Читать книгу Основа жизни - Татьяна Анина - Страница 1

Леся и Сева

В спортивном зале школы наш одиннадцатый «А» класс играл в волейбол. Вопли эхом отражались от стен, превращаясь в гул. Мне нравилось всё: от звуков до запахов. Только в школе я чувствовала себя человеком. И здесь было здорово.

 Не все играли. Были те, кто сидел на скамейках, они бы не потянули такую игру. Сильные одноклассники могли просто затоптать слабых. Больные, припадочные и инстаграм-самки к игре допущены не были, во избежание травм.

Я стояла у сетки и рассматривала парней.

В кого влюбиться без оглядки?

Парней, которые и ростом и фигурой удались, всего трое. Мне больше всех нравился Сева Бычков. Высокий, плечистый. И на лицо симпатичный. Лёша Васин тоже ничего, но он вроде худощавый, хотя и привлекал меня карими глазами и смуглой кожей. Ещё был Никита Савинов. Но тот мне внешне не нравился, только синие глаза у него красивые. А так, поехавший кукохой, хулиган школы. К тому же, влюблён в Катьку, которая пришла к нам в прошлом году. И общего у нас с ним только то, что матери бухают. Ну куда с таким? Тоже бухать?

Нет.

Так Лёша или Сева?

На самом деле ни тот, ни другой на меня не смотрели, это мои личные фантазии, но можно же и помечтать.

Лёшка с Севой с девчонками не дружат, робкие какие-то. Сами накачанные, спортом занимаются, а не гуляют. И Лёшка Васин покуривает… Значит, Сева.

Я улыбнулась, как будто мы с этим высоким складным парнем уже пара.

Он красивый, сильный, из приличной семьи. У него алгебра на отлично идёт. Чем не принц? Ещё и не целовался ни с кем… Можно же пофантазировать?

– Лядина, на подачу! – крикнула Татьяна Петровна, учительница физкультуры.

Толстозадая Сонька Лядина, демонстративно покачивая бёдрами, шла к задней линии, крутя в руках мяч.

Она считается самой красивой и самой гулящей девчонкой нашего класса. У неё рост, грудь и зад.

Парни все замерли. Сейчас Лядина будет красиво прыгать.

Я вздохнула. Смотрела, как все наши мальчишки взглядами вылизывают Соньку и улыбаются. Васин в первую очередь, с высоты своего роста глаз с Лядиной не спускает.

Я поправила свою чёрную футболку, подтянула чёрные спортивки. У меня тоже есть фигура, и я смазливая. Ростом не удалась, поэтому никто не замечает.

Наткнулась на пристальный взгляд Севки Бычкова.

Это было странно. Ведь Лядина на подаче.

В первый             момент я почему-то застеснялась от такого внимания. А потом усмехнулась.

Ладно, Бычков! Ты ж у нас пай-мальчик. Хотя по внешности таким быть не должен.

Светло-русые волосы взмокли, торчат вверх, серо-голубые глаза из-под широких бровей пристально меня изучают. Крепкий такой, и щетина уже на лице. Не всегда побриться в школу успевает.

А ещё рослый. Вот сколько в нём? Метр восемьдесят с лишним. А может, все метр девяносто. Под ним брусья прогибаются, когда он на них физическую культуру выкручивает.

Но слова сказать ему нельзя, бычится. На то и Бычков, чтобы бурчать себе под нос и заметно краснеть. А тут, посмотрите-ка на него, уставился без стеснения.

А раз так, то я, пожалуй, и поиграть с тобой могу, Себастьян.

Это ведь я два года назад, когда он перевёлся в нашу школу, его стебала. Он паспорт обронил у кабинета секретаря. Я подобрала и посмотрела, кто он такой. Оказалось, никакой не Сева, а Себастьян.

Первый год Трэш его звал: «Бах».

Трэш на то и обезбашенный на всю голову, чтобы всем кликухи раздавать. Но кличка не закрепилась, Сева неинтересный: не дерётся, к себе не подпускает. Так что Трэш вскоре отстал от него, и Себастьян Бах стал просто Севой Бычковым.

