Читать книгу Последний романтик - Тара Конклин - Страница 5

Часть I
Бексли
Глава 4

Оглавление

Шел 1989 год. Президентом был Джордж Буш-первый. Весь предыдущий месяц мы смотрели по телевизору, как юноши и девушки с допотопными прическами и в странной одежде рушили Берлинскую стену кувалдами. В воздухе витало ощущение больших перемен и уменьшившейся угрозы. Стоял прекрасный теплый июньский вечер, мы ужинали в гостиной, перед открытой дверью. Мотыльки, летящие на свет, бились о занавеску. Ночной воздух пах сыростью и асфальтом.

– Я не хочу, девочки, чтобы вы повторили мои ошибки, – говорила Нони. – Да, я любила вашего отца, но вы не должны рассчитывать на мужчину. У вас должны быть собственные деньги. Собственное направление в жизни.

Мы уже привыкли к этой теме. Мы все кивали. Мы ели свиные отбивные с вареной брокколи, недоваренные зернышки риса застревали между зубами. У Джо сегодня была игра, и он все еще был в своей форме, испачканной спереди. Это случилось, когда он растянулся перед седьмой лункой. На подбородке тоже виднелась капелька грязи.

Когда Нони рассуждала о феминизме, Джо в основном молчал, сидя с широко раскрытыми, любопытными глазами. Он боялся задать неверный вопрос, который бы вызвал у матери раздражение, и чувствовал – правильно, – что эти рассуждения были не для него. Они предназначались нам, девочкам. Нони считала, что этот мир гораздо жестче относится к женщинам, чем к мужчинам, особенно к женщинам без мужчины, а ты можешь стать такой в мгновение ока. Нони хотела, чтобы мы были готовы к жизни. Путь Джо будет гладким, вымощенным желаниями всех тех, кто им восхищался и хотел, чтобы он преуспел.

Мы с Рене внимательно слушали материнские наставления и сегодня, и всегда. Мы кивали и применяли слова типа патриархат, привилегия и гендер. Вскоре после окончания Паузы Рене объявила, что хочет стать врачом, и на это теперь были направлены все ее усилия. Продвинутые курсы химии, биологии и алгебры; работа на полставки в лаборатории в Нью-Хейвене; капитан команды Бексли по бегу.

Лишь шестнадцатилетняя Кэролайн зевала, рассматривала свои ногти или, иногда, пыталась оспаривать заявления Нони.

– А что, если мы хотим выйти замуж? – спросила Кэролайн сегодня. – Что, если мы хотим других людей?

Длинные волосы Кэролайн ниспадали ей на спину, отсвечивая светлым блеском из «Солнца во флаконе», которым она пользовалась каждое утро, когда сушила их феном. Мы знали, что она думает про Натана Даффи и Козлов, которые теперь называли Кэролайн почетным Даффи. По утрам Натан проезжал мимо нашего дома на велосипеде, оставляя на верхней ступеньке незатейливые подарочки: серебристую упаковку пыльных леденцов, шелковистый коричневый каштан размером с детский кулак, одинокую розовую пушистую гвоздику.

Нони ответила на вопрос Кэролайн в общем смысле. Даже если она и знала, что подарочки под дверью предназначались Кэролайн, она не считала, что они имеют хоть какое-то значение.

– Ради бога. Пусть будут другие люди, – сказала Нони. – Но помни, что они могут бросить тебя – пуф! В одно мгновение. Раз – и нету. Просто будь к этому готова.

Такой ответ не понравился Кэролайн. Она поежилась, заерзала на стуле, быстро заморгала, а ее лицо покраснело. Казалось, она сейчас заплачет.

– Кэролайн, – обратилась к дочери Нони, смягчая голос. – Извини. Я не хотела тебя пугать, правда. Нет. Я только хотела предупредить тебя. Чтобы тебе не пришлось страдать. Чтобы тебе было проще, лучше, чем пришлось мне. – Она взяла Кэролайн за руку.

Мы доели отбивные; у каждого на тарелке осталась обгрызенная полукруглая кость.

