Читать книгу КаМаЗ и Ч.М.О. - Тата Кит - Страница 4

– Не дёргайся.

– Больно, – пискнула Олеговна, обнимая рулон бумажных полотенец.

– Вот поэтому и не дёргайся. Быстрее закончим, быстрее освободишься.

Пришлось снять с себя свитер, чтобы Маруся перестала натягивать мне его ворот на голову.

Кое-как смог раскрасить ее коленки зеленкой. От пластыря Олеговна отказалась наотрез, объясняя это тем, что боится их отрывать. Зато теперь пару дней будет ходить с зеленкой на ногах. Из-за того, что она брыкалась, намазал я ей зеленых полос куда пришлось. Даже платью немного досталось.

– Всё. Иди, – встал я и закинул бутылёк зелёнки обратно в аптечку. Использованные ватные палочки собрал в пучок. Примерно прикинул, что мусорное ведро может находится под раковиной, и не прогадал. В него же закинул и тампоны, которые вылетели из носа, как пробка из бутылки шампанского. Надо сказать, удобная штука. Хоть в свою аптечку покупай – лишним точно не будет.

Пришлось ополоснуть нос и лицо от ощущения присохшей крови. Оставив полотенце на полке, где и взял, я повернулся в сторону гостиной и только в эту секунду заметил, что здесь имеется подобие перегородки между кухней и гостиной в виде стеллажа, уставленного кактусами разных размеров, цветов и форм. Машинально окинул кухню взглядом и понял, что нормальный цветов здесь нет. только кактусы кругом.

Самой хозяйки этого колючего царства видно не было, зато было прекрасно слышно, как в ванной текла вода и снова выла Маруся.

Подавив вздох раздражения, пошёл к ванной, где, остановившись у закрытой двери, громко постучал.

– Ты там выяснила, что не тонешь? – спросил я, чтобы перекричать шум воды.

– Косметические процедуры провожу, – откликнулась Олеговна глухо.

– А ноешь из-за чего?

– Не получается, – с громким всхлипом.

Усмехнувшись, качнул головой и вернулся в студию. Налил себе стакан воды и стал ждать, когда Олеговна явит себя миру. Заодно прислушивался к тому, что происходит в ванной комнате. К счастью, она так и продолжала там всхлипывать периодически чем-то брякая.

Мазнул взглядом по помещению и попытался понять, откуда в квартире на шестом этаже под телевизором взялся камин. И как с ее координацией она еще не спалила весь дом?

Подошёл ближе и стало понятно, что камин сделан из коробок, которые Олеговна просто раскрасила краской под кирпич. А внутри него находились не угли, а черные провода гирлянды. Только начало декабря, а она уже подготовила квартиру к Нового году. На «камине» стояли фотографии, на которых была изображена Олеговна в разных возрастах, а вместе с ней ее семья и, похоже, тот самый «мальчик», что сделал предложение не ей.

Взял одну из рамок и пригляделся к широко улыбающейся Олеговне. Обычно, вызывая меня в школу, она не улыбается вообще. Ведет себя как типичная строгая училка, которая готова вставить свою указку мне поперек задницы. А на этой фотографии в обнимку с какой-то блондинкой она улыбается вполне искренно. Пьяная, наверное, и здесь.

– Это моя сестра, – от неожиданности слегка вздрогнул и повернулся корпусом, обнаружив рядом с собой Олеговну в белом махровом халате. Вздрогнул повторно, увидев на ее лице маску с круглыми прорезями для глаз. – Красивая, правда?

– Кто? – поморщился я, надеясь, что мне не придется выдавливать из себя комплименты для торчащих из-под маски глаз.

– Моя сестра, – забрала у меня Олеговна из руки фоторамку и кончиками пальцев погладила лицо блондинки. – Младшенькая моя. Красавица. Родители всегда говорили, что у Миры в этой жизни за ее красоту будет всё. А у меня… а мне нужно быть умной.

– Нормально твои родители рассудили, – вскинул я насмешливо брови. – Твоей сестренке всё за красивые глазки, получается, а тебе – придется постараться только потому, что мордой не вышла?

– Но Мира правда очень красивая.

– С фотошопом и я красивая, – фыркнул я, унося опустевший стакан обратно в кухню.

