Читать книгу Что Кейти делала потом - Сьюзан Кулидж - Страница 3

Любопытный факт – и он делает жизнь очень интересной – заключается в том, что, вообще говоря, никто из нас не знает о предстоящих событиях до того самого момента, когда они произойдут. Мы просыпаемся утром, понятия не имея о том, что огромное счастье совсем близко, и, прежде чем наступит вечер, оно приходит, и весь мир преображается для нас. Или мы просыпаемся веселые и бодрые, даже не подозревая о том, что тучи горя сгущаются на нашем горизонте, чтобы на время скрыть от нас солнце, и еще до полудня все для нас погружается во тьму. Ничто не шепчет нам заранее ни о радости, ни о горе. Никакой инстинкт не приказывает нам помедлить или поспешить, когда предстоит вскрыть письмо или телеграмму или отодвинуть засов двери, за которой стоит посланец с добрыми или дурными вестями. И так как может случиться – и часто случается так, что приходят счастливые вести и происходят радостные события, каждый новый день, когда он начинается для нас, подобен еще не прочитанной истории, возможно очень занимательной и полной приключений, которым предстоит сделаться нашими, как только мы разрежем страницы и начнем читать.

Ничто не шепнуло Кейти Карр, когда она, сидя у окна и зашивая длинную прореху на школьном жакете Джонни, увидела, как миссис Эш входит в боковую калитку и звонит в колокольчик папиной приемной, – ничто не шепнуло Кейти, что этот визит имеет для нее какое-то особое значение. Миссис Эш часто приходила в приемную, чтобы получить профессиональный совет доктора Карра по тому или иному вопросу. Может быть, Эми не совсем здорова, думала Кейти, или пришло письмо с известиями об Уолтере, или что-то не так в доме, где все еще работали обойщики и маляры. Так что она продолжала спокойно штопать жакет нитью, выдернутой из кусочка такой же ткани, аккуратно вводя иглу в материал и выводя из него и делая красивые, ровные стежки без всякого трепета или дрожи предчувствия, тогда как если бы только она могла пронзить взглядом две стены и две двери, отделявшие комнату, где она сидела, от папиной приемной, и узнать, что говорит папе миссис Эш, школьный жакет был бы тут же отброшен и, забыв о своем росте и правилах приличия, она запрыгала бы от удивления и восторга. Ведь миссис Эш просила папу позволить Кейти сделать именно то, чего Кейти хотелось больше всего на свете, – она просила его позволить Кейти поехать вместе с ней, миссис Эш, в Европу!

– Я не очень хорошо себя чувствую, – сказала миссис Эш доктору. – Я переутомилась за время болезни Уолтера и, кажется, не могу стряхнуть усталость, как надеялась прежде. У меня такое ощущение, что перемена обстановки принесла бы мне большую пользу. Вы так не думаете?

– Я согласен с вами, – признал доктор Карр.

– Мысль о Европе не совсем нова для меня, – продолжила миссис Эш. – Я всегда хотела поехать, но отказывалась от поездки – отчасти потому, что боялась ехать одна и не знала никого, кого бы мне действительно хотелось взять с собой. Но если вы, доктор, позволите мне взять с собой Кейти, все препятствия будут устранены. Эми горячо любит ее, и я тоже. Она именно та спутница, какая мне нужна. Если она будет со мной, мне ничто не страшно. Я надеюсь, вы согласитесь.

– И как долго вы собираетесь отсутствовать? – спросил доктор Карр, испытывая одновременно и удовольствие от этих похвал в адрес Кейти, и ужас при мысли расстаться с нею.

– Думаю, около года. Пока мои планы остаются довольно неопределенными, но в мои намерения входило провести сначала несколько недель в Шотландии и Англии – у меня есть кузины, которые живут в Лондоне и были бы рады принять нас у себя; а моя давнишняя подруга замужем за англичанином, жителем острова Уайт, так что, возможно, мы съездили бы и туда. А затем мы могли бы переправиться во Францию, посетить Париж и другие места и, прежде чем наступят холода, перебраться на юг, в Ниццу, а оттуда в Италию. Ведь Кейти хотела бы увидеть Италию, как вам кажется?

– Полагаю, что да, – улыбнулся доктор Карр. – Было бы странно, если б она этого не хотела.

