Читать книгу Здесь драконы не пролетали? - Татьяна Абалова - Страница 4

Мне снился Федор. Таким, каким я увидела его впервые. Он казался мне принцем: высокий, статный, с прищуром смеющихся глаз. Во всем его облике чувствовался лоск. Такой не приобретешь, сколько ни пыжься. Это врожденное.

– Валерия Вострикова? – ведь знал, что никого из воспитанниц в школе не осталось, а все равно хотел лишний раз убедиться, что его не обманули. Что перед ним стоит та, которую для него подготовил отец.

Права оказалась Белая кость, когда поспорила с Пухом, что из нас выращивают жен. К чему иначе бальные танцы, уроки этикета и риторики? Нам ставили речь, осанку, шаг. Заставляли учить языки, даже те, что считались мертвыми: латынь и странный, о котором никто из нас не слышал – гелейский. Чем–то схожий с языком римлян, но более певучий. Ему уделялось внимания даже больше, чем английскому.

– Зачем? – спрашивала я, стучась головой об учебник. – Зачем нам этот язык, если на нем никто не говорит?

Он никак не давался ни мне, ни Пуху, ни Косточке.

– Язык королей и истинной белой кости, – замораживающий взгляд в сторону Елены Корз, когда та взвилась с места, чтобы выложить: ее родители никогда не пользовались мертвым языком, хотя тоже были из миллионеров. – Я не беру в расчет нуворишей, разбогатевших в девяностые.

Директриса знала, как осадить.

– В наказание за недолжное усердие с сегодняшнего дня вы говорите только на гелейском. Ведение предметов тоже будет на нем.

Прочувствовав степень нашего отчаяния, хозяйка школы смилостивилась и отменила изучение прочих языков.

– А мне кажется, гелейский вовсе не язык королей, а какой–то тайный шифр для элиты, чтобы остальной народ их не понимал, – из упрямства на чисто русском прошептала моя подруга.

Настя Обухова, она же Пух, свято верила, что обладает пышными телесами вовсе не потому, что дружит с поварихой и частенько наведывается к ней «поболтать». Все дело в ее деревенских корнях и широкой кости. Обладая природной практичностью, граничащей с пронырливостью, она быстро наладила связь с обслуживающим персоналом, и умело извлекала выгоду из такой «дружбы». Если Белая кость кривила лицо при виде садовника с вечно грязными руками, то Пух бежала подержать лестницу или вместе с ним искала пропавший секатор. Но зато на ее подоконнике всегда благоухали свежесрезанные цветы, а на столе дразнила изобилием ваза с фруктами. Улыбчивая, с шикарной рыжей косой и искрящимися любопытством глазами, Настя среди прислуги завоевала всеобщую любовь. Чего греха таить, я тоже пользовалась ее талантами. До поры до времени.

Однажды, когда мы в тайне от всех предавались чревоугодию, в комнату к Пуху вломилась директриса. За ней шел завхоз с напольными весами в руках.

Если мой вес еще как–то вписывался в шкалу шестнадцатилетних девиц, то Настя провалилась.

Под бдительным взором директрисы, завхоз повытаскивал все наши заначки. Даже я поразилась количеству булочек, бубликов с маком, шоколадных батончиков и прочих «гадостей», когда их извлекли на свет. На следующий день в школе появился Сим Симыч.

Через год строгой диеты и каторжного труда на спортивной площадке, Пух с удивлением обнаружила, что ее широкая кость истончилась.

Ленка Корз нас ненавидела. Хотя она с самого начала выглядела, как высушенная вобла, ее тоже заставили пройти все круги ада. Если у Данте их было девять, Сим Симыч, обладая богатой фантазией и опытом в различных видах спорта, итальянца переплюнул. Мы насчитали как минимум пятнадцать.

Именно уровень физической подготовки натолкнул Пуха на мысль, что нас муштруют для разведывательной службы.

– Да–да, – многозначительно качала она рыжей головой. – А гелейский вовсе не язык королей, а шпионский код.

– Ха, шпионки! – Косточка никак не унималась. Ей обязательно надо было нас унизить. – Максимум на что вы годны, это работать в качестве эскорта.

Увидев, как наши глаза наполнились гневом, а Пух, сжав кулаки, выступила вперед, Ленка пошла на попятную.

– Разведчицы, так разведчицы. Хотя я думаю, каждую из нас ждет богатенький мужчина. Не зря же на наше содержание тратятся огромные деньги. Нисколько не удивлюсь, что распределение уже произошло.

– Не хочу старика, – Пух, только что чувствовавшая себя разведчицей, не выдержала полной смены курса. Она размазывала по лицу слезы. – Лучше умереть.

– Почему именно старик? – я тоже не хотела, но всегда старалась мыслить логически и не верить на слово. – Разве богатые люди только старики?

– На девяносто девять процентов, – подтвердила Белая кость. Счастливая. Ее забрали еще до того, как она «созрела» для одного из богатеев.

