Читать книгу С высоты птичьего полета - Сьюзен Кельман - Страница 13

На следующее утро после облав профессор Хельд проснулся и снова уставился в потолок спальни. Он выдохнул, утомленный и довольный тем, что ему не придется быть в университете допоздна. Его дом находился вблизи еврейского гетто Йоденбурта, и большую часть ночи он не спал из-за доносящихся до окон его спальни звуков гудения сирен, выстрелов и криков, так как облавы на евреев длились всю ночь. И даже с плотными шторами и глухо запертыми деревянными ставнями мучительные вопли и пронзительные крики прорывались в неподвижное безмолвие ночи.

Он неоднократно делал попытки не думать о том, что там происходит. Но громкие, сердитые голоса немцев звучали, по улицам двигались грузовики и время от времени раздавались выстрелы. Ему хотелось верить, что это были предупредительные выстрелы, но каждый хлопок, осквернявший ночную тишину, возвращал его к эпизоду убийства мефрау Эпштейн. Каждый пугающий выстрел сотрясал его до глубины души, и он ощущал себя беспомощным.

Ворочаясь в постели, он думал о Саре, и впервые за много лет его ноющие чувства обнажились. По-видимому, после смерти мефрау Эпштейн крепко-накрепко запертая дверь, сдерживающая их, распахнулась. Теперь она не хотела закрываться, а он утратил контроль над всеми мыслями: они нападали на него в нескончаемом разговоре. Он пытался дистанцироваться от них, но вместо того, чтобы утихнуть, они только усиливались. По мере того, как тянулась ночь, его сны становились все ярче и раздражающе реальными, сердце билось чаще, он дышал неровно, прерывисто, когда обнаруживал, что снова и снова переживает последние мгновения жизни Сары.

В три часа ночи, не в силах больше справляться с кошмарными видениями, он поднялся, чтобы выпить стакан воды. Сонный Кот поскакал за ним вниз, вероятно, сбитый с толку их нарушенным распорядком. Набирая воду, он склонился над кухонной раковиной, и его отражение в затемненном окне выразило всю тяжесть бессмысленности, обрушившейся на него.

Почему он запер Майкла на чердаке? Юноша пришел за помощью, а он обращается с ним, как с преступником. Он чувствовал расхождение со своими действиями, хотя понимал, что им руководили страх и инстинкт; но был и импульс, потребность контролировать неконтролируемое. Когда эмоции навалились на него и захлестнули яростной волной, он снова попытался обуздать мысли и эмоции, найти им аккуратное место в сознании, чтобы разложить по полочками и убрать. Но, казалось, не помогало ничего. Он летел в свободном падении, и ничего не могло его остановить.

Он медленно допил воду и вымыл стакан. Вернувшись к лестнице, перед тем как бесшумно подняться на чердак, он немного потоптался на площадке. Приложив ухо к двери и закрыв глаза, он прислушался. Изнутри доносились мягкие, ритмичные звуки дыхания, их умиротворяющее присутствие успокаивало его. С сердцем, полным благодарности, он развернулся и направился к своей кровати. Позже, утром он отопрет чердак, и Майкл сам решит, хочет ли он остаться, хочет жить или умереть. Он должен дать ему выбор.

Наконец около четырех утра, когда крики снаружи стали стихать, Хельду удалось заснуть.

Окончательно проснувшись, он увидел, как солнце уже пробивается сквозь щели в ставнях, хотя и не дарит тепло ледяному дню. Он повернулся на другой бок и снова посмотрел на часы – 8 утра. Холодный пол спальни жалил и кусал ступни. Он торопливо оделся, ткань рубашки оказалась сырой и холодной и под ней он дрожал. Одевшись, он поднялся по лестнице на чердак и опустил руку на ручку. В сознании вспыхнуло лицо, которое он много раз представлял себе. Сколько лет было бы его сыну, если бы он жил? От этой мысли он содрогнулся. Куда канули все эти годы?

Дверь со скрипом отворилась. Луч рассветного, голубоватого света сочился сквозь треснувшее оконное стекло. Он отбрасывал длинный, пыльный столб света на деревянный пол и идеальный светлый прямоугольник на кровать Майкла.

Майкл лежал к нему спиной, без рубашки, что было нелепо морозным утром. Его широкие плечи поднимались и опускались при дыхании. Темные, вьющиеся волосы разметались по подушке. Серое шерстяное одеяло валялось поодаль, белая простыня скомкана в ногах. Очевидно, Хельд был не единственный, чья ночь оказалась бессонной.

– Минейр Блюм, – прошептал он. Майкл не двигался. Хельд кашлянул и повторил чуть громче: – Блюм, вы спите?

Майкл зашевелился. Набрав в грудь воздуха, он потер лицо и повернулся к профессору. Хельд не знал, что говорить дальше. Он переступил с ноги на ногу и сдвинул очки на нос.

– Вы слышали? Слышали… – Хельд не знал, как закончить фразу.

– Да, – резко ответил Майкл, садясь и набрасывая на плечи серое одеяло.