На время в зале воцарилась тишина: Лядина прыгала, и вместе с ней – третий размер груди, который гипнотизировал противника.

Сонька гаркнула, ударив по мячу как настоящая волейболистка. Мяч с такой силой улетел в незащищённый квадрат поля, что никто сообразить не успел.

– Класс, – выдохнул довольный Лёшка Васин. Мало того, что Сонька ему нравилась своими буферами, он еще и восхищался её игрой.

Интересно, почему он ей не предложит гулять?

Тоже скромняга.

Хотя они с Лядиной с первого класса в хороших отношениях, и можно часто видеть, как худеющая, сгоняющая свои жирки Сонька подкидывает лишнюю булочку в столовой именно Лёшке Васину. Так, без подтекста, даже обняться могут. Потому что вроде друзья.

А у меня в школьных друзьях только Сашка Верещагина из парней. И пусть она девчонка, но всё равно парень. А так, все мои поклонники, в основном, из посёлка и старше…

Мне не нравится, хочу в школе с кем-то встречаться.

Влюбиться хочу. В Севу влюблюсь. Потому что Сонька опять на подаче, а Бычков не на неё, а на меня смотрит. И с Бычковым безопасно. Он под юбку не полезет, так что можно с ним делать всё, что я захочу. Понравится, буду за ручку ходить, не понравится, пошлю куда подальше.

Лядина опять гаркнула, мужики ухнули.

Мяч влетел на поле противника, под него подставился мелкий уродец, Ромка Шишков. Ромка – друг Трэша и состоит в нашей унылой компании под названием: «Единственный родитель – алкоголик». Но у Ромки и того хуже, у него родных не осталось, бухает отчим. Так что Шиша совсем неадекватный, ещё и страшный, как моя жизнь.

Ромка смуглый и чернявый, хотя мне иногда кажется, что его просто последний раз мама мыла, когда подгузник меняла, лет шестнадцать назад. От подачи Соньки Лядиной Шиша припал к полу и с трудом отбил мяч.

Мяч взлетел вверх, за ним подпрыгнул Лёшка Васин, и я уже думала, что прилетит ко мне. Напряглась. А Лёшка легонько кинул мяч Трэшу. Этот, дубина, со всей своей молодецкой дури залепил над сеткой, где подставила руки его крашиха Катька. И Катьке своей руку сломал, придурок.

Катька Тугарина по кличке Тугара прижала ударенную руку к животу и согнулась в три погибели

– Кис!!! – подлетел к ней Трэш. – Татьяна Петровна, вот на хрена девчонок с мальчишками ставить!!!

«Киса». Как же романтично! Меня так никто не называл, иногда Химер «деткой» звал, когда в хорошем настроении, а так в основном «стервой», «чумой», «Каморой». Самое ласковое, что я слышала в свой адрес, это имя.

Леся.

Я вообще-то Олеся, как мама, но сама просила всех «О» убирать. Не хочу со своей матерью ничего общего иметь.

– Тугарина! Эй, Тугарина! Руку покажи, – требовала физручка. – Пальцами пошевели.

Татьяна Петровна отдала свисток Сашке Верещагиной и повела Тугару в женскую раздевалку. Где не было душевых, но была раковина.

– Савинов! А ну в зал вернулся!!!

Унылый Трэш, покалечивший свою возлюбленную, которая пока что его игнорировала, но это ему не мешало ей прокалывать шины на велике и рвать куртку в гардеробе, вернулся к нам.

Никто не умеет любить! Вот влюбился хулиган в хорошенькую девчонку, а что дальше делать, не знает.

Проколол ей шины на велике, Катька бедная чуть не плакала у крыльца школы. А Трэш крутил в руках нож, которым испортил девчонке колёса, любовался на неё влюблённо и кричал: «Киса, порванная резина ведёт к ЗАГСу».

И после этого он надеялся на взаимность.

Я так не хочу. Мне бы…

Тихо. Чтобы на двоих.

