Читать книгу НепрОстые (сборник) - Тарас Прохасько - Страница 11

1. Маленькой Анне Непростые подарили миниатюрную фигурку святого Антония. Антоний в полный рост, в монашеской сутане, в одной руке держит лилии на длинном стебле, на второй – ребенка. Несмотря на размер, Антоний выглядел, как настоящая статуя, когда Анна ложилась головой на пол, а фигурку ставила чуть дальше, или – опять же с пола – Антоний стоял на самом краю стола. Особенно поражали его безупречно переданные черты лица.

Непростые говорили, что Антоний вылеплен из расплавленного свинца, который до того был пулей. Фигурка жила в металлическом цилиндре, в каких солдаты держат записочки со своим именем и адресом семьи. Анна носила этот патрон на длинноватой проволочной цепочке на шее. От постоянного трения меди с кожи никогда не сходили зеленые пятна. Франциск считал, что это не вредит. Когда была особенно хорошая погода, Анна выводила Антония на прогулку. Она извлекала его из капсулы и проветривала где-нибудь в траве. Когда же закрывала снова, то вкладывала внутрь еще и небольшой цветок: фиалку, маргаритку, лепестки сливы или липовый цвет, чтобы Антонию было что вдыхать.

2. Она сама очень хорошо пахла. Больше всего Франц любил, когда Анна засыпала у него на столе. Он еще немного работал, больше поглядывая на спящую спеленутую дочь, а потом залезал на стол, клал под голову книгу, обнимал Анну и долго дышал выдыхаемым ею воздухом. Он гладил ее головенку, и иногда утром Анна просыпалась с густыми тонкими и короткими царапинами на личике – местами огрубевшая кожа на Францисковых пальцах царапала ее тельце.

3. Франциск был убежден, что не может быть полезнее занятия, чем созерцание дочери. Ежедневно он видел тысячи безупречных кадров, но почему-то не решался использовать камеру. Поэтому запоминал их с таким усилием, что иногда ловил себя на мысли – так дальше жить нельзя. И часто бывало так, что вечером он не мог вспомнить, что еще было в сегодняшнем дне, кроме этих воображаемых фотографий (но когда Анна подросла, он часами мог ей рассказывать, какой она была в любой день детства).

4. Анне было шесть лет, когда она рассказала папе о том, что помнит, как спала когда-то в большом сундуке, поставленном на длинной телеге с восемью колесами, под деревом, с которого свисало гнездо с отверстием снизу. Отверстие было открыто, и из гнезда вглядывался в нее гранатовый глаз какой-то птицы. Потом отовсюду слетелись тучи белых маленьких сов, которые расселись вокруг того дерева концентрическими кругами на земле, стогах сена, кустах шиповника, колодце и обороге[5]. А еще – на проводах, натянутых от столба к столбу.

5. Франциск решил, что такие видения являются последствием морфинизма, и позвал Непростых. Те немного поговорили с Анной, и наконец провидица сказала, что девочке все приснилось. Она предупредила Франца, что малышка теперь все чаще будет рассказывать всевозможные диковинки, будет выспрашивать, было ли с ней когда-нибудь то или другое. Что в некоторых случаях она до смерти будет сомневаться – что происходило, а что снилось, потому что для нее не будет настоящего и вымышленного – лишь разные образы настоящего. Но сны не имеют ничего общего с вещунством. Они рассказывают, как может быть.

6. Франц решил, что дочь хоть что-то на свете должна знать в совершенстве и без сомнений. Они стали ходить за Менчил Квасивский до Кевелова, который стекал в Черную Тису, и Анна изучала все камни на его берегу – как какой выглядит и возле какого лежит.

А тем временем Непростые все вместе притащились горами к Яливцу и пробыли в городе с перерывами вплоть до 1951 года, когда специальный отдел чекистов, переодетых воинами УПА, сжег огнеметами дом для умалишенных, где выслеженных и отловленных Непростых заперли в 1947. Им надо было приблизиться к Анне.

