Читать книгу Канал мечты - Татьяна Александровна Дружняева - Страница 2
ОглавлениеЭто был апрель. Холодный московский апрель: дождь, лужи, снег, грязь. С приятелем, которого я не видела пару лет, мы договорились пойти во вьетнамскую забегаловку рядом с работой. Тогда я еще не знала, что та, почти случайная, встреча изменит мою жизнь.
С Мишей мы вместе работали над проектом «Инфомания» для канала СТС. Я была редактором, а он самым необязательным, взбалмошным, но при этом самым талантливым автором. Потом он неожиданно пошел в политику и участвовал в праймериз в Томске. Шел он от округа с названием Каштак, в сеть постоянно выкладывал смешные видео. Праймериз он проиграл и начал слоняться по стране в поисках работы.
Мы хорошо поболтали, выпили чаю и попрощались. На следующий день мне позвонили.
– Переедешь в Севастополь?
– Что?
Какой Севастополь? Я ни разу не была в Крыму. У меня стабильная работа. Ребенок. Друзья. Да и вы сами назовете тысячу отговорок, если вам вдруг позвонят и попросят через пару недель или месяцев переехать поработать в Сыктывкар, например. Или в Сочи. Или в Ижевск. Не важно. Хотя ладно, важно то, что в Севастополе есть море. И нет зимы. Еще я довольно поверхностно знала про город-герой, про мыс Фиолент и про горы.
– А что я там буду делать?
– Как что? Телевидение!
И мы договорились встретиться.
Телевидение к тому моменту я делала факультативно. Писала сценарии для разных каналов и никак не могла найти проект, в который хотелось бы уйти. Жанр документального кино умирает. Шоу все сделаны на коленке, познавательные программы скатываются то к сомнительным сенсациям, то к инопланетянам и экстрасенсам. Все это мне категорически не нравилось. А тут такое предложение, не скажу, что слишком заманчивое, но уже интригует.
Параллельно позвонил Миша. Оказалось, что в день своих московских гастролей он встречался практически со всеми друзьями и знакомыми. После меня он поехал к тому человеку, который и предложил мне Севастополь:
– Был у Дружняевой.
– И как она?
– Хорошо, работает.
– Уверен, что работа у нее скучная, а мне есть что ей предложить.
И предложил. Человек был хорошо знаком с тогда еще врио губернатора Севастополя, который задумал реформировать государственный телеканал. Все так неожиданно закрутилось, что через две недели я уже прилетела знакомиться. Знакомство предполагалось с городом. Смогу ли я тут жить, понравится ли мне. Меня встретил водитель от администрации города. И уже тогда надо было насторожиться. Я-то прилетела просто посмотреть город. Но «ты зайди там на одну встречу только». Ну ладно, встреча так встреча. В администрации? Ну ладно, в выходной же, вряд ли что-то очень серьезное.
– Вам на третий этаж в приемную губернатора.
И я стою в джинсах и мокром от дождя пиджаке в этой приемной. Со мной нет никаких документов, я понятия не имею, о чем пойдет речь. Хотя стоило догадаться, что это первое собеседование.
– Когда готовы переехать?
– Не знаю, готова ли я вообще. Я тут первый день и приехала просто посмотреть город.
Дмитрий Владимирович удивленно повел бровью, думаю, ему рассказали обо мне как о человеке, который спит и видит себя на этой должности.
– Тогда и телекомпанию сразу посмотрите.
– Отлично, посмотрю.
Меня привезли в старую обшарпанную конюшню на Историческом бульваре.
– А это что? – спросила я у водителя.
– Как что? Телевидение!
Но это было что угодно, кроме телевидения.
Директора предупредили, что приедет кто-то, кто посмотрит студию, документы и, возможно, в будущем возглавит телеканал. При этом я будто наблюдала за всем со стороны. Меня активно и довольно мастерски втягивали в эту историю. Не сказать, чтобы я сильно сопротивлялась. Но и не была на сто процентов уверена, что вот оно – мое. Ну, посмотрю, не понравится – не поеду. Я никому ничего не обещала.
Кабинет директора – единственное место, где было хотя бы не страшно находиться. Потолок не обваливался, стены без трещин. Был даже кондиционер. На встречу пригласили двух главных редакторов. Представьте, что перед вами смесь чиновницы из министерства образования, школьного учителя и руководителя кружка самодеятельности. Две незнакомые мне дамы в два раза старше меня. Прическа, макияж, костюм. Скорее всего, они подумали, что на собеседование пришел стажер.
