этих болезней протекает незамеченным. В самом страшном случае ребенок угасает, либо его способность к счастливой и продуктивной жизни тихо сходит на нет. При любом варианте такая ситуация может ставить в тупик, одновременно разбивая сердце. Если мы не откроем глаза на эту уязвимость, ужасный счет будет только увеличиваться. И этот счет включает не только трагедии, такие как в Колумбайн, Виргинском политехническом институте, Ньютоне или Чарльстоне, но и бесчисленное количество более тихих, медленно разгорающихся трагедий, каждый день происходящих в повседневной жизни наших сослуживцев, друзей и любимых.

Возможно, это самая трудная истина, на которую родители должны решиться открыть глаза, но это именно та вещь, которую ни один родитель на Земле не знает лучше, чем я, – одной любви недостаточно. Моя бесконечная любовь к Дилану не спасла его, так же как и не спасла тринадцать человек, убитых в школе Колумбайн Хай, и многих других, получивших ранения и травмы. Я пропустила едва различимые признаки психологической дезориентации, которые, если бы я их заметила, могли изменить ситуацию для Дилана и его жертв – полностью изменить весь их мир.

Рассказывая свою историю так искренне, как это только возможно, даже когда она показывает меня в нелицеприятном свете, я надеюсь зажечь свет, который поможет другим родителям увидеть в лицах своих детей то, что с ними происходит, чтобы они могли помочь детям, если они нуждаются в помощи.

Многие из моих собственных друзей и коллег изменили свое родительское поведение, узнав нашу историю. В некоторых случаях их вмешательство принесло критически важные результаты, как, например, когда бывшая коллега заметила, что ее тринадцатилетняя дочь выглядит немного отстраненной. Помня о Дилане, она давила, и давила, и давила. В конце концов, дочка сломалась и призналась, что ее изнасиловал незнакомец, когда она украдкой ускользнула из дома вместе с подругой. Девочка была в глубокой депрессии, ей было стыдно, она боялась и серьезно думала о том, чтобы покончить с собой.

Моя коллега смогла помочь своему ребенку, потому что заметила едва различимые изменения и продолжала задавать вопросы. Я воспряла духом, узнав, что история ее дочери кончилась более счастливо, потому что она знала нашу, и я верю, что от того, что круг людей, знающих эту историю, расширится, будет лишь лучше.

Мне нелегко выступать с этим рассказом, но если то понимание и те прозрения, которые появились у меня после ужасных событий в Колумбайн, могут помочь кому-то, то у меня нет морального права не поделиться ими. Говорить открыто страшно, но это та вещь, которую правильно будет сделать. Список того, что я бы сделала по-другому, если бы знала больше, длинен. Это мои провалы. Но то, что я узнала, подразумевает необходимость к более широкому призыву к действию, всеобъемлющему рассмотрению того, что должно быть сделано, чтобы не только остановить такие трагедии, как та, что случилась с моим сыном, но и скрытое страдание любого ребенка.