Читать книгу Иди сюда, парень! (сборник) - Тамерлан Тадтаев - Страница 6

Я положил на истоптанный замерзший снег свой карабин и присел на деревянный приклад. Кости, обтянутые кожей, соприкоснулись с деревом. Слишком жестко. Тогда я размотал зеленый мохеровый шарф и подложил под себя. Спиной я прислонился к стене баррикады из мешков с песком. Отлично. Хорошо сижу. Да и денек выдался на редкость теплый, несмотря на зиму.

Солнце, к которому тянулось все мое существо, вдруг загородил собою парень, одетый в черную кожаную куртку и белые спортивные штаны. Он был из тех, с кем лучше не связываться – себе дороже. Но я ведь сам такой и, возможно, даже круче. Ему бы обойти меня стороной – на его месте я поступил бы именно так, – но нет, он как будто искал неприятностей. Он кивнул мне как знакомому и, увидев, на чем сижу, попросил:

– Слушай, братишка, одолжи на пару минут свое сиденье. Дело одно наклевывается, а без оружия туда соваться никак нельзя.

– Оружие и жену, – говорю, – никому не одалживаю. А теперь можешь отвалить, ты мне солнце загораживаешь.

– Что ты сказал?! Повтори!

– Я говорю, иди своей дорогой, – повторил я, чувствуя, как в моих замерзших жилах вскипает кровь.

– Мать мою, если ты не пожалеешь об этом!

– Я много о чем жалел в этой жизни, – сказал я. – Но мне непонятно, отчего ты, такой крутой, прячешься во время боя. Где ты был ночью, а? Или не слышал, как стреляли?

Я заткнул его – ему нечем было крыть. Ребята вокруг слушали нашу перепалку, но никто не вмешивался. Я не осуждал их, потому что сам избегал подобных разборок.

– Пошли-пошли, не связывайся с ним, – торопил крутого его маленький, похожий на шакала приятель, который откуда-то знал меня. Тот как бы неохотно дал себя увести и все оглядывался.

– Мы еще встретимся! – крикнул он.

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Я сам тебя разыщу, если снова спрячешься!

Кажется, я переборщил, но он меня сильно завел.

– Мародеры, – сказал кто-то им в спину.

– Житья от них нет, – вздохнул другой. – Только и слышишь, как ограбили того, покалечили этого. Расстрелять бы их всех к чертовой матери. Хорошо, что ты не дал ему свою винтовку.

Да, дорогой ценой мне досталась эта кавалерийская винтовка. Чтобы купить ее, пришлось украсть деньги у родного отца. Он хранил их в чемодане, с которым приехал из Душанбе. Долгие годы родитель вкалывал там, чтобы накопить деньжат на постройку нового дома здесь, на родине. Это была мечта всей нашей семьи. Как же я радовался, что скоро буду выглядывать из окон собственного двухэтажного дома! Папаша говорил, что новый дом будет не хуже дворцов наших соседей, которым я страшно завидовал. Но война оборвала нашу мечту на первом же этаже. Отец, как и все вначале, думал, что это недоразумение скоро закончится и он доведет начатое до конца. Но потом понял, что все всерьез и надолго. Выходит, теперь я сижу на верхнем этаже нашего дома. Ведь деньги были отложены именно для его постройки.

Папашу чуть инфаркт не хватил. Отказался от меня. Сказал: «Мой старший сын умер». Мать, проклинавшая меня сначала, приходит сейчас на баррикаду и со слезами упрашивает вернуться домой. Не поздновато ли? Ославили меня на весь мир – и все забыть? Нет, никогда. Уж лучше околеть здесь, чем вернуться под недостроенный кров, где вечно будут напоминать о моем поступке, указывая пальцем на потолок.

А с младшим братом у нас договор. Если меня убьют, винтовка переходит к нему по наследству. Теперь он следует за мной повсюду. Вон он стоит на углу, в белом плаще. Делает вид, будто радуется солнечному теплу. Но я-то знаю, что у него на уме. Как и все наследники, брат хочет поскорей заполучить свое наследство. Только я не тороплюсь на тот свет. Дорожу своей задницей ради той, кого люблю больше всех на свете. Хотя, возможно, она и не подозревает о моей любви.