7. За несколько лет перед 1900 годом Франц закончил очень важный анимационный фильм.

Жить – это развязывать и завязывать узлы руками и всем остальным, – учил его когда-то Непростый-гадер и дал целую связку шкурок ужей. Франциск должен был отделить шкурку от шкурки, сплести свое плетение. Логика живет в пальцах, ее категории предусматривают лишь то, что удается пальцам. Как четками, вращал он клубком днями и ночами. Наконец, развязал все узлы, но когда пришлось связывать по-своему, то оказалось, что его пальцам очень трудно идти вслед за уже существующей основой. Зато Анна напутала таких узлов, что тот самый гадер привел Франца на мост, где поселились Непростые.

8. Когда-то этот виадук хотели перебросить от одного к другому выступу хребта, между которыми разместился Яливец. Сначала построить середину, а потом достроить в обе стороны до верхов. Франциск представлял себе, что когда-то такой путь превратит всю дорогу от Шешула к Петросу на прогулочную аллею. Однако этот проект оказался единственной невоплощенной идеей Яливца. Три объединенные между собой, но не соединенные с твердью арки – гораздо выше железнодорожных мостов в Ворохте и Делятине – нависали над городом по диагонали, начинаясь и обрываясь в чистом небе. Наверху остался фрагмент широкой дороги. Там обосновались Непростые.

Франц очень долго лез на мост по висящей лестнице, которая еще больше раскачивалась из-за того, что гадер лез впереди. Наверху казалось, что мост узковат, что достаточно пошатнуться, и полетишь вниз: на маленькие крыши, короткие улочки, узкие каналы, пену деревьев. Но вокруг лежала такая красота, как в чьей-то другой жизни. Все было выбеленным, других цветов не существовало даже на далеком солнце.

Заснеженные Непростые курили трубки-файки и смотрели на Фархауль в Марамароских Альпах за долиной Белой Тисы. Разговор был простым – когда Анна станет женщиной, то пусть будет Непростой. А пока они всегда будут поблизости.

9. Итак, фильм, который закончил Франц, напоминал ожерелье из узелков.

Выглядело это так. Всем полем экрана беспорядочно суетилось множество отдельных мелких значков. Все это были те элементарные символы, которые Франциску удалось отыскать в орнаментах писанок со всех уголков Карпат. Из-за разницы размера, конфигурации, цвета и скорости тьма знаков напоминала неправдоподобную мешанину различных насекомых. Узнаваемы были лестницы, клинышки, полуклинышки, триклинышки, сорок клиньев, желтоклинышки, зубцы, окантовка, краткая, бесконечная, полубесконечная, локоны, крестики, дряшпанка, кривульки, звездочки, звезды, солнце греет, полусолнца, месяцы, полумесяцы, штерна, луна светит, лунные улочки, радуга, фасолька, розы, полурозы, желудь, цветочки, бархатцы, колоски, елочки, сосенки, огурчики, гвоздики, барвинок, ковсицы, овес, кукушкины башмачки, бечковая, сливы, барабульки, гильи, перекати-поле, кузнечики, барашки, коровы, собаки, козлики, олени, петухи, утки, кукушки, журавли, белокрыльцы, пструги, вороньи лапки, бараньи рога, заячьи ушки, воловий глаз, бабочки, пчелы, улитки, пауки, головкате, мотовило, грабли, щеточки, гребни, топорики, лопатки, лодочки, кувшины, решетки, ящички, попружечки, цепочки, бесаги, ключи, пацёрочки, беривочки, кожушки, порошницы, зонтики, образки, платочки, шнурки, миски, хатки, окошечки, столбы, корытце, церковки, монастыри, колокольчики, часовенки, крученые рукава, писаные рукава, косой пасок, иголочки, клювовидная, крестовая, зубастенькая, плетенка, чиноватая, княгинька, ключковая, кривульки, точечки, рваная, крылатая, очкастая, пауковая, чичковая, глуковая, лумеровая, фляжечка, тайна, черешневая, малиновая, вазончик, росток, стрекозки, ветряки, салазки, крючки, медовики.