– Есть еще одно обстоятельство, заставляющее меня предполагать, что посещение Италии в предстоящую зиму было бы особенно приятным и для меня, и для Кейти, – продолжила миссис Эш. – Дело в том, что там будет мой брат. Он лейтенант военно-морского флота, и корабль «Начиточес», на котором он служит, входит в Средиземноморскую эскадру. Скоро эта эскадра должна прибыть в Неаполь, и если бы мы оказались там одновременно с ней, то Нед сопровождал бы нас и брал на различные приемы, которые устраивают на флагманском корабле, что было бы приятным разнообразием для Кейти. Затем, ближе к весне, я хотела бы съездить во Флоренцию и Венецию, а в начале лета посетить озера на севере Италии и Швейцарию. Но все зависит от того, отпустите ли вы Кейти. Если вы откажете мне, я брошу всю эту затею. Но ведь вы не откажете, – добавила она просительно, – вы не будете так жестоки. Я буду заботиться о ней и сделаю все, что смогу, чтобы она была довольна, – только согласитесь отпустить ее со мной. Я буду считать это таким одолжением с вашей стороны. И это совершенно ничего не будет вам стоить. Понимаете, доктор, все это время она будет моей гостьей. Я хочу, чтобы это было ясно с самого начала. Она едет ради меня, и я беру ее только на таких условиях. Прошу вас, доктор Карр! Я уверена, вы не откажете мне, когда я так этого хочу.

Миссис Эш была очаровательна и говорила очень убедительно, но все же доктор Карр колебался. Отправить Кейти развлекаться целый год в Европе – такое никогда не приходило ему в голову. Одна только стоимость такого путешествия уже оказалась бы непреодолимым препятствием, так как сельские доктора с шестью детьми не бывают богатыми людьми даже в ограниченном и старомодном истолковании слова «богатый». Столь же невозможным казалось и позволить ей ехать за счет миссис Эш; в то же время представившаяся возможность была так привлекательна, а сама миссис Эш так искренна и настойчива в своей просьбе, что трудно было ответить категорическим отказом. В конце концов доктор согласился не спешить с решением и сначала все хорошенько обдумать.

– Я поговорю с Кейти, – сказал он. – Девочка должна иметь возможность выразить свое мнение. Но какое бы решение мы ни приняли, позвольте мне поблагодарить вас от ее имени, так же как и от моего собственного, за вашу доброту.

– Ах, доктор, дело совсем не в доброте, и я не хочу, чтобы меня благодарили. Мое желание взять Кейти с собой в Европу – чистейший эгоизм. Я одинока, – продолжила она, – и у меня нет ни матери, ни сестер или кузин моего возраста. Профессия моего брата заставляет его надолго уходить в море; я почти не вижу его. У меня нет никого, кроме нескольких старых тетушек, а они слишком слабы здоровьем, чтобы путешествовать со мной или стать мне опорой в случае необходимости. Как видите, меня, право же, нужно пожалеть!

Миссис Эш старалась говорить весело, но ее карие глаза были затуманены слезами, когда она произнесла это маленькое обращение. Доктор Карр, отзывчивый всегда, когда дело касалось женщин, был глубоко тронут. Вероятно, это отразилось на его лице, так как миссис Эш добавила с возросшей надеждой в голосе:

– Больше я не буду упрашивать. Я знаю, вы не откажете мне, если только не сочтете это правильным и необходимым. И, – продолжила она лукаво, – я очень рассчитываю на Кейти как на союзницу. Я почти уверена, она скажет, что хочет поехать.

И действительно, возглас восторга, вырвавшийся у Кейти, когда ей был предложен план миссис Эш, говорил об этом достаточно ясно, делая излишними дальнейшие объяснения. Поехать в Европу на год вместе с миссис Эш и Эми – это казалось похожим на сказку. Все, что она слышала, о чем читала – соборы, картины, альпийские вершины, знаменитые места, знаменитые люди, – вдруг пронеслось в ее воображении ошеломляющим потоком, поражающим и захватывающим своим великолепием. Нежелание доктора расстаться с ней, все его возражения растаяли в лучах ее радости. Он и не предполагал, что ей так захочется поехать. Но в конце концов, это была замечательная возможность – быть может, единственная такого рода возможность в ее жизни. Доктор знал, что миссис Эш легко могла позволить себе доставить Кейти это удовольствие; в известной степени справедливо было и то, что своим согласием Кейти делала миссис Эш не меньшее одолжение, чем та ей своим приглашением. Естественным результатом такого хода мыслей стало то, что доктор Карр начал колебаться в своем мнении.

