Читать книгу Одушевляющая связь - Татьяна Бабушкина - Страница 5

…Разбирая черновики будущей книги, я вспоминаю, как в 2003 году осенью бегала к ней после работы с диктофоном и записывала размышления о клубе, как мы медленно гуляли и разговаривали – и записался шум дождя. Не помню почему, но Татьяна Викторовна назвала наши беседы «устной прозой».

* * *

В 1997 г. Татьяна Викторовна пришла к нам на курс и сказала: «Я авантюрный педагог. Кому интересно заниматься авантюрной педагогикой?» Были лекции, семинары, а как-то потом она говорит: «Почему вы не спрашиваете меня, где я живу, почему вы не хотите прийти ко мне в гости?» Мы растерялись и говорим: «Да, хотим».

Мы стали приходить к ней в квартиру (вернее, комнату), поднимаясь со двора по железной лестнице на второй этаж старого двухэтажного дома; она читала нам лекции (своим «атмосферным» способом) и в какой-то момент предложила назвать наш клуб. Поскольку мы приходили к ней в маленькую комнату большой толпой, то такое появилось и название: «Школа одной комнаты». Потом клуб менялся, незаметно и постоянно (и по участникам, и по направленности наших дел), и в какой-то момент мы поняли, что он живёт уже в каком-то другом качестве. И тогда появилось очередное его название – «Внимание, черепаха».

* * *

ТиВи работала с самыми трудными подростками в школах города, читала им особенные игровые лекции. Потом эти старшие школьники проводили уроки фантазии для первых классов. Они будто ощущали ответственность перед младшими. Менялись, становились серьёзней. А летом проводили лагерь, куда съезжалось немыслимое количество друзей и знакомых, и клубовцы прошлых лет со своими детьми».

* * *

В 1998-1999 годах мы с ТиВи проводили цикл занятий в детском доме у малышей шести-семи лет. Это был потрясающий опыт.

Сначала мы не могли разыграть «театр овощей»: овощи не доживали, дети кидались на них и съедали их сырыми. Похоже, эти дети никогда не видели сырых овощей, они жадно ели тыкву, ели картошку…

И тогда мы стали на занятиях сначала просто кормить их овощами и фруктами. А уже потом доставали то, что можно было использовать в «театре овощей».

* * *

Я вспомнила, какие тяжёлые сумки мы таскали для «уроков фантазии».

Там были: старинные кувшины, деревянные ложки, необычно изогнутые, сделанные из коряг и потемневшие от времени, шкатулочки и старинные ключницы с большими старыми ключами, вязанные и шитые мешочки, наполненные пуговицами, фасолью, ракушками и камушками, деревянные подносы и тарелки, различные игрушки, самодельные и просто необычные, музыкальные шкатулки, подсвечники. Фонари и колокольчики….

* * *

Чем были предметы для Татьяны Викторовны?

Она говорила, что это то, через что ты входишь в жизнь. Что между ребёнком и взрослым обязательно должен быть предмет как «связующее третье».

Язык предметов очень понятен детям. Если на семинаре для взрослых нужно что-то объяснять, пробуждать внимание, вводить в тему, то когда начинались занятия с детьми, Татьяне Викторовне не требовалось никаких предисловий, чтобы дети включались в игру с предметом.

Например, студенты попрятали свечи по всей комнате; она вручает детям корзинки и спрашивает: «Что созревает зимой в лесу?» Все отвечают – грибы. И вдруг выясняется, что это свечи созревают, и их надо собирать.

* * *

У себя дома она придвигала к новогодней ёлке стол, и на нём выстраивалось много различных красивых и старинных игрушек (и предметов, и персонажей), а Татьяна Викторовна располагала их словно внутри какого-то события.

Например, все ехали на новогодний бал, а вдалеке были видны огромные гномы, которые тащили ёлку уже для следующего года; там ехала маленькая карета, а в ней лежала горошина. Она говорила: «Видите, это на бал везут горошину, чтобы проверить принцессу».

Там была необыкновенная танцующая пара, пряталась музыкальная шкатулка, в какой-то год состоялся парад снеговиков и много, много всего; нужно было сидеть тихо, и она рассказывала пришедшему в гости ребёнку, что происходит.

И дети начинали включаться в эту непривычную игру внутреннего движения, когда внешне вроде ничего не происходит, а ребёнок играет, в его воображении всё оживает – а трогать ничего и не требовалось.

И они действительно могли ничего не трогать! Ребята постарше водили других ребят и часами смотрели на это. А потом можно было тихо сидеть и смотреть, как она зажигала свечи.

* * *

Я сейчас продолжаю заниматься с детьми, страдающими различными психическими заболеваниями. Мне приходится заниматься и с их родителями, потому что иначе ничего не получается. Трудно передать горе этих родителей, описать их состояния. Часто семьи разрушаются, когда ребёнку ставят диагноз, и мама остаётся одна с малышом. А вокруг безразличие чиновников и педагогов, которые не принимают ребёнка в садик. Измеряют его интеллектуальные способности и прочее.

Мне пришлось часами сегодня разговаривать с одной мамой, которая находится на грани. И вдруг очень помогло моё прочтение книги Татьяны Викторовны. Я смогла найти слова, сказать, что это не с ней и не с её ребёнком что-то не так, а с миром, который так небрежно относится к детству и родительству. Я прямо зачитывала ей куски, о неспешности и разности ритмов, о домашнем театре и о человечности…

* * *

Я думала, что же самое главное в её педагогике? Вероятно, вот это: «Я ухожу в детство за идеями».

В одном из первых своих выступлений перед нами, ещё студентами, она сказала: «Ребята, вы поймите, для меня проблема детства больше, чем проблема ребёнка».

Она всё время пыталась какими-то способами создавать ситуации, чтобы взрослые вспоминали своё детство, и уже находясь с ребёнком, могли действовать, опираясь на эту живую память.

Она пыталась с педагогами именно это осуществить: через возвращение к себе самому вывести к пониманию сегодняшних детей.

* * *

И ещё Татьяна Викторовна всегда говорила о том, что человеку важно знать о тех плодах, которые приносит его труд, ребёнку и человеку важно говорить о том хорошем, что он сделал.

Вета Хрящёва