Читать книгу Искатель - Тана Френч - Страница 6

Трей и впрямь возвращается и назавтра, и в последующие дни. Иногда появляется посреди утра, иногда после обеда, отчего у Кела возникает утешительное впечатление, будто Трей время от времени посещает школу, хотя Кел отдает себе отчет, что, возможно, Трей так приходит сознательно. Малой болтается рядом часок-другой, в основном ради еды. А затем – отзываясь на некий таинственный внутренний будильник, а может, ему просто делается скучно – говорит: “Мине пора” – и уходит, топая по саду, руки глубоко в карманах худи, не оборачивается.

В первый дождливый день Кел Трея не ждет. Обдирает обои, напевает обрывки строчек под Отиса Реддинга[21], и тут в свете возникает тень, а когда Кел поворачивает голову, Трей уже у окна, торчит там в своей позорной вощеной куртке на два размера меньше нужного. Кел мимолетно сомневается, приглашать ли в дом, но дождь капает у пацана с капюшона и с кончика носа, и Келу ясно, что выбора у него, в общем, нет. Вешает куртку Трея на стул, чтоб обсохла, и выдает ему скребок.

В солнечные дни они возвращаются к бюро, но по мере того, как истощается сентябрь, солнечные дни делаются все скуднее. Все чаще по крыше хлещет дождь, а ветер набивает к основаниям стен и живых изгородей мокрые листья. Белки запасаются как полоумные. Март объявляет, что это к сволочной зиме, и делится драматическими рассказами о годах, когда здешние места отреза́ло от остального мира на целые недели и люди замерзали в домах, но Кела это не очень-то впечатляет.

– Я привык к Чикаго, – напоминает он Марту. – Мы не зовем погоду морозной, пока у нас ресницы не смерзаются.

– Тут другой холод, – уведомляет Март. – Коварный. Не чуешь, как подбирается, пока не сцапает.

Мнение Марта насчет Редди совпадает с мнением Норин, но изложено цветистее. Шила Бради была милой девушкой из приличной семьи, ноги что надо; собиралась в Голуэй учиться на медсестру, да только не успела – влюбилась в Джонни Редди. Этот мог трещать до морковкина заговения и больше трех месяцев кряду ни на одной работе сроду не задерживался – не угодишь ему; “никакой он работник” – так отозвался о нем Март с презрением такой глубины, какое Кел и его отдел приберегали для тех, кто грабит старушек. У Шилы и Джонни народилось шестеро детишек, жили они на пособие в развалюхе-домике у родни в горках, – Март растолковывает родство, подробно, однако Кел теряет нить на третьей или четвертой воде на киселе, – и вот теперь Джонни сдриснул, родственники Шилы поумирали или переехали, и семья, считай, – то, что в этих краях заместо швали трейлерной. Март согласен с Норин и Леной: дети вряд ли воздерживаются от мелкого воровства, но в той же мере маловероятна их способность влезать во что бы то ни было круче.

– Батюшки светы, – говорит Март, веселясь, когда Кел выдает ему свою речь обеспокоенной городской цацы, – у тебя чересчур много свободного времени. Заведи себе женщину, я тебе о чем толкую. Вот тогда и будет о чем переживать.

На самом деле Кел более-менее отметает вероятность, что малой собирается его ограбить, – если учесть, что Трей подходит к этому бестолковее некуда, а Кел понимает, что Трей вовсе не бестолков. Раз он теперь знает кое-что о возможной семье Трея, складываются другие сценарии, более вероятные: ребенка дразнят, и ему нужна защита; ребенка обижают так или иначе, и ему необходимо рассказать кому-то; мать ребенка пьет или на наркотиках, или ее бьет дружок, и ребенку нужно поделиться; ребенок хочет, чтобы Кел отыскал беглого папашу; ребенок пытается устроить себе алиби в чем-то таком, чем ему не следовало бы заниматься. Келу кажется, что местные, предубежденные против разгильдяйства Джонни Редди, возможно, недооценивают склонности его сына по этой части. И пусть у Кела есть все причины считать, что дети способны иногда стать выше своей говенной семьи, есть у него и все причины считать, что в большинстве случаев так не случается.

