Читать книгу Оппортунистка - Таррин Фишер - Страница 6

Настоящее

Мне пора перестать витать в облаках. Я слишком много думаю о прошлом и вспоминаю нашу первую встречу. Я вдруг осознаю, что сижу за столом, рассеянно вычерчивая что-то на документе, который мне нужно перепечатать на компьютере, и что прошло уже несколько часов. Я принесла на работу пончики: один из юристов нашей фирмы копается в коробке, пачкая рукав сахарной пудрой. Наконец он выбирает свой пончик и прислоняется к моему столу, роняя органайзер с ручками. Я морщусь, но держу руки на коленях.

– Как там юридическая школа? – Он кусает пончик, игнорируя устроенный беспорядок.

Я вспоминаю о стопке заявлений на поступление в разные юридические школы на моем комоде дома и вздыхаю. Сегодня. Сегодня я буду амбициозной.

– Все хорошо, спасибо, мистер Гулд.

Это невыносимо. Я поднимаю ручки и переставляю органайзер подальше от него.

– Знаешь, Оливия, девушка с твоей внешностью может многого добиться в этом мире, если правильно разыграет свои карты.

Он жует с открытым ртом.

– Ну, я надеялась, мистер Гулд, что мне помогут многого добиться мои талант и трудолюбие, а не моя внешность.

Он усмехается. Я представляю, как вонзаю ручку ему в трахею. Кровь. Будет так много крови, которую придется потом убирать. Лучше этого не делать.

– Если захочешь по-настоящему преуспеть в этой сфере, дорогуша, просто дай мне знать. Я проведу тебя на самый верх.

От его мерзкой улыбочки мой «слизняковый радар» начинает зашкаливать. Я ненавижу фамильярности – особенно от блеющего козла в костюме в полоску.

– Правда? Проведете? – повторяю я с фальшивым энтузиазмом.

Мистер Гулд ковыряется в зубах, демонстрируя мне свое обручальное кольцо, которое, как он постоянно забывает, символизирует верность партнеру.

– Мне что, надо все разжевать для тебя?

– Нет, – я вздыхаю, как будто мне скучно, – но придется разжевать это для эйчар-отдела, когда я расскажу им, что вы сексуально меня домогались.

Достав из ящика стола пилку для ногтей, я начинаю подпиливать ноготь на большом пальце. Когда я поднимаю взгляд, лицо этого мерзавца перестает быть привычного томатно-красного цвета – теперь оно уродливо побледнело от страха.

– Ну, извини, что заботу о твоем будущем ты воспринимаешь как сексуальное домогательство, – говорит он, быстро поднимаясь с моего стола.

Я обвожу его взглядом – от костлявых плеч, торчащих из его костюма от «Армани» как два теннисных мячика, до жалких маленьких ног.

– Как насчет того, чтобы отныне общаться только по рабочим вопросам? А свою заботу можете оставить жене – Мэри, верно?

Он отворачивается, напряженный.

Ненавижу мужчин… ну, большинство из них. Мой селектор подает сигнал.

– Оливия, зайди ко мне, пожалуйста.

Это Берни. Бернадетт Веспа Сингер – мой босс, и она меня обожает.

Метр пятьдесят роста, толстые лодыжки, перманентно смазанная персиковая помада и кудрявые черные волосы, делающие ее похожей на пуделя. Она гений в своей сфере: чертовски хороший юрист с девяностопятипроцентным уровнем выигранных дел. Походка ее похожа на мужскую. Берни – мой кумир.

– Мистер Гулд предложил мне помощь в продвижении по карьерной лестнице, – говорю я холодно, проходя к ней в кабинет.

– Ублюдок! – Она хлопает ладонью по столу так, что декоративные болванчики на ее столе тут же подпрыгивают и начинают качать головами. – Хочешь выдвинуть обвинения, Оливия? Будь проклят этот членоносный ублюдок. Думаю, он спит с судьей Уолтерс.

Я отрицательно мотаю головой и сажусь на стул напротив нее.