Постепенно движение знаков приобретало определенную упорядоченность – как один очень сильный ветер пережимает много легоньких. Символы крутились как-то так, будто полная ванна воды вытекает через небольшое отверстие. А оттуда уже выходит цепочка значков, завязанная кое-где узлами. Цепочка сворачивалась в спираль и кружилась. Из хаоса к ней слетались свободные символы и укладывали рядом цепь с такой же последовательностью знаков, всякий раз больше добавляясь к вращению первой. Теперь обе спирали ввинчивались в пустоту вместе, сходились все плотнее и превращались во вселенское дерево. Наступал покой. На дереве распускались цветы, лепестки увядали, из завязей вырастали плоды, надувались, лопались, трескались, и тысячи тех самых знаков медленно и ровно опускались на землю, укладываясь в холм, теряя свою первоначальную форму.

10. С премьерой подождали до Пасхи 1900 года. Ею открывали синематограф Yuniperus, построенный по эскизу Анны, зачитав предварительно архипастырское послание молодого станиславского епископа Андрея Шептицкого к любимым братьям-гуцулам.

11. С того времени Непростые действительно всегда были рядом. Это только так кажется, что Черногора – пустошь. На самом деле в Карпатах места даже мало. Поэтому люди, живущие далеко друг от друга, постоянно встречаются. Что уж говорить о маленьком городке на пересечении хребтов.

За несколько Довбушевых золотых Непростые выкупили кусок рынка и построили маленький домик. Стены снаружи обложили странно разрисованными изразцами, и домик стал вполне похожим на печь. На всех окнах написали одно слово – нотариус. Но на подоконниках стояли ряды разновеликих и разной формы бутылок, так что можно было предположить, что «НОТАРИУС» – название еще одного бара. Лукач сделал как-то так, что через неделю вся крыша заросла плющом и над дверью свисала зеленая завеса. Внутри было пусто – напротив маленького столика (с одним ящиком) на очень высоких ногах стояло удобное кресло, обитое парусиной.

В кресле сидел сам нотариус, курил одну за другой большие сигареты, вставленные в серебряное кольцо, припаянное к оловянному стержню, который опускался с потолка. Каждая сигарета была не длиннее половины средней женской ладони. Нотариус занимался тем, что скручивал следующую сигаретку, куря предыдущую.

Еще в юности он решил как-то самостоятельно распоряжаться собственной смертью, а не полностью полагаться на неизвестность. Поэтому захотел установить если не срок, то хотя бы причину смерти. Остановился на раке легких и начал не ограничивать себя в курении, чтобы быть приговоренным к такой смерти.

12. Но стоило кому-то прийти, как нотариус вынимал сигарету из кольца, сажал посетителя в свое кресло, выдвигал ящик, вынимал два красных или желтых сладких перца – всегда свежих и сочных, одной рукой раскладывал большой кривой нож, болтающийся на ремешке в районе колен, вычищал перцы, положив на ладонь, спрашивал, что налить – паленку, ракию, сливовицу, бехеровку, цуйку, зубровку, анисовку, яливцивку, боровичку, наливал полные перцы, подавал один гостю, становился за столиком, вынимал из ящика лист бумаги, заостренный карандаш, поднимал рюмочку, говорил «дай Бог», глядя в глаза, выпивал, откусывал кусочек перца, сразу же наливал по второй, прикуривал сигарету (спички носил в кармане брюк у самого пояса, а сера была приклеена к одной из ножек стола), брал ее в ту же руку, что и кубок, а в левую – карандаш, сильно затягивался дымом и уже был готов слушать.

