Читать книгу Нью-Йорк - Таня Родина - Страница 5

– Ну и ну.

Он открыл дверь и увидел в её промозглом проёме только мой нос. Пригласил его войти, с ним зашла и я.

Его квартира – как Он сам. Повсюду гремят какие-то звуки, на потолке висят картины, а пол измазан остатками всего, что бывает в этом сумасшедшем пространстве. Но я люблю это место. Он всё время кормит меня салатом из овощей и смотрит только в глаза. Сегодня Он смотрит в мой нос. Я чувствую это, но меня ничего не беспокоит. В этом месте всегда безмятежно и можно ничего не делать, ни о чём не думать, ничего не говорить. И чувствовать что-нибудь тоже никто не требует.

Он хочет, чтобы все его женщины думали, что он художник. Поэтому он купил картины своего невнятного друга и вздёрнул их на свой желтоватый потолок. А в центре комнаты для вида стоит хмельной мольберт, с которого я по воскресеньям стираю пыль. Но сегодня среда, и ещё есть время.

Кухня залеплена грязными шторами и чёрным покрытием обоев. Здесь темно, как в бабушкином гробу, но мне не страшно, мне спокойно. Даже по-своему уютно.

Он достаёт зеленку и начинает методично рисовать мне усы, как у дворовой кошки. Я и есть дворовая кошка, поэтому не сопротивляюсь суровой действительности. Затем он принимается за нос и аккуратно лечит меня. Он врач по образованию и должен лечить больных стариков и старух с обвислой грудью за маленькие деньги, но вместо этого бесплатно врачует меня. Он спит с миллионами дам, но лечит только меня. Хотя, некоторым из них не помешало бы подлечиться.

Тебя интересует, была ли у нас с ним любовь. Это ясно, что тебя это интересует, и не говори «нет».

Но её не было.

Он потягивается на стуле, после того как закончил с усами, и начинает свой рассказ об очередной женщине, с которой провёл прошлую ночь:

– Она очень неплоха. Нет, не лучше Жанет, нет. Жанет не затмит никто. Хочешь салат? Ещё осталось немного. Могу приготовить чай, хочешь? Лично я буду алкоголь. Я знаю, что сейчас 12 часов дня, но мне нужно в себя что-нибудь влить, или я потеряю нить рассказа.

Он удаляется за чем-то, что булькает, и возвращается со стаканом и какой-то обнажённой женщиной под мышкой. Мы здороваемся, и дама неспешно удаляется в ванную комнату.

– Да, это она. Конечно, не мой идеал, но она умеет мыть пол. Поэтому я решил, что пусть поживёт. К тому же она художница. Я велел ей нарисовать мне новых картин, старые уже раздражают. Как только она нарисует мне двадцать картин и три раза помоет пол, я выставлю её. Но не раньше.

Он прекрасно понимает, что его новая девушка слышит эту речь, но продолжает: ему всегда было плевать. Он не держал никого и никогда, только меня. Но я всегда была его исключением из всех мыслимых правил. Из всех-всех правил.

Я ем салат, а он бреется. Он любит бриться при мне. Он всегда это делает.

Его руки забиты какой-то дрянью. Он колет в себя какую-то ерунду, объясняя всем, что это всего лишь витамины, и не больше. Я никогда не пыталась отговаривать его от наркотиков, потому что знаю, что это бесполезно и ему уже не два года. Ему сорок шесть. И от этого мне спокойно.

Возвращается его новая женщина, по имени Роза (он всегда даёт новые имена русским девушкам, с которыми начинает жить вместе). Роза в два счёта расчищает простор кухни и мастерски укрощает плиту, она начинает плеваться жарким огнём. Меня всё это не слишком касается, но у Розы красивая и чёткая линия спины, и я говорю ей об этом. Она включает улыбку и на удивление искренне предлагает сварить мне кофе. Я говорю, что в этом доме не бывает кофе. Она вопросительно вглядывается в его глаза, а он отвечает на бессмысленный вопрос её серых дыр:

– Ты можешь ей доверять, она же моя дочь.