– Вот такая помощница мне и нужна, детка. Твердая, как гвоздь, и чертовски амбициозная.

Я улыбаюсь. Так она сказала, когда нанимала меня. Я согласилась на работу, уже зная, что Берни слегка безумна, но меня это не волновало: она выигрывала дела.

– Что там с тем парнем, о котором ты мне рассказывала? – спрашивает она.

Она чешет нос ручкой, случайно оставляя каракули на своем лице. Я краснею так сильно, что это равнозначно немедленному признанию вины.

– Ты ведь понимаешь, что рано или поздно он все узнает, – говорит она, щуря на меня свои глаза-бусинки. – Не делай глупостей. Все может кончиться судебным иском в твою сторону.

Я кусаю щеку изнутри. Не знаю, зачем я ей рассказала. Теперь я жалею об этом, пока она проницательно вглядывается мне в лицо.

– Знаю, – бормочу я, притворяясь, что поправляю пуговицы на блузке. – Давайте не будем сейчас об этом?

– Что в этом парне такого? – говорит она, игнорируя мою просьбу. – Настолько большое достоинство? Никогда не понимала, почему такие красотки, как ты, гоняются за мужчинами. Тебе стоит просто купить вибратор – после этого ты уже не захочешь мужчин. Давай я напишу тебе название неплохой фирмы.

Она пишет что-то на желтом стикере и вручает его мне.

– Спасибо, – я беру бумажку, глядя на стену над головой Берни.

– Не за что. Увидимся позже, детка. – Она машет мне пухлыми, испачканными чернилами пальцами, намекая, что мне пора.

Я пригласила Калеба на ужин… старая собака не выучит новых трюков. Наше свидание за кофе закончилось внезапно, когда прыщавый подросток за стойкой повесил на окно табличку «Закрыто» и выключил в кафе свет. Мы с сожалением встали из-за стола и вышли наружу.

– Могу я увидеть тебя снова?

Калеб стоял прямо перед уличным фонарем, отбрасывающим неземной ореол на его плечи.

– А если я скажу «нет»?

– Не говори «нет».

Это был один из тех моментов, когда я флиртую с собственной совестью и притворяюсь, что на этот раз поступлю правильно.

– Приходи на ужин, – выпаливаю я. – Из меня не очень хороший повар, но…

Сначала он выглядел удивленным. Потом ухмыльнулся.

– С удовольствием.

Вот так все и случилось. Плохо. Плохо. Плохо.

Прежде чем уйти с работы, я звоню по номеру, указанному на плакате о розыске Добсона. Детектив, с которым я говорю, записывает мои имя и номер и благодарит за информацию. Он обещает позвонить, если что-то узнает. Затем я звоню в свой любимый тайский ресторан и заказываю большую порцию карри с овощами с собой.

Пиклз ждет меня у двери, когда я захожу домой. Я ставлю покупки на стол и достаю колу из холодильника.

– Ты такая жалкая, Пиклз, – говорю я, пристегивая поводок к ее ошейнику. – Знаешь ведь, что сегодня у меня нет на это времени.

Наша короткая прогулка растягивается на двадцать минут: Пиклз упорно отказывается слушаться и писать по команде. К тому времени, как мы возвращаемся домой, у меня остается всего полчаса до прибытия Калеба. Я кладу карри в блюдо для запекания и сую его в духовку, чтобы оно не остыло. Протираю два винных бокала и выпиваю один. Потом беру ингредиенты, чтобы сделать салат, и выкладываю их на стойке в алфавитном порядке.

Калеб приезжает на пять минут раньше срока.

– Это тебе, – говорит он, протягивая мне бутылку вина и белую гардению в горшке.

Я вдыхаю аромат.

– Это мой любимый цветок, – говорю я удивленно.

– Правда? Угадал, значит.

Я ворчу себе под нос. Если бы он только знал…

Я отвлекаю себя попытками успокоить Пиклз, которая истерически бросается Калебу на ногу. Когда он наклоняется, чтобы погладить ее по голове, она взвизгивает и убегает прочь.