Народ с площадки чуть было не разбежался по своим делам, но Сашка Верещагина, она же Куча, засвистела и заорала басом:

– А ну, млин, вернулись на места!!!

И все вернулись, даже Шиша.

– Разбавляем команды! – командовала Верещагина. – Трэш, Вася, сюда. Леся, Ира, Маша, на ту сторону.

Сашке попробуй не подчинись, прибьёт.

Не меня, конечно. Она моя соседка и, можно сказать, единственный друг.

Девушка так себе, пацанка, супарень чистой воды. Но поговорить с ней можно.

Я прошла под сеткой, лукаво кинула взгляд вверх на Севу и повернулась к нему спиной. Нагнулась, якобы в стойке,      готовая поймать мяч. А сама попой повиляла.

И мне по заду со всего маха рукой заехали.

Я вскрикнула от боли и резко обернулась. Это был придурок Шиша. Глаза карие дурные-дурные, морда ошалелая. Ромка отпрыгнул от меня в сторону, когда я ему хотела заехать подзатыльник.

– Обезьяна! – обиженно крикнула я.

– Ух! Ух! Ух! – выпячивая губы, забегал Ромка, махая руками, как возбужденный бабуин. На полусогнутых      добежал до деревянной лестницы у стены и повис на турнике на одной руке.

– Шиша, забыл ногу в рот сунуть, – хохотала Сонька Лядина.

Придурок попытался рваный кед сунуть себе в рот на потеху всему классу, не получилось.

– Лесь, на подачу! – командовала Сашка Куча и дала свисток.

Я прошла мимо Севы с мячом в руке.      Встала на подачу.

У него широкая спина, красивая мужская фигура… Руки сильные…

– Бычков, ты хоть оглянись! – Кричал Трэш. – Камора же      перед тобой попой крутила!

Я вспыхнула от возмущения.

На самом деле так и было, но об этом вслух говорить запрещалось. В зале окна затряслись от дружного гогота.

Я почувствовала, как краснею до кончиков волос, как сильно злоба сковывает конечности. Со всей силы залепила в Трэша мячом.

Но что этим бугаям все мои порывы? Парни такие сильные, что лучше вообще с ними не связываться. Трэш спокойно мяч поймал и покрутил его на пальце.

Вишенкой на торте моего позора был взгляд Севы Бычкова через плечо. Глянул и усмехнулся.

Гад!

Вот так вот ты с моими играми?

Пожалуй, я ещё перед тобой попой покручу, чтобы ты за мной побегал.

*****

      Посёлок наш переполнен всякой нечестью вроде пьющих граждан, уголовников, детей недоразвитых и отморозков. Но так как есть несколько работающих предприятий, развита инфраструктура и кругом невероятно красивая природа, посёлок растёт, развивается и строится.

Всё в одну кучу, в которой бурлит жизнь и расслаивается на разные параллели. Здесь и отпрыски богатеньких родителей, и нормальные люди, и полные маргиналы. Бывают стычки, а драться после уроков вошло в моду лет пятьдесят назад, и до сих пор является самым интересным занятием посельчан всех возрастов. Поэтому в посёлке есть своя полиция с пунктом временного заключения, своя больничка с травмпунктом. Одним словом, зашибись посёлок, и школа как отражение жизни вокруг.

Где работают лучшие педагоги в мире? У нас! Потому что не просто преподавать надо, психологом нужно быть, а ещё и вникать в жизненную ситуацию каждого ученика.

А мы – дикое племя. Ещё год назад мной гордились, тянули, как Соньку Лядину, на золотую медаль. А потом у меня умер папа, и мать запила. В моей семье      папа был основой любви и жизни. Он работал, он воспитывал, следил, содержал и делал всё как настоящий мужчина. Мама была такой слабачкой, что после его похорон устроила поминки и поминает почти год. Я десятый класс как-то допинала, а этот начала совсем неудачно.