13. Нотаря[6] называли французским инженером.

Непростые нашли его в Рахове и предложили именно эту работу, потому что он выглядел скромно и героически одновременно. Такого хочется удивить, поведав что-то чрезвычайное из собственной жизни. А Непростым требовалось как можно больше таких историй и баек.

В Рахове французский инженер агитировал людей ехать в Бразилию, выписывая настоящие билеты на корабль из Генуи.

Когда-то он действительно был французским инженером. Прожил двадцать лет в Индокитае, занимаясь дренажными системами, изучая курение опиума, тайский бокс, бабочек, орхидеи и дзен. А одновременно сочинял этнологические и геополитические фельетоны для крупных европейских газет. Несколько его писем перевел Осип Шпитко. Их опубликовали в «Деле», акцентируя внимание на том, что автор – из рода Орликов.

Непростые ходили в Криворивню и посоветовали Грушевскому препроводить инженера во Львов. Через Маньчжурию, Туркестан, Персию, Грузию, Одессу, Черновцы, Станислав, Галич, Рогатин и Винники он наконец доехал и получил работу в этнографической комиссии НТШ[7]. Получил командировочные, предназначавшиеся Шухевичу, и выехал на Гуцульщину. Но опыт нескольких малых войн, в которые он попадал в течение жизни, не позволял изменять себе как фольклористу. Французский инженер сделал крюк в Будапешт и раздобыл все необходимые бумаги, дающие право завербовывать иммигрантов на территории Австро-Венгрии.

14. В Яливце французский инженер одевался одинаково каждый день с 1900 по 1921 год. Широченный белый фланелевый костюм, сшитый без единой пуговицы, полосатые бело-салатные рубашки, распахнутые на груди, пробковые сандалии. Только зимой он заворачивался в покрывало, набрасывая его на голову как капюшон. Даже после 1914 он сидел в своем кабинете, выслушивая и конспектируя все, что приходили рассказывать разные люди. Рассказчики получали изрядный гонорар, а записи с историями и грезами, прозрениями и безумными идеями анализировались Непростыми.

Это французский инженер научил Себастьяна, что самосознание находится в подошвах, а самовосприятие можно менять, становясь иначе или наступая на что-то.

15. Идею целого направления новых фильмов Франциску подбросил французский инженер.

В Яливце действовала небольшая галерея. Ее владелец, Лоци из Берегсасу, был на короткой ноге с хорошими художниками – Мункачи, Устияновичем, Копыстинским. Романчука он привел к Федьковичу, а Водзицкий (значительно позже, уже когда возвратился из Парижа от Сулоаги) сделал несколько фотоэскизов для «Девочки за изготовлением писанок». С Иваном Трушем они были близкими друзьями. Лоци много рассказывал ему о том, как растения заново завладевают ландшафтами, изуродованными и брошенными людьми. Даже водил его на этюды под Попа Ивана, на просеку. Спустя много лет Труш вернулся к этой теме в изумительной серии «Жизнь пней». Впрочем, это Лоци впервые показал кому-то Дземброню, которая впоследствии стала излюбленным местом многих художников львовской школы. А Дидушинским для музея он регулярно отправлял найденные гуцульские раритеты.

16. Сам Лоци всю жизнь рисовал одно и то же – деревянные стойла – для каждой коровы отдельные – в долине Шеса, дощатые улочки между ними и гигантские заросли щавеля, постепенно поедавшие свое пристанище.

А поскольку был галерейщиком-профессионалом, то никогда не выставлял своих работ. Зато в чужие часто влюблялся. Картины-любовницы он на некоторое время брал домой и жил в их присутствии, перенося с собой из спальни в кухню, из кухни в кабинет, из кабинета на галерею, из галереи в ванную.

И сама жизнь Лоци в значительной степени зависела от картины, которая тогда жила у него.