– Тут дело в том, что ей тебя трогать можно, а тебе ее – нет, – объясняю я.

– Она любит раздразнить. Прямо как ее хозяйка.

– Ты недостаточно хорошо знаешь ее хозяйку для таких предположений, – улыбаюсь я.

– Наверное, ты права.

Он оглядывается вокруг, и мне вдруг становится неловко. У меня совсем небольшая квартира, и здесь много фиолетового. Он уже был здесь раньше, конечно, но он этого не помнит. Я собираюсь объяснить, почему у меня нет вещей получше, когда его глаза радостно вспыхивают.

– У тебя раньше были длинные волосы, – говорит он, подходя к коллажу из моих фотографий на стене.

Я касаюсь своих обрезанных волос.

– Да, в колледже. Мне хотелось что-то изменить в жизни, так что я отрезала сразу тридцать сантиметров. – Прочистив горло, я скрываюсь в кухне. – Я поздно начала готовить, – говорю я, поднимая нож и останавливаясь, чтобы посмотреть на него.

Калеб ходит от одной безделушки к другой, изучая все подряд. В какой-то момент он берет керамическую сову с моей книжной полки. Поворачивает ее и смотрит на дно, потом аккуратно ставит сову обратно. Это он мне ее купил.

– Я бы провела тебе экскурсию по квартире, – говорю я, – но ты и так видишь ее целиком с того места, где стоишь.

– Здесь мило, – он улыбается. – По-девчачьи. Но очень тебе подходит.

Я поднимаю бровь. Не знаю, о чем он говорит. Он не знает меня… вернее, знал когда-то, но не сейчас. В растерянности я агрессивно нарезаю лук.

Несколько лет назад Калеб помог мне переехать сюда. Мы вместе красили стены: гостиную – в бронзовый, а спальню – в лиловый. Зная мой перфекционизм, он специально ткнул валиком с краской в потолок над моей головой, просто чтобы позлить меня. Он оставил фиолетовое пятно – я была в ярости.

– Теперь ты будешь думать обо мне каждую ночь перед сном, – сказал он тогда, смеясь над моим перекошенным лицом.

Я ненавидела несовершенства, ненавидела их. Пятно на ковре, крошка в чашке, все, что портило то, какими вещи должны быть изначально. Я даже не ела обломавшиеся чипсы. Но, когда мы с Калебом расстались, я была благодарна за это пятно краски. Это было последнее, что я видела перед сном, и первое, что я видела по утрам. Я вглядывалась в этот фиолетовый шрам, как будто где-то под ним скрывалось лицо Калеба. Калеб был моим несовершенством с его американо-британским акцентом и способностью преуспевать в любом спорте и цитировать любого философа. Он был смесью качка и джентльмена, романтика и мерзавца – это сводило меня с ума.

– Тебе помочь?

Это должен был быть вопрос, но он уже подтолкнул меня бедром, заставляя подвинуться, взял у меня нож и начал нарезать грибы. Я останавливаюсь по пути к духовке и смотрю, как он нарезает овощи.

– Так что, ты… вспомнил что-нибудь на этой неделе?

Я достаю карри и ставлю его на плиту.

– Да.

Я застываю на месте. К голове приливает кровь.

– Я листал журнал о путешествиях, и там было фото туристического лагеря в Джорджии. Не знаю, бывал ли я там когда-нибудь – может, я все придумал. Но я что-то почувствовал, когда смотрел на эти фотографии.

Я отвожу взгляд, чтобы глаза меня не выдали. Он и правда ездил в этот лагерь – со змеей по имени Оливия.

– Тебе стоит туда поехать. Может, это пробудит какие-то воспоминания.

Я тут же жалею о сказанном, вспоминая: я же в команде амнезии. Если он вспомнит, то моя глупая игра закончится.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут кто-то звонит в дверь. Калеб удивленно смотрит на меня – его рука с ножом зависает над перцем.