Я с ужасом ждала, когда же приедут за мной. Пух к тому времени уже отбыла из школы, по традиции тайно, даже не успев попрощаться. С ночи ее исчезновения я не находила себе места и с чуткостью суриката прислушивалась к посторонним звукам. Я едва не грохнулась в обморок, увидев своего принца. Как поверить, что мне, сироте, выросшей в коммуналке, достался тот самый один процент? Федор Звездный – предприниматель и сын магната, который по какой–то странной прихоти возжелал своему наследнику непременно русскую жену с неиспорченной кровью, пришел за мной лично.

О чистоте крови можно было бы поспорить, если брать за основу байки бабы Нюры. Я не знала доподлинной истории своих родителей, а потому в душе теплилась надежда, что с их кровью не все так плохо, как мне вдалбливала в голову гроза несунов, а по совместительству моя опекунша.

Сначала я верила, что моя мать влюбилась в грузинского князя (и откуда только взялся?) и изменила с ним отцу. Тот, вернувшись из долгой служебной командировки, застал их тепленькими, за что тут же покарал, а потом, снедаемый чувством вины и невозможностью изменить содеянное, повесился в тюрьме на собственных шнурках.

– Шлюха и убийца – вот чья кровь течет в твоих жилах! – баба Нюра, устав от тяжкого трудового дня, любила расслабиться за чарочкой самогона в компании таких же прожженных правдолюбов: дворничихи тети Кати и таксистки Евгении Павловны.

Когда я немного подросла, то перестала верить им на слово, поскольку место в маминой кровати занимали то полковник КГБ, и в него уже мой отец стрелял, то криминальный авторитет – с ним расправились в кулачном бою, то знаменитый артист, пафосно выкрикнувший «Всех не перебьешь!», прежде чем утонул в ванной.

Одно оставалось неизменным: я дочь шлюхи и убийцы, который повесился на шнурках.

Много позже мне открыли глаза на последнее: шнурков в тюрьме не бывает. Их сразу отбирают, как и ремень. Относительно специализации родителей все оставалось неизменным.

И вот такую магнат приготовил для собственного сына, которого должен был вроде как любить. Судя по тому, что нас, недоучек из элитной школы, разобрали будто горячие пирожки, и не через пять лет, а через каких–то три года, наводило на мысль о нашей уникальности. Я долго размышляла, по какому принципу оценивали детдомовок, и не нашла ничего лучшего, чем признать: мы все трое были сказочно красивы. Но как они рассмотрели эту красоту в гадких утятах, до сих пор оставалось загадкой.

Жаль, что связаться ни с Пухом, ни с Косточкой я так и не сумела. Преподаватели пооткусывали себе языки, а остальные просто–напросто не умели «гутарить» на гелейском. Наказание, несмотря на преждевременное сокращение количества учениц, так и не отменили.

И именно на гелейском с самого начала разговаривал Дайко. Язык королей настолько сделался для меня привычным, что я только сейчас поняла это.

– Эй! Эй! Как тебя там! Проснись! Пора сваливать!

Я с трудом продрала глаза.

Надо мной стоял ночной воришка и тряс перед носом высохшим платьем, думая, что так я приду в себя быстрее. Я потянулась и смачно зевнула. Директриса прибила бы меня за долгое плебейское «А–а–а–а!» и за все эти словечки, что проскакивают в мыслях. Но мне можно забыть все уроки. Я в печали.

Стоило вспомнить, что я делаю в курятнике, и куда собираюсь идти, как сознание тут же прояснилось.

– Отвернись, – скомандовала я, и с ловкостью солдата, научившегося одеваться за время горения одной спички, легко побила армейский рекорд – скинула мужскую одежду и натянула платье. Беглый взгляд в зеркало и брошенная попытка вычесать колтуны (хорошо хоть солому выбрала), завершили утренний моцион.

– Где здесь колодец, чтобы умыться? – я села, приготовившись завернуть ноги в портянки.

Дайко обернулся на голос. Убедившись, что я одета, порылся в моей же сумке и неожиданно кинул в меня бутылкой с водой. Я, изловчившись, поймала ее.

Приятно видеть, как у гадов, думающих, что я девочка–колокольчик, открываются в удивлении рты. Да–да, я ловкая и сильная. Не раз ловила мяч лицом, а потому научилась не нарушать гармонию. Во мне все прекрасно. Это уже слова нашего психолога, стремившегося поднять самооценку детдомовок. Он снимал с нас комплексы так, будто чистил зеленую обертку с початка кукурузы. Слой за слоем. С тех пор я люблю себя и о родителях могу говорить с улыбкой.

– Умоешься здесь. Нечего шляться по деревне. Пойдем, как и собирались, по следу драконов. Ты же хочешь вернуть жениха?

Я хотела.

При свете дня я разглядела качество воды и ужаснулась. Но, прислушавшись к себе и не обнаружив ни колик, ни позывов, махнула рукой. Как только мы с Федором вернемся домой, пройдем обследование. Ни минуты не усомнилась, что так и будет. Человек непременно должен во что–то верить.