Кел прощупывает почву вокруг Джонни Редди, дает Трею лазейку, если ее малой и выискивает, но Трей отсекает это сразу же.

– Ага, это может сгодиться, – говорит Кел, осматривая первую попытку Трея вырезать паз. – Рукастый ты. Отцу помогаешь с таким вот?

– Не, – отвечает Трей. Вынимает полку и с одного конца паза еще пару раз постукивает, прищуривается, низко склонившись над деревяшкой. Ему нравится, когда все сделано как следует. Келу что-то, может, и сойдет, а вот Трей покачает головой и еще пару-тройку раз пройдется, прежде чем удовлетворится.

– И чем же вы тогда с ним занимаетесь?

– Ничем. Он уехал.

– Куда?

– В Лондон. Звонит нам иногда.

Это, в общем, подтверждает, что Трей – из Редди, если только Лондон не пункт назначения всех местных никчемных папаш.

– У меня отец тоже уезжал часто, – говорит Кел. Стремится наладить связь, но Трея это, похоже, не трогает. – Скучаешь?

Трей жмет плечами. Кел уже разбирается в этих пожатиях плечами, их много, и они богаты оттенками. Это вот означает, что тема закрыта за отсутствием интереса к ней.

У Кела, таким образом, остается два варианта: либо Трей делает что-то плохое, либо что-то плохое делают с Треем. Пока Келу не удается придумать, как заговорить хоть о том, хоть о другом. Он отдает себе отчет: если напортачит, Трея потом ищи свищи. Если бедокурит сам Трей – это пожалуйста, но на ребенка, которого обижают, свежеобретенный Келом талант не будить лихо не распространяется. И поэтому с Треем он обращается так же, как в самом начале, – занимается своими делами и позволяет малявке подобраться поближе, когда время придет.

Время приходит недели через две. Дождливое утро, прохладное и тихое, с легким ветерком, что забредает в открытое окно и пахнет пастбищем. Кел с Треем закончили шлифовать стены в гостиной, загрунтовали углы и делают перерыв, перед тем как приступить к основной задаче. Сидят за столом, жуют печенье с шоколадом, вклад Трея, – теперь бывают дни, когда он заявляется с печеньем, а раз был даже яблочный пирог. Кел знает наверняка, откуда все это берется, и его слегка покусывает совесть, когда он все же ест это, однако считает, что будет спокойнее, если не вдаваться в этот вопрос.

Трей методично и сосредоточенно поглощает печенье. Кел пытается размять узел на шее. Все из-за матраса, нытье и боль в мышцах уже затихли. Тело почти привыкло к работе, и Келу это нравится – так же, как нравилось ему, что мышцы ноют. Поначалу он предполагал, что слишком стар и не привыкнет совсем, но тело справилось. Кел чувствует себя моложе, чем полгода назад.

– Белка, – говорит он, показывая в окно на сад. – На днях подстрелю несколько и сварю нам беличье рагу.

Трей осмысляет сказанное, смотрит, как белка утекает под изгородь.

– А как на вкус?

– Неплохо. Как дичь. Крепче курятины.

– Белка укусила мою сестру, – говорит Трей. – За палец. Можно и съйисть.

– Когда мне было лет десять, – говорит Кел, – я жил у дедушки, и мы с тремя приятелями ходили с ночевкой в лес за дедовым домом. В первый раз дедушка сказал нам, чтоб мы поосторожней, потому что водится в этом лесу зверь под названием белкошак. Гибрид белки и кота, но крупнее и белки, и кота – и свирепее. У него здоровенные когти и клыки и рыжий мех, и он вцепляется либо в глотку тебе, если сидишь, либо в яйца, если стоишь. О том, что он изготовился нападать, узнаёшь по таким странным звукам. Типа рычания вперемешку со стрекотом.

Кел показывает, как это. Трей слушает и наблюдает, выскребая зубами начинку печенья. Кел взял привычку рассказывать Трею все подряд, что на ум взбредет, – просто компанейски, не обращая особого внимания, есть какой-то отклик или нет.