– Ты кого-нибудь ждешь? – спрашивает он.

– Только если ты пригласил сюда свою анонимную группу поддержки для больных амнезией.

Он бросается в меня кусочком гриба. Уклонившись, я вытираю руки и направлюсь к двери. Звонок сменился стуком – кто-то колотит в дверь со всей силы.

Я открываю, не глядя в глазок, и распахиваю дверь настежь. Передо мной оказывается женщина с поднятыми вверх кулаками.

– Вам помочь?

Это не Свидетели Иеговы – они всегда ходят парами, и у нее слишком сильно смазан макияж для коммерсанта. Она смотрит на меня со смесью страха и раздражения. Я уже готова сказать «нет, спасибо» и захлопнуть дверь перед ее носом, когда замечаю слезы, катящиеся по ее щекам. Мы пялимся друг на друга какое-то время – и вдруг на меня с ужасом нисходит осознание.

Леа.

– Леа? – спрашивает Калеб позади меня, и я незаметно морщусь. – Что ты здесь делаешь?

– Могу спросить тебя о том же, – ее голос дрожит. Она изучает наши лица.

– Я ужинаю с подругой. Как ты…

– Я проследила за тобой, – перебивает она быстро. – Ты не отвечал на звонки, и я хотела узнать почему, – последнюю фразу она шепчет, зажмуриваясь, как будто пытается от меня отгородиться. – Как ты мог, Калеб?

Словно по сигналу, она опускает голову и начинает рыдать, закрыв лицо руками. Я смотрю, как она шмыгает носом, и чувствую отвращение. Вечно меня преследуют неудачи.

– Леа… – Калеб протискивается мимо меня, чтобы обнять ее.

Я наблюдаю за ними. От страха мои внутренности завязываются в узел.

– Ну, перестань. Пойдем, я отведу тебя домой. – Он поворачивается ко мне и торопливо шепчет одними губами: – Прости.

И уводит ее прочь. Я смотрю им вслед. Она выглядит рядом с ним почти ребенком – я никогда не была с ним такой маленькой и хрупкой. Закрыв дверь, я нецензурно ругаюсь вслух, чувствуя себя вдруг тысячелетней старухой.

Следующим вечером я сижу на диване и готовлюсь к великолепной ночи с заполнением документов в юридические школы, когда в дверь звонят. Застонав, я накрываю лицо подушкой. Наверняка это Роузбад.

Я снова открываю, не глядя в глазок.

Не Роузбад. Калеб. Я настороженно его оглядываю.

– Так, так, так, – говорю я. – Смотрите-ка, что принесла на хвосте чья-то рыжая подружка.

Он виновато улыбается и проводит рукой по волосам.

– Извини, Оливия. Похоже, она переживает сильнее, чем я думал.

– Слушай, я правда не хочу ввязываться в твои проблемы с девушкой…

Видимо, я задеваю больную мозоль, потому что он моргает, как будто в глаз ему влетел жук.

– Понимаю, – говорит он. – Она хочет, чтобы я нашел друзей. Это просто стало для нее неожиданностью.

– Она не хочет, чтобы у тебя были такие друзья, как я, Калеб, и если она сказала тебе, что не против, то явно солгала.

– Такие друзья, как ты? – Он улыбается. – Ты намекаешь, что ты привлекательная?

Я закатываю глаза. Это к делу не относится.

– Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки, – но я хочу быть твоим другом, и мне неважно, что думают по этому поводу остальные. Это считается?

Я заставляю его подождать. Притворяюсь, что раздумываю над ответом. Прикусываю губу и хмурюсь. Затем отхожу в сторону и пропускаю его в дом. Он выглядит чертовски самодовольным.

Мы решаем, что хотим торт. Я достаю миски для теста и ингредиенты, а Калеб складывает для нас поварские шапки из бумажных полотенец. Вот странно: еще несколько недель назад я думала, что больше никогда его не увижу, а теперь он у меня на кухне. Мы много смеемся, но, когда масло для сковородки готово, Калеб вдруг решает испортить настроение:

– Леа делает лучший «Красный бархат» в мире.

