Читать книгу Разгадай меня (сборник) - Тахира Мафи - Страница 14

Один из сопровождающих моего отца ждет меня у двери.

Я бегло смотрю в его сторону, но не успеваю разглядеть лица.

– Докладывайте, рядовой.

– Сэр, – произносит он, – мне поручено известить вас, что Верховный главнокомандующий ожидает вас на обед в его апартаментах в двадцать ноль-ноль.

– Считайте ваше поручение выполненным.

Я делаю шаг и собираюсь открыть дверь.

Он выступает вперед, загородив мне дорогу.

Я поворачиваюсь и пристально смотрю на него.

Он стоит почти в полуметре от меня: это скрытое проявление неуважения, подобного не позволяет себе даже Делалье. Но в отличие от моих подчиненных окружающие отца подхалимы считают себя счастливчиками. Быть членом свиты Верховного главнокомандующего почитается за огромную привилегию и честь. Они подчиняются только ему и никому больше.

И вот этот рядовой пытается доказать свое превосходство надо мной.

Он завидует мне. Он считает, что я не достоин быть сыном Верховного главнокомандующего Оздоровления. Это написано у него на лице.

Я с трудом удерживаюсь от смеха, когда смотрю в его холодные серые глаза и черную бездну его души. Рукава его форменной рубашки засучены выше локтей, выставляя напоказ армейские татуировки. Концентрические черные круги, красующиеся у него на предплечьях, обведены красным, зеленым и синим. Это единственный отличительный знак того, что он служит в элитном подразделении. Я всегда отказывался участвовать в подобных жутких ритуалах «клеймения».

Рядовой все еще таращится на меня.

Я поворачиваю голову в его сторону и удивленно приподнимаю брови.

– Мне приказано, – объясняет он, – дождаться устного подтверждения, что приглашение принято.

Какую-то секунду я размышляю, есть ли у меня выбор, и убеждаюсь, что его нет.

Я, как и остальные марионетки в этом мире, полностью завишу от воли моего отца. Это истина, с которой мне приходится мириться изо дня в день: я не смогу даже словом возразить человеку, который держит меня за горло.

Я становлюсь противен сам себе.

Я встречаюсь с ним взглядом и какое-то мгновение гадаю, есть ли у него имя, прежде чем осознаю, что мне это совершенно безразлично.

– Считайте, что оно принято.

– Так точно, сэ…

– И в следующий раз, рядовой, не приближайтесь ко мне ближе чем на два метра, не спросив разрешения.

Он удивленно хлопает глазами.

– Сэр, я…

– Вы сбиты с толку, – обрываю я его. – Вы полагаете, что служба в распоряжении Верховного главнокомандующего дает вам право игнорировать нормы устава, обязательного для всех военнослужащих. Здесь вы глубоко ошибаетесь.

У него сжимаются челюсти.

– Никогда не забывайте, – продолжаю я очень тихо, – что, если бы я хотел занять вашу должность, я бы легко этого добился. И что человек, которому вы так преданно служите, научил меня стрелять, когда мне было девять лет.

У него раздуваются ноздри. Он смотрит прямо перед собой.

– Передайте подтверждение, рядовой. И запомните: никогда больше со мной не заговаривайте.

Он стоит по стойке смирно, глаза его смотрят куда-то мимо меня.

Я жду.

Не разжимая челюстей, он медленно берет под козырек.

– Можете идти, – говорю я.

Я запираю за собой дверь в спальню и прислоняюсь к ней. Мне нужно всего несколько секунд. Я тянусь к бутылочке, которую оставил на ночном столике, и вытряхиваю из нее две квадратные пилюли. Закидываю их в рот и жду, закрыв глаза, пока они рассосутся. Тьма за сомкнутыми веками – долгожданное облегчение.

До тех пор пока воспоминание о ее лице силой не вернет меня к действительности.

Я сажусь на кровать и опускаю голову на здоровую руку. Не надо бы сейчас думать о ней. У меня по горло бумажной работы, к тому же стресс от присутствия здесь отца не способствует душевному равновесию. Обед в его компании станет спектаклем. Душедробительным зрелищем.