Наша директриса носила кличку Жопа-Голова. В недоразвитых учебных заведениях у всех есть кликухи, но Антонина Васильевна имела действительно объёмный зад и дикий начёс на голове. При этом ни плеч, ни груди. Так что погремуха была оправданной. Она вызывала меня к себе, что-то говорила о том, что учёбу бросать нельзя. А я зевала. Потому что спать опять не давали. И я      не думала о директрисе, как об авторитете, скорее, наоборот, веяло от неё деспотичностью и архаичностью.

Я кивала головой и, когда меня отпускали, лениво плелась в сторону класса.

Во всех приличных школах основополагающие предметы обычно идут с раннего утра. Русский, литература, алгебра. В нашей школе после урока физкультуры, чтобы все идиоты выбегались и проснулись.      Сегодня в середине дня случилась у нас физра.

А ещё в нашей школе было столько спортивных секций, что работало аж пять учителей-тренеров. А всё потому, что парней больше, чем девчонок. И если в нашем классе ещё есть чем тестостерон разбавить, десятый класс состоял полностью из парней, и все они были спортсменами. Называли их «носорогами«, и последняя девчонка, моя подруга Любка, сбежала от них в прошлом году, поступив в педагогическое училище в городе. А потому что приставали. Нагло, дерзко, почти всем классом. Она пыталась остаться на второй год. Но ей подфартило поступить и свинтить из этого ада. Благодаря старшему брату, который хоть и вышел из мест не столь отдалённых, но оказался вполне себе человеком.

      Я ходила в школу в своём спортивном костюме и старых кроссовках. На смену у меня была ещё одна чёрная футболка. Чёрный цвет не только потому, что я папу не могла забыть, а ещё потому, что вещей не было, и я крайне редко их меняла.

– Олесенька, – позвали меня, когда я стояла у гардероба.

Я оглянулась. Старинные двустворчатые двери, в которых по задумке должны      быть вставлены стекла, но стоял поликарбонат, потому что всё время кто-то разбивал стекло, и закупили просто рулон, который резали и заделывали им дыры, открылись. Из дверей вышла молодая повариха.

– Да, – зевнула я.

Это после физкультуры я так расклеилась. И опозоренная Севой перед всем классом вообще на физику идти не хотела.

– Олесенька, макарошки остались, покушаешь?

– Да! – обрадовалась я и направилась в столовую следом за жалостливой поварихой.

Нет! Наша школа самая лучшая. Вместо того, чтобы своим поросятам объедки таскать, поварихи их скармливали нам: чмошникам и нищебродам. Трэш и Шиша, я и десяток других, кого знали в лицо, обязательно будут накормлены.

Повариха алюминиевой поварёшкой выскребла со дна большой кастрюли порцию макарон. Полила их подливой. Уложила на тарелку два куска хлеба. Рядом поставил чай и сверху булочку.

– Спасибо, – расплылась я в улыбке.

– Кушай, дорогая, – кивнула мне добрая тётка, и я, довольная, с подносом пошла за стол в пустом зале, потому что уже начался урок. Села подальше от учительского стола. Там пили чай преподаватели, и я бы не хотела слышать, почему прогуливаю.

Не прогуливаю, а пропускаю ради хорошего подкрепления организма. Вряд ли моя синюшная мамаша что-нибудь приготовит. Сожрано всё на закуску.

На таких радостях я, пожалуй, на алгебру схожу. Дома всё равно делать нечего. Туда только ночевать.

Еду жевала долго, сытость пришла обалденная, и потянуло спать ещё сильнее. Нужно было пойти на физику, там хотя бы выспаться можно, на алгебре не получится.

В моём кнопочном телефоне ничего интересного, кроме старых фотографий, где жив папа и подружка Любка живёт рядом со мной и Сашкой Верещагиной. Мы гуляем, играем…

Выкинуть что ли телефон, чтобы      депрессняк не мучил?

– Камора, это ты сожрала мои макароны?

Я лениво посмотрела в сторону низкорослого мощного уродца. Один из носорогов злобно смотрел на меня. Тоже прогуливал.

– Отвали, – фыркнула я и понесла пустую посуду ближе к кухне.

– Что Химер не кормит? – пристал поганец. – Плохо ублажаешь?

– Я сказала, отвали! – рявкнула я.