Но прошло первое волнение, и Кейти взглянула на дело более серьезно. Как сможет папа целый год обходиться без нее? Ему будет очень не хватать ее, – это она хорошо знала, – и не окажутся ли домашние заботы слишком тяжелой ношей для Кловер? Почти все варенье уже успели сварить – и это было единственное утешение, но оставалась еще зимняя одежда, о которой следовало позаботиться: Дорри требовались новые фланелевые рубашки, платья Элси предстояло переделать для Джонни, – а засолить огурцы, а заказать уголь! Сонм хозяйственных забот начал осаждать Кейти – на лбу появилась маленькая морщинка, а лицо, такое веселое всего лишь за несколько минут до этого, приняло озабоченное выражение.

Как ни странно, но именно эта морщинка и выражение озабоченности положили конец сомнениям доктора Карра.

«Ей всего лишь двадцать один год, – размышлял он, – детство едва осталось позади. Я не хочу, чтобы она стала вечно обеспокоенной, замученной нудной работой, а ее юность прошла в заботах обо всех нас. Она должна поехать, хотя не знаю, как мы сумеем обойтись без нее. Придется маленькой Кловер выступить вперед и показать, на что она способна».

И «маленькая Кловер» храбро «выступила вперед», когда прошло первое потрясение и она отвела душу, хорошенько поплакав в одиночестве о том, что придется целый год обходиться без Кейти. Затем она вытерла глаза и начала бескорыстно упиваться мыслью об огромном удовольствии, какое предстоит сестре. Ничто не казалось невозможным, лишь бы обеспечить Кейти эту радость, и Кловер не принимала всерьез многочисленные тревоги и опасения сестры.

– Деточка, – заявила она, – я не хуже тебя сумею определить, что передо мной фланелевая нижняя рубашка, когда ее увижу. Выпустить ткань из складок на платье Джонни? Вот уж поистине! Для того чтобы распороть складку, не-требуется никакой сверхчеловеческой изобретательности! Дай мне твои ножницы, и я тебе сейчас это покажу. Повидло из айвы? Дебби сумеет его сварить. Ее повидло почти ничем не хуже твоего; да будь оно и хуже, разве стали бы мы горевать, если ты в это время восходишь на Монблан[7] и водишь дружбу с Микеланджело[8] и европейскими монархами? Я замариную персики! Я закажу растопку! А если когда-нибудь случится так, что я растеряюсь и не смогу обойтись без дружеского совета, то схожу к миссис Холл. Не беспокойся о нас. Мы легко и успешно со всем справимся. На самом деле, я ничуть не удивилась бы, если б вдруг развила в себе такие способности к ведению хозяйства, что по возвращении домой тебе пришлось бы всю оставшуюся жизнь только сидеть сложа руки и смотреть, как все делаю я! Вот было бы замечательно, а? – И Кловер весело рассмеялась. – Так что, Кейти, дорогая, пусть тень не омрачает твоего чела, чтобы ты выглядела так, как должна выглядеть девушка, отправляющаяся в Европу. Да если б я ехала в Европу, так все время просто стояла бы на голове!

– Не очень-то удобное положение, чтобы упаковывать вещи, – улыбнулась Кейти.

– Удобное, если только перевернуть и чемодан вверх дном! Как подумаю обо всем том восхитительном, что ждет тебя в Европе, едва могу усидеть на месте. Как я люблю миссис Эш за то, что она пригласила тебя!

– Я тоже, – серьезно ответила Кейти. – Такая доброта! Не понимаю, почему она это сделала.

– А я понимаю, – ответила Кловер, всегда готовая защитить Кейти даже от самой Кейти. – Она сделала это потому, что ты нужна ей, а нужна ты ей потому, что ты самая милая на свете и так хорошо, когда ты рядом. Не говори, что это не так, – ты именно такая! Ну же, Кейти, не думай больше о таких пустяках, как соленья и рубашки. Мы отлично со всем справимся, уверяю тебя. Лучше думай о куполе собора Святого Петра[9] или попытайся вообразить, что ты почувствуешь, когда впервые ступишь в гондолу или увидишь Средиземное море. Вот это будет минута! Я чувствую, как во мне развивается хозяйственная мощность в сорок лошадиных сил! А как будет весело получать письма от тебя! Мы будем доставать энциклопедию, большой географический атлас и «Историю современной Европы» и читать обо всем, что ты видишь, и обо всех тех местах, которые ты посещаешь, – и это будет как урок географии, истории и политической экономии, вместе взятых, – только гораздо интереснее! Мы все распухнем от знаний, прежде чем ты вернешься; так что твой прямой долг – ехать, хотя бы только ради нас.

