Читать книгу Вакуум - Тася Кокемами - Страница 4

Дочитав, я украдкой кошусь на портрет Зины Носик. Она стоит, как ни в чём ни бывало. Не зная, что делать с листками бумаги, и понимая невероятность происходящего, протягиваю их Зине назад.

– Это тебе, – отказывается она.

Всё ещё дрожащими руками я сворачиваю листки и кладу их в карман.

– Хм… Хмм… – откашливаюсь я. – А вы не знаете, как отсюда выбраться?

Зина смотрит на меня с сочувствием, но ничего не говорит.

– Что вы от меня хотите? – пытаюсь я унять дрожь в голосе.

Зина продолжает молчать. Кажется, это всё неверные вопросы.

– Скажите, а как вы погибли? – начинаю я потихоньку смелеть.

В конце концов, кто хотел быть медиумом? Возможно, если мне удастся её разговорить…

– Я… – начинает она, но осекается и замирает, превратившись в обычную фотографию.

– Зина! Зина! – зову я.

На секунду она преодолевает какой-то барьер и оживает, но тут же опять попадает в плен фотохолста.

Понимаю, что от неё уже ничего не добиться. Во всяком случае, сейчас. Поэтому отодвигаю портрет от стены. К моему огромному разочарованию, никакой потайной двери за ним нет. Я бросаюсь ко всем картинам – большим и маленьким – в комнате их несколько, но за каждой нахожу обычную гладкую поверхность. В поисках скрытой полости я терпеливо простукиваю каждый сантиметр. Тщетно. Потайная дверь отсутствует.

Что же это такое?..

– Есть кто-нибудь? – кричу я. – Сейчас же дайте мне выйти!

И начинаю колотить в стены. Теперь уже от страха и ярости.

– Ах, так! – говорю я и берусь за вазу эпохи Мейдзи, стоящую на постаменте, с тем чтобы её разбить.

Но не тут-то было! Ваза только выглядит лёгкой, а на самом деле её абсолютно невозможно поднять. Так же, как и все остальные предметы, включая томик Пушкина. Я хочу сорвать со стены картину, которую только что спокойно отодвигала, но и она будто приросла или вдруг стала весить целую тонну.

Моё сердце начинает бешено колотиться. Вспоминаю, что паника плохой помощник, поэтому начинаю дышать, как меня когда-то научили: медленный вдох –выдох, лёгкая задержка дыхания, медленный вдох – выдох…

Успокоившись, пытаюсь ещё раз оценить обстановку. Чутьё подсказывает, что выход скрывается где-то там, в белом облаке. Сделав три дополнительных вдоха–выдоха, решительно перешагиваю через край золочёной рамы и иду вперёд.

Здесь сложно понять время, но, кажется, я бреду не меньше часа. А выхода всё не видно. Я так устала, что ложусь и сворачиваюсь калачиком. Кстати, здесь совершенно не холодно. И не жарко. Совсем как в утробе матери.

Я слышу какое-то бульканье и медленно погружаюсь в темноту. Неужели?.. Да-да, кажется, я нахожусь именно в ней – в утробе! Сейчас я вдруг очень хорошо помню, как точно также лежала в ней когда-то. Было темно и спокойно. Вокруг приятно журчало. Как через вату до моего слуха доносились другие смутные звуки. Голоса?

Довольно скоро стало понятно, что в этой утробе кто-то квартировал до меня. Позже выяснилось – его звали Михаил, Мишка. Познакомиться лично нам не удалось. Он, видимо, как-то сразу для себя решил, что ему в этой семье, а, возможно, и вообще в этом мире, рождаться не стоит, поэтому появился на свет мёртвым.

Помню, как настроение Мишки передалось и мне, поэтому я начала крутиться и выкручиваться. Пуповина крутилась и выкручивалась вместе со мной, постепенно обматываясь вокруг шеи. В итоге мои первые ощущения от вступления в этот мир оказались удушающего характера.

Семья приняла меня с выражением скорби на лицах. Ультразвук в те времена ещё не делали, поэтому до последнего все надеялись, что это Мишка передумал и решил вернуться. А тут – я.

Дед даже сплюнул. У него были большие надежды на мальчика. Во-первых, отец его уже подвёл – не смог повторить его военную карьеру, ему здоровье не позволило. Во-вторых, с мальчиками родителям намного проще.