Мне предложили кофе. Оказалось, что у директора есть кофемашина, но прячет он ее в шкафу. «Потому что кофе на всех не хватит».
Помню только один вопрос, который я задала:
– Скажите, а у вас в новостях есть служба продюсирования?
– Ну, Танечка, видно, что в новостях вы ничего не понимаете. Продавать нам тут нечего.
– Хорошо, – кивнула я и подумала: «А вот вас я уволю первой». И больше ни о чем не спрашивала.
Я сделала копии документов, которых оказалось несколько коробок, и полетела обратно в Москву. Я больше не встречалась с губернатором, меня больше не спрашивали, готова ли я и когда.
Но даже две эти встречи – как зыбучие пески. Я сама не поняла, как вдруг втянулась и почувствовала себя должной.
В Москве я села писать концепцию нашего будущего лучшего регионального телеканала (который пока занимал заслуженное последнее место в рейтинге с аудиторией плюс-минус 1% населения города).
Мы не обсуждали ничего – ни условий работы, ни оплату, ни сроки. Ничего вообще. Просто договорились встретиться еще раз позже. Мне оплачивали дорогу и проживание. Севастополь – хорошая смена обстановки. Написание концепции развития целого телеканала – отличный опыт. И если я справлюсь, значит, я крутая. А с моим комплексом гения не справиться я просто не могла.
Писать концепцию было весело. Белый лист. Сайт телеканала, сделанный в 90-е. Пять программ – одна другой хуже. И вот из этого всего надо было слепить конфетку. И желательно быстро. Но как я ни крутила, быстро не получалось. В документах фигурировали такие строки, как «государственное задание», «план ФХД», «финансовые отчеты», «программа развития гражданского общества, в рамках которой необходимо…». А необходимо было срочно найти директора всему этому празднику. Потому что как сделать красиво и интересно – я знаю, как потратить деньги – тоже, надо было кому-то вручить остальное.
– Я одна не справлюсь.
– Хорошо, если у тебя на примете есть человек, с кем ты могла бы поехать, – зови его.
Семь лет назад ко мне на работу пришел устраиваться продюсером Алексей Папченя. Кудрявый, болтливый, исполнительный. Чего только мы вместе не снимали. Но это Москва, сегодня команда одна, завтра другая, потом третья. И так почти семь лет.
– Леша, надо встретиться, если ты, конечно, хочешь переехать в Севастополь и возглавить телеканал, – это была первая фраза, которую я сказала ему спустя семь лет нашего параллельного существования.
Леша помолчал в трубку и произнес вот это:
– Ну так-то я не против.
То же самое сказал мне папа, когда я сказала, что жду ребенка. «Я не против». Что значило безграничную радость. И я подумала, что это хороший знак.
– С тобой же?
– Конечно, со мной.
– С тобой точно поеду.
Встретились мы в самый мерзкий день из всех мерзких апрельских дней в Москве. По лицу хлестал ледяной дождь, пальцы без перчаток сводило, а в ресторане было тепло, были устрицы и вино. И тема была настолько неожиданная для нас обоих, что, по-моему, мы даже не обменивались этими любезностями, типа «Как дела?».
Как могут быть дела, когда тебя срывают с места и предлагают ехать за тысячу километров делать канал.
– Ты уже ездила?
– Да.
– И как там?
Тут я выразилась не очень цензурно, но довольно емко. Другого слова я уже неделю подобрать не могла. Все было очень плохо.
Над папкой с документами, которую я принесла, мы оба несколько минут молчали. И хотя ничего было непонятно, Леша повел бровью и сказал:
– Ну, в принципе, ясно. Давай выпьем.
Мы выпили. На пару дней мы разошлись. Я писала концепцию, Леша писал финансовые планы и изучал будущие закупки.
Через неделю мы уже вместе полетели в Севастополь.
Как я понимаю уже сейчас, за место директора и генерального продюсера канала в то время шла настоящая война. А тут какие-то приезжие – смотрят документы, что-то там пишут. На просьбы дать больше документов нас просто заваливали бумагами, половина из которых вообще не относилась к делу. В гостиничный номер заносили коробку за коробкой. Мы разбирали все это практически сутками. Столько чиновничьей писанины я не читала никогда в жизни. Ни до, ни после апреля 2017.