– Если бы на этой фотографии был фотошоп, то и я тоже получилась бы красивая. Нас здесь папа фотографировал. Мира как раз поступила на первый курс столичного журфака. Она молодец, – вернула Олеговна фоторамку на «камин». – А мне моя внешность и такая нравится. Я даже благодарна, что я лицом не вышла. Зато сразу понятно, что меня не за внешность полюбили. Как мой Витюша, например, – вздохнула она.

Подняла руку и стянула с лица маску, превратившись в совсем еще девчонку. Больше двадцати лет ей теперь точно не дашь. И как она тряпками умудряется превращать себя в сухую сорокалетнюю тётку?

– Меня на первом курсе соседка по комнате пригласила на двойное свидание. Я понимала, что она берет меня с собой только для того, чтобы на моем фоне казаться еще красивее, чем есть, но всё равно пошла с ней. Стало интересно, что за парень мечты там такой её ждёт. А потом парень её мечты выбрал меня. Представляете? – загорелись ее серые глаза, под которыми теперь не было черных следов туши. – Мой Витюша тогда выбрал меня, а теперь… – вздохнула она горестно и швырнула использованную маску для лица на обеденный стол. Подошла ко мне почти вплотную, подняла голову и заглянула пьяными глазами в мои. – Мне так не везет, потому что я некрасивая?

– Нормальная ты. Тряпки только бабкины перестань носить и очки нормальные купи.

– Мне нравится мой стиль, – повела Олеговна плечом. – Он уникальный.

Если только «уникальный» – синоним слова «стрёмный».

– Смотрю, тебе уже лучше, – заметил я. – Поеду я тогда домой. Постарайся до утра никуда не вляпаться, – попытался ее обойти, но тонкие пальчики подцепили край моей футболки и потянули обратно.

– Михаил Захарович, я знаю, что мне нужно, – прижалась она к моему торсу грудью. – Снимите футболку.

– Когда ж тебя отпустит, Маруся? – вздохнул я устало.

С трудом отцепил тонкие пальцы от края своей футболки и попытался вновь соблюсти дистанцию между нашими телами. Но хрен там. Олеговна вновь прильнула ко мне и вцепилась в футболку.

– Вы не понимаете, Михаил Захарович, мне очень нужно! – умоляюще заглянула она в мои глаза.

– Не нужно тебе это, дура, – сбросил с себя её руки. – Иди спи. Если совсем невмоготу, руками себе помоги.

– Руками не получится. Мне нужен ваш запах. Понимаете? Я хочу, чтобы вы пометили меня своими феромонами.

– Иди-ка, всё-таки, спи, Маруся. Не хватало мне еще метить училку своего сына чем попало, – положив ладони на ее узкие плечи, развернул Олеговну в сторону выхода из гостиной.

– Вы не понимаете! – снова взбрыкнула она. – Это ведь природа! Здесь всё очевидно: если Витя учует на мне запах другого самца, то в нем пробудится инстинкт собственника. Он сразу захочет вернуть меня себе в нашу съемную квартиру.

– Да хоть в хомячью клетку, – фыркнул я. – Я тебя точно метить ничем не собираюсь. Мой метчик на тебя не среагирует, даже если ты голая передо мной спляшешь.

Возможно, мои слова слишком резки и обидны для любой другой трезвой женщины, находящейся в своём уме, но Марусю они нисколько не оскорбили и не остановили.

– Я вам никогда этого не говорила, Михаил Захарович, но от вас всегда очень вкусно пахнет. Даже запах сигарет не портит вашего особого запаха.

– Ты подкатываешь ко мне, что ли? – вскинул я изумленно брови. – Неплохая попытка, Маруся, но нет.

– Вам жалко дать мне свою футболку? – вцепилась в мои плечи Олеговна. – Буквально на часок. Я пропитаюсь вашим запахом и постараюсь сохранить его до встречи с Витей.

– Так тебе футболка моя нужна? – дошло до меня, наконец. С легкой улыбкой закатил глаза, кажется, радуясь тому, что смог избежать изнасилования училкой.

– Да! – закивала Олеговна быстро. – Всего на часок. Я верну ее. Честно-честно.

– Не вернешь сама – стяну силой. И не заблюй, – закинул руки за голову и за ворот стянул с себя футболку. – Держи.

Футболка в моей вытянутой руке оказалась невостребованной. Олеговна зависла на моем торсе и с каждым, разглядываемым ею сантиметре моей кожи, её глаза становились всё шире и шире.

– Маруся, запах самца, – пощёлкал пальцами перед её лицом. – Бери, пока дают.