Я испепеляю его взглядом, потому что совершенно не хочу сейчас говорить о его богатенькой девушке. И я никогда не пробовала «Красный бархат».

А он все не затыкается. Тогда я беру горсть масла и бросаю ему в лицо. Промахиваюсь, конечно, и оно приземляется на стену за его головой. Калеб оборачивается, чтобы посмотреть на пятно.

– Знаешь, – говорит он на удивление спокойно, – тебе и правда надо поработать над меткостью.

И прежде чем я успеваю понять, что происходит, он переворачивает вверх дном целую миску над моей головой.

Теперь с меня капает на пол коричневое масло, и я смеюсь так сильно, что едва могу стоять. Я тянусь к стойке, чтобы ухватиться за нее, но тут же поскальзываюсь. Калеб протягивает мне руку, однако вместо того, чтобы принять помощь, я пытаюсь размазать по нему масло. Я пачкаю маслом его лицо. Он вскрикивает – и через несколько секунд моя кухня превращается в зону боевых действий. Мы бросаемся яйцами, мукой и маслом, а когда они заканчиваются, то начинаем бросаться шоколадными крошками, зачерпывая сразу горсть. В какой-то момент я прыгаю на него, и мы оба падаем на пол. Мы оба смеемся: слезы текут у меня из глаз, обведенных маслом. Я наклоняюсь над ним, пока он лежит на спине. На носу у него яйцо, а обе брови испачканы в муке. Даже не представляю, как выгляжу сама. Внезапно наш смех замолкает: мы вдруг осознаем всю неловкость ситуации. Мы могли бы поцеловаться сейчас. Как в кино.

Я нависаю над ним на мгновение, желая увидеть, сделает ли он первый шаг. Он точно смотрит на мои губы, и от предвкушения у меня перехватывает дыхание. Мое сердце прижато к его грудной клетке: интересно, чувствует ли он, как бешено оно бьется.

– Оливия, – шепчет он.

Я сглатываю ком в горле.

– Нам все еще нужно испечь торт.

Испечь торт? Я оглядываю беспорядок на кухне и издаю стон. Как он может думать сейчас о выпечке?

Два часа спустя мы сидим на полу моего крошечного балкона, все еще покрытые маслом, и едим торт Калеба. Я достаю кусочек застывшего масла из волос и бросаю его через перила. Калеб вручает мне еще один кусок.

– Любимая книга? – спрашивает он.

– «Мадам Бовари».

Он усмехается.

– Любимое занятие?

– Депрессия.

– Любимое занятие? – спрашивает он снова.

Мы играем в эту игру весь последний час. Выходит несколько односторонне, учитывая, что он не помнит, что ему нравилось. Я чешу подбородок.

– Еда.

– Любимое воспоминание?

Я медлю. Все мои любимые воспоминания включают его.

– Был один… парень… он спланировал очень необычное свидание. Отправил меня на импровизированный квест по поиску сокровищ, и мне пришлось думать над ответами к подсказкам, вроде того, где было наше первое свидание и где лучше всего покупать лифчик. В каждом новом месте ждал подарок и еще одна подсказка. Закончилось все там, где мы впервые поцеловались. Он поставил там столик с ужином и музыкой. Мы танцевали. Это было…

Я не знаю, как закончить это предложение. Калеб молчит. Когда я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него, он смотрит на ночное небо.

– Как его звали?

Я качаю головой.

– Ни за что.

– Почему? Давай, утоли мое любопытство. Как его звали?

– Звезды сегодня красивые, – говорю я, уходя от темы. – Возможно, скоро ты вспомнишь то, что любил, – добавляю я тихо.

Он пожимает плечами.

– Или я просто начну любить что-то новое. Начиная с тебя.

Это должно меня радовать, но только напоминает мне о тикающей бомбе наших отношений.