На встречу с губернатором мы попали только через пять дней после прилета. Ну и прямо скажем, энтузиазма у нас с каждым днем становилось все меньше. На пятый день мне хотелось, чтобы все это просто скорее закончилось. Канал мы смотрели каждый день. Ржать можно было только первые минут пять, потом наступали эти стадии – гнев, отрицание. Нельзя было поверить, что это правда показывают. Гости в студии будто только встали с грядки на даче. Немытые, нечесаные, потные, скучные, еле говорящие, иногда выпившие. Студия как в Советском Союзе, свет не выставлен, сюжеты как в советском информбюро. Это было не просто ужасно, это была катастрофа, с которой вообще непонятно что делать. Быть генеральным продюсером телеканала – круто. Быть директором телеканала – мечта. Но, как в рекламе, тут была сноска. Директором и продюсером мы становились на самый мертвый канал города. А опыта реанимации у нас с Лешей еще не было.
Встреча с губернатором была строго регламентирована: 15 минут на защиту концепции, 15 минут на вопросы.
Мы подключили проектор, сели, и я начала рассказывать. В горле постоянно пересыхало, и я выпила, кажется, всю воду, что была на столах.
Вопросы были резкие и конкретные.
– Когда выйдете на первое место?
– Канал станет самым интересным?
– В России начнут вас смотреть?
– Если коллектив вас не примет, что будете делать?
В какой-то момент я решила, что это просто неподъемный камень. Что я вроде бы убеждаю сейчас высшее должностное лицо в том, что эту работу надо доверить именно мне. Что я справлюсь, что я все знаю и понимаю. Но смогу ли я? Вообще все – смогу ли? Смогу ли уехать из любимой Москвы, от друзей, дальше от родителей? Смогу ли я сделать то, что по бумагам прошло как лучший проект регионального ТВ в стране? Смогу ли я бороться весь следующий год? А потом еще год. И еще. Мы говорили о том, что если заходим, то примерно на три года.
Посреди встречи я сделала то, что делать было категорически нельзя. Я встала, сказала:
– Простите, наверное, я выпила слишком много воды. – И вышла из кабинета.
Кажется, все присутствующие решили, что я сошла с ума. Нельзя просто так встать и выйти с совещания у губернатора.
Я вышла в приемную. Провожали меня довольно выразительным молчанием. Меня не было около пяти минут. Мне просто стало страшно. Переезд. Очень сложная работа. Регион, в котором я не знаю никого и ничего. Да и вообще все эти кабинеты, пиджаки, галстуки, официальные термины. Пять дней, что нас мариновали и подкидывали все больше документов, меня совсем измотали. Мы были почти без сил. А телевидение – это не спать сутки, ругаться матом, курить или пить кофе, или все сразу. Это – общаться на «ты». Быть резким. Перемены – это очень живой процесс, а в том кабинете мне показалось, что я могу просто не вписаться в рамки «государственный равно строгий, официальный, бюрократический».
Я вернулась, постучала, спокойно зашла и села на свое место. Телефонами пользоваться запрещено, их оставляют в приемной. И я написала карандашом на листе, который лежал напротив Леши: «Не возьмут – и ладно».
Он пожал плечами. Уже тогда у нас все сложилось таким образом, что он доверял моей интуиции и моему видению ситуации, а я доверяла его расчетам. А мы еще до встречи решили, что если это судьба, то все получится. Но вырывать зубами эту работу мы не будем. Действуем по ситуации, ведем себя естественно, короче, все эти московские штучки.
– Ну что, Татьяна, когда вы готовы приступить к работе? – неожиданно спросил губернатор.
– А когда надо?
– Завтра.
Мы получили работу. И хоть «завтра» приехать не получилось, но собрались мы очень быстро. Тринадцатого мая из Шереметьево вылетели подающий надежды генеральный продюсер Информационного канала Севастополя Татьяна Александровна Дружняева и будущий директор ГАУ города Севастополя «Севастопольская ТРК» Алексей Леонидович Папченя.
Квартиру я сняла через интернет и до приезда ее ни разу не видела. Леша остановился у меня. Квартира была отличная, но вещи из Москвы должны были доставить только дня через три. И вот первые три дня мы спали на диванах даже без постельного белья.
В моем чемодане лежал первый купленный по такому случаю костюм. Леша купил два пиджака, и утром следующего дня мы долго выбирали, какой надеть на первое совещание – построже или джинсовый повседневный. Как мы выглядим и во что одеты, стало все равно примерно через три дня на новой должности.