– Это у вас от чего? – спросила она, коснувшись подушечками пальцев старого уродливого шрама на моих ребрах справа.

Непроизвольно вздрогнул и слегка отпрянул.

– Это, Маруся, не твоё дело.

– А это? – коснулась она другого шрама значительно меньше с левой стороны живота.

– А это пуля, Маруся.

– В вас стреляли? – вскинула она на меня испуганный взгляд. В серых глаза внезапно образовались озёра слёз.

Твою-то мать! Опять сейчас реветь будет…

– Нет. Я просто упал на пулю.

– Больно было? – спросила Олеговна, кончиком указательного пальца, очерчивая края шрама.

– Щекотно, – отнял ее руку от своего торса и вложил в ладонь футболку. – Надевай, пока не передумал.

– Мне только на часок, – напомнила она зачем-то.

И, вместо того, чтобы уйти в свою комнату или еще куда-нибудь, чтобы спрятаться и переодеться, Маруся повернулась ко мне спиной, положила футболку на спинку дивана и сняла с себя халат, оставшись абсолютно голой.

Глядя несколько секунд на ее проступающие через тонкую светлую кожу позвонки, ждал, что она одумается, взвизгнет как поросенок и умчится в комнату, но этого не произошло. Кажется, она настолько была в угаре от действия алкоголя, что даже не сообразила, что осталась без одежды в квартире с, по сути, посторонним и неизвестным ей мужчиной.

Ветка сакуры, блин, – тощая, пьяная и совершенно без башки.

Пришлось отвернуться самому, пока Маруся искала вход в мою футболку.

Снова наполнил себе стакан водой. В этот раз до половины – пить особо не хотелось, как, впрочем, и пялиться на недокормленную Марусю.

Машинально открыл холодильник и проверил его содержимое. Холодильник наполнен богаче, чем мой. А еще говорят, что у учителей зарплата маленькая. Только почему при таком многообразии и обилии продуктов, она тощая как её безголовый Кондратий? Булимия, наверное. В унитаз она выворачивалась отменно.

– Мм, как вкусно пахнет! – протянула блаженная за моей спиной. – Витя точно с ума сойдёт.

Слегка повернул голову, чтобы краем глаза разглядеть, оделась ли она.

К счастью, моя футболка закрыла ей всё почти до коленей.

– Угу, – повел я бровью и захлопнул холодильник. – Особенно, когда узнает, что под этой футболкой ты без трусов.

– Вы подглядывали?! – выпучила Маруся возмущенно глаза. – Как вам не стыдно?! Вы же взрослый человек!

– Это не я тут перед тобой светанул тощей копилкой. Так что засунь свои возмущения обратно туда, откуда они вылетели.

– Вы всё видели, да? – значительно успокоилась Маруся и, будто бы, постыдилась даже.

– Я не смотрел.

– Я вам не нравлюсь, да? Совсем?

Не диалог, а пляски на минном поле.

– Скажем так, Маруся, ты не в моем вкусе. Я предпочитаю женщин попышнее, помясистей, а ты… – бегло оглядел ее с босых ног до головы с влажными после душа волосами. – … Не моё. У меня большие руки, и если я захочу взять тебя за сиську, то у меня может сработать рефлекс сцарапывания прыщей. Вряд ли ты это оценишь.

– Вы сцарапываете у себя прыщи? – брезгливо поморщилась Маруся, кажется, вообще, не поняв, что я ей только что сказал. Потому что, если бы поняла, то точно обиделась. – Фу! А знаете, что я еще не люблю в мужчинах?

– Страшно представить, – бросил я равнодушно. Посмотрел на наручные часы, чтобы засечь час, после которого мне можно будет сдернуть с нее свою футболку и уехать домой.

– Ненавижу, когда мужчина грызёт свои ногти. И знаете, делает это так… – перебрала она тонкими пальцами, как щупальцами в воздухе, явно подбирая слова. – … с аппетитом. Аж ноготь на свету блестит оттого, какой он обсосанный.

– И что в этом плохого? – криво ухмыльнулся я. Внутренний пацан так и хотел засунуть палец в рот и хорошенько наслюнявить. До блеска на свету. – Зато сразу понятно, что палец чистый.

– Но это мерзко! Меня один раз даже вырвало, когда водитель автобуса всю дорогу мусолил большой палец своей грязной руки, а потом этим же пальцем отсчитывал мне сдачу.