Этими горячими уверениями удалось заставить Кейти почувствовать себя довольной, и это было нетрудно для нее при таких заманчивых перспективах. Стоило ей отложить в сторону свои маленькие заботы и тревоги, как мысль о предстоящем путешествии стала доставлять с каждой минутой все больше радости. Каждый вечер она, папа и дети сосредоточенно изучали карты и составляли планы поездок и осмотра достопримечательностей – планы, от которых, вполне вероятно, предстояло отказаться, как только начнется настоящее путешествие. Но они не знали об этом, да это и не имело существенного значения. Такие планы – радости, предшествующие путешествию, и неважно, что они не приводят ни к каким результатам, после того как выполнили свое назначение.

Кейти многое узнала, пока таким образом обсуждалось то, что ей предстояло увидеть в Европе. Она читала все, что только ей удавалось найти, о Риме, Флоренции, Венеции, Лондоне. Теперь самые сухие подробности, казалось, были полны очарования, так как она должна была скоро увидеть все своими глазами. Куда бы она ни шла, в кармане у нее лежали клочки бумаги, на которых было написано что-нибудь вроде: «Форум[10]. Когда построен? Кем? Один или несколько?», «Что значит Cenacolo[11]», «Цецилия Метелла[12]. Кто она была?», «Выяснить подробности о св. Екатерине из Сиены»[13], «Кем была Беатрис Ченчи?»[14] Как жалела она, что не училась более усердно и не проявляла большей любознательности прежде! Люди всегда жалеют об этом, отправляясь в Европу, – и жалеют еще больше, после того как, приехав туда, осознают, насколько велика ценность точных сведений, правильных представлений и глубокого знакомства с иностранными языками для всех путешественников и как эти знания придают еще большее очарование всему увиденному и позволяют чувствовать себя непринужденно в любой обстановке.

Весь Бернет проявлял интерес к планам Кейти, и почти каждый предложил ей совет, помощь или какой-нибудь маленький подарок. Старая миссис Уоррет, которая, хоть и стала еще толще, сохранила способность к передвижению, приехала с фермы на Плоском Холме в своем вместительном экипаже и привезла в подарок изрядно устаревший путеводитель Марре в полинявшем красном переплете – тот самый, которым пользовался в юности ее отец и который, по убеждению миссис Уоррет, должен был очень пригодиться Кейти, – а также бутылку ямайского имбирного лимонада на случай морской болезни. Золовка Дебби принесла пакетик сушеной ромашки – на тот же случай. Кто-то сказал ей, что это «полезнейшая вещь, которую обязательно нужно иметь при себе на этих пароходах». Сиси прислала чудесное – цвета старого золота с пурпуром – изобретение. Его предстояло вешать на стену каюты, и на нем были отдельные карманы для часов, лекарств, носовых платков, гребней и шпилек; к этому были приложены подушечка для булавок с надписью «Bon voyage»[15], образованной рядами блестящих головок аккуратно вколотых булавок, бутылочка одеколона, кусок мыла, а также молоточек и гвоздики с большими шляпками, чтобы прибивать все это приспособление к стене. Подарком миссис Холл оказались теплый и очень красивый темно-голубой капот из шерстяной фланели и пара мягких комнатных туфель с вязаным верхом под цвет капота. Старый мистер Уоррет прислал Кейти записку с советами: принимать каждый день таблетку хинина, никогда не оставаться допоздна на открытом воздухе – так как росы «там», говорят, нездоровые – и ни в коем случае не пить ни капли некипяченой воды.

От кузины Элен прибыл прелестный дорожный несессер, легкий и одновременно прочный, обеспечивающий всевозможные мелкие удобства. Мисс Инчес прислала «Историю Европы» в пяти томах, которые были такими толстыми и тяжелыми, что их пришлось оставить дома. Да и немало других подарков, полученных Кейти, пришлось оставить дома, включая бронзовое пресс-папье в виде грифона, пару больших латунных подсвечников и чернильницу из золоченой бронзы с подставкой для пера, весившую не меньше полутора фунтов. Их Кейти отложила, чтобы использовать по возвращении. Миссис Эш и кузина Элен, обе предупредили ее о неудобствах, связанных с тяжелым багажом, и по их совету она ограничилась одним дорожным сундуком средних размеров и небольшим плоским чемоданом, который могла бы держать в своей каюте.