На самом деле за месяц до приезда в Севастополь мы поняли, что вдвоем тоже не справимся. Поднимать телеканал в четыре руки – затея провальная. Мы написали структуру, в которой было десять знаков вопроса. Режиссер, продюсер, экономист, юрист, главный редактор, технический директор и так далее. Первый тест на профпригодность – перебрать всех своих знакомых, оценить их степень безумия и заманить в Севастополь (море, солнце, фрукты, амбициозная задача, «денег нет, но вы держитесь»). Подобное притягивает подобное. И за две недели мы собрали людей. Я до сих пор не понимаю, как все получилось. Мы работали методом телефонного опроса и фейсбучного радио. Например, я пишу пост с вакансиями. Мне пишут в комментариях едва знакомые люди, оставляют контакты тех, кто может помочь. Так я позвонила нашему будущему экономисту, которая оказалась еще и моей землячкой.
– Здравствуйте, Наталья, мне посоветовали обратиться к вам. У нас есть вот такая задача, не хотели бы вы переехать в Севастополь?
– Что?
– В Севастополь. Там прекрасно.
– А когда?
– Через пару недель примерно. Может, чуть раньше.
– А вы вообще кто?
– Я генеральный продюсер.
– Мне надо подумать.
– Да что тут думать, соглашайтесь.
И она перезвонила и согласилась. Я понимаю, что это звучит безумно, но мне нечего добавить. Нет никакого секрета, нет подводных камней. Просто так сложилось, что все люди, которые с нами общались, практически сразу соглашались.
Леша собеседовал технического директора. Его тоже звали Леша.
– И как он тебе? – спросила я после их встречи.
– Да кто ж его знает, вроде толковый, с опытом, но не улыбается.
В начале мая они вдвоем полетели в Севастополь, чтобы оценить все технические возможности (или невозможности) телеканала. Два дня подряд Леша писал мне: «Он все делает, но очень серьезный, даже пиво с ним пить боюсь идти».
Позже выяснилось, что наш Алеша самый веселый технический директор из всех возможных. А по пошлости шуток (прости, Алеша, я не могла не написать об этом) его не переплюнет вообще никто.
На вторых майских мы попросили у друзей в Москве бесплатно дать нам помещение для первой встречи с командой. Выглядело все очень странно. Собрались незнакомые друг другу люди. Мы не могли подписать с ними договор, как-то документально закрепить наше сотрудничество до тех пор, пока не прилетим в Севастополь и не вступим в должности. Но мы уже ставили задачи, а люди их выполняли. Просто потому, что нам поверили. Это правда безумие. Но все строилось именно так.
Тогда, в кабинете губернатора, я думала о том, что не возьмут – и ладно. На самом деле это не совсем правда. В глубине души я очень хотела эту работу. Потому что это самая амбициозная задача из всех, что были у меня в жизни. И чем страшнее было, тем интереснее. «И последние станут первыми». Библия же не может обманывать. Мы знали, что мы сможем.
Самая большая сложность была с продюсером. Те, кого хотели мы, не соглашались. Те, в ком мы сомневались, были готовы. Но был один вариант, на который мы в итоге сделали ставку.
Моя коллега по прошлой работе, которая никогда не работала на телевидении. Но то, как мастерски она организовывала форумы всероссийского масштаба, – это надо было видеть. И я решила поговорить с ней. Мы до сих пор смеемся над тем, что если герой не доброволец, не волонтер и не активист, то ему сложно попасть в эфир. То есть если ты не отчаянный романтик, то с ней сложно сработаться. Но мы самые отчаянные из отчаянных, и она, как сейчас модно говорить, сказала «да». Но Инну надо было ждать несколько недель. И мы решили ждать. Служба продюсирования – это важно, но не критично. «Продавать» все еще было нечего, и мы решили сосредоточиться на другом.
Пятнадцатого мая мы зашли в здание телекомпании. В костюмах, с картонными стаканами с кофе. Назначили совещание со всем коллективом на 10:00 и пошли переставлять столы.
На все десять человек у нас был один кабинет два на пять метров. Тот самый кабинет, в котором я впервые встречалась с прошлым директором. Тот кабинет, где он сидел один. Мы вынесли все лишнее. Расставили личные ноутбуки, сели плечом к плечу в ужасной духоте. Поклялись друг другу съехать из этой конюшни при первой же возможности (нам как раз дали задачу искать новое здание для телекомпании) и пошли на планерку.
Нам были не рады.
Годами телекомпанию убивали. Сменялись директора, уменьшались зарплаты, планирования не было вообще. Все работало по принципу наименьшего сопротивления. Это даже не назовешь энергосберегающим режимом, потому что жизни и энергии тут не было ни в чем.
В душной маленькой студии сразу пахнуло перегаром. Никто из ста человек не пытался даже улыбаться. Мы что-то говорили про развитие, про концепции, про лучший телеканал, первые места, реформы. Глуповато выглядели, прямо скажем.