17. В галерее многое делалось необычно. Ежедневно Лоци перевешивал картины, полностью меняя их диалоги. Часто покупатели, выбрав какую-то картину в один день, не могли узнать ее на следующее утро. Потолком галереи служил стеклянный резервуар с дождевой водой. Освещение зала Лоци менял, накрывая ту или иную часть резервуара смерековыми ветвями. Но самое важное – картины можно было брать напрокат, как книги в библиотеке. Заказы самого дорогого отеля Лоци комплектовал сам, согласно запросу и текущим возможностям.

18. Лоци был единственным в Яливце, у кого созревал сортовой виноград. Виноградник шел вдоль тропы между домом и галереей. Проходя по тропинке, Лоци обязательно срывал хотя бы одну гроздь винограда. Так продолжалось с момента, когда появлялась завязь, до окончательного созревания. В сентябре кистей оставалось всего несколько, зато они становились зрелыми, как в Токае, полностью используя виноградные силы, которых уже не требовали уничтоженные грозди.

Хотя Франциск дружил с галерейщиком, даже он не догадывался, что Лоци работает на Непростых.

19. Однажды французский инженер пересказал Францу, что слышал от Лоци.

Тот рассказал, как в галерею пришел один помещик из Тересвы и попросил нарисовать ему картину, на которой было бы видно, что происходит слева за рамой в сцене битвы под Хотином, которую он приобрел здесь год тому назад. Помещик подозревал, что оттуда может ударить пушка просто по арьергарду уланов, и это не давало ему покоя.

Это как раз то, чем анимация лучше живописи, сказал французский инженер.

20. Франциск придумал более точную методику. Он снимал значительно увеличенную репродукцию какой-то известной картины – что становилось второй частью каждого фильма. Для первой и третьей он дорисовывал кадры на пятнадцать секунд перед изображенным на картине, и на столько же – после. Для пробы служил свежий пейзаж Труша «Днепр под Киевом», хотя думал Франц преимущественно о Рембрандтовом «Ночном дозоре». Затем он оживил несколько натюрмортов старых голландцев (хотя тут же уничтожил все, кроме работы Яна ван де Велде – той, где колода карт, трубка на длинном чубуке и лесные орехи) и знаменитую «Драку» Адриана ван Остаде (какая-то корчма, пьяные крестьяне, бабы держат двух мужиков с безумными взглядами, которые размахивают ножами, все перевернуто вверх дном, кто-то убегает, а остальные попадали на землю).

После того взялся за Мамаев.

Живая живопись имела такой сумасшедший успех, что на каждую премьеру в Яливец съезжались десятки зрителей со всей Центральной Европы, о них писали столичные журналы, а Франц уже не успевал делать серьезные фильмы.

21. Еще перед тем, как Непростые обнаружили чрезвычайные особенности снов Анны, Франциск мечтал о фильме, в котором все происходило бы на сонном ландшафте.

Он заметил, что механизм снов заключается не в чем ином, как в сочетании хорошо известного по принципам неизвестной логики – так, как не могло бы быть на одном ландшафте. Это означает, что ключом к данной логике является сочетание ландшафтов. Причем последовательность сочетания является определяющей. Если скомбинировать такой ландшафт, то заселится он самовольно. А тогда уже и все персонажи проявят не свойственные им черты. И – что самое главное – персонажи будут занимать пространство очень плотно. Безответственная последовательность плотная.

22. А еще, – размышлял Франц, – удачные сны похожи на хорошую прозу со сравнениями, почерпнутыми из различных систем координат, избранными выделениями некоторых деталей в потоке панорамы, прозрачной вседозволенностью, незабываемым ощущением присутствия, одновременностью всех тропизмов, стремительностью неожиданного и бережливой риторикой сдерживания. И на хорошую траву, которая не приносит ничего своего, но обрывает то, что держит, и переводит решетку пропорций времени и расстояния из кристаллического состояния в газообразное.