Я крепко зажмуриваюсь и делаю слабое усилие, стараясь построить стены, которые наверняка помогут мне сосредоточиться. Но на сей раз у меня ничего не получается. Перед глазами настойчиво встает ее лицо, а ее дневник, лежащий в кармане, тянет меня к себе, словно магнитом. И тут я начинаю понимать, что в глубине души не хочу гнать от себя мысли о ней. В глубине души я даже наслаждаюсь этой пыткой.

Эта девушка разрушает меня.

Девушка, проведшая последний год в сумасшедшем доме. Девушка, которая не колеблясь пристрелит меня за попытку поцеловать ее. Девушка, сбежавшая с другим мужчиной, лишь бы убраться от меня подальше.

Ну как в такую не влюбиться!

Я зажимаю рот рукой.

Я схожу с ума.

Стаскиваю с себя ботинки. Забираюсь в кровать и ничком падаю на подушки.

Она спала здесь, думаю я. Спала совсем близко от меня. И проснулась здесь. Она была тут, а я позволил ей ускользнуть.

Я неудачник.

Я потерял ее.

Я даже не осознаю, что вытащил ее дневник из кармана, пока не вижу его у себя перед глазами. Я смотрю на него. Изучаю потертую обложку, пытаясь понять, как ей удалось раздобыть блокнот. Наверное, где-нибудь украла, хотя я не совсем представляю где и как.

Есть масса вещей, о которых мне хочется ее расспросить. Как же много мне хочется ей сказать.

Затем я открываю дневник и начинаю читать.

Иногда я закрываю глаза и раскрашиваю стены в разные цвета.

Я представляю, что на мне теплые носки и я сижу у огня. Воображаю, что кто-то дал мне почитать книгу, чтобы отвлечь меня от пытки, терзающей мой рассудок. Мне хочется быть кем-то еще где-то еще с кем-то еще, лишь бы занять свой ум. Мне хочется бежать и ощущать, как ветер играет с моими волосами. Я хочу притвориться, что это лишь маленькая история внутри большой. Что эта палата – просто декорация, что это не мои руки, что это окно выведет меня в прекрасный мир, если я смогу разбить его. Я притворяюсь, что подушка чистая, а постель мягкая. Я притворяюсь-притворяюсь-притворяюсь до тех пор, пока мир за сомкнутыми веками не становится таким огромным, что перестает помещаться у меня в воображении. Но потом глаза мои открываются, а за горло меня хватают руки, которые душат-душат-душат.

Я думаю, что мысли скоро прояснятся.

Надеюсь, что рассудок мой ко мне вернется.

Дневник падает из разжавшейся руки мне на грудь. Я провожу здоровой рукой по лицу и по волосам. Я потираю шею и сажусь на кровати так резко, что ударяюсь головой о переднюю спинку, и это доставляет мне какое-то странное удовольствие. Пару секунд я наслаждаюсь болью.

Затем я беру дневник.

И переворачиваю страницу.

Интересно, что они думают? Мои родители. Интересно, где они? Интересно, все ли у них теперь хорошо, счастливы ли они, добились ли они того, к чему стремились? Интересно, будут ли у мамы еще дети. Интересно, смилостивится ли кто-нибудь и убьет меня, интересно, в аду лучше, чем здесь? Интересно, какое сейчас у меня лицо? Интересно, вдохну ли я когда-нибудь глоток свежего воздуха?

Мне так много всего интересно.

Иногда я не сплю и считаю все вокруг. Стены, трещины на них, пальцы на руках и ногах. Считаю пружины в матрасе, нитки в одеяле, шаги по диагонали комнаты. Свои зубы, каждый волос на голове и на сколько секунд я могу задержать дыхание.

Но иногда я так устаю, что забываю о том, что мне больше нельзя ничего хотеть, и обнаруживаю, что хочу того, чего мне хотелось всегда. Того, о чем я всегда мечтала.