Через пару дней после назначения меня пригласили в прямой эфир местного сайта ForPost – рассказать о планах. Пришла в студию. До записи было минут двадцать, мы болтали с корреспондентом Сергеем, а на столе лежал список вопросов. Как обычно делают в Москве, если хотят пообщаться со спикером в прямом эфире, при этом спикер – явный конкурент? Конечно, кладут бумажку с очевидными вопросами, человек видит их до эфира, расслабляется. Потом включается камера, листочек откладывают – и начинается жара. Я была готова.
Эфир пошел, а вопросы все шли и шли по списку. Один банальнее другого. После эфира мне написал СМС знакомый: «Все прошло отлично, но если еще будешь ходить на интервью, постарайся смотреть на ведущего добрее, а не вот этим вот своим взглядом: „Что ты несешь, дебил?“».
Конечно, корреспондента за дебила я не считала, но была сильно разочарована таким подходом. Ему, наверное, казалось, что интервью прошло потрясающе. Тем более что его потом посмотрели все мои московские друзья и дали ролику рекордные для того сайта 800 просмотров. Он пожал мне руку и ухмыльнулся:
– Ну посмотрим, сколько вы тут продержитесь.
Важный нюанс – в сентябре Севастополь ожидали первые прямые выборы губернатора. И нам в лицо говорили:
– Ну-ну, в октябре посмотрим, как быстро вы соберете чемоданы.
Ну, помимо этого, нам говорили, что мы не разбираемся в телевидении, что убрать строительный свет из студии невозможно, да и вообще слово «невозможно» встречалось чаще всего. Невозможно было, кажется, все. Работать невозможно, но надо выполнять то самое государственное задание, на которое и выделяют финансирование. Потому «успокойтесь и не ломайте тут наши устои». Они не знали, что для нас все уже было сломано.
У нас нет времени думать. Нам надо делать новости.
Формально на телеканале была структура. Кто-то кому-то подчинялся, кто-то кому-то был что-то должен. По факту же каждый творил что хотел.
Эфирная сетка заполнялась как бог пошлет. Если автор сделал программу, ее ставят. Но автор мог не захотеть ее делать. Мог забыть про монтаж. Или автор мог сделать программу на 7 минут, через неделю на 16, а через две на 8. Просто потому, что так сложилось. Не почему. Просто.
В эфир приходили гости по до сих пор мне неведомому принципу. Просто. Ведущие приглашали всех подряд. Они не готовили вопросы заранее. Они иногда не знали даже отчества гостя. А иногда, если уж быть совсем честными, даже имени. Все решалось прямо в студии. Эфиры тоже могли длиться хоть 7 минут, хоть 15. Никаких рамок, полная анархия.
Гости приходили в костюмах пчел, они возвращались с дачи и заезжали на эфир в потных футболках. Никто никого не уважал. Хотя формально это все было припудрено заботой о горожанах – им же все интересно. И справлено пластмассовым патриотизмом – всем же интересно то, что очевидно не интересно. Конечно, я понимаю, что все это делалось не потому, что всем так нравилось, а потому, что привыкли так и надо было просто выживать. Просто приходить, как на завод, с 9 до 18, получать зарплату и кормить детей. Креативом годами не занимался никто.
На канале не было архива. Вообще. Видео, снятое час назад, маркировали плашкой «архив» и вместе с ней заливали в какую-то папку. И если завтра в новостях вдруг нужны были эти кадры – они шли с плашкой «архив». Вчерашние кадры! Мы знали об этом до приезда и привезли с собой начальника архива. Если бы у Артема были длинные волосы, я уверена, мы увидели бы, как они шевелятся от всего происходящего.
Новости – еще одна загадка телеканала ИКС образца 2017 года. Планирования дальше, чем на день, нет. Разработок собственных тем нет. Есть план правительства и какие-то пресс-релизы от общественников. В итоге в эфире все пластмассовое, некрасивое, неинтересное. Сюжеты на пять минут из одного кабинета. Съемки против окна и все в пересвете. И так из выпуска в выпуск.
И вот мы решили начать с новостей. Только с какой стороны подойти?
Главный редактор не умеет печатать на компьютере.
Дежурный редактор – алкоголик.
Второй дежурный редактор с таким гонором, что сложно задать вопрос и не нарваться на ответный: «А вы, вообще, кто? Вы мне приказом задачу ставьте». Когда ей писали приказ, она сразу была с ним не согласна и шла оспаривать. Шантаж доходил до каких-то нечеловеческих пределов.