Мне хотелось верить, что нам не придется страдать, как Нони, но ее уроки было трудно внедрить в контекст нашей текущей жизни. Сама Нони начисто отказалась от мужчин и свиданий. Ей было проще и лучше одной. Мы же каждую субботу смотрели сериал «Лодка любви», замирая от смеси смущения и удовольствия, когда в каждом новом кадре привлекательные пассажиры флиртовали, целовались и разбивались на пары во время своего тропического круиза. Будет ли так и с нами? Кэролайн казалась мне чистейшим примером истинной любви – Натан истинно и верно поклонялся ей. Но даже их отношения зависели от родительских причуд и отсутствия снега, который зимой делал крышу слишком опасной для того, чтобы Кэролайн пробиралась по ней и спускалась к ожидающему в машине Натану.

Кэролайн, еще всхлипывая, обернулась к Нони.

– Можно, я попрошу о чем-то? – тихо спросила она.

– Конечно, – ответила Нони.

– Я подумала, можно, пожалуйста, чтобы отбой у меня был хоть немного позже. Только по субботам. Или по пятницам. Один день в неделю. – Глаза Кэролайн, еще мокрые от слез, блестели. – Ну пожалуйста? – взмолилась она.

Я практически считала Натана одним из нас, Скиннеров. Он любил тайную камышовую зелень пруда; он знал про Паузу. Я видела, как он рос, так же, как видела Джо, со всеми внезапными скачками роста и грубыми, похожими на камуфляж пятнами проросшей вдруг на щеках и шее бороды. Но Нони ничего об этом не знала. Для нее Натан представлял тот же риск и опасность, что и бродячий пес, приведенный домой из парка. Укусит ли он? Долго ли он тут останется? Как он ни старался понравиться ей, она продолжала смотреть на него с подозрением.

– Я собираюсь изучать биологию, – сказал он как-то Нони. – Стать профессором в университете. Меня особенно интересуют амфибии, в основном лягушки. Они исчезают. Лягушек надо спасать.

Этот интерес проснулся в Натане на нашем пруду. Лягушки-быки, поющие баритоном, и более мелкие, зеленые, как молодые листья. Плюхающий звук, с которым они прыгали в воду. Выпученные глаза без века, блестящие, как желе.

Но Нони не интересовали ни лягушки, ни сам Натан. Она установила для Кэролайн, Рене и меня строжайшее время отбоя – 23:00, хотя было ясно, что ни я, ни Рене в этом не нуждались. Мне было двенадцать лет, я была в шестом классе, и мне некуда было ходить по вечерам, чтобы делать что-то особенное. Моим самым вызывающим поступком было пробраться в кино без билета с подружкой Вайолет и слопать там слишком много попкорна.

Рене занималась по ночам органической химией и выбирала между различными медшколами. После одной скоротечной романтической неудачи в прошлом году со старшеклассником из команды борцов, Бреттом Свенсоном, Рене полностью игнорировала всех мальчишек. Она говорила, что слишком занята и ей не до того. Так что отбой Нони она восприняла, только пожав плечами.

Тем весенним вечером, когда мы все вместе сидели за столом, Нони наклонила голову набок и прищурилась, раздумывая над просьбой Кэролайн о более позднем отбое.

– Нет, – сказала она. – Мы уже обсуждали это, Кэролайн. Отбой введен не просто так. Я хочу, чтобы ты была дома.

– А как насчет Джо? – спросила Кэролайн.

Джо и вправду с легкостью скользил поверх всех дисциплинарных запретов Нони. Ему разрешалось ходить на вечеринки и на любые свидания, чем он и пользовался. И – что было особенно обидно Кэролайн – оставался там допоздна сколько угодно. К старшим классам Джо стал почти двухметровым центровым игроком с ловкостью и шармом Вилли Мейса и добродушной ухмылкой и слегка сонным взглядом Джо Ди Маджо. Девочки вешались на него, а мальчики таскались за ним по коридорам и приглашали на тусовки. Учителя многое спускали Джо, даже не отдавая себе в этом отчета. Джо Скиннер с его веснушками, мягкой раскачивающейся походкой, легкой хрипотцой в голосе, высокое золотое обещание. Родители привычно поздравляли Нони, понимая, что просто даже иметь такого сына, как Джо, – быть источником ДНК, произведших такого мальчика, – уже само по себе достойно поздравлений.