Но он не отстал. В столовке остались только шоколадки на продажу, а парень хотел полноценный обед. Я посмотрела на него, сузив глаза.

– Химеру расскажу, – предупредила я.

Это волшебная фраза, от которой веет феней, уголовщиной и поножовщиной. После неё все, кто ко мне пристаёт, убегают без оглядки. И я, кстати, тоже. Потому что Химер – моё личное проклятье. Поначалу я так не думала, а потом влипла по полной программе.

Звенел звонок, ревели звери. Перемена в нашей школе, как выгул бешеных собак. Я медленно шла к кабинету алгебры.

Я здесь своя. Слава у меня не очень хорошая, потому что однажды… Я совершила ошибку: сказала парню, который отсидел и которому уже двадцать лет, что могу с ним погулять. Погулять. А получилось немного другое. Это потом мне опытная во всех аспектах любви Ложкина Лерка, которая не слазит со своего инстаграма, сообщила, что нельзя заигрывать с такими взрослыми мужиками, они понимают всё конкретно. Поэтому от Химера я бегаю уже полгода, как только его сестра Любка уехала жить в город. Но все считают меня его бабой.

Не буду с мужиками больше заигрывать, буду с парнями своего возраста.

С ними безопасно. Если скажу, что будем гулять, так и поймут.

Да, Сева?

Он с Мошкиным сидел на первой парте и о чём-то разговаривал. На нём светлый джемпер… Кто в нашу школу ходит в джемпере?      Себастьян, кто ж ещё.

Сверкнул на меня глазами серыми, и Мошкин тут же обернулся. Они замолчали.

Я бы Севе подмигнула, но в присутствии его друга не стала. Фыркнула и пошла к последним партам. Сашка не пришла… Лядиной и Ложкиной не было. Тугара пропала с Трэшем. И Васин не маячил.

Прогульщики. Все, как и я.

– Машка, а где все? – спросила я у одноклассницы, которая перед алгеброй ногти красила.

– Загребли в психушку, – на полном серьёзе ответила она.

– Меня забыли, – устало вытащила из своей потёртой сумки тетрадь и учебник.

Урок начался. Первым делом долговязая математичка отметила, кого нет в классе. Оказалось, правда, что половина прогульщиков пошла на какую-то медкомиссию.

Я открыла общую тетрадь      в самой середине. Там уже было несколько листов исписано одним словом. Я писала печатными буквами, письменными, разными шрифтами. Каллиграфии меня учил папа, говорил, что это развивает моторику и головной мозг. Для чего, забыл пояснить.

Ровным красивым почерком с вензелями я опять написала: «Одиночество». Хотела подчеркнуть, но под этим словом написала мелким шрифтом: «Основа моей жизни».      Одиночество. Одиночество. Одиночество.

Я взяла простой карандаш, им стала писать это проклятое слово, которое так ярко отражало меня, как часть Вселенной. Уродливой, извращённой Вселенной, где я потеряла свою золотую медаль, где нет основы моей жизни, и я пропадаю, падаю куда-то в бездонную пустоту на дно маминой бутылки… Мне лучше не быть… Я никому не нужна, даже себе…

Прозвенел звонок с урока, я закрыла тетрадь.

– Сева, Леся, останьтесь,– попросила математичка.

Я вздрогнула, и даже мурашки по телу пробежали. А при чём тут Сева? Это же я вроде ни хрена не делаю на уроках.

Застегнув спортивную сумку, нахохлившись, я встала у стола учителя, сунув руки в карманы.

И он встал рядом.

Высокий, сильный, красивый.

 И весь такой приличный, что во мне проснулась совесть, подсказывающая, что лучше не крутить перед ним попой, не навязываться и не давать повода. Ведь мужчины – народ конкретный, как завещала Ложка. Он поймёт неправильно, возьмёт меня за руку…

Горячую руку.

У него такие длинные пальцы…

Ладонь такая, что вся моя рука в ней спрячется. От него пахнет вкусно жвачкой и лосьоном для бритья. А ещё, когда потеет, мне не противно. Не знаю почему, просто я его воспринимаю таким, какой он есть.