– Я просто возьму и уволюсь сейчас.
– Хорошо.
– Я не то имела в виду.
Но мы государственное учреждение и уволить человека за дурной нрав не можем, поэтому закрывали глаза и продолжали работу.
Итак, новости. По графику стояло четыре оригинальных выпуска в день. В 12:00, 15:00, 16:00, и 19:00.
Что такое оригинальные новости? Это когда ведущий садится в студию и в прямом эфире рассказывает о том, что происходит в городе. Что-то новое каждый раз. Новости, как мы привыкли, имеют четкий хронометраж. Например, по 15 минут днем и 25 вечером. Но только не на нашем канале. Хронометраж тут тоже дело божьего промысла. Когда 7 минут, когда 27.
Ну и главное открытие. В 12:00 ведущий садится в студию и читает ровно те же новости, что были вчера в 19:00. Слово в слово. Сюжет в сюжет. Ни одного нового предложения, ни одной запятой. Разница только в пиджаке – вчера был черный, сегодня синий. Важно еще и то, что новости повторяются каждый час. То есть зритель смотрит выпуск в 19:00, потом то же самое в 20:00, то же самое в 21:00, 22:00, 23:00, в полночь и далее каждый час до 12:00. То есть восемнадцать раз один выпуск. Дальше ведущий переодевается – и поехали снова. Еще три раза. А все почему? Потому что делать новые новости, уж простите за тавтологию, невозможно. Было невозможно. Но как пел Дима Билан: «Я знаю точно – невозможное возможно». И мы начали реформы.
– Почему вы говорите о том, что у нас ничего не произошло за сутки? Один человек со скалы сорвался, один утонул, я же вам в чат написала.
– Да, мы помним. Просто подумали, что новостям не хватает интриги, неожиданных поворотов. Сейчас скажем, что не произошло, а в следующем выпуске уже про погибших.
С новостями связаны почти все истории, которые я вряд ли смогу забыть. На протяжении года самой смешной и одновременно грустной была шутка про инопланетян, которые воруют наших авторов и редакторов. Мы были уверены, что шкаф в редакции – это портал в потусторонний мир. Авторы заходят туда в пятницу, их похищают и обнуляют. А утром в понедельник надувают тело заново и выпускают.
– Ощущение, что у нас не новостная редакция, а аквариум с рыбками гуппи. Пять минут – и обнулились.
– Вот только так про нас не надо.
– А как? Вы сказали координатору, какого оператора нельзя на съемки губернатора ставить? Мы вчера просили.
– А вот эту информацию мой мозг вытеснил. Можете повторить?
Казалось, они вообще не способны усваивать информацию. Любая планерка заканчивалась полным взаимопониманием. На словах. В эфире же по-прежнему шел полный бардак. После каждого разбора полетов росло недовольство друг другом. Очень мешало и то, что не было каких-то строгих правил, которые бы, например, регламентировали дисциплину. Ну то есть формально у нас было все, даже с перебором, другое дело, что никто ни с чем не считался.
Старший редактор приходил на работу пьяным. А если он собирал итоговый субботний выпуск, когда мы были не в офисе, он мог появиться в полуневменяемом состоянии.
Но заменить было совершенно некем. Безумный кадровый голод – одна из самых главных проблем Севастополя. Все принимали то, что мы профессионалы, но как в том анекдоте:
– Вы профессионал, скажите как лучше.
– Вот так.
– Я не согласен.
Споры возникали по любому поводу. Потому что мы просили работать. Мы запрещали уходить с работы ровно в 18:00. Мы заставляли готовиться к эфирам и выбирать гостей. Мы заставляли думать. Мы говорили прямо и жестко. Но сложившийся коллектив все ждал сентября, ждал, когда мы уедем, и всячески сопротивлялся.
Сопротивление подкрепляли статьи в оппозиционных СМИ. На нас писали пасквили, открыто выпроваживали из Белокаменного нерезинового: «Понаехавшим здесь не место», «Ничего не знают, а изображают из себя».
Но мы продолжали работать, потому что для каждого из нас это все была даже не работа – построение канала стало личной целью. И чем сложнее становилось, тем веселее было нам. Мы могли забыть поесть, могли не спать, но контроль эфира шел в круглосуточном режиме. Каждый из нас понимал, что надо справиться с задачей, каких бы эмоциональных ресурсов это ни потребовало. Сложно соблюсти хронологию, слишком много параллельных историй мы запустили. Если с конюшней мы кое-как смирились (здание для телекомпании найти крайне сложно), то с пестрой оранжево-фиолетовой студией мы жить больше не могли.