Хельд направился в угол чердака, вытащил пыльный чайный сундук и неловко сел на него. Когда он устроился, Майкл заговорил, с трудом сдерживая суровую интонацию в голосе.

– Не верится, что вы заперли дверь. Там были мои друзья. Может им нужна была моя помощь.

Хельд хотел ответить разочарованному Майклу, но не мог вспомнить, как вести такого рода диалог. Так много времени прошло с тех пор, когда в его жизни был кто-то, с кем у него была возможность поговорить честно, по-настоящему. Была только Ингрид, и она с ним просто болтала. Он хотел все объяснить. Хотел объяснить, что в теперешнее время евреям помочь очень трудно, но эти слова прозвучали бы грубо и бессердечно. Он хотел бы объяснить, почему запер его на чердаке, но тогда уже пришлось бы рассказывать и о Саре, и сыне, а сама мысль о том, что он может обнажить собственные потери, заставляла чувствовать себя таким уязвимым, что даже думать об этом было трудно. Теперь, при свете дня, решение запереть студента казалось действительно абсурдным.

И Хельд спрятался за безопасные фразы:

– Есть немного еды, если вы голодны, – он встал и направился к двери. Потом остановился, выдавливая из себя слова: – Если хотите, можете уйти, после сумерек будет безопаснее. Я заскочу в университет. Вам еще что-нибудь нужно?

– Нужно? – повторил Майкл, откидываясь на спинку кровати и закидывая руки за голову. – Разумеется. Мне много чего нужно. Мне нужна свобода. Мне нужно, чтобы война закончилась. Мне нужно, чтобы я мог ходить по улицам и со мной обращались как с человеком, а не как с животным, обзывая евреем.

Хельд заморгал за очками, потеряв дар речи.

Должно быть, Майкл почувствовал его смущение, поэтому, встретившись взглядом с профессором, добавил:

– Я бы с радостью начал с воды, если она у вас есть, – по его лицу скользнула слабая улыбка.

Хельд кивнул. За время, пока он спустился вниз, собрал небольшой поднос с едой и принес его на чердак, Майкл оделся. Он стоял у окна, глядя на красные крыши, уходящие далеко, насколько хватало глаз, и листал книгу стихов.

Хельд опустил поднос на чайный сундук.

– В углу есть письменный стол, – сказал он. – Он старый, но за ним можно писать и читать. У меня есть немного черновой бумаги, ее не забрали, я храню ее для студентов, – предложил он, вытаскивая несколько листов из коробки.

Майкл кивнул.

– Спасибо.

Хельд немного неловко постоял, затем направился к двери.

– На самом деле вы можете кое-то сделать для меня, профессор, – Майкл повернулся лицом к Хельду. – Помните девушку, которая в тот день была со мной? Девушку, которая встретила меня после занятия? Она посещала занятия только из-за меня. На этой девушке я однажды женюсь.

На мгновение он задумался, а потом припомнил девушку с задумчивыми глазами.

– Мисс Дирксен? Но она не еврейка…

– Ее зовут Эльке. И какая разница? – стал защищаться Майкл.

Хельда поразили его слова – он понимал, что Майкл встречается с не иудейкой, а это очень нетрадиционно, особенно в нынешних обстоятельствах, но лишь слегка покивал.

– Ну, я хотел бы узнать, можете ли вы передать ей записку. Скажите ей, что я постараюсь встретиться с ней через пару дней, когда эти облавы закончатся, – Майкл подошел к кровати, нацарапал текст на листке бумаги, которую только что дал ему профессор и протянул ему.

Хельд напрягся.

– Это очень рискованно, – ответил он, отступая назад и нервно теребя очки. – Знаете, теперь, когда вы в бегах, это рискованно и для нее. Думаю, это не разумно.

Майкл бросил записку на кровать и захлопнул книгу стихов.

– Мне нужно ее увидеть. Она ждет. Она уже тревожится. Не могу представить, что мы не увидимся. Пожалуйста, вы должны хотя бы попытаться. Она так много значит для меня, – голос Майкла задрожал.

Хельд немного шагнул вперед, чтобы утешить его, но не знал, что делать. Его поразило, что он совершенно не помнит, как это физически обнять кого-то. Обнять ли его? Должен ли он положить руку ему на плечо? Хельд так давно ни к кому намеренно не прикасался. В конце концов он просто кивнул и сделал единственное, на что был способен: взял записку с кровати.

– Я подумаю, что можно сделать.

На мгновение Хельду показалось, как вся тяжесть мира спала с плеч молодого человека.

Спускаясь с чердака, профессор отметил, что сердце взволнованно чем-то новым. Осознанием, в кого он превратился. К кому он в последний раз прикасался, не считая Кота? Даже Ингрид просто навязала ему свою привязанность, а он не мог ответить ей взаимностью. Он даже не смог вспомнить, когда в последний раз протягивал кому-то руку, не говоря уже о том, чтобы держать ее. После смерти Сары восемнадцать лет назад у него было много объятий – сестры, родители, доброжелательные друзья. Но ни одно из них не принадлежало Саре, так что утешение казалось пустым, незнакомым, даже болезненным. Намеренно, по одному человеку, по одной паре рук, он оттолкнул их всех. Теперь он стал таким. Но прежде, чем он успел закрыть дверь на чердак, появился Кот и забежал внутрь. Он прыгнул Майклу на колени и свернулся клубком.