Подарком Кловер оказался набор блокнотов, записных книжек, дневников и тому подобного. В одном из них Кейти составила списки «Что я должна увидеть», «Что я должна сделать», «Что я хотела бы увидеть», «Что я хотела бы сделать». В другом она отвела место для адресов хороших магазинов, которые называли ей многие, – сама она не собиралась делать покупки, но полагала, что адреса могут пригодиться миссис Эш. Кейти все еще была столь наивной и непрактичной, а ее жизненный опыт столь малым, что ей даже не приходило в голову, какие танталовы муки[16] можно испытать, стоя перед витриной магазина, полной прелестных вещей, и не имея возможности купить ни одну из них. Поэтому она была удивлена, благодарна и неожиданно почувствовала себя очень богатой, когда примерно за неделю до отъезда отец вручил ей три маленькие тонкие бумажные полоски, которые, как он сказал, были дорожными чеками, на сто долларов каждый. Он также дал ей пять английских соверенов.

– Монетами ты сможешь воспользоваться сразу, – сказал он, – а чеки спрячь и не потеряй. Лучше обменивать их на деньги по одному, когда понадобится. Миссис Эш объяснит, как это сделать. Тебе потребуется новое платье или другая одежда, прежде чем ты вернешься домой, захочется купить какие-нибудь фотографии, а еще будут чаевые…

– Но, папа, – возразила Кейти, широко раскрыв простодушные глаза, – я не рассчитывала на то, что ты дашь мне денег, и боюсь, ты даешь мне слишком много. Ты думаешь, что можешь позволить себе такой расход? Я, право же, ничего не хочу покупать. Я все увижу – и этого достаточно.

Папа только рассмеялся.

– Не пройдет и года, дорогая, как ты станешь мудрее и алчнее. На триста долларов, как ты выяснишь, не так уж много можно купить. Но это все, что я могу выделить для тебя, и надеюсь, твои расходы не превысят этой суммы и ты не вернешься домой с кучей счетов, которые я буду должен оплатить.

– Папа! Конечно же нет! – воскликнула Кейти с неподдельным ужасом.

Накануне путешествия предстояло произойти одному очень интересному событию, мысли о котором помогли и Кейти, и Кловер легче пережить последние трудные дни, когда приготовления к отъезду были почти завершены и у домашних появилось свободное время, чтобы приуныть и почувствовать себя не в духе. Кейти должна была побывать в гостях у Розы Ред.

Роза отнюдь не сидела сложа руки в те три с половиной года, что пролетели со дня, когда девочки расстались в Хилл-совере. За это время она успела куда больше, чем остальные: полтора года была помолвлена, вышла замуж, а теперь вела хозяйство в своем маленьком домике близ Бостона и имела свою собственную маленькую Розу, которая, как большая Роза, рассказывала Кловер в письмах, была сущим ангелом и так прелестна, что словами не описать! Миссис Эш взяла билеты на пароход «Спартак», отплывавший из Бостона, и было решено, что Кейти проведет последние два дня перед путешествием у Розы, в то время как миссис Эш и Эми навестят старую тетушку в Хинхеме. Увидеть Розу, ее дом, ее мужа, ее малютку было почти так же интересно, как увидеть Европу. Ни одна из перемен в ее жизни, казалось, не изменила ее саму – если судить по письму, которым она ответила на записку Кейти, извещавшую о ее планах. В письме Розы говорилось:

Лонгвуд, 20 сентября

Дражайшая детка!

Получила твою записку – и запрыгала от восторга, а потом ходила на голове, отчаянно дрыгая ногами в воздухе, пока Денистон не решил, что я, должно быть, вдруг сошла с ума; но когда я все объяснила, он сделал то же самое. Это просто сказочно – все вместе. Я ставлю это выше всех приятностей, какие только были в жизни, – кроме моей малютки. Как только получишь это письмо, сразу сообщи, каким поездом ты прибудешь в Бостон, и, подкатив к вокзалу, ты увидишь две фигуры – одну высокую и могучую, другую маленькую и полненькую, – ожидающие тебя на перроне. Это будут фигуры Денистона и моя. Денистон некрасивый, но положительный, и готов тебя обожать, Малютка и положительна, и красива, и ты будешь обожать ее. Я ни то, ни другое, но ты меня знаешь, и я всегда обожала тебя и буду обожать. В данную минуту я выхожу из дома и отправляюсь к мяснику, чтобы заказать упитанного тельца специально к твоему приезду. Он будет зарезан и превращен в отбивные котлеты, как только я получу твою записку. Мой забавный – а вместе с тем и прелестный – маленький домик приобретает в моих глазах новый интерес из-за того, что его скоро увидишь ты. Он немного необычный – как и можно предположить, раз это мой домик, – но, думаю, тебе он понравится.