Оказалось, что на складе лежит большая и дорогая видеостена. Лежит в коробках, потому что купить-то ее купили, а вот пользоваться никто не умеет. Даже собрать боялись, потому что можно сломать и испортить. Год никто про нее не вспоминал. Главным режиссером канала был суровый Стас Федулов. Он был одним из тех, кто игнорировал нас. Он старался не ходить на планерки и на любые вопросы отвечал: «Ничего у меня нет».
– А как же коптер?
– Коптер есть, но я его не дам. Сломают.
– Стас, где коптер?
– Не дам его. Сломают.
Он то забывал, где он, то он не заряжен, то нужна профилактика. Мы шутили, что он сидит на технике и высиживает новую. Называли его Кукуль. И тоже игнорировали его мнение при решении важных вопросов. Слава богу, отрицать, что в студии есть столы, он не мог. Хотя, не исключаю, что если бы они поместились в его кабинет, он бы и их спрятал, чтобы не сломали.
Мы сразу поняли, что столы в студии отлично впишутся в новую концепцию временной студии. Достаточно заказать самоклеящуюся пленку другого цвета. Когда мы сняли все эти фиолетовые обои, то увидели за ними прекрасный насыщенный синий фон. Его тоже решено было оставить. По сути, за 10 тысяч рублей, что мы потратили на пленку и мелочи, мы сделали совершенно новую студию. Одно большое «невозможно» мы победили довольно легко.
Пока монтировали видеостену, неожиданно подружились со Стасом. Все-таки 48 часов в одном помещении кого угодно сделают друзьями.
Следующее «невозможно» мы уже побеждали вместе с ним. Задача – убрать из студии строительные осветительные приборы и поставить профессиональный свет. Он тоже стоял в кладовке. Потому что если поставить – сломают. Вытащили из коробок и выставили. Стас разрешил.
– А у меня такой вопрос – про свет в студии.
– Да, наконец-то мы этот строительный убрали, как сразу красиво стало.
– Нет, я вот хочу попросить все обратно вернуть.
– Почему?
– А у меня с этим светом прыщи видно.
Ведущими на канале становились по принципу: хочешь – иди. Можно долго рассказывать про дикцию, внешний вид, уровень эрудиции. Они все прекрасные люди, но они не ведущие. Как не может быть водитель хирургом, так и 80% наших ведущих попали в кадр с улицы. Нам повезло хотя бы с тем, что у нас была прекрасная семья Скребцов – настоящие профессионалы, работают долгие годы и уважают себя и гостей. Пожалуй, все. Двое против восьми. И довольно сложно было резко обрубить доступ к эфиру этим восьмерым. Со всеми было по-разному. Например, с той, у которой при нормальном свете прыщи, мы расстались довольно неожиданно.
Она делала программу про церковь. Уже не помню, о чем конкретно. Программу мы тоже собирались убирать. А тут такое комбо. Она не пришла на монтаж. Просто потому, что не написала, не предупредила, пила чай, болтала. Она просто не сделала работу и с честными глазами сказала мне, что, мол, ой, программа не выйдет сегодня.
– Почему?
– Ее не смонтировали.
– Почему?
– Я не написала.
– То есть монтажер сидел и ждал вас, ничего не делал, а вы просто не пришли?
– Да.
– Хорошо, программа не выйдет, а оплата смены монтажера будет вычитаться из вашей зарплаты.
Ведущая написала заявление, и мы с радостью его подписали.
Из новой студии мы вышли в конце июля. Мы разработали новый логотип, вместе с дизайнером канала Николаем Зайцем выбирали из десяти вариантов. Делали заставки и отбивки. Делали брендбук и правила его использования, утверждали фирменные цвета. В итоге получилось минималистично и стильно. Если раньше канал был фиолетово-оранжевый, то мы сделали его морским – синим, голубым и белым. Мы провели аналогию с флагом Черноморского флота, мы добавили немного красного, как цвета силы. Канал задышал. В каждой заставке было море. В каждом кадре – много воздуха. Нам всем очень нравилось то, что получилось. Но чем лучше мы делали, тем громче сумасшедшие городские общественницы кричали: «Все порушили, лучше бы ничего не делали, тратят бюджетные деньги на какие-то картинки». На самом деле бюджетных денег было вложено ровно столько, сколько ежемесячно получает Николай Заяц. Даже без премий.
