Читать книгу Помолись за меня. Две мини-повести - Тамара Злобина - Страница 3

День был тихий, безветренный, туманный. Туман словно просачивался из самой земли и поднимался ввысь, меняясь, редея и растворяясь в пространстве. Внезапно из тумана размытыми очертаниями начала возникать бледная картинка. Лёгкими мазками талантливого художника проявилась группа людей, двигающихся тёмной, молчаливой процессией, словно переходя из какого-то странного сна или замысловатой фантазии в реальность. Молчаливая процессия ступила на извилистую, поросшую травой-муравой, дорожку, ведущую куда-то вдаль, пропадающую в этой дали, и медленно двинулась дальше.

Была в этой процессии какая-то безысходность, мистическая тоска и ирреальность. Словно картинка вне времени и вне сезона: ни прошлое, ни настоящее, ни весна, ни лето, не осень и не зима. Это странное ощущение ещё более усиливал туман, будто ластиком стирая тёмные фигуры, отделяя их от земли насыщенно-чёрной полосой. Процессия двигающаяся меж небом и землёй – тихо, скорбно, слегка театрально…

Хоронили Александру Даниловну. Народа собралось немало: почти вся совхозная больница, где она проработала без малого двадцать лет; подруги, соседи и просто добрые люди, знающие и уважающие её. Сашеньку поддерживали с двух сторон крепкие руки соседа Митрича и заведующего хирургического отделения – Михаила Михайловича, где Александра Даниловна до последнего работала санитаркой. Если бы не эти руки, Саня давно упала где-нибудь по дороге, и подниматься не захотела. Она была, словно во сне, или в состоянии слабого помешательства: ничего не слышала, никого не видела, ничего не ощущала.

Пять дней назад девушке исполнилось двадцать лет. Баба Саша была такая весёлая, хлопотливая. Саня радовалась, глядя на свою бабушку и была счастлива, что всё так хорошо складывается: уже год она работала в местной больнице операционной сестрой, бабушка всегда была рядом и поддерживала её и добрым советом и мудрым словом. И вот теперь… Все эти чужие люди, серые лица. Этот странный туман, что разделил вчера и сегодня полосой сплошной черноты и безысходности. Девушка словно не понимала куда ведут её сильные мужские руки. Зачем? Почему? Ей хотелось крикнуть, что было сил:

– Остановитесь! Я не хочу! Не хочу…

Но сил не было. Заплетающиеся ноги едва касались дорожки: её почти несли. Процессия, наконец, остановилась у свежевырытой могилы. Гроб, обитый чёрным и красным сатином поставили на две табуретки. Сухонькое лицо Александры Даниловны утопало в неярких полевых цветах, которых она так любила. При жизни.

Маленькая, худощавая старушка в белом ситцевом платочке не-то запела, не-то запричитала молитву, и Александра начала тихо сползать вниз. Её успели подхватить всё те же сильные руки. Послышались слова:

– Дайте девочке попрощаться с Александрой Даниловной…

Саню подвели к гробу и сказали:

– Попрощайся, Сашенька, с бабушкой.

Александра наклонилась к лицу бабы Саши и потеряла сознание. Очнулась от резкого, неприятного запаха и подумала:

– Нашатырный спирт… Зачем?… Я не могу этого видеть… Не хочу.

Кинулась на уже заколоченный гроб:

– Бабушка, – шептали губы, – бабушка, не уходи… Не оставляй меня одну…

– Поплачь, Сашенька, поплачь, – просила её подруга бабушки – Нина, – легче станет.

Саня посмотрела на неё сухими глазами, но ответить ничего не могла: слов не было. Не было и слёз. На уме вертелись слова «бабушкиной молитвы»:

– Царице моя Преблагая, Надеждо моя, Богородице…

Больше ничего не шло на ум, и она снова и снова повторяла начальные слова молитвы, которая не раз спасала Александру Даниловну в самые страшные дни войны:

– Царие моя Преблагая, Надеждо моя, Богородице…

Надежда приехала домой только через полтора месяца, но не застала никого: Александру Даниловну похоронили, а Саня к тому времени была уже в Чечне.

Не застав никого дома, она направилась к лучшей подруге матери и после её пояснений поинтересовалась с искренним недоумением, словно была удивлена до глубины души:

– Как умерла?! Почему меня не дождалась?

– А ты думала, что мать будет жить вечно?! – возмутилась Нина Ивановна. – Матери имеют такую тенденцию умирать не дождавшись своих дочерей, потому как те не спешат домой.

А уж, когда Надежда услышала, что Саня спустя сорок дней после смерти бабушки уехала в Чечню в качестве операционной сестры, возмущению её не было предела:

– Она что, с ума сошла?! Там же война идёт… Какой дурак надоумил её попереться туда?!

Нина Ивановна пожала плечами в ответ: выдавать Михаила Михайловича ей не хотелось. Всё это могло для него плохо закончится: она ещё не забыла воинственность Надежды и её способность наказывать «врагов».

Но всё-таки Надежда наведалась в больницу и имела трудный разговор с Кориным. Михаил Михайлович не стал оправдываться, а выслушав все обвинения женщины, строго сказал:

– А что вы хотели, Надежда Сергеевна, чтобы девочка зачахла совсем от горя? Ей была необходима смена обстановки – иначе можно было тронуться разумом.

