Читать книгу Память по женской линии - Татьяна Алфёрова - Страница 17

Я выходила замуж по страстной любви. По страшной любви. Еще не осознавая толком, что это такое, формулировала просто и точно: «Я не могу без тебя жить». Истинная правда. Любое событие воспринималось в свете того, как потом перескажу его тебе. Если в столовой на работе подавали вкусные голубцы, я еле боролась с желанием завернуть хоть один в салфетку и отнести домой – тебе. Ты помнишь, готовила я поначалу неважно. Все, что ты говорил, казалось значительным и талантливым, даже если ты открывал рот, чтобы заметить, что суп я опять пересолила. Это «опять» представлялось мне пронзительно-трогательным. О тех наших ночах лучше не вспоминать, до сих пор – а прожила я немало – со мной не случалось ничего прекраснее.

Наша общая будущая жизнь, как синоним просто жизни, представлялась бесконечной, дни летели, как монетки в фонтан, но вечер, проведенный без тебя, неожиданно возрастал до той же бесконечности и потому становился с жизнью сопоставим. А медовый месяц никак не мог закончится, растянувшись года на два. Я так любила тебя, что даже отсутствие детей не привносило несчастья. То, что любить мы будем вечно, не обсуждалось – и так понятно.

Но жизнь не бесконечна. Она всего лишь длинна. Через два с половиной года я заметила, что ты некрасиво ешь, не любишь убирать за собой и также неопрятен в речи. Медовый месяц кончился.

Я, разумеется, продолжала любить тебя и даже более отчетливо. Но все твои устные рассказы знала наизусть и раздражалась, очередной раз выслушивая о ваших похождениях с приятелями во время практики на четвертом курсе института. Денег на кооперативную квартиру нам не хватало, а житье с твоими родителями становилось все более в тягость. Все чаще я пророчила на манер Кассандры, что такая жизнь убьет меня, а если не меня, то нашу любовь точно.

Когда же собственная квартира все-таки появилась, стало еще хуже. Денег не хватало катастрофически, ты, устав от моих претензий, все позже возвращался с работы, и пахло от тебя вином. Когда я приходила с работы в пустой дом, раздражение вызывали даже твои тапочки, встречающие меня в прихожей стоптанными задниками. Я перестала регулярно готовить и запустила хозяйство. Вечерами я сидела, тупо уставясь в поверхность кухонного стола, а неглаженое белье кучей лежало рядом на табурете, и ждала, когда щелкнет замок под твоим ключом. Тогда оцепенение проходило, чтобы перерасти в склоку. Какими банальными истинами потчевал ты меня вместо ужина! Неужели их я принимала за откровения в самом начале нашей жизни? А твоя отвратительная привычка лежать на диване перед телевизором, все равно, что показывающим, хоть «Сельский час», по выходным? И ты еще позволял себе ворчать, что я перестала печь пироги и стала слишком раздражительной. Но ты же сам – сам сделал меня такой.

Хотя наша жизнь со стороны выглядела счастливой и устроенной. Ты не пил всерьез, не изменял мне – по крайней мере, я ничего об этом не знала, ведь тут, как известно, гарантий не может дать и страховой полис. Подумаешь, лежал на диване и перестал выглядеть значительным и умным, возможно, лишь на мой взгляд. Подумаешь, мало помогал по хозяйству, другие мужья вообще ничего не делали. Подумаешь, не умел и не хотел зарабатывать, подумаешь, мы настолько привыкли друг к другу физически, что наши ночи перестали быть чудесными, у некоторых и поначалу ничего не складывается. Или нет? Или здесь надо остановиться?

Неужели любовь кончилась? Потому что мы сделали друг друга вот такими. То есть перестали быть теми, прежними, каких любили друг в друге. Ведь я наверняка тоже потеряла в твоем восприятии, и у тебя появились ко мне претензии, но о главном мы оба помалкивали пока.