– И куда тебя стошнило? Прямо на водилу? – оказывается, с ней может быть интересно разговаривать, когда она не кричит на меня за то, какой я плохой отец или не ноет из-за своего пресвятого Витюши.

– Нет, конечно! – возмутилась Маруся. – В лоточек с мелочью.

– Какая прелесть, – допил остаток воды и поставил стакан на столешницу.

– А давайте потанцуем, – снова засияло веснушчатое лицо.

– Маруся, – вздохнул я, качнув головой. – Что насчет того, чтобы прижать свой зад на ближайший час и никуда не рыпаться?

– Но я не хочу прижимать свой зад. Говорят, если много сидеть, то может появиться геморрой.

– М. Так вот, что я насидел себе в том баре. Ну, давай, танцуй.

– Я одна не умею. Я с вами хочу.

Резко рванув ко мне, Маруся так махнула руками, что сшибла со столешницы стакан, который вдребезги разбился у наших ног.

– Куда, блять?! – до того, как Олеговна сделала еще шаг, подхватил ее на руки и понёс к дивану, переступая через осколки. Уложил на диван, укрыл пледом почти до самых ушей и строго приказал. – Лежи здесь, и больше никаких танцев.

– Но мне скучно.

– В пупке поковыряйся, скатай себе друга из того, что там найдешь. В общем, делай всё, что хочешь, но ближайший час с дивана ни ногой, иначе точно голову свою бестолковую расхерачишь.

– Вот и я для всех как катышек пупочный, – опечалилась шальная императрица, снова пустив сопливую слезу. – Все вспоминают обо мне только когда им скучно. Никому я по-настоящему не нужна. Совсем никому.

Миша, познай дзен. Познай этот ебучий дзен и не ляпни чего лишнего! Тут каждое сказанное тобой слово может и будет использовано против тебя.

– Мне нужна, – ляпнул я с небольшим дополнением. – Ты мне нужна сидящая здесь и никуда не рыпающаяся.

– Нужна? Вам? Правда? – из больших серых глаз потекли крупные капли слёз. – Мне так никто и никогда не говорил.

Ебучий дзен меня покинул и пришиб нахрен Марусю, когда она бросилась ко мне на шею, и, честное слово, лучше бы придушила, чем начала целовать.

Еще никогда и ни одна женщина не пыталась засунуть свой язык в мой рот настолько настойчиво и открыто. Помимо обслюнявленной Марусей бороды мокрым у меня был даже нос.

– Маруся, чтоб тебя! – рявкнул я на девушку, отчего она замерла лишь на секунду, а затем предприняла новую попытку забраться мне в рот. – Хватит, я сказал!

Пришлось грубо схватить ее за плечи, оторвать от себя, запихнуть ее же язык обратно в ее дурную башку и усадить задницей на диван.

– Какого хрена ты делаешь? – резким движением руки тыльной стороной ладони отёр свой подбородок.

– Я… – посмотрела на меня Маруся огромными, как её внезапный порыв, глазами. – Я не знаю. Я думала, так правильно.

– Правильно что? Прыгать на каждого, кто тебе доброе слово скажет? У тебя язык при свете дня за зубы, наверное, вообще не возвращается, если ты каждого так вылизываешь?

– Я ни с кем, кроме Вити никогда не целовалась, – ответила Маруся приглушенно, опустила глаза и снова пустила слезу. В этот раз делала она это совершенно беззвучно. Лишь узкие плечи дрожали.

– Дура, – качнул я снисходительно головой. Накинул на ее ноги плед и вернулся в кухонную зону, где кое-как нашёл веник и совок.

Собрав осколки стакана, вернулся к дивану, на котором уже лежала Маруся, но всё так же продолжала тихо плакать, культурно утирая уголком пледа сопли.

– Подержите меня за руку, Михаил Захарович.

– Когда ж ты уже уснёшь-то, а? – буркнул я себе под нос. Обошёл диван и сел напротив Маруси на низкий журнальный столик. Из-под пледа вынырнула ее светлая рука с тонкими пальцами и потянулась ко мне. Закатив глаза, нехотя обхватил ее горячие пальцы своими и заглянул в серые заплаканные глаза. – Дальше что? Поборемся? Или на пальцах поиграем? Что ты еще придумала, Маруся?

– Я устала бороться, Михаил Захарович, – вздохнула она, глядя сквозь меня.