Нони сказала, что Джо отбой не нужен. Он и так всегда вставал засветло, чтобы успеть на тренировку. Он терпеть не мог алкоголь. Ненавидел его вкус, ненавидел то, каким от него становится – неловким, спотыкающимся, расфокусированным. А если учесть, что он, будучи единственным трезвым среди кучи поддатых старшеклассников, всегда потом развозил их по домам, то от него, можно сказать, была еще и общественная польза. Как Нони могла подвергать риску другие жизни только для того, чтобы настоять на своем?

– Но Джо даже младше меня! – возопила Кэролайн.

Нони вздохнула.

– Послушай, если Джо нужно на час больше времени, чтобы уберечь чьего-то сына от того, чтобы сесть пьяным за руль и убиться по дороге, – я готова разрешать ему это и впредь, Кэролайн.

Мы все молчали. Мы и раньше не раз видели этот спектакль и всегда с тем же результатом. Сейчас, предсказуемо, как Рождество, Кэролайн выскочит из-за стола, выбежит в коридор и захлопнет за собой дверь так, что затрясутся все стены.

Но в этот раз она так не сделала.

– У тебя есть любимчики, – обвиняюще заявила Кэролайн. – Ты позволяешь Джо делать все, что угодно, а потом вымещаешь на нас.

Я резко вдохнула. Рене смотрела в стол. Джо закрыл глаза, как будто таким образом он мог исключить себя из конфликта, просто отказываясь признавать, что он разгорелся.

– Это не так, – ответила Нони.

– Нет, так. – У Кэролайн покраснели щеки. Голос взлетел, словно она кинулась с обрыва в реку. – Мы все должны таскаться на каждую чертову игру. Тебе наплевать, какие оценки он получает. Ему можно гулять допоздна, а он спит там с девчонками, которые старше его. Ты знаешь об этом? Джанин Бобкин, Кристи из Хэмден Хай. Эта студентка по обмену из Италии. А ведь ему только пятнадцать!

– С тобой, Кэролайн Скиннер, могут случиться гораздо худшие вещи, если ты будешь гулять допоздна. – Нони произнесла это очень тихо, и именно мягкость ее голоса заставила нас прислушаться изо всех сил.

Кэролайн отшвырнула свой стул и вскочила, сверкая глазами. До того момента я всегда считала Кэролайн очень тихой, из тех, кто хнычет, а не кричит, и вышивает на коленке дружеские браслетики. Но она стояла, разъяренная несправедливостью, обрушивая всю силу своей ярости на Нони, которую мы обычно старались всячески ограждать от любого эмоционального напряжения. Теперь, спустя шесть лет после Паузы, подобные предосторожности, возможно, были больше не нужны, но они уже вошли в привычку.

– Я… Я… – заикалась Кэролайн. Решимость, так ярко выраженная на ее лице, не находила пути к ее рту. Мы наблюдали, как сестра борется в поиске нужных слов. – Я… Я… Я тебя ненавижу! – выкрикнула Кэролайн Нони, а потом разрыдалась и убежала в свою комнату.

Повисла опасная, болезненная тишина. Я искоса поглядела на Нони, пытаясь уловить ее настроение. Но Нони спокойно прихлебывала вино и жевала отбивную. Наша мать, в ее комбинации твердых принципов, воспитательных указаний и дистанции, никогда не была понятна нам до конца. Кэролайн же, напротив, была душой нараспашку. Мать учила нас, как защищаться от возможного вреда, но никогда не объясняла, ради чего все же стоит рискнуть.

Джо заговорил первым. Он открыл глаза и спросил:

– Может, мне надо извиниться? Мне кажется, это я виноват.

– Нет, тебе не за что извиняться, – в своей прямой манере ответила Нони. – Просто дай ей немного времени.

Она допила вино, отнесла на кухню свою тарелку и пошла в комнату Кэролайн. Я слышала, как она стучит в дверь и ее терпеливые слова: «Кэролайн, пожалуйста, открой. Каро?»