Странная мысль по поводу того, кто кого и каким делает, посетила меня однажды во время очередного бесцельного сидения перед кухонным столом. Мысль о том, насколько традиция в принципе несправедлива к женщине. Допустим, речь о формировании человека другим человеком. А по сути, о супружестве. Когда дело касается мужчины, мифология преподносит нам историю о Пигмалионе: создание мужчиной прекрасной жены из мертвого камня. А заговорив о женщине, изобретает Цирцею – женщину, превращающую живых мужей в свиней. Можно при желании и тут сделать лестный для себя вывод: дескать, в каждом мужчине скрывается свинья, а любая жена прекрасна, как может быть прекрасен и необработанный мрамор. Но дело в направлении усилий: что (или кто?) получилось у Пигмалиона в итоге, то есть у мужчины, и что – у Цирцеи. Ну и что после подобной запрограммированности вы от нас хотите?

В тот день, когда все это пришло мне в голову, я закатила тебе полновесную сцену с битьем чашек, вплоть до заявления, что лучше бы мне от тебя уйти. Ты, видимо, выпив слегка больше нормы и забыв, что говоришь всего лишь с женой, неожиданно заявил, что раз я плачу и предъявляю претензии, стало быть, никуда не уйду. Когда женщина уходит по-настоящему, она не плачет, ей все равно. Это опять показалось мне умно и значительно, но где-то глубоко заметалась мыслишка: уйти тебе назло, для того, чтоб тебя опровергнуть. В итоге мы впервые бурно помирились и в первый раз за несколько лет пошли утром на работу невыспавшимися, с чудесной истомой в ослабевших телах, прошедшей, впрочем, к обеду. Чуть позже истерики стали нормой, а бурные примирения приняли характер затухающих колебаний, как и многое другое до этого. На фоне разнообразных скандалов у тебя случился микроинфаркт, но ведь и на работе в тот момент были неприятности, неизвестно, что расстраивало тебя сильнее.

Может показаться, что я законченная истеричная стерва, но я же не говорю здесь о том, как ты научился изводить меня, ты сам хорошо это знаешь. Технология оттачивалась годами, одни твои «случайные» замечания чего стоят. Война шла не на жизнь, а на смерть, и не было в нашем окружении пары несовместимее. У меня сердце разрывалось от того, как ты несчастен со мной, но я ненавидела почти так же сильно, как любила. Потому что все это время, изобретая новые способы досадить тебе, загнать тебя, я продолжала любить. Нет, не так, как прежде, – гораздо острее. Но уже ничего не могла с собой и с тобой поделать.

Мы заговорили о разводе. Он представлялся единственным выходом из кошмара супружества. Ты переехал к родителям. Я пыталась заводить романы. Но любви не получалось, а физическая сторона отношений понемногу перестала меня интересовать. По поводу нового брака я убедилась – больше из опыта моих подруг, – что поговорка, будто второй раз все бывает точно так же, но чуть-чуть хуже, совершенно справедлива. Время шло, твои родители умерли, и ты пришел с предложением съехаться и обменять две наши квартиры на одну. Я подумала и согласилась. Мы оба очень старались, я все-таки больше, и неловкость в отношениях исчезла через несколько месяцев.

Теперь я с удовольствием готовлю, по несколько раз подогреваю ужин, ожидая тебя с работы. Надо признать, что задерживаешься ты редко. Все знакомые считают, что я образцовая хозяйка и мы идеальная пара. Так оно и есть, хотя мы нежны и ласковы друг с другом бескорыстно – возраст все-таки. Вечера без тебя уже не представляются бесконечными, как и сама жизнь. Но я по-прежнему не выношу таких вечеров. Сейчас ты по-настоящему счастлив со мной. Счастлив, спокоен и уверен. А все потому, что за то время, пока мы жили врозь, я успела разлюбить тебя. И теперь нам не мешает ничто. Если я чего-то и хочу еще от жизни, то только того, чтобы мы умерли с тобой в один день.