– В лес мы все равно пошли, – говорит, – но в палатке навалили большую гору камней, на всякий случай. Поздно ночью, как раз когда устроились в спальниках, снаружи послышался звук. – Повторяет. – Чуть не обосрались. Вылезли из спальников, набрали камней и давай кидаться. Несколько раз хорошо так попали, и тут слышим – дедушка кричит, что хватит. Кто-то угодил ему прямо в лицо, губу рассек.

– Это был он, – говорит Трей. – Он и шумел.

– Ну да. Не бывает никаких белкошаков.

– И чё сделал? Отлупил?

– Не. Ржал как конь, кровь стер, принес нам здоровенный мешок зефирок.

Трей усваивает сказанное.

– Чего это он? Зачем прикидывался?

– Думаю, хотел посмотреть, как мы поступим, – говорит Кел, – в сложной ситуации. Он же отпустил нас одних. А на следующий день начал учить меня стрелять из ружья. Сказал, раз я собираюсь сражаться с тем, что меня пугает, надо это уметь, и уж лучше я буду точно знать, во что стреляю, прежде чем жать на курок.

Трей осмысляет.

– А меня научите?

– У меня пока нет оружия. Как добуду, тогда может быть.

Видимо, это его устраивает: Трей кивает и доедает печенье.

– Бобби Фини говорит, видал в горах пришельцев, – произносит, выхватив эту мысль из какой-то череды их. – В школе болтали.

– Ты собираешься стрелять по пришельцам?

Трей делает лицо “совсем без мозгов”.

– Нет никаких пришельцев.

– Ты что же, считаешь, Бобби придумал их, чтоб дурить голову людям, как мой дедушка?

– Не.

Кел улыбается, попивает кофе.

– Что же он тогда видел?

Трей пожимает плечом – одним, это означает, что не хочет рассуждать об этом.

– Вы не верите в пришельцев, – говорит он, вглядываясь в Кела.

– Может, и нет, – отзывается Кел. – Я придерживаюсь широких взглядов, и кто знает, может, где-то пришельцы и есть, но сам я никогда не видел ничего такого, чтобы решить, будто они прилетали.

– У вас братья или сестры есть? – требовательно спрашивает Трей ни с того ни с сего. Искусство болтовни пацан пока не освоил. Любой его вопрос звучит как на допросе.

– Трое, – отвечает Кел. – Две сестры, один брат. А у тебя?

– Три сестры. Два брата.

– Много детей-то, – говорит Кел. – Дом у вас большой?

Трей насмешливо фыркает уголком рта.

– Не.

– Ты среди них который по счету? Старший? Младший?

– Третий. А вы?

– Старший.

– Вы с остальными дружите?

Из всех вопросов, какие Трей успел задать до сих пор, этот самый личный. Кел отваживается глянуть на пацана, но тот сосредоточенно разбирает на части следующее печенье. У него свежая стрижка под машинку, но выглядит так, будто стриг себя он сам, ближе к затылку виден недостриженный клок.

– Вполне, – отвечает Кел. На самом деле они не родные, с каждым он виделся от силы пару раз, и где-нибудь братьев-сестер у него, вероятно, даже больше, но все эти сведения не кажутся сейчас полезными. – А ты?

– Кое с кем, – отвечает Трей. Резко закидывает печенье в рот и встает: перерыв, надо полагать, окончен.

– Пей молоко, – говорит Кел.

– Не люблю молоко.

– Я купил. Пей.

Трей заглатывает молоко, морщится и ставит кружку на стол, будто тяпнул стопку.

– Лады, – развеселившись, говорит Кел. – За дело. Погоди.

Отправляется в спальню, возвращается со старой клетчатой рубашкой, кидает ее Трею.

– На.

Трей ловит, смотрит на нее непонимающе.

– Зачем?

– Придешь домой весь в краске – мама не обрадуется.

– Она не заметит.

– А если заметит, узнает, что ты не был в школе.