23. Однако решиться на такой фильм было труднее, чем на «Ночной дозор». Поэтому со временем он даже перестал беречь сны на потом, лишь наслаждаясь ими полностью по ночам.

24. В июле 1904 года Анна рассказала один сон.

Я стою на ровной крыше двухэтажного длинного дома. Дом стоит в воде. Вода доходит до верха первого этажа. До конца его высоких арок. В воде плавают три головы, и стоит цапля. Одна голова заплывает под арку. Другая хочет выплыть оттуда. По лестнице из окна второго этажа идет к воде голый пузатый мужчина. Сухая рука из-за угла пытается его остановить. Я тоже голая. Стою на краю. Руки подняты вверх. Сложенные вместе. Я собираюсь прыгнуть с высоты в воду. Сразу за мной стоит круглый стол. А за ним – бочка с кувшином. За столом сидят монах и монашка и что-то пьют. Над столом, бочкой и монахами натянут на сухой ветке тент. Сбоку к дому пристроено полушарие купола с часовенкой наверху. Из трубы часовенки вырывается пламя, а из окна выглядывает старуха. Она смотрит на меня. Далеко за куполом – широкая река, зеленый лес и высокие синие горы, как наши. С другой стороны дома пристроена круглая башня. На ее стенах нарисованы человечки. Человечки танцуют, скачут и кувыркаются. Один достает с неба какую-то книгу. Двое несут на плечах огромную малину на палке. Верх башни разрушенный и щербатый. Между обломками растут маленькие деревца и пасется коза. Вода перед домом заканчивается длинным островом. Остров голый, из красной глины. В конце острова стоит ветряная мельница. За островом снова вода. За той водой город. К самой воде подступают две башни. Между ними каменный мост. На мосту огромная толпа людей с поднятыми вверх с копьями. Некоторые стоят у перил и смотрят через воду и остров в мою сторону. На одной башне горят ветки. Под башнями плавают какие-то звери. Мужчина с мечом и щитом сражается с кем-то из них. Дальше за башнями пустое песчаное место.

Посередине стоит двухколесный воз. Еще дальше сам город. Дома с острыми крышами, высокий костел, стена. А вдали – высокие холмы или низкие зеленые безлесые горы. На самом горизонте – большой ветряк. Справа от меня, за водой и островом, стоят на берегу какие-то фигуры. Ко мне спинами. Некоторые сидят на лошадях и каких-то непонятных животных. Один в латах и шлеме, а у другого на голове пустой пень. Между ними растет сухое дерево. Половина дерева накрыта красной завесой. В огромной трещине в стволе стоит голая женщина.

На верхней ветке сидит дятел, но очень большой. Какой-то мужчина приставляет к дереву лестницу. Довольно далеко за ними сидит на камне бородатый человек в монашеской рясе с посохом в руке и рассматривает книгу. Он похож на моего святого Антония.

Через окошко в круглой башне, о которой я уже говорила, я вижу, что за башней происходит что-то важное. Но ничего не могу различить, и это очень угнетает. Но все равно очень хорошо, что я среди этого движения. На секунду смотрю через плечо и вижу далекий пожар. От него становится горячее коже спины и ногам сзади. Как-то становится понятно, что от этого надо убегать в воду. Уже собираюсь прыгнуть, но смотрю вниз и вижу натянутую колючую цепь. Не сомневаюсь, что могу перелететь через нее. Но продолжаю стоять. Руки уже слегка затекли, так как все время подняты. Вдруг на спину надвигается тень, и становится холоднее. Смотрю вверх. Как раз надо мной проплывает в воздухе парусник, обитый латами. Я вижу его дно. Это летучий корабль. Он пролетает. Тень исчезает. Снова начинает печь. Уже сильнее. Хочу сделать шаг. Но вижу человека с фотоаппаратом.