Зачем хорошему парню плохая девчонка?

Я даже заигрывать не буду, пошёл он в свою чистенькую богатую семейку, к своим чистеньким богатеньким подружкам.

Сева, у тебя есть подружка? Какая-нибудь дочка банкира по интернету слюнки на тебя пускает. На тебя, Сева, многие смотрят с желанием. Потому что ты самый классный парень в этом посёлке. В этой стране, на этой планете и во всей моей Вселенной под названием: «Одиночество».

– Леся, ты меня слышишь? – Спросила училка.

– Почти, – отозвалась я.

– Каждый день после уроков будешь заниматься с Севой. Вы будете делать домашнее задание. Севе автоматом ставлю по зачётам отлично, тебя вытягиваем на тот уровень, который ты можешь и должна держать!

– А он после уроков в пустом классе не будет ко мне приставать? – нагло поинтересовалась я. Бычков хмыкнул и запрокинул голову назад. Такой весь… обалденный.

То есть я собиралась с ним поиграть, а сама взяла и втюрилась?

Только этого мне не хватало.

С влюблённой девушкой можно делать всё, что захочешь. Возьмёт потом и кинет, потому что на нём джемпер светлый и кроссы дорогие.

– А то вы мою подругу в прошлом году оставили с носорогом… С Мироном Корсаровым в классе, он её тут зажимал на парте, – продолжила я.

Училка покраснела, с ужасом взглянула на меня.

Вообще в нашей школе практика обычная, что кто-то кого-то подтягивает. Учителя не справляются, поэтому скидывают на учеников часть проблем, обещая кучу ништяков.

– Леся, – вздохнула Ирина Борисовна. – Я буду ставить тебе за домашние задания оценки в журнал. У тебя высокий уровень интеллекта. Ты можешь поступить в высшее учебное заведение.

– И на что жить? – хмыкнула я, глядя на неё испытующе.

– Повышенная стипендия, – она стала такой доброй. Лицо полное сочувствия.

– Шесть тысяч? – усмехнулась я. – Не пробовали на шесть тысяч прожить? Ну да. Работать пойду…

Она всё правильно говорит. Только я не хочу. Мне в январе восемнадцать лет, и я сваливаю из дома, куда глаза глядят. Я бы раньше убежала, но Жопа-Голова припугнула опекой. Но она – дура. Я уже всё узнала. Я могу прямо сейчас устроиться на работу и подать иск на эмансипацию. И свобода!      Одна проблема – жильё. Где жить? С мамой алкоголичкой? Не вариант. Она угробила наш дом до такого состояния, что как только придут люди смотреть, как я живу, сразу заберут в детский дом. А я туда не поеду, я не ребёнок. Мне осталось всего ничего: три месяца. Поэтому я не полезу на рожон.

– Хорошо, я согласна.

– Сева?

– Я согласен.

Объявляю вас мужем и женой.

Нет?

Зря.

Я отвернулась от них и пошла из класса.

****

– Каморкина!

Сева редко повышал голос. Он у него низкий, хотя сам он высокий.

Я нехотя обернулась. В полупустой рекреации школы было вполне тихо. Стояли у окон какие-то носороги с девчонками из девятого класса. На нас внимания не обращали, там гормональный всплеск в любовном русле.

– Чего надо, Бычков? – я сделала скучающий вид      и посмотрела      ему в лицо. Надо его сфотографировать, чтобы остался на память такой красивый.

– Домашку делать, – он развёл руками, словно удивлён.

– Ещё обществознание.

– Отменили, заболела училка.

– Что так хочется на халяву тесты получить? – зло усмехнулась я.

– Конечно, – пожал он широкими плечами.

Насмехался.

Ему не нужно со мной оставаться после уроков, потому что я плохо учусь. Ему выгодно.

Так неприятно стало. Никому, конечно, не скажу, но я хотела бы… Чтобы он просто так со мной общался. Чтобы за ручку по школе… А не потому что выгодно.

И не нужен он мне! Не буду с ним заигрывать! Бесит!