Рене стала убирать со стола. Я помогала ей, пока все тарелки были поставлены в посудомойку, стол вытерт начисто, а Рене уселась над своей тетрадкой по алгебре, размечая что-то на ее страницах ярко-желтым маркером толщиной с сигару. В комнате все еще пахло мясом и паром. Дверь уже была закрыта, дом закупорен и зашторен от подступающей ночи. Нони наконец получила доступ в комнату Кэролайн. Я слышала доносящиеся оттуда приглушенные сдавленные всхлипывания и краткие сердитые вскрики.

Джо заявил, что сделал уроки в автобусе, и стоял теперь в холле, прижимая к уху телефонную трубку. Я отправилась в кухню, чтобы еще чего-нибудь съесть. Со времени Паузы я постоянно ощущала голод. Неважно, сколько чего я съела днем, к вечеру я всегда ощущала пустоту в животе. Когда я шла мимо Джо в коридоре, он зажал рукой микрофон трубки и спросил меня:

– Сыграем в морской бой?

Из трубки доносились отзвуки женского голоса и хихиканье.

Я пожала плечами:

– Конечно.

Я разложила игру прямо тут же, на полу в коридоре, и мы начали, усевшись друг против друга по-турецки. Я ела бутерброд с колбасой. Джо, не прекращая телефонного разговора, выпил пару стаканов молока. Беседе он уделял лишь крохи внимания. «Д девять». «Ф десять». «А три». Называя координаты, он всякий раз зажимал рукой микрофон.

– Ты потопила мой крейсер, – сказал он мне.

– Йу-ху-у! – завопила я.

Нахмурившись, Джо сказал девушке, что ему надо идти. С лругого конца линии раздались женские протесты. Я слышала сам тон – упрашивающий, жеманный, но не могла разобрать слов: «Ну, Джо-о». Я сделала большие глаза и покрутила пальцем у виска. «Ду-ура, – показала я Джо. – Вечно ты со своими дурацкими девчонками». Тогда же я поклялась никогда не быть вот такой, слабовольной и развязной, часами болтающей с мальчиком, который только делает вид, что слушает.

Джо поймал мой взгляд.

– Холли, – сказал он в трубку, но она продолжала его перебивать.

– Мне…

– Послушай…

– Погоди…

И тут он вдруг просто повесил трубку.

– Твой ход, – сказала я.

И мы продолжили игру. Джо дергал коленкой, стучал по полу указательным пальцем, морщился и хмурился. В то время какая-то часть тела Джо всегда была в движении. Нога, палец, наклонить шею, покрутить плечами. Он все еще продолжал расти, кости удлинялись, кожа растягивалась, все его существо рвалось вперед, в яркую неизвестность. Жизнелюбие Джо неудержимо выплескивалось из него. Я все время это ощущала.

– Фиона, – сказал он, убирая детали игры.

Он выиграл, но очень ненамного.

– Что?

– Я рад, что ты – моя младшая сестренка.

– Не то чтобы у меня был выбор, – фыркнула я. Но я почувствовала, как мое сердце, большое, горячее, расправляется морской звездой в груди, словно многорукое существо, наконец нашедшее свое сокровище. – Нони в любом случае не согласилась бы обменять меня.

– Тоже верно, – ответил Джо, улыбаясь мне в ответ. Над его верхней губой, застряв в светлых волосках, еще оставались небольшие молочные усы. Он был такой прекрасный, наевшийся и усталый.

* * *

И вдруг, в мгновение ока, оказалось, что под перестук множества браслетов Кэролайн, скрип беговых кроссовок Рене, забавный хриплый хохоток Джо все мои сестры и брат уезжают из дома.

Холодно, одиноко, одна, вместе, мама, брат, сестра, сестра, другие…

Картинка перед глазами: конец новоанглийского лета, влажный, душный день, лужайка, густая и ровная стараниями Нони. День, который мы должны были бы провести у пруда. Но идет 1992 год, и восемнадцатилетний Джо таскает в «Вольво»-пикап Нони чемоданы и пластиковые коробки, старую микроволновку, три бейсбольные биты и две картонные фигуры Билла и Теда в человеческий рост.

