Читать книгу Развилка - Татьяна Бонч-Осмоловская - Страница 2

…Он не читал мои сообщения. Разве только мейлы, в которых я кратко перечисляю то, что удалось разыскать. Но не подробные вложенные файлы. Он по-прежнему называет группу «Свитц и другие» и спрашивает, надежны ли мои источники, обвиняющие Свитца в предательстве. Он не прочел даже о работе его бабушки в салоне мадам де Сталь.

Николя не уверен, что мои источники достаточно академичны. Разумеется, они не академичны. Мы стоим на зыбкой почве предположений и догадок, делаем заключения, исходя из совокупности гипотез. Но заключения подтверждаются новыми находками. Картина складывается, из фрагментов проступает лицо.

Моя работа проделана зря.

Пора остановиться, я слишком увлеклась этим расследованием.

Пора все стереть, уничтожить следы.

Что найдут после меня? Отрывочные записи, обрывки цитат, разрозненные чужие мысли, путаница данных.

Земля дымится, распахиваясь пропастью у меня под ногами.

Я успею все уничтожить.

Из книги

«Не время медлить; все сомнения прочь», – как говорит кеосский поэт. Нужно поднять все паруса, все делать, все сказать, чтобы все эти люди стали моими. Ибо, если это удастся, все небо будет безоблачно, ветер – попутный, море – спокойно волнливо и гавань близка.

Конец цитаты

Она ощущает, как земля выпрыгивает у нее из-под ног. Не земля – рельсы. Стрелочник снова передвинул рельсы. Она чувствует ступнями, кончиками пальцев, лбом, губами, как изменяется путь. Она помнит, как он менялся прежде. И еще до того. Она помнит, как воздух застывал в горле, как гудело в ушах, как кружилась пыль перед глазами.

Как они сидели за круглым столиком со стаканами натурального фруктового сока, блюдцами с орехово-финиковым десертом, крохотными чашками кофе. Между ними помещались бумаги, в содержание которых ей предстояло вникнуть. На его безымянном пальце был перстень черного камня.

Он развернул перед Натальей веер поблекших фотографий – двое мужчин в пальто с отороченными мехом воротниками стояли на набережной на фоне дымящихся заводских труб; девушка с волосами, уложенными волнами, глаза мечтательно влево и вверх, «Потоп в Париже», кажется, это была открытка, а не фото. Быть может, и предыдущие не были личными снимками, как решила было Наталья, но случайными мгновениями эпохи.

– Мою бабушку звали Зива Шульман, – рассказывает Николя. – Она входила в «группу Свитца», по имени ее руководителя. Вот список, который я получил в префектуре французской полиции. Свитца и его жену, Марджори, не осудили, но освободили после суда. А Зива отсидела три года в тюрьме Френ и в тридцать шестом году, когда освободилась, уехала в Россию.

Он переворачивает распечатку, чертит на обороте.

– Подождите. – Наталья останавливает руку, начавшую выписывать имена. Она почти дотрагивается до его пальцев. – Если полиция называет группу по имени некоего человека и не сажает его, значит, этот человек был осведомителем, предателем, а не руководителем группы. Заключил соглашение со следствием, сдал всех, кого знал. Как им еще именовать группу, если они от него получали информацию? Группа Свитца. Логично?

Николя задумчиво кивает.

– Я не знаю. Это надо проверить. Смотрите, – он возвращается к распечаткам, – у меня есть список группы. Здесь имена, псевдонимы, девичьи фамилии. Откуда кто родом – взгляните: из Чехословакии, Польши, Штатов… Известно, что они работали на Коминтерн. И от Пашки – это мой кузен, – уточняет он в ответ на ее недоуменный взгляд, – от Пашки я знаю, что в России бабушка ездила отчитываться в Генштаб. Она, естественно, подробностей не рассказывала, но в детстве он слышал имя человека, который был ее начальником. Он иногда приходил к ним в гости.

Наталья вопросительно смотрит на француза. Генштаб? Она должна признаться, что не разбирается в структуре советской разведки.

– Пашка. – Николя останавливается на мгновение, вульгарное имя дается ему с трудом. – Он сказал мне, как звали бабушкиного начальника. Шипов, Адам Львович Шипов, поляк, как и бабушка.

Наталья не понимает в разведке, но даже она удивлена. Конечно, воспоминания раннего детства – это замечательно. Бражник, полная шея, «мадлен», сладкий аромат. Но определять имя главы разведывательной сети по детским воспоминаниям?