– Вот, примерь, – на разложенные портянки вывалилась куча башмаков, похожих на мюли – туфли без задника. Ношенные, но вполне приличного качества. На некоторых из них даже поблескивала бисерная вышивка.

– Откуда такая красота? – я подняла глаза на Дайко. Тот неопределенно пожал плечам. – Своровал?! Уж не поэтому ли нам срочно нужно покинуть деревню?

– Нет, не поэтому ли, – его лицо сделалось ехидным. – Кто–то поджег лес, и этого кого–то ищут всей деревней. Эльфы приволокли к дому старосты какую–то странную железяку, а у нее аккурат с одной стороны не хватает вот именно такого зеркальца, – он ногой поддел мое. – Признавайся, ведьма, это твоя ступа?

– Боже! – я поняла, как сильно рисковала, собрав с места крушения вещи, не принадлежащие этому миру. – Ты считаешь меня ведьмой?

– А как отнестись к этому? – присев, он принялся бесцеремонно рыться в моей сумке и выкидывать из нее все то, из–за чего я рисковала жизнью, лазая по деревьям.

– Я могу объяснить, – я выцепила из кучи дезодорант. – Это чтобы от тебя не пахло.

– Ты что, лазутчик?

Я оторопела повертела головой.

– А зачем тогда сбивать ищеек со следа?

Я только открыла рот, чтобы бы объяснить, как Дайко подскочил будто ужаленный.

– Демоново око?!

Не вовремя включившийся телефон нашел свою кончину под каблуком сапога.

Нащупав флягу с бензином, Дайко потряс ее, а потом отвинтил крышку и поднес к лицу.

– Осторожно! Пить нельзя, отравишься! – я сноровисто копала себе могилу. Мало меня записали в ведьмы и лазутчики, теперь еще подумают, что искала колодец, чтобы отравить воду. – Это горючая жидкость. Именно из–за нее вспыхнул автомобиль, – поняв, что слово «автомобиль» загнало Дайко в тупик, попыталась перевести на простонародный гелейский. – Ну, механизм такой… ай, ну как ее… телега. Запомни, не магическая ступа, а железная телега. Колеса видел? Летать не умеет, только ездить. И она не моя. На ней примчались похитители жениха. Вот, смотри, – из нагрудного кармана ветровки я достала фотографию Федора и присоединила к остальным вещам. – Я все это нашла у них. Одежда, заметь, мужская, – я потрясла перед носом Дайко портянками, но он даже не отмахнулся. Замер, уставившись на фото.

– Что? Ты его видел?

– Не–а, – не сразу произнес мальчишка. – Просто чудно написан портрет. Не маслом, как в доме у эльфов. И не красками, что разводятся водой.

Он поковырял пальцами глянцевую поверхность.

– Дайко, что мне делать? Скажешь, оставить все вещи здесь, оставлю. Ты, главное, покажи, куда улетели драконы. Даже можешь не идти со мной.

Мальчишка вернул фотографию.

– Хорошо. Я помогу, как и обещал. Если бы не сгорел лес, никто бы и не всполошился. А теперь придется это и это оставить здесь, – в сторону полетели зеркало и кроссовки. – Одежду тоже оставь. У нас не носят такое.

Я прижала к груди ветровку.

– Но ее хотя бы можно? А вот этот свитер? И еще…

– Я все сказал, – он положил руку на рубашку, проигнорировав перетянутый на колени свитер. – Выбирай башмаки, что будут впору, и пошли.

К удивлению из десятка пар, подошли три. Одну я надела, две другие завернула в «портянку».

– Возьму с собой. Никогда не думала, что эльфийки такие большеногие.

– Это мужские. Я утром приложил ладонь к твоей ступне. По ней и выбирал.

Я выразительно вздохнула. Быстро сунула в сумку, в которую вновь превратила ветровку, те немногие пожитки, что Дайко разрешил взять. От блокнота пришлось оторвать обложку, чтобы иностранные слова не бросались в глаза. Флягу с бензином мальчишка сунул в свой узелок.

– Куда спрячем оставшиеся вещи? – я посмотрела на безобразие, что мы устроили на сеннике.

– Пусть валяются. Если найдут, подумают, что здесь ночевал ведьмак, хозяин той штуковины. На него и сгоревший лес спишут.

– И правда, – согласилась я. На меня никак не подумают. Я вполне приличная женщина и не могу быть злостной уничтожительницей зеленых насаждений. – Мне бы волосы привести в порядок, а то на самом деле похожа на ведьму.

– В городе будешь прихорашиваться.

– А до него далеко?

– Сутки пути.

– Дайко, а мы обедать хотя бы будем? – для усиления слов, которыми пыталась разжалобить, положила руку на живот. Что для меня полпачки печений? Вспомнился шикарный салат, который я так и не попробовала. Вот не могли похитить Федю после горячего! Найду уродов, не знаю, что с ними сделаю! Да, когда я голодная, ужасно злая и не в состоянии соразмерить угрозы с реальным положением дел. Я против драконов букашка. Но хотя бы помечтать можно?

– Давай сначала выберемся, а уже потом о еде подумаем.