– Значит, я могу стать твоей любимицей?

– Ты уже, Герцогиня.

Перед глазами у меня плывет. Сердце пропускает удар. Мне не послышалось?

– Как ты меня назвал?

Калеб кажется смущенным.

– Герцогиней. Только не спрашивай почему. Просто в голову пришло. Прости.

Я смотрю прямо перед собой и надеюсь, что он не заметит ужаса в моих глазах.

– Нет, все в порядке, – говорю я мягко.

Но ничего не в порядке. «Герцогиней» он звал меня в колледже.

– Мне пора идти, – говорит он, быстро вставая.

Я хочу спросить его, вспомнил ли он что-нибудь, но слишком напугана.

Так что я провожаю его до двери, и он наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

– Пока, – говорю я.

– Пока.

А потом он уходит в стылую ночь, оставляя меня одну.

Он все вспомнит, и очень скоро! Мне нужно придумать, как выиграть время.

Герцогиня думает о том, чтобы напиться, но вместо этого звонит Кэмми.

– Ну наконец-то! – Ее голос доносится до меня приглушенно, будто издалека.

– Прости, Кэм. Я была занята.

– Занята чем? И я думала, что ты перестала есть чипсы.

Я перестаю хрустеть, держа наполовину съеденный «Доритос» за щекой, и молчу.

– Ты что-то задумала, – говорит Кэмми после паузы. – Выкладывай.

– Гм-м-м… э-э-э… – бормочу я.

От этой девицы ничего не спрятать. Она как радар для сплетен.

– Я видела Калеба, Кэмми, – выпаливаю я, нервно прикусывая ноготь.

На другом конце трубки воцаряется молчание. Она знает, что я бы не стала шутить о чем-то подобном.

– У него амнезия, и он не знает, кто я.

Она вздыхает.

– Оливия… скажи, что ты не воспользовалась этим.

– Я воспользовалась этим.

– ТЫ С УМА СОШЛА?!

Мне приходится отодвинуть трубку от уха.

– Кэмми, когда я его увидела, то поняла: мои чувства не изменились. Как будто все по-прежнему и последних трех лет просто не было.

– У тебя есть право любить его, ты не можешь это контролировать. Но у тебя точно нет права пользоваться его состоянием… СНОВА!

Откуда только взялся этот взрослый монстр и куда он дел мою Кэмми?

– На первом курсе ты нравилась мне больше.

– Что ж, некоторые из нас взрослеют, Оливия, а некоторые – вечно играют в одну и ту же игру. Ты не думала, что вы не вместе, потому что вы просто не предназначены друг другу? Отпусти уже его!

– Я не могу, – говорю я тихо.

На этот раз Кэмми немного смягчается.

– Оливия, ты можешь заполучить любого мужчину, какого только захочешь. Почему именно он? Почему это всегда Калеб?

– Потому что… потому что мне никто не был нужен, пока я не встретила его.

– Он все равно узнает правду, ты ведь понимаешь это?

– Мне пора, – говорю я.

Я не хочу об этом говорить. По щекам у меня текут слезы.

– Я люблю тебя, Оливия. Будь осторожна.

Я вешаю трубку. Мой живот как будто набит камнями. Он забыл меня. Я могу помочь ему вспомнить – не о том, что я с ним сделала, но о том, что он ко мне чувствовал.

Я иду к шкафу, тянусь к верхней полке и вынимаю оттуда пыльную коробку. Поставив ее на ковер, убираю крышку и разглядываю содержимое. Пара конвертов с письмами, фотографии и деревянная шкатулка с нарисованным на крышке цветком. Я открываю ее. Перебираю воспоминания: брелок для ключей, музыкальный диск, потрепанная коробка из-под спичек. Моя рука замирает, натыкаясь на самый важный сувенир. Вытряхнув из шкатулки все остальное, я нахожу сплюснутый блестящий пенни.

– Ты, – говорю я обвиняюще, подбирая его и перекатывая между пальцев. – Это все ты виноват.