Мне всегда хотелось иметь друга.

Я мечтаю об этом. Я пытаюсь представить, что такое дружба. Чтобы улыбаться и чтобы тебе улыбались в ответ. Чтобы кому-то доверять. Кому-то, кто не швыряет в меня чем попало, не сует мои руки в камин и не бьет меня за то, что я появилась на свет. Кому-то, кто узнает, что меня выбросили на помойку, и постарается меня отыскать, кто никогда не будет бояться меня.

Кому-то, кто знает, что я никогда не причиню ему боль.

Я сворачиваюсь калачиком в углу, прячу лицо в колени и раскачиваюсь туда-сюда-туда-сюда-туда-сюда, и хочу-хочу-хочу, и мечтаю о невозможном, пока не засыпаю вся в слезах.

Интересно, что значит – иметь друга?

И потом мне интересно, кого еще упекли в сумасшедший дом? Интересно, кто издает какие-то крики?

Не я ли?

Я пытаюсь вернуться к действительности, внушая себе, что это всего лишь пустые слова, но это мираж. Поскольку почему-то просто читать эти слова для меня уже слишком, и меня трясет от одной мысли о том, сколько боли ей выпало вынести.

Сколько ей пришлось пережить.

В эту бездну безумия ее ввергли родители, всю жизнь издевавшиеся над ней и превратившие ее в изгоя. Я никогда и ни к кому не испытывал сочувствия, но сейчас оно буквально захлестывает меня и упрямо тянет в мир, о котором я и вообразить не мог, что там окажусь. И хотя мне всегда казалось, что у нас с ней много общего, я и представить себе не мог, насколько велика эта общность.

Мысль об этом убивает меня.

Я встаю. Начинаю ходить по комнате до тех пор, пока не чувствую себя достаточно уверенно, чтобы продолжить чтение. Затем я делаю глубокий вдох.

И переворачиваю страницу.

Что-то начинает во мне бурлить.

Что-то такое, во что я никогда не смела вникать, что-то, в чем я боялась себе признаться. Какая-то часть меня хочет вырваться из клетки, куда меня посадили, бьется в двери моего сердца, рвется наружу.

Рвется на свободу.

Изо дня в день я чувствую, что переживаю один и тот же кошмар. Мне хочется кричать, биться, размахивать кулаками, но мои голосовые связки перерезаны, на моих руках – тяжелый груз, словно их закатали в бетон, я кричу, но меня никто не слышит, никто мне не поможет и не вытащит из смертельной западни.

Мне всегда приходилось подчиняться, унижаться, превращаться в безвольную клянчащую тряпку, чтобы всем остальным было хорошо и приятно. Мое существование превратилось в битву с целью доказать, что я безвредна, что никому не угрожаю, что я могу жить среди людей, не причиняя им боли.

Как же я устала устала-устала-устала, и иногда я так злюсь.

Не знаю, что со мной происходит.

– Господи, Джульетта, – с трудом выдыхаю я.

И падаю на колени.

– Немедленно приготовьте транспорт.

Мне надо вырваться отсюда. Сейчас же.

– Простите, сэр. То есть слушаюсь, сэр, разумеется… но куда?..

– Мне нужно проинспектировать контролируемые территории, – отвечаю я. – И я должен закончить поездку до обеда.

Это так и вместе с тем не так. Но мне необходимо занять себя хоть чем-нибудь, лишь бы на время забыть о дневнике.

– Да, конечно же, сэр. Позвольте вас сопровождать?

– В этом нет необходимости, лейтенант. Тем не менее благодарю вас.

– Я… с-сэр, – запинается он. – Разумеется, счастлив оказать вам…

Боже праведный, все-таки надо держать себя в руках. Я никогда не благодарю Делалье. Похоже, я его чуть до инфаркта не довел.

– Я буду готов через десять минут, – обрываю я его.

Он смущенно замолкает. Затем я слышу:

– Слушаюсь, сэр. Спасибо, сэр.

Я зажимаю рукой рот, отпуская клавишу интеркома.