– Тебе правда так вот нужны эти картонные уродцы? – спросила Нони, щурясь на солнце.

В кустах на высокой ноте верещала цикада, этот постоянно, циклично повторяющийся звук, такой пронзительный, что ты не замечаешь его до тех пор, пока не перестаешь замечать все остальное, и в этот самый момент он начинает стихать.

– Да, – важно ответил Джо. Потный, в голубых нейлоновых шортах и лилово-зеленой майке «Маверика». – Они мне нужны. Я почти уверен, что они были в том списке. Книжки, тетрадки, Билл и Тед.

– Ладно, ладно, – сказала Нони. – Бери Билла и Теда. Но не вали на меня, когда твои соседи по комнате не захотят с тобой жить. – Подмигнув Джо, она засунула картонную фигуру в багажник.

Все утро Нони носилась по дому, как возбужденный ретривер. Олден-колледж! Наша мать выиграла в родительской лотерее: это была не Лига плюща, но очень близко, и с полным финансовым покрытием. С учетом более чем средних оценок Джо никто не думал, что он может попасть в колледж уровня Олден, но тренер Марти знал местного бейсбольного тренера. А команде Олдена нужен был новый центровой игрок, и им стал Джо Скиннер.

– Джо, не забирай Билла, – крикнула я со своего места на лужайке. – Я его люблю!

Первый час сборов я, как могла, помогала, но терпимая утренняя температура так быстро сменилась тяжкой, густой жарой, что я объявила, что переутомилась, и отыскала себе местечко в тени.

– Хватит тебе и Теда. Бери Теда, а Билла оставь.

Мой детский жирок так никуда и не делся, как мы все (ну или по крайней мере я) рассчитывали. Тем летом мне исполнилось пятнадцать, и я была опасно пухлой от пубертата, кока-колы, сахарных пончиков и общего отвращения к физическим нагрузкам. Три долгих летних месяца я слонялась по дому, читая чересчур возбуждающего Апдайка и занимаясь липкой, бессмысленной работой в гамбургерной в Бексли, где мне платили восемь долларов в час за то, что я нарезала помидоры и лук и снимала с гриля булочки до того, как они подгорят. Я ощущала постоянное утомление от самой необходимости как-то проволочь свой организм сквозь каждый следующий день. У меня болели колени, ныла спина, воняли пальцы, и все друзья раздражали меня. Мне не хотелось становиться старше; я и так была уже достаточно старой.

Я начала плести венок из одуванчиков, когда во двор въехал старый «Фольксваген» Натана Даффи. С треском открылась пассажирская дверца, и оттуда выскочила Кэролайн в коротком цветастом платье. Белокурые, до пояса, волосы, развевались у нее за спиной, как плащ.

– Ой, я так рада, что вы еще не уехали! – крикнула Кэролайн Джо. – Я боялась, что не успею попрощаться. – Она оглядела лужайку. – А где Рене?

Я показала: Рене сидела на бампере взятого напрокат фургона, в который она еще вчера упаковала все, что понадобится ей на первый год обучения в медицинской школе Бостонского университета. Ее тонкие руки и ноги в микрошортах для бега слегка блестели от пота. Руки скрещены на животе, длинные русые волосы затянуты в хвост, который слегка подрагивает в такт, когда она притопывает ногой. Рене, воплощение нетерпения.

– Да нам еще целый час до выезда, – сказала Рене Кэролайн, взглянула на часы, после чего выразительно посмотрела на Джо. – Как минимум.

Джо ухмыльнулся в ответ. «Присматривай за братом», – сказала Нони, когда стало ясно, что они оба отправляются учиться в Бостон. И Рене ответила: «Ну а когда я не?..»

Натан подошел и уселся рядом со мной на траву, сказав:

– Привет, Фиона.

– Рене, брать зимние ботинки сейчас или подождать, когда мы приедем на Благодарение? – прокричал через лужайку Джо.

– Бери, – ответила Рене, рассматривая заусенец. – До приезда домой может пойти снег.