Он все время прятался в глухом углу между моим домом и пристроенной башней с нарисованными человечками и окошками. Я не хочу, чтобы меня фотографировали, и кричу на него. Мужчина отрицательно машет руками и показывает на летучий корабль. Во мне все соглашается, что это действительно интересно. Мужчина прячет фотоаппарат в стену. Идет мимо башни и исчезает за поворотом. Я становлюсь на носки. Раскачиваюсь и прыгаю. Вижу перед собой эту цепь. Поднимаюсь всем телом. Пробую ее перелететь. Но тело не сдвигается с места. Я не лечу и не падаю. Начинаю кашлять. Очень быстро лечу прямо на цепь. Ударяюсь о нее пальцами вытянутых рук. И на этом я проснулась.

25. Сон Анны показался Франциску настолько живописным, что он сразу же попытался зарисовать его. Она тут же поправляла рисунок. Когда дошло до людей на берегу около дерева и человека с книгой за ними, Францу показалось, что он уже где-то это видел нарисованным. Лишь точка обозрения была иной. Но стоило Анне разрисовать эскиз цветными карандашами, как Франциск узнал Босха. Без всяких сомнений – «Искушения святого Антония».

В Ларуссе Босх был презентован «Путешественником» из коллекции мадридского Эскориала. Других репродукций Анна не могла видеть, Франц был уверен, он всегда был рядом. Никто никогда не пересказывал «Искушений» за всю ее жизнь, о них Франц точно не слышал даже упоминания или аллюзии еще со времен обучения. Это означало, что произошло так, как говорила прорицательница: сны Анны показывают, как могло бы быть.

Но Франц не угомонился. Он побежал к Лоци и попросил, чтобы тот где угодно срочно заказал альбом Босха. Франц готов был ждать долго, лишь бы знать, что что-то происходит.

Лоци пообещал заказать альбом завтра же. И сказал, что имеет в своей библиотеке Босха, но только одну репродукцию – «Искушения святого Антония».

Анна без колебания показала свою обнаженную фигуру в правом верхнем углу центральной части картины.

Когда же они одновременно узнали Непростых в двух главных фигурах из четырех, переходивших через мост на левом крыле триптиха, то Франциск пообещал себе сделать этот фильм.

26. Работалось как никогда тяжело. Франциска одолевали сомнения. Он непрерывно размышлял, сможет ли передать настроение, колорит, атмосферу, сумеет ли расшифровать все тайные значения, следует ли показывать кому-то такое, не выглядит ли Босх смешно и безвкусно, не грех ли перерисовывать всякую нечисть и содомию, не обидит ли он Непростых, не навлечет ли беды на Анну, не сделал ли он кому-нибудь зла сознательно или неосознанно, имеется ли смысл в искусстве, доживет ли он до окончания работы, не произойдет ли чего-нибудь плохого на презентации, будет ли его смерть мучительной, встретится ли он после смерти с родителями, ждет ли там его Анна, будет ли когда-нибудь счастливым его народ, есть ли что-нибудь в мире лучше, чем наши любимые горы Карпаты, стоит ли так много думать, стоит ли все запоминать, хорошо ли всем все рассказывать, обязательно ли говорить красиво, думают ли растения, существует ли завтра, не состоялся ли конец света раньше, долго ли еще выдержит он без женщины, не находится ли он под властью дьявола.

27. Точный ответ на последний вопрос был бы ответом на многие другие. Несмотря на то, что Франц был убежденным греко-католиком, в частых дискуссиях на джиновом курорте всегда аргументированно побеждал манихеев, катаров, альбигойцев и ничего в мире не боялся, потому что был уверен в правильности Божьего замысла, дьявол за время работы над этим фильмом являлся ему трижды.

28. В первый раз он не показывался, только очень лаконично обнаружил одно свое свойство. Он был как магнит.