– Но не такая же смена?! – возмутилась женщина. – Не в пекло же было толкать девочку? Куда смотрели вы, её наставник?!

– А куда смотрели вы?! – слегка повысил голос Корин. – Её мать? Почему девочка вынуждена была один на один нести свою беду?

Надежда опешила даже от строгого тона доктора:

– Но она же не в пустыне жила: вокруг люди, друзья, соседи, наконец, вы – сослуживцы?!

– Чужие люди? – вглядываясь в глаза странной женщины, поинтересовался Корин. – Вы считаете – этого достаточно?… Ни одной родной души рядом…

– Она уже взрослая девочка! – запротестовала Надежда. – И должна уметь принимать удар судьбы!

– Ну-да, ну-да, – ответил Михаил Михайлович, решив, что это женщина так ничего и не поняла. – Принимать удар она пока не научилась – потому и отправилась в Чечню, чтобы пройти урок, что называется: год – за три.

– Вы жестокий человек! – возмутилась Надежда.

– Да, это так! – ответил Корин, – моя профессия требует этого – я хирург. До мозга костей. А вы, Надежда Сергеевна кто?

– Я – мать! – попыталась доказать свою правоту женщина, но Корин не дал ей сделать этого.

– Сомневаюсь! – словно отрезал он. – Это Александра Даниловна была для Сашеньки и матерью, и отцом, и бабушкой. А вы, как я вижу – совершенно посторонний, чужой ей человек.

И добавил, поднимаясь с места:

– Извините, мне нужно к больным.

Корин вышел из кабинета не прощаясь, а Надежда от возмущения ещё некоторое время открывала рот, не находя слов. Потом поднялась и вышла из кабинета врача, громко хлопнув дверью. Уехала из совхоза на другой же день, оставив дом и могилку матери на попечение Нины Ивановны. Она так и не рассказала никому о нелицеприятном разговоре с Кориным, да и тот не стал распространятся на эту тему: они прекрасно поняли друг друга, и расстались, если и не врагами, то уж точно не друзьями.

Саня к это время работала уже а полевом госпитале, располагающемся на окраине Грозного. Здание было полуразрушено – госпиталь располагался в подвале. Приспособлен наскоро, но операционная была оборудована всем самым необходимым. Рядом с операционной реанимационная палата, с лежащими в ней тяжелоранеными, которых нельзя было ещё транспортировать.

В Грозном шли тяжёлые бои и раненые поступали непрерывно. Работы было так много, что времени думать о чём-то постороннем кроме череды операций, следующих одна за другой, не было. И Александра выкинула из головы всё, что произошло с ней полмесяца назад.

Уже через неделю работы Александра ощущала себя в госпитале, как рыба в воде. Общая боль и беда сближает гораздо быстрее и прочнее, чем общая радость. А уж боли тут хватало с избытком. Раненых привозили прямо из боя. Иногда девушке казалось, что весь Грозный – это сплошное поле боя.

– Как когда-то в сорок третьем в Сталинграде, – думала Александра, невольно вспоминая рассказы бабушки Сани. – С одним исключением: медсестра на поле боя сейчас не сможет сделать и шагу. Главврач даже ночью не разрешает выходить на поверхность, опасаясь снайпера, который засел где-то неподалёку.

Одна хирургическая бригада сменяла другую. Спали по очереди в небольшом помещении с несколькими металлическими кроватями, письменным столом посередине, служившим и кабинетом, и столовой, шкафами вдоль стен, где хранились необходимые лекарства, перевязочные материалы, инструменты.

В операционную Саню пока ещё не допускали: хватало работы в послеоперационных палатах. Их всего две: маленькая на десять коек, где размещались самые тяжёлые, которых нельзя было вывозить из-за сложности ранения и нестабильности состояния, и большая – на двадцать коек, расположенных в два яруса. Здесь раненые долго не задерживались: раз в три дня прилетал вертолёт и забирал троих-четверых, для переправки на «большую землю».

У Сани была заветная мечта: встать к операционному столу, ведь один из двух хирургов был сам главврач: Вениамин Михайлович Воротников, который считался одним из лучших полевых хирургов. Поэтому она без устали повторяла и повторяла всё то, что должна знать операционная сестра. Закрыв глаза, Саня вспоминала все хирургические инструменты, представляя их мысленным взором..

Застав как-то девушку возле шкафа с инструментами, Вера Васильевна, ассистент Воротникова, поинтересовалась:

– Инструмент, девонька, учишь?

Саня в ответ кивнула головой.

– Учи-учи! – продолжила Вера Васильевна. – Чтобы от зубов отскакивало… Сама проверять буду.

После её ухода, Наташка, что работала в паре с Саней, съязвила:

– Проверять – на это мы горазды, а вот место уступить, как смене своей, не дождёшься. Я уже два года при выздоравливающих, а воз – и ныне там. Правда мне Вера даже не обещала проэкзаменовать… Она, что глаз на тебя положила?

Александра с удивлением посмотрела на подругу:

– О чём это ты?

– А ты не знаешь? – хихикнула Наташка. – Верочка наша обожает молоденьких девочек… Вроде тебя…

– Не смеши, Наташка – весёлого мало.

– Не скажи-не скажи, – продолжала издеваться напарница, – я бы на твоём месте, непременно воспользовалась…

– Ну так воспользуйся – уступаю! – не поддавалась Саня.

– Увы, увы, она выбрала не меня.