– Так что вы хотите, чтобы я нашла?

– Академически достоверную информацию. Я собираюсь написать историческое исследование и опубликовать книгу. Полагаю, мы можем доверять публикациям из русских архивов. Есть литература о разведчиках – Кембриджская пятерка, Судоплатов, Зорге. Есть журналы: «Intelligence and National security», «Journal of Contemporary History», книги по шпионажу… Хотелось бы отыскать корни нашей истории. – Он помолчал. – Как вы полагаете? Есть надежда?

За воплощением аристократического достоинства мелькает что-то человеческое.

– Думаю, да, конечно, – уверяет Наталья. – Сейчас множество мемуаров опубликовано. Хотя достоверность этих публикаций какая? Утверждает человек, что он резидент, а как проверить? Или назовет имя, а они там все под кличками или фальшивыми именами!

Она помнит поход в «Библио Глобус»: полки магазина заставлены книгами о войне и разведчиках. Было ли там что-то про тридцатые годы, причем во Франции? Надо смотреть.

– Отлично. – Николя отложил бумаги. – Я попрошу вас найти все, что возможно. Вот мой электронный адрес, пишите, пожалуйста, присылайте всю информацию, какую отыщете.

– Да, разумеется. Я буду заниматься этим по два часа ежедневно после работы. Буду пересылать данные по электронной почте. Надеюсь, мы отыщем следы вашей бабушки.

– Спасибо. – Он отодвигает чашку. – Извините, мне пора. Пожалуйста, наслаждайтесь десертом.

Он встает из-за стола, показывая, что разговор окончен.

– До свидания, всего доброго! Я обдумаю вашу проблему, – с чувством произносит Наталья.

Она смотрит ему вслед.

В кафе пахнет острыми приправами.

Покончив с десертом, она еще посидела за столом, наблюдая за посетителями.

Из песни

После того, как насытились все медосладкою пищей,

Начал им говорить Одиссей, в испытаниях твердый:

«Пусть кто-нибудь поглядит, не близко ли те уж

подходят».

Так сказал он. И Долия сын поднялся, как велел он.

Вышел и стал на порог. И всех их уж близко увидел.

Конец цитаты

Накануне в рабочем почтовом ящике Наталья обнаружила письмо от Валерия Петровича. Снаружи, из коридора, раздавались привычные уже звуки – телефонные перезвоны, гулкие удаляющиеся, высокие приближающиеся голоса студентов, шарканье, смех, грохот. Валерий Петрович приглашал ее к себе завтра днем в здание на Кузнецком, за скособоченным революционным памятником.

Табличка на двери, обитой потертой поддельной кожей, прямоугольник толстого стекла, блекло-золотые буквы по черному фону, только имя, без должности. Кабинет заставлен резной деревянной мебелью, тяжелыми шкафами-сейфами, на столе – медный лев, на полке – фото четверки балерин: руки соединены, головы повернуты, левый носок упирается в правое колено – строй мягких знаков накануне бури, тише, тише, помолчим.

Стильно одетый мужчина сидел в кресле у окна. Аромат туалетной воды, рубашка с запонками, черный перстень, шейный платок.

– Спасибо, что пришли, согласились поработать на меня, – говорит Валерий Петрович.

Очки в толстой оправе гасят змеиный взгляд. Улыбка растягивает щеки, прикрывает глаза почти целиком.

Наталья подтверждает, она готова трудиться.

– Познакомьтесь, Наталья Владимировна. Это мой старинный друг, Николя Шарометев. Николя, Наталья Владимировна прекрасно говорит по-французски, вы можете не переходить на русский. Впрочем, Николя отлично понимает русский. А вот с русским письменным у него сложности. Здесь, Наталья Владимировна, нам требуется ваша помощь.

Рукопожатие Николя крепкое, надежное, располагающее к доверительным отношениям. Наталья глупо улыбается, ее рука чуть влажная, она торопилась.

– Так вот, у Николя есть вопрос. – Валерий Петрович серьезнеет и пододвигает к ней распечатку. – Вопрос касается советских разведчиков во Франции в тридцатые годы, двадцатого, естественно, века. Знаете ли, отец Николя воспитывался в приемной семье.

Наталья старается скрыть изумление. По виду Николя скорее можно предположить, что в его замке висят портреты предков до тридцатого колена, начиная от конюшего Карла Великого.

– Мать его отца, бабушка Николя, – продолжает Валерий Петрович, – оставила младенца на руках сиделки, когда уехала в Россию. Отец знал, что она была в группе