Ясно. Пришла стадия алкогольно-философских разговоров

– И с чем же ты таким боролась, что устала? – мне не было интересно и добровольно я бы никогда ее слушать не стал. Просто эту стадию я знаю отлично. И лучше ее поддержать, так как, чем быстрее она выговориться, тем быстрее уснёт.

– Я всегда борюсь за что-то: за своё счастье, например; за внимание родителей; за то, чтобы меня приняли достойной того, чтобы просто жить, учить детей; за то, что даже некрасивые умеют любить и тоже хотят быть любимыми.

– С чего ты взяла, что ты некрасивая? Да, не модель с обложки, но и не уродина ведь. Просто такая… на любителя.

– Ну, я же не вампир. В зеркале отражаюсь и сама всё прекрасно вижу.

– Не вампир? – улыбнулся я уголком губ. – А бороду ты мне сейчас обсосала так, будто нет-нет да посасываешь что-то у людей.

– У вас очень приятный голос, Михаил Захарович, когда вы так тихо разговариваете. Говорите со мной еще, – взгляд ее стал ясным, будто она и не пила вовсе. А еще Маруся мне улыбнулась. Тепло, будто мы с ней закадычные друзья. Протрезвела, что ли? Нет. Трезвая Олеговна мне не улыбается. Никогда. Трезвая Олеговна всем своим видом показывает, как вертела бы меня на вертеле потолще над костром побольше. – А еще у вас очень хороший сын. Хоть и хулиган, совершенно непослушный и своенравный, но он очень хороший. Я никому не рассказывала и он, наверное, тоже, но в прошлом месяце ваш Артём защитил девочку из старшего класса от другого хулигана. Тоже постарше него.

– Так вот откуда у него тогда «фонарь» под глазом взялся?

– Угу. Их было бы два, «фонаря» этих, если бы я не вмешалась. Я тогда так быстро сбежала со школьного крыльца, что даже каблук на сапогах сломала. Мне кажется, Тёме очень нравится эта девочка.

– И в каком классе та девочка учиться? – где-то внутри меня, очень глубоко, заистерил обеспокоенный отец.

– В десятом. Хорошая девочка, отличница. Зариной зовут. Только я вам ничего не говорила, – приложила она указательный палец свободной руки к своим губам и снова спрятала руку под пледом.

Класс. Моему восьмикласснику нравится девчонка из десятого. Приплыли…

– Так, если мой сын хороший, то какого хрена, Маруся, ты вызываешь меня в школу по два раза в неделю?

– Но он ведь хулиган! – уставились на меня возмущенные серые глаза.

– Аргумент, – дёрнул я бровями.

Опустил взгляд на руку, что держал и почувствовал, как в ней пошевелились тонкие пальцы, пощекотав мою ладонь.

– Я ведь умру, да? – спросила вдруг Маруся.

Несколько растеряно поднял на ней взгляд, но она на меня смотрела. Она смотрела на то, как ее пальцы играют с моей ладонью и гладят линии на запястье.

– Все мы когда-нибудь умрем, Маруся.

– Но я точно сегодня. Я еще никогда столько не пила. Мне ужасно стыдно, и я буквально каждой клеточкой себя чувствую, как алкоголь разъедает мои внутренние органы. Внутри всё горит. И до утра я точно не доживу.

– Не знаю, насколько ты живучая сегодня, но утром после такой пьянки ты точно захочешь пару раз сдохнуть.

– Как можно хотеть сдохнуть? – поймала она мой взгляд. – Это ведь жизнь! Она дается только один раз и всего одна. Разве можно от нее отказаться?

– Теперь для меня всё сошлось, Маруся… Тебя не рожали, нет. Ты выпала из какой-то охерительно доброй и наивной сказки, когда старая библиотекарша забыла закрыть детскую книгу. А потом ты, как в «Терминаторе», потребовала её одежду. Отсюда и стиль твой уникальный и восприятие мира сказочное.

– А вам хотелось сдохнуть, Михаил Захарович?

– Давай-ка, Маруся, баиньки.

Запихнув ее руку под плед, я погасил свет в гостиной. Около минуты постоял в темноте и, убедившись, что Маруся свернулась калачиком и больше фестивалить не собирается, побрёл в её комнату, где рухнул на постель поверх покрывала. Устало потер лицо, подложил под голову какую-то плюшевую хрень и прикрыл глаза, надеясь хоть немного вздремнуть. Усталость и дежурство давали о себе знать.

Едва провалившись в сон, снова из него вынырнул, когда в гостиной одинокой волчицей завыла Маруся.

– Твою-то мать…