Францу снилось, что он лежит на полу. Вдруг, не делая никаких движений, даже не напрягаясь, он двинулся по полу к стене. Затем – в другую сторону. Потом еще и еще, с перерывами, быстрее и медленнее. Как будто он – металлическая пылинка на листе бумаги, а под бумагой двигают магнитом. Один раз его понесло даже вверх по стене – так же лежа – и аккуратно опустило на пол.

После того дьявол попросил внимательно следить за тем, что будет. Он двинул Франца в угол. Оказалось, что там спит его учитель. Франца подтолкнуло к учителю и сразу же потянуло назад. Учитель, не прикасаясь к телу Франца и не пробуждаясь, поехал за ним. Видишь, сказал дьявол.

Гóлоса Франц не слышал, но то, что дьявол говорил, откуда-то знал.

29. Во втором и третьем снах дьявол использовал разновидности одного и того же приема.

Второй сон был коротким. Франц стоял на улице в Яливце (место было настоящим, он его хорошо знал). Ждал свою Анну, которая уже показалась в конце улицы. Вдруг к нему подъехал броневик Бэды. Из верхнего люка выглянул Бэда и сказал, что он привез кое-кого, с кем они сейчас выпьют джина. Из боковой двери вышел какой-то господин и подошел к Францу. Анна была все ближе. Человек стоял спиной к Анне и броневику. Он вынул из внутреннего кармана бутылку, вытащил пробку и протянул бутылку Францу. И тут все произошло. За те несколько секунд, пока и Анна, и Бэда подошли к ним, Франц успел заметить смену нескольких тысяч различных ликов на голове господина, сотен жилеток под распахнутым пиджаком, десятков форм бутылок и оттенков напитка. Когда он и Франц оказались не вдвоем, калейдоскоп остановился. Господин улыбался, улыбались Бэда с Анной. Франц выпил первым. Вкус напоминал ренклоды. Бутылку передал Бэде, а тот – господину (Бэда их так и не познакомил). Когда очередь дошла до Анны, Франц почему-то выкрикнул, что она не пьет. Никто, кроме Анны, не удивился и не упрашивал. А Франц незаметно, но очень сильно сжал ей палец. Он уже знал – кто это.

30. После третьего сна Франциск пошел на высокий мост и рассказал Непростым о Босхе. Все ж таки в башне, – сказал верхоблюд[8]. Франц спросил, показывать ли кому-нибудь уже законченный фильм. Это зависит только от твоего желания, ответили Непростые. Хотя подумай, может, не пристало показывать наши лица там, где вам померещилось. А пока иди домой и приглядывай за Анной, мы должны немного попутешествовать по мирам, но скоро она станет женщиной и будет знать, где нас найти, сказал баильник[9].

31. Дома Франц сжег рисунок, на котором был набросан сон Анны.

Для того чтобы быть счастливым, – сказал он ей, – надо прожить без тайн, а из чужих знать только те, которые можно рассказывать под пытками.

Он очень боялся, что Непростые рано или поздно могут прийти за фильмом, поэтому завещал Анне никогда не вспоминать о том, что он существовал. Но если бы кто-то захотел узнать что-нибудь с помощью пытки, то следует сразу же рассказывать все, что хотят. Не пытаться обмануть, а говорить правду. Поэтому ты должна знать, что я все уничтожил.

Франц упаковал фильм в капшук[10] и вышел за город, чтобы сжечь его, выбросить в пропасть или утопить в буркуте[11].

По дороге он подумал: как бы Анну ни мучили, она будет говорить правду – фильма нет. Парадоксально, но это будет единственной правдой, в которую палачи не поверят и пытки не прекратятся.

В таком случае жаль уничтожать фильм. Может, он как раз когда-нибудь пригодится. Пусть найдется кто-то такой, кто посмотрит, проанализирует, хорошенько подумает и поймет – что это за Непростые и как они вертят миром. Ведь всегда постепенно выясняется, как все-все в мире соединены со всем – переходами, которых не больше четырех.