Глаза Майкла заискрились.

– По крайней мере, есть один товарищ, который составит мне компанию, – веселее заговорил он.

Хельд согласился.

– У меня занятия. Я вернусь позже.

Он замер. Это нужно было произнести:

– Майкл… – Майкл поднял глаза. – Простите, что запер вас.

Майкл пожал плечами.

– Пожалуй, вы спасли мне жизнь, – ответил он, садясь на кровать и поглаживая Кота.

Закрывая за собой дверь, Хельд услышал, как Майкл прошептал Коту – Стоило ли ее спасать, еще предстоит выяснить.

С тяжелым сердцем Хельд спустился вниз, надел пальто и отправился в университет.

* * *

Оказавшись в безопасном пространстве аудитории, Хельд раскрыл журнал и нашел имя Эльке Дирксен. Она будет на занятии после обеда. Время шло, а он все ждал четвертого занятия. Но Эльке не появилась. Может, она заболела, а может, ее поймали, как Майкла. Он раздумывал, стоит ли говорить юноше, и решил, что лучше сначала подтвердить свои подозрения.

День закончился, он задержался, чтобы добавить на доску последнюю задачу, а затем надел свое тяжелое пальто, шляпу и шарф и вышел из кабинета.

Он привычно остановился в коридоре, и Ханна Пендер весело улыбнулась ему:

– Ваша почта, профессор, – пропела она.

Он ответил кивком, остановился, на секунду задумавшись, какие могут быть последствия, если он спросит о мисс Дирксен. В нынешние времена опасно привлекать внимание к любому человеку. Но ему надо узнать, ради Майкла. Он ему обещал.

– Мисс Пендер, могу я вас кое о чем спросить?

Ее глаза вспыхнули, в предвкушении.

– Речь идет о студенте.

Она не смогла скрыть своего разочарования:

– Ах, да, конечно, профессор Хельд.

Ее реакция удивила его, но он все же продолжил:

– Это студентка и она сегодня не пришла. Я подумал, не заболела ли она, – он старался говорить непринужденно.

Ханна внимательно посмотрела ему в лицо, прежде чем кивнуть.

– Давайте я посмотрю в главное журнале, – она исчезла под столом и вынырнула с тяжелой книгой в кожаном переплете, в котой отыскала группу профессора Хельда.

– Как ее зовут?

– Эльке Дирксен, – унимая дрожь в голосе, ответил он. Рука сама потянулась в карман пальто и пальцы нащупали записку, которую он положил утром.

Он смотрел, как ее указательный палец заскользил вниз, пока не остановился на букве Д.

– Эльке Дирксен… О!

У Хельда перехватило дыхание.

– Что-то случилось?

Она подняла на него глаза, полные тревоги:

– Боюсь, что да, профессор. Здесь записка, в ней говорится, что она больше не будет посещать университет. Ей пришлось уехать. Сейчас я припоминаю. Она очень нервничала, выглядела уставшей. Я подумала, что у нее… – Ханна сделала паузу, подбирая слова, – проблемы личного характера.

Их взгляды ненадолго задержались, пока они оба размышляли над этой фразой. «Проблемы личного характера» – эту фразу часто использовали, чтобы описать ужас, происходящий вокруг. Это могло означать, что ее семью арестовали, или они уехали, или их бизнес разрушен. Ничего хорошего проблемы личного характера не означали.

Хельд кивнул и туго затянул шарф вокруг шеи. Он медленно взял письма со стола и, не глядя, сунул в портфель. И снова он почувствовал, как Ханна наблюдает за ним, выходящим в ночь.

Возвращаясь домой своим обычным путем, он думал о ней – о том, как мало он знает о ней и ее муже. При мысли, что они вместе, они вдвоем ужинают, беседуют, смеются, занимаются любовью, он напрягся. Последняя мысль оказалась особенно болезненной, и это его удивило. Должно быть, он путает всплывающие на поверхность мысли о Саре с женщиной с прекрасными глазами, каждый вечер провожающей его взглядом. Он стряхнул с себя эти мысли и сосредоточился на дороге, примечая первые признаки весны. Казалось зима длится бесконечно, но теперь на деревьях появились почки. В эти мрачные времена стоит отмечать все хорошее, успокаивал он себя. Конечно, с теплой погодой и погожими днями дела пойдут лучше.

Переходя улицу, Хельд вздохнул. Сколько еще им придется терпеть немцев? Сколько еще им придется мириться с жизнью, где боишься лишний раз сделать вдох? А потом новая мысль. Сколько еще Майклу придется оставаться на чердаке? Конечно, не слишком долго. Даже если война продолжится, ему, скорее всего придется перейти с чердака в более безопасное место.

Он зашел в магазин, и взяв то немногое, что можно было купить по талонам на день, отправился домой. Сказать Майклу, что Эльке уехала, он побоялся. Даст Бог, эта война закончится через пару месяцев, и они все смогут вернуться к прежней жизни.