Приезд домой. Они все уезжали. За какие-то две недели я расставалась с Джо, уезжавшим в колледж, Рене – в медицинскую школу и Кэролайн – в Лексингтон, Кентукки. Этой весной Натан досрочно окончил университет Коннектикута и поступил в аспирантуру по биологии. Кэролайн решила перевестись в другой университет. Хотя были вопросы, какие курсы и как ей засчитают, тот факт, что она уезжает с Натаном, не обсуждался.

Мы с Нони оставались в сером доме вдвоем.

– Я буду скучать, Фи, – сказал Джо. Со вздохом он плюхнулся рядом со мной на лужайку и прикрыл глаза рукой. – Сильно.

– И я, – ответила я.

– Да ты будешь рада, что мы свалили. Ну правда же. Никакого шума. Никаких жутких девчонок. – Последнее он громко сказал в сторону Рене, но она проигнорировала его, если не считать быстрого мелькания среднего пальца.

– И пердежа, – добавила Кэролайн, выразительно глядя на Джо. – Она легла и пристроила голову Натану на колени. – В доме будет гораздо меньше вони.

– Хм… Кэролайн, – заметил Джо. – Может, ты не замечала, но наша мамочка может выделять газ, как боксер. Да, Нони?

– Что? Джо? – Нони вышла из дому, неся очередную коробку. – Джо, что ты там валяешься? Почему все разлеглись на траве? Мы что, закончили собираться?

– У меня перерыв, – ответил Джо. – Фионе грустно.

– Мне не грустно, – быстро сказала я.

Это, конечно, было вранье, но я противилась мысли, что меня так легко разгадать. Правда же была в том, что я не хотела, чтобы это наше валяние на траве закончилось. Я хотела, чтобы этот несчастный, жаркий день длился вечно. Я хотела, чтобы Джо был рядом со мной, а Рене с Кэролайн поблизости. Чтобы до всех можно было бы дотянуться.

– Нони, – позвал Джо, не меняя позы. – Я хочу, чтобы ты знала, – я собираюсь бывать дома часто, так что не забывай покупать газировку и вот те чипсы «Лейс» со сметаной и луком, а не гадость «Принглс», и еще «Эм-эн-Эмс» со вкусом арахиса, и мороженое с мятой и шоколадом – любой марки, только чтобы зеленое.

Нони стояла над ним, уперев руки в бока.

– Ты запишешь? – спросил он. – Или так запомнишь?

– Именно это я и делаю. А теперь, может, ты встанешь и поможешь мне закончить?

– Фионе я нужнее, – сказал Джо, но приподнялся ровно настолько, чтобы обхватить меня руками и чмокнуть в щеку. А потом он вскочил и снова побежал в дом.

– Бе. – Я вытерла с лица слюни Джо.

Натан улыбнулся, но его лицо было напряженным и отсутствующим.

– Каро, – позвал он Кэролайн. Она сидела с закрытыми глазами. – Сейчас? – спросил он.

– Ой, я не знаю, – ответила она, не открывая глаз.

– Что сейчас? – спросила я. Я услышала в голосе Натана легкую дрожь, безошибочный возбужденный трепет.

– Думаю, надо позвать твою маму, – сказал Натан.

Кэролайн распахнула глаза.

Вскоре мы все стояли тесным кружком в тени высоченной акации, на которую я никогда не могла взобраться, и смотрели на Кэролайн и Натана.

– Кэролайн, в чем дело? – спросила Нони.

Натан взглянул на Кэролайн, которая улыбнулась и кивнула. Натан откашлялся, но заговорила Кэролайн.

– Мы поженились! – воскликнула она и захлопала в ладоши, как ребенок.

Эти слова упали среди нас, как в облако, и на секунду все замерли, оторопев и потеряв дар речи. На другой стороне улицы кричала ворона. Где-то вдали с жужжанием включилась газонокосилка. Кэролайн было девятнадцать.

– Ох, Кэролайн, – выдохнула Нони хрипло, с посеревшим лицом.

– Мы сделали это еще на прошлой неделе, в окружном суде, – сказала Кэролайн, не обращая внимания на Нони. – Вот кольцо. – Она протянула руку, и да, там было кольцо, тоненькая серебряная полоска с таким крошечным камнем, что он казался буквально щербинкой на металле.