Город-герой, город русских моряков, город, который с радостью принял бы наляпанные друг на друга вензеля в логотипе. А у нас современный минимализм. Господь всемогущий! Где же это видано, чтоб ни одной завитушки?! Многие продолжали нас открыто ненавидеть, потому что мы просто делали то, что умеем. И делали это хорошо. Мы не шли на компромиссы, не отвечали на плевки в спину. Мы просто работали.
Нас осталось девять вместо десяти. Очень неожиданно режиссер, которого мы привезли с собой, стал вести себя совершенно неадекватно. Человек, с которым мы все обсудили, человек с опытом на разных крупных проектах, человек, который приехал с горящими глазами, вдруг перестал себя контролировать. Он мог уйти на полдня, и никто не мог его найти. Он мог взять все проекты нового логотипа, поклясться никому не показывать до утверждения финального варианта и тут же отправить его всем режиссерам монтажа и местным дизайнерам. Если с коллективом действовать надо было крайне осторожно, то со своими мы не церемонились, и превращать в детский сад малюсенький директорский кабинет на десять персон не было никакого желания. Через пару недель мы не выдержали, скинулись и купили ему билет домой. По коллективу пошли слухи, что команда разваливается. Их получилось довольно быстро пресечь – у человека семейные обстоятельства. Спасибо, что он был с нами. Скоро привезем нового. И сплетничать начали уже о том, кто же приедет и когда.
Через пару недель после перезапуска заявления на увольнение написали четыре местных сотрудника. Один никак не мог настроить звук. Все каналы мы спокойно смотрели при уровне звука от 10 до 20. И только на нашем приходилось дожимать пульт до 100.
«В чем проблема, Николай?» – «Проблема в том, что, со слов режиссера, я долбо*б», – написал он в официальной объяснительной директору.
Как я уже говорила, субординация не конек местных сотрудников.
– Почему у нас звук как из ведра?
– А вы что хотите? Чтобы у нас как на НТВ был?
В итоге звукорежиссер ушел. Решить проблему местными силами не получалось. Ну казалось бы – вот вам пульт, вот инструкция, воткните вы провода куда надо. Но инструкцию они потеряли, в проводах запутались, сделать ничего невозможно. На освободившиеся ставки нужен был человек из Москвы, и к нам прилетел Паша. С Пашей мы договорились на проектную работу. Ты прилетаешь, втыкаешь в нужное место или вытыкаешь оттуда, налаживаешь нам звук – и спасибо.
Три месяца мы жили с ужасным звуком. Паша решил проблему за полтора часа.
– Смотрите телевизор.
– То есть ты все сделал?
– Ну да.
– Так быстро?
– Ну да.
Чтобы наши теплые отношения не закончились как курортный роман, мы попросили Пашу поправить звук в наших новых проектах. Потом поправить синхроны в новостях. Потом помочь настроить звук в кабинете для совещаний в правительстве. Потом поработать на съемках. Потом остаться с нами. И он, конечно, остался.
Одно решилось, другое провалилось. Все лето мы с Лешей чувствовали себя как в игре, где волк мечется по экрану и ловит яйца. И сколько бы ты ни поймал, половина все равно разобьется.
Еще через неделю написал заявление пьющий старший редактор, а его напарница демонстративно отказывалась подчиняться. Тогда казалось, что мы передавили, не на тех сделали ставки и сейчас все просто рухнет.
И оно рушилось. Да и эфир, при нечеловеческих усилиях редактора, никак не удавалось сделать хотя бы без явных провалов.
– Почему после губернатора отбивка идет без звука? Он что, умер?
– Нет, мы без звука подготовили к похоронам.
– Почему тут дали?
– Ну, поставили пораньше, чтобы не забыть, что у нас без звука есть.
Каждый день мы твердили самые очевидные вещи. Иногда даже становилось неловко. Недели уходили на то, чтобы объяснить зачем произведению сценарий.
– А где сценарий?
– Послушайте, ну мы же с вами профессионалы и понимаем, что сценарий – это всего лишь бюрократическая формальность.
И что это вообще такое.
– Вы сценарий написали?
– Написал.
– Где он?
– Вот.
– Так это же статьи из «Википедии».
– Да.
– А где сценарий?
– Это он.
– Так это же не ваш текст.
– Не мой.
– А ваш где?
– Вот.
Конфликты возникали на пустом месте. Причем в самых обидных проявлениях, когда человек в лицо соглашается со всеми доводами, а потом просто не делает или делает все наоборот.
– Вы специально не делаете то, что я говорю? Думаете, что будете саботировать и я сдамся?