“Парню никаких платьев и юбок не надо, ему купил одни штаны, и всё! Парню волосы расчёсывать не надо, его налысо побрил, и всё! За парня не надо волноваться, его отправил одного гулять, и всё! Парня дорастил до восьми лет, а потом отдал в Суворовское училище, и всё!” – постоянно выговаривал мне дед.

Позже я поняла, что мальчики не только доставляют меньше хлопот родителям, но, а возможно как раз и поэтому – в качестве божественной награды, являются доминирующим видом.

Мои мысли возвращаются туда, где я лежу, прижатая к холодной земле. Был ли у меня шанс этого избежать? Наверное, я могла уйти от бабушки… Да, у меня была ещё и бабушка – по материнской линии. Она жила отдельно, на другом конце города, и была чрезвычайно независимой. Но тогда она приболела, мать напекла куриных котлет и отправила меня с этими котлетами к ней в гости. Я могла уйти от неё пораньше, могла отправиться к метро не через парк, а по улицам, освещённым фонарями, могла надеть юбку подлиннее, хотя та была совсем не короткая – по колено, могла дать отпор, закричать, наконец… Говорят, что жертвы таких нападений всегда испытывают чувство вины. Нам кажется, что исход событий во многом зависел от нас…

Когда я была совсем девочкой – мне было лет двенадцать, следом за мной в подъезд ворвался мужчина. У него тоже был нож. Его руки дрожали. Дрожал и его голос. “Стой, а то зарежу!” – проблеял он. И начал расстёгивать ширинку. У меня в руках была книжка – том Джека Лондона с повестью “Зов предков”, я одолжила его у девочки из соседнего дома. Замахнувшись на него этим оружием, я пошла в атаку. Я кричала что-то невообразимое и обещала сама его зарезать, если он сейчас же не уберётся вон. Сражённый моим натиском, мужчина ретировался. Окрылённая победой, я выбежала за ним на улицу: “Только попробуй сюда вернуться!” И сопроводила свои угрозы набором матерных слов – живя в одной квартире с дедом, я знала их в изобилии.

Минут десять я сидела в подъезде на корточках, пытаясь унять крупную дрожь, но, в общем и целом, была очень собой горда. Родителям об этом происшествии я не сказала, но две моих близких подруги смотрели на меня потом с восхищением.

Что-то в этом мужчине с ножом подсказало мне, что сопротивление возможно и даже необходимо. Но мужчина в парке был другим. Он нёс в себе такое, что заставило меня молча лечь на землю и покориться его воле. В обмен мне подарили жизнь. До этого она и так казалась моей, но тут стало понятно – это иллюзия – всегда есть кто-то ещё, кто решает, быть ей или не быть.

“Ты его уже любишь?” – слышу я чей-то голос и чувствую руку, которая аккуратно гладит булькающую темноту, в которой я лежу.

“Не знаю… – отвечает моя мать. – Почему-то мне кажется, это не он, а она…”

“Ты её уже любишь?” – поправляется голос.

“Не знаю… Все так ждут мальчика”, – вздыхает мать.

Голос тоже вздыхает. Видимо, и ему про это хорошо известно. Я начинаю яростно крутиться – мне хочется вырваться и уйти туда, где ждут именно меня. Мать начинает охать, видимо, ей это неприятно, и через какое-то время я затихаю. Вдруг к привычному бульканью примешивается новый звук. Я чувствую, что в моей темноте появился кто-то ещё.

– Мишка?.. – радостно кричу я.

– Привет! – говорит он. – Не крутись, это может плохо кончиться!

– Мишка, почему? – задаю я ему вопрос, который хотела задать всю жизнь. – Ведь тебя ждали!

– Ждали, – соглашается он. – Но в другом месте!

– В каком? – удивляюсь я.

– Какая разница, меня уже и там нет, – смеётся он.

Мне немного жутковато, но и очень хорошо от его смеха.

– Мишка, я по тебе скучаю… – говорю я и очень хочу его обнять, но понимаю, что это невозможно.

– Это не я решил, как всё будет… – говорит он, будто оправдываясь.

Я начинаю опять крутиться – всё-таки очень хочется отсюда вырваться и спрашиваю:

– Мишка, а есть место, где ждут меня?

– А как ты сама думаешь? – хитрит он с ответом.

– Не знаю, но хочу думать, что есть, – говорю я.

Мишка опять смеётся. Он мне ужасно нравится и сейчас вдруг становится ясно, как мне его не хватало.

– Мишка, а я найду выход? – спрашиваю я, с замиранием сердца.