По ночам, когда не очень сильно стреляют, я прихожу к дому, в котором она живет, и смотрю на ее окна. «Спит, наверное, – думаю я. – Греет своим роскошным телом холодную постель». А может, она боится и не смыкает глаз? У нее есть основания для этого. Во-первых, это девушка из богатой семьи и наверняка значится в списках мародеров, рыщущих по ночному замерзшему городу. Во-вторых, она красавица и сама по себе представляет лакомый кусочек для любого отмороженного. А эти твари ничем не гнушаются. Могут снять кольцо вместе с пальчиком. Два дня тому назад я столкнулся с ними ночью в ее подъезде. Пришел туда по старой привычке. Мародеры собирались взломать дверь квартиры под страшные крики ее матери. Отца не было дома. Да и что бы сделал этот старый казнокрад, окажись он там? Ровным счетом ничего. Соседи тоже все попрятались. Никто не пришел на помощь. Кому нужны неприятности? Связываться с мародерами опасно для жизни. Пришлось самому вступить с ними в разговор на узкой темной площадке третьего этажа. Их было трое, и все в масках. Таких дерзких я еще не встречал, хотя перевидал их немало. Они посмеялись надо мной и моим оружием и сказали: «Не суйся не в свое дело». Тогда я выстрелил в ногу одному, а второму засунул ствол карабина в рот через чулок, под которым тот прятал свою харю.

– Ну что, крутой! – я упивался своим бешенством. – Попробуй откуси то, что я засунул тебе в рот! – Но он, кажется, язык проглотил – только хрипел. – Пули на тебя, тварь, жалко!

Сорвав с него чулок, я харкнул в его гнусную рожу. Третий сбежал. За ним погнался братишка, следовавший за мной по пятам. Я застал обоих у развалин дома, куда прошлой ночью угодил снаряд. Мародер повалил брата на снег и, сидя на нем верхом, молотил чем-то тяжелым. Я вырубил отморозка, ударив прикладом по голове. Младший брат оказался на редкость живуч и, придя в себя, умолял одолжить ему карабин на один только выстрел.

– Ведь никого нет поблизости, – говорил он, ощупывая свое разбитое в кровь лицо. – Не бойся, никто ничего не узнает. Ты сам видел, как он убивал меня!

Но я не позволил ему, потому что был уверен: из окон пятиэтажек жилмассива на нас смотрит не одна пара любопытных глаз. Тогда братишка подобрал обломок кирпича, которым ему чуть не раскроили череп, и начал крушить лицо мародера. Око за око, зуб за зуб. Такая жестокость младших меня уже не удивляла. Нет, не такой я представлял войну в самом начале. Думал, прославлюсь в жарком бою. А на деле собачий холод, нехватка патронов и еще много того, о чем даже говорить не хочется – подлость и мерзость. И один лишь Бог знает, когда все это закончится.

Политикам я давно перестал верить. Да и разбежались эти болтуны, как только запахло жареным. А мы теперь расхлебывай кашу. «Наша сила в нашей правде!!!» Да я вот этой своей замерзшей задницей чувствовал, что правда, которая, как известно, даже в воде не тонет, без оружия бессильна. Жаль недальновидных политиков-пингвинов. Дальше своего клюва ничего не видят. Не толкают больше пламенных речей с балкона театра перед толпой правдоискателей на площади. Площадь захватили грузинские милиционеры. Как и весь город. Слава богу, половину Цхинвала мы уже отбили. С оружием в руках, между прочим. А сунься к какому вооруженному грузину со своей никому не нужной правдой – ей-ей, даже останков твоих не нашли бы. Хоронить было бы нечего во дворе пятой школы. А на кладбище и не мечтай попасть. Там грузины хоронятся, поджидают. Последних твоих родственников убьют, что за гробом пойдут, не поморщатся. И не пробуй даже. Проверено…