– А я-то думала, что буду последней, – сказала Нони.

– Последней в чем? – спросила Кэролайн.

– Последней, кто… Кто принимает такие решения. Ради мужчин.

Кэролайн не ответила. Натан переминался, явно ощущая неловкость. Мы все ждали, как наша мать воспримет новость о замужестве Кэролайн. Она покачала головой и посмотрела на небо, которое было низким, тяжелым и совершенно безоблачным. Мне казалось, она может начать кричать или плакать, и на секунду мы, все четверо, застыли, готовые принять это, в той отчужденной, отстраненной готовности, с которой мы всегда были и будем готовы снова потерять нашу мать в вихре невыносимых эмоций.

Нони глубоко вздохнула. Помотала головой, поморщилась и вытерла глаза.

– Ну что ж, по крайней мере ты не беременна, – сказала она со смешком. И вдруг нервно: – Ты же не беременна?

Кэролайн хихикнула и покачала головой.

– Ну что ж, тогда поздравляю, – сказала Нони. – Это… замечательно!

И все мы вдруг снова смогли дышать.

– Поздравляю! – воскликнула я. – Вот так сюрприз!

Я обняла Кэролайн и отступила, чтобы рассмотреть ее. Казалось, она совсем не изменилась. Я как-то ожидала, что значимость такого события как-то отпечатается у нее на лице, изменит выражение глаз. Но нет, та же прозрачная голубизна, та же бледная россыпь золотистых веснушек. Только Натан казался немного другим: он держался прямее, шире расправив плечи. Возможно, на него давила ответственность, а может, он просто был горд. Муж. Жена. Несмотря на уроки нашей матери, а может, благодаря им я тайно и истово верила горячим посулам любви. Я верила, что ее прикосновения чудесным, необратимым образом изменят всех нас. Однажды и меня тоже.

Я еще не успела осознать это, а Джо и Рене сидели в машине, между ветвей дерева падали длинные солнечные лучи, Нони выкрикивала последние дорожные указания, а Рене кивала и кричала из окна: «Не волнуйся!»

– Увидимся через неделю! – крикнула Нони.

Через несколько дней, когда Нони сможет взять выходной, мы с ней поедем в Бостон к концу ознакомительной недели Джо. И я увижу его комнату в общежитии, изумрудные площадки Олдена и сияющее бейсбольное поле и познакомлюсь с несколькими ребятами, которые станут членами команды Джо, его соседями и лучшими друзьями. Все они, казалось, были отлиты по одному образцу: крепкие, ясноглазые, с потрясающе хорошими фигурами. Джо был таким же. Я тогда подумала, что он вписывается; он нашел для себя нужное место. Мы встретим тренера Джо – высокого блондина с блестящими зубами, который слишком быстро говорил, вынуждая меня затосковать о тренере Марти, – и съедим пасту в столовой для первокурсников, похожей на пещеру. Джо будет таскать нас с одного мероприятия на другое, из здания в здание, в каком-то, в хорошем смысле, остолбенении, как будто он сам, как и все остальные, был потрясен тем, что оказался здесь, среди стен, поросших плющом, и сплошных круглых отличников.

Когда Рене, осторожно подняв ручной тормоз, тронулась с места, удаляясь от дома, я увидела, что Джо застыл – тонкая улыбка, рука в полувзмахе, длинная, изящная, сильная рука.

– Удачи! – крикнула я.

Это, казалось, было правильно, хотя я и так считала, что Джо – самый удачливый, самый везучий. Казалось, все, чего он хочет, неизбежно выстраивается перед ним, как те мячи, что Эйс когда-то давно метал ему один за другим, а мы, затаив дыхание, следили за этим с трибун.

Чпок, чпок, чпок, чпок!

Каждый удар сопровождался ошеломительной, полной тишиной, и мы смотрели, как мяч взлетал в воздух и стремительно падал вниз, вниз, вниз, пока не ударялся с последним глухим чпоканьем о траву поля.

Последний романтик

Подняться наверх