– Ей плевать.

– Решай сам, – говорит Кел. Принимается отколупывать отверткой крышку от банки с грунтовкой.

Трей разглядывает рубаху, крутит ее в руках так и сяк. Затем надевает. Повертывается к Келу, вскидывает руки и лыбится: манжеты болтаются, полы доходят до колен, а по ширине поместилось бы три Трея.

– Хорошо смотришься, – говорит Кел, улыбаясь в ответ. – Подай вон те.

Показывает на лотки для краски и валики в углу. Купил он два комплекта; достались дешево, да и Кел решил, что даже если малой перестанет приходить, все равно пригодятся. Трей явно впервые видит такие приспособления. Рассматривает их и вперяет в Кела вопросительный взгляд, хмурится.

– Смотри, – говорит Кел. Наливает грунтовку, макает в нее валик, отжимает избыток жидкости о насечки, затем быстро прокатывает валиком по стене. – Понял?

Трей кивает и повторяет за ним точь-в-точь, даже отряхивает валик, как показали, под небольшим углом, чтобы не капало.

– Хорошо, – говорит Кел. – Помногу не набирай. Сделаем в несколько слоев – слишком густо не надо. Я начну отсюда и пойду по верху, а ты по низу вот оттуда. На середине встретимся.

Теперь уже вместе им работается легко, они знают ритмы друг друга и как не путаться друг у друга под ногами. Дождь редеет. С небесной вышины доносятся крики гусей, птицы строятся наизготовку перед дальней дорогой; далеко внизу, в траве под окном, прыгают и бросаются на червей мелкие птички. Минут через двадцать работы Трей произносит совершенно ни с того ни с сего:

– У меня брат пропал.

Келу удается замереть лишь на долю секунды, прежде чем его валик вновь приходит в движение. По самому тону Трея он бы понял, даже если б не расслышал слов: Трей здесь поэтому.

– Да? – говорит Кел. – Когда?

– В марте. – Трей все еще катает валиком по стенке, прилежно, на Кела не смотрит. – Двадцать первого.

– Так, – произносит Кел. – Сколько ему?

– Девятнадцать. Звать Брендан.

Кел прощупывает путь, на цыпочках.

– А полиция что?

– Им не говорили.

– Как так?

– Мамка не захотела. Сказала, что он уехал, что он уже вырос и ему можно.

– Но ты так не считаешь.

Трей прекращает грунтовать, наконец смотрит на Кела, и на лице у пацана чудовищное, туго скрученное горе. Долго качает головой.

– Так что же, по-твоему, случилось?

Трей говорит, понизив голос:

– Я думаю, забрали его.

– Похитили типа?

Кивок.

– Так, – осторожно выговаривает Кел. – Есть догадки – кто?

Трей сейчас каждой своей клеточкой сосредоточен на Келе. Говорит:

– Вы б могли выяснить.

Миг тишины.

– Малой, – бережно говорит Кел, – скорее всего, мамка твоя права. Из того, что все говорят мне, люди в основном уезжают отсюда, как только вырастают.

– Он бы мне сказал.

– Твой брат еще подросток. Они вот такую тупую херню устраивают. Я знаю, это больно, если вы крепко дружили, но рано или поздно он подрастет и поймет, что говенно поступил. И тогда выйдет с тобой на связь.

Упрямый подбородок каменеет.

– Он не сбежал.

– Есть причины для такой уверенности?

– Точно знаю. Не сбежал он.

– Если ты о нем беспокоишься, – говорит Кел, – тебе надо в полицию. Понимаю, что мама не хочет, но ты и сам можешь. Принять заявление от несовершеннолетнего они имеют право. Заставить твоего брата вернуться домой, пока он сам не будет готов, им никак, но повозиться, чтоб ты из головы мог выбросить, – вполне.

Трей смотрит на него так, будто не верит, что кто-то настолько недалекий все еще дышит.

– Что? – уточняет Кел.

– Гарды[22] ничего не будут делать.

– Будут-будут. Это их работа.