– Что вылупился? – зашипела я. – Что смотришь? Вали в свою квартирку к своему оплаченному интернету и горячему ужину! Думаешь, я мелкая, грязная, нуждаюсь во всей этой фигне?! – я указала на кабинет алгебры. – Думаешь, весело так проведёшь время?

– Ты не знаешь, о чём я думаю, – спокойно заявил Сева.

– И о чём же ты думаешь? – сложила руки на груди и нагло смерила его взглядом. – О чём может думать парень в светлом джемпере, когда смотрит на девчонку в чёрном потрёпанном спортивном костюме, у которой дырки на кедах? Что я грязь? Что я дочь алкоголички, которая будет тебе благодарна за уделённое вашей светлостью время?

– Нет, – он не улыбался, смотрел на меня пристально. – Я думаю о том, что год назад ты меня на олимпиаде по алгебре уделала.

Я резко увела взгляд в пол. Тогда было совсем другое время. Другая Леся…

У него были красивые кроссы на ногах. Чистые брюки…

Я даже рядом не хотела с ним стоять. Мы настолько разные, что за ручку по школе не получится.

Хотела съязвить, не смогла. Отвернулась и ушла.

Девочкам нравятся хулиганы. Мы, конечно, ошибаемся, думая, что бандит или хулиган –      это сил и, защита. Я ведь тоже подумала, что Химер сможет меня защитить от матери и её собутыльников. На поверке оказалось, что чем аморальнее парень, тем страшнее существование с ним. То, что я не пью, не курю и не вступаю в интимную связь, остатки папиного воспитания. Но время диктует своё, и совсем скоро я стану очень плохой девочкой, потому что нельзя быть такой бесконечно одинокой.

Ещё девочки любят убогих и дурных. С убогими рождается приятная женскому сердцу жалость, и хочется заботиться о ком-нибудь и нянчиться с ним, а с дурными всегда весело. И в том, и другом случае девочки вскоре устают и разочаровываются в жизни.

Девочкам редко нравятся спокойные, добрые и умные парни, потому что не соответствует это возрастным запросам, где жизнь должна бить ключом.

А я хотела.

Тишины, покоя и любви.

Мне моя бешеная жизнь не нравилась.

         Накинув капюшон, я побежала по школьной дорожке, усыпанной жухлой листвой. Поздняя осень уже утратила торжественные и яркие краски. Не осталось на деревьях золотой и багряной листвы. После обеда подмораживало.

А за школьной оградой – хвойный парк, а может быть, это лес на территории посёлка. Неширокая заасфальтированная дорожка, вся в колдобинах, укрыта тенью раскидистых деревьев. А здесь, как говорится, зимой и летом одна картина. Сосны восхитительно пахли, стояли тёмно и светло-зелёные. Но создавали мрачную атмосферу, потому что лесок глухой, дремучий, и что там, в глубине, творится, только токсикоманы знают.

Идти до дома недалеко, поэтому я не спешила и строила планы на вечер.

Чем займусь?

Пожалуй, я сделаю домашку по алгебре. Так, чтобы Сева удивился. Как я без его интеллигентных соплей обошлась.

Глупость.

Но я почему-то за этот принцип хваталась, как за спасательный круг.

Что если попробовать и действительно оставаться в школе делать всю домашнюю работу? Меня там подкармливают, тепло, уютно. Там, на первом этаже, Трэш ремонт делает за деньги. Он      на стенах рисует детские рисунки для будущего детского сада, который откроют при школе в следующем году.

Чем я хуже?

Рисовать я, правда, не умею, но штукатурить смогу. Помещение под садик подготавливают, и таким отстойным, как мы с Никитой Савиновым, всегда найдётся подработка.

Эта мысль тёплой волной меня обвила и заставила вздохнуть полной грудью. Я ведь не такая, как мамаша. Я смогу пережить плохой период. Папа, думаю, мной бы гордился.

Резкий свист, я даже испугалась, содрогнувшись всем телом.

Химер шёл мне навстречу по узкой школьной дорожке, расставив руки в стороны.