На днях я видела нашу Серебристую Мэри и сказала ей, что ты приезжаешь. Она все такая же мышка, как и была. Я приглашу ее и еще нескольких девочек к обеду, когда ты будешь здесь. До свидания, и полтораста поцелуев Кловер и остальным.

Преданная тебе

Роза Ред.

– Я замечаю, что она никогда не подписывается своей новой фамилией – Браун, – сказала Кловер, дочитав письмо до конца.

– Роза Ред-Браун![17] Это звучало бы слишком смешно! Розой Ред она должна оставаться до самого конца – никакое другое имя не подошло бы ей так хорошо, и я не могу представить чтобы она звалась иначе. Как это будет весело – увидеть ее и маленькую Розу!

– И Денистона Брауна, – вставила Кловер.

– Почему-то мне трудно осознать тот факт, что есть какой-то Денистон Браун, – заметила Кейти.

– Возможно, это окажется легче, после того как ты увидишь его.

И вот наступил последний день, как это всегда неизбежно происходит. Дорожный сундук, в который объединенными усилиями всей семьи были самым аккуратным и тщательным образом упакованы вещи Кейти, стоял в передней, запертый на замок и перетянутый ремнями, – его предстояло открыть, лишь когда путешественницы прибудут в Лондон. Последнее обстоятельство вызывало большой интерес к сундуку у Фила и Джонни, и даже Элси взирала на него с почтением. Чемодан также был готов, и Дорри, мастер на все руки, изобразил красные звездочки на обеих сторонах сундука и чемодана, чтобы их легко можно было отличить в куче багажа. Теперь он был занят изготовлением двух квадратных карточек, одну из которых, с надписью «Трюм», предстояло наклеить на сундук, а другую, с надписью «Каюта», на чемодан. Миссис Холл сказала, что так принято.

У миссис Эш также было много дел: она приводила в порядок дом к приезду семейства, которое сняло его на время, пока она будет в путешествии, и Кейти, и Кловер не раз отрывались от собственных приготовлений, чтобы помочь ей. Наконец все было сделано, и ясным октябрьским утром Кейти стояла на пристани на берегу озера в окружении родных, а комок в горле мешал ей заговорить с кем-либо из них. Она стояла так неподвижно и говорила так мало, что случайный наблюдатель, не знакомый с обстоятельствами, мог бы назвать ее «бесчувственной», в то время как на самом деле ее слишком переполняли чувства!

На пароходе ударили в колокол. Кейти сдержанно поцеловала братьев и сестер и поднялась на борт вместе с папой. Ее прощание с ним, самое трудное, прошло в самой гуще толпы, а затем ему пришлось покинуть Кейти. Когда колеса парохода начали вращаться, она вышла на боковую палубу, чтобы в последний раз взглянуть на родные лица. И вот они: Элси, уткнувшаяся головой в рукав папиного пальто и отчаянно плачущая; Джонни, смеющаяся или пытающаяся смеяться, но с катящимися по щекам крупными слезами; мужественная маленькая Кловер, бодро машущая платком, но с очень печальным выражением лица. Вид этой группки заставил сердце Кейти дрогнуть от неожиданно нахлынувших сожалений и тоски. Зачем она согласилась ехать? Что вся Европа в сравнении с тем, что она покидает? Жизнь так коротка, как могла она решиться вырвать из нее целый год, чтобы провести его вдали от тех, кого любила больше всего на свете? Если б она могла выбирать, то, думаю, тут же бросилась бы обратно на берег и отказалась бы от путешествия. Я также думаю, что чуть позже она всей душой сожалела бы о таком поступке.

Но у нее не было выбора. Стук паровых машин становился все более размеренным, а разрыв между бортом парохода и пристанью все более широким, и когда развевающийся платочек Кловер стал неразличимым пятнышком вдали, Кейти с тяжелым сердцем направилась в каюту. Но там были миссис Эш и Эми, тоже готовые предаться тоске по дому и нуждающиеся в ободрении. И, стараясь развеселить их, Кейти постепенно сама стала веселее и вновь обрела свою обычную бодрость. Бернет притягивал к себе с меньшей силой, по мере того как удалялся, а Европа казалась более манящей теперь, когда их пароход был на полном ходу. Светило солнце, озеро было ослепительно голубым, и Кейти сказала себе: «В конце концов, год – это не такой уж долгий срок, а какие радости ждут меня!»