– От них, бля, никакого толку. Вы давайте. Вы расследуйте. Сами увидите: он не сбежал.

– Я не могу расследовать, малой, – говорит Кел еще мягче. – Я больше не легавый.

– Все равно давайте. – Трей возвышает голос. – Делайте вот это все, что вы сказали, – когда ищут людей. Поговорите с его дружками. Последите за домами.

– Я мог все это, потому что у меня был жетон. А теперь нету, и никто не станет отвечать мне на вопросы. Начну следить за чьим-нибудь домом – сам же и окажусь под арестом.

Трей его даже не слышит. Стискивает валик в кулаке, подняв высоко, как оружие.

– Прослушайте их телефоны. Проверьте его банковские карточки.

– Малой. Даже если я был легавым, был я им не здесь. У меня нет здесь друганов, кого можно попросить об одолжении.

– Тогда сами давайте.

– Как по-твоему, похоже на то, что у меня тут есть возможности…

– Тогда еще что-нибудь давайте. Что-нибудь.

– Я на пенсии, малой, – все еще бережно, однако решительно произносит Кел. Не хочет оставлять малому надежду. – Ничего не могу тут поделать, даже если б хотел.

Трей швыряет свой валик через всю комнату. Срывает с себя старую Келову рубаху, пуговицы летят во все стороны, и сует ее поглубже в банку с грунтовкой. Замахивается и вмазывает капающей рубахой в отсеки бюро, вкладывает в бросок весь свой вес. Бюро опрокидывается. Трей выбегает.

Бюро изгваздано. Кел поднимает его и стирает крупные плюхи грунтовки той же рубашкой – все равно ее в утиль, с таким никакая прачечная не справится. Затем мочит тряпку и смывает оставшееся. К счастью, грунтовка на водной основе, но затекла в половину стыков полочек, тряпкой туда не добраться. Кел подступается с зубной щеткой, себе под нос обзывая Трея мелким гаденышем.

Вообще-то по-настоящему разозлиться не удается. Сперва отец пацана, следом его старший брат – немудрено, что малой хочет такого ответа, какой вернет кого-то одного домой и не будет подразумевать, что Трея намеренно бросили без оглядки. Келу просто жаль, что малой не раскололся раньше, не надо было ему так долго лелеять надежды втихую.

Кел не столько злится, как сам сейчас понял, сколько ему не по себе. Это чувство Келу не нравится – не нравится и то, что он прекрасно и сознает его, и понимает: это чувство знакомо ему, как голод или жажда. Кел никогда не бросал дел незакрытыми. В основном это было полезно, из Кела получился упертый, терпеливый работяга, доводивший расследования до конца, когда едва ль не все прочие давно сдались, но временами было в этом и слабое место – нескончаемая долбежка там, где никогда не проломится, утомляет и мучает человека, не более того. Кел трет дерево сильнее и пытается восстановить бездумную свободу того, что его не касается, прогуливает Трей или нет. Кел напоминает себе, что он это дело в работу не брал – и что это вообще никакое не дело. Но ему по-прежнему не по себе, и ощущение никуда не девается.

В голове у него Донна говорит: “Господи, Кел, что, опять?” Лицо ее на этот раз не улыбчиво – оно усталое, все черты, чужие этому лицу, вытянуты книзу.

Тщедушный молодой грач, хлопая крыльями, опустился на подоконник и задумчиво рассматривает комнату, уделяя особое внимание пачке печенья и ящику с инструментами. С грачами Кел наконец достиг некоторого успеха, они теперь усаживаются на пень умять его объедки, а сам он наблюдает за ними с заднего крыльца, пусть и пырятся они на него нагло, и шуточки сальные насчет его мамы попутно отпускают. Впрочем, сейчас Келу не до них.

– Ступай своей дорогой, – говорит он молодому грачу. Тот исторгает нечто похожее на вульгарное фырканье и не трогается с места.

Кел машет рукой и на грача, и на бюро. Внезапно и мощно ему хочется вон из дома. Успокоить мысли способно, как ему кажется, лишь одно – поймать себе ужин, но ему неохота сидеть на речном берегу весь день и мочить зад ради призрачной вероятности поймать окунька-другого, а чертову лицензию на оружие ему все еще не выдали. В целом, принимая во внимание некоторых его знакомых, у кого оружие есть, а также то, что у Дони Макграта не было возможности выхватить в пабе “глок”, Кел понимает логику ограничений в этих местах, но сегодня они его бесят. Жениться или купить дом он мог бы шустрее, а и то и другое, по мнению Кела, – предприятия значительно более чреватые опасностями, чем владение охотничьим ружьем.

Он решает отправиться в город и разузнать у парня в участке, нет ли каких новостей по той лицензии. Попутно можно заскочить в прачечную, заодно купить себе новую зубную щетку, а также обогреватель, чтоб Мартов коварный холод до Кела не добрался. Выходит из дома, прихватив мусорный мешок с грязной одеждой, дверь запирает.

Дождь вновь окреп, долгие завесы его плещут по лобовому стеклу. Кел ловит себя на том, что высматривает Трея. Несколько миль вверх в горки, как сказала Лена, по такой погоде – прогулка долгая. Но на дороге пусто, лишь попадаются изредка у низких каменных стенок сбившиеся в кучу коровы да рассеяны точками по полям овцы, пасутся себе невозмутимо. Ветви клонятся низко, хлещут бока “паджеро”. Горы под тяжкой пелериной дождя пригашены и призрачны.

Городок Килкарроу старый и уютный, ряды кремовых домиков расходятся от рыночной площади, а с холма открывается вид на поля и вьющуюся реку. Пара тысяч жителей, что, если учесть прилегающие деревни, вместе дает достаточно оживления для магазина хозтоваров и автоматической прачечной. Кел сдает одежду и, накинув капюшон от дождя, отправляется в полицейский участок.

Участок расположен в здании, похожем на крупный сарай, зажатый между двумя домами, выкрашен в белый и опрятно отделан синим. Открыт по нескольку часов в кое-какие дни. В дальней комнате несколько человек по радио обсуждают друг с другом дорожные выбоины. За столом в передней комнате некто в мундире читает местную газетку-маломерку и с подлинной самоотдачей чешет под мышкой.

– День добрый, – говорит Кел, утирая дождь с бороды. – Погодка будь здоров.

– Ой да, мировецки приятный день, – любезно отзывается мундир, откладывая газетку и откидываясь на стуле. На несколько лет моложе Кела, круглолицый, пузо на этапе становления, в целом смотрится отчищенным до блеска целиком и полностью. Кто-то заштопал надорванный карман его рубашки меленькими, прилежными стежками. – Чем могу служить?

– Я подавался на оружейную лицензию пару месяцев назад. Вот оказался в городе, решил проверить, нет ли каких новостей насчет этого.

– В течение трех месяцев после подачи вам должно прийти письмо так или иначе, – сообщает мундир. – Если не придет, значит, вам отказали, официально. Но, само собой, иногда они запаздывают. Даже если вестей никаких, вполне может быть, что все шик. Я б накинул сверху месячишко, прежде чем переживать. Ну или два.

Кел видал этого парня и раньше – в разных воплощениях. Такой сидит в захолустье не потому что бестолочь, или бузотер, или несостоявшийся сыщик и мается от прокисших амбиций, а потому что он тут всем доволен. Ему нравится, что дни у него складываются без спешки и сюрпризов, лица кругом знакомые, а ум, когда пора отправляться к жене и детишкам, безоблачен. Он – тот легавый, каким Кел – в некотором смысле или, возможно, в большинстве их, – к своему сожалению, решил не быть.

– Ну, вряд ли я вправе жаловаться, – говорит Кел. – Когда я еще служил, всю писанину клали в самый низ стопки – и с концами. Не станешь же возиться с чьим-то там собачьим паспортом, если есть настоящая полицейская работа.

Мундир сосредоточивается.

– Вы служили? – переспрашивает он, чтобы убедиться, что все понял правильно. – В смысле, в органах правопорядка?

– Двадцать пять лет. Полиция Чикаго. – Кел широко улыбается и протягивает руку. – Кел Хупер. Рад знакомству.

– Гарда Деннис О’Малли, – говорит мундир, отвечая на рукопожатие. Кел делал ставку на то, что этот мундир не из тех, кто усмотрит в этом попытку мериться хуями, и ставка сыграла: у О’Малли вид искренне восторженный. – Чикаго, а? У вас там небось движни хватает.

– Движни-то хватает – а еще больше писанины, – говорит Кел. – Как везде. У вас тут хорошее место, похоже.

– Я б ни на что не променял, – отзывается О’Малли. По его выговору Кел вычисляет, что О’Малли не из этих краев, но те края от этих отличаются мало: густой, вальяжный ритм – не городской. – Не всякому подойдет, это да, но мне годится.

– Какого сорта дела у вас тут случаются?

– В основном автотранспортное, – поясняет О’Малли. – Ух и горазды же они, падлы, гонять здесь. И пьяными за руль садиться. Трое парняг улетели в канаву – ехали домой из паба, в субботу ночью, у Гортина. Ни один до больницы не дожил.

– Слыхал, да, – говорит Кел. Муж подруги двоюродной сестры Норин – из тех бедолаг. – Сил нет как печально.

– Но это примерно худшее из того, что у нас тут случается, ладно. Других нарушений немного. Мазут воруют время от времени. – В ответ на непонимающий взгляд Кела: – Топочный мазут, из цистерн. И сельхозинвентарь. И наркотиков у нас тут чуток – они, понятно, нынче всюду. Ни в какое сравненье с тем, как у вас там в Чикаго, я б сказал. – Одаряет Кела застенчивой улыбкой.

– У нас навалом ДТП, – говорит Кел, – и наркоты. Сельхозинвентаря воруют мало, правда. – И следом, не успев даже толком собраться это произнести: – В основном я работал по части розыска пропавших людей. Вряд ли у вас тут такого много.

О’Малли смеется.

– Есусе, нет. Я тут двенадцать лет, пропало два человека. Один парень всплыл в реке через несколько дней. Вторая – мала́я, поссорилась с мамашей и удрала в Дублин к двоюродной.

– Ну, теперь понятно, отчего вы это место ни на что не променяете, – говорит Кел. – Но я вроде слыхал, что какой-то парень пропал этой весной. Неверно слыхал?

От этого О’Малли ошарашенно выпрямляется.

– Кто же это будет?

– Брендан какой-то. Редди?

– Редди, которые из Арднакелти?

– Ага.

– А, эти, – говорит О’Малли, вновь расслабляясь в кресле. – Сколько там Брендану?

– Девятнадцать.

– Так и немудрено тогда. И, честно вам сказать, скатертью дорожка.

– Бедовые?

– Ой нет. Шалопуты просто. Бытовуха случалась, но сам-то подался в Англию пару лет тому, и безобразия кончились. Я их знаю, потому что ребятня в школу не ходит. Учительница не хочет защиту детей вызванивать, звонит мне. Я туда еду и толкую с мамашей, нагоняю страху божьего на ребятню насчет интернатов для малолетних. На месяц-другой берутся за ум, а потом снова-здорово.

– Знаю таких, – говорит Кел. Незачем даже спрашивать, почему учительница не звонит в службу защиты прав ребенка ни по какому поводу, пока у детей кости целы, или почему не звонит туда сам О’Малли. Никому не надо, чтоб власти заслали сюда городских пацанов в костюмах – все станет только хуже. Свою рубашку тут носят как можно ближе к телу. – Мамка загнать их в школу не в силах? Или не желает?

О’Малли жмет плечами.

– Она чуток… ну понимаете. Не малахольная или что там, ну. Просто мало на что годная.

– Хм. По-вашему, значит, Брендан не пропал? – спрашивает Кел.

О’Малли фыркает.

– Боже, нет. Молодой парень же. Обрыдло жить в горках с мамашей, сбежал покантоваться на полу у какого-нибудь приятеля в Голуэе или Атлоне, где можно по дискотекам ходить и молоденьких клеить. Все естественно, конечно. А кто сказал, что он пропал?

– Ну, – произносит Кел, задумчиво чеша загривок, – какой-то мужик в пабе болтал, что парень подевался. Я небось понял криво. Видимо, слишком долго искал пропавших, везде они мне теперь мерещатся.

– Тут нету, – жизнерадостно говорит О’Малли. – Надоест Брендану себя обстирывать – вернется. Если только не найдет себе молоденькую, чтоб ему стирала.

– Нам всем такая не помешала б, – отзывается Кел с ухмылкой. – Ну, я не собирался то ружье для самообороны использовать, но приятно знать, что и не понадобится.

– Ой батюшки, нет. Погодите-ка минутку, – говорит О’Малли, выбираясь из кресла, – надо глянуть в систему насчет этого разрешения. Какое ружье берете?

– Депозит внес за славное “хенри”, двадцать второго. Нравятся мне старомодные.

– Красотка, – говорит О’Малли. – У меня самого “винчестер”. Не очень-то умею с ним, но крысищу у себя в саду на той неделе сбил. Здоровенная такая – и наглая как танк. Я себя прям Рембой почувствовал, как есть. Погодите тут покамест.

Бредет в дальнюю комнату. Кел оглядывает теплую маленькую приемную, читает потрепанные плакаты на стенах: “РЕМНИ БЕЗОПАСНОСТИ СПАСАЮТ ЖИЗНИ”, “МАРШ ЗА ПРОФИЛАКТИКУ САМОУБИЙСТВ”, “ДЕСЯТЬ СОВЕТОВ ПО БЕЗОПАСНОСТИ НА ФЕРМЕ” – и слушает, как О’Малли подпевает джинглу в рекламе какого-то хлеба. Здесь пахнет чаем и картофельными чипсами.

– Так, – торжествующе говорит О’Малли, возвращаясь, – в системе отмечено, что разрешение есть, да и с чего б ему не быть. Со дня на день придет письмо. Можете сходить с ним на почту и пошлину оплатить там.

– Очень признателен, – говорит Кел. – И рад знакомству.

– Взаимно. Загляните как-нибудь ближе к закрытию, ясное дело, вдарим с вами по пинте, отпразднуем ваш приезд на Дикий Запад.

– Почту за честь, – отзывается Кел. Дождь все еще льет. Кел набрасывает капюшон и выбирается под дождь, пока О’Малли не пришло в голову оставить гостя на чашку чая.

Пока одежда стирается, Кел отыскивает паб, берет себе сэндвич с ветчиной и сыром и пинту “Смитика”. Этот паб совсем не того сорта, что “Шон Ог”, – просторный, ярко освещенный, здесь пахнет горячей вкусной едой, деревянная мебель блестит, за стойкой обширный выбор кранов. В углу обедает и хохочет компания женщин за тридцать.

Сэндвич хорош, хорошо и пиво, но Кел не получает от них должного удовольствия. Его болтовня с О’Малли не только не угомонила мысли – она разбередила их еще пуще. Не то чтоб Кел хоть на минуту поверил, что Брендана Редди похитили неизвестные личности. О’Малли, во всяком случае, подтвердил то, что Кел смекал с самого начала: у Брендана были все причины сбежать, а причин задерживаться тут – не очень много.

Не дает покоя ему то, что Трей был прав в одном: от гард – по крайней мере, для выполнения задачи Трея – ни хрена пользы. Как только О’Малли услышал имя Редди, пиши пропало. И так же со всеми остальными. Кел размышляет о тех размытых дождем холмах и о мало на что годной матери. Ребенку в этом возрасте нельзя совсем без прибежища оставаться.

Досаждает ему непокой. Кел приканчивает пинту быстрее, чем сам того хотел, и устремляется обратно под дождь.

Покупает в хозяйственном масляный обогреватель и новую банку грунтовки, а также всякие другие припасы, в том числе новую зубную щетку в супермаркете. Молоко не прихватывает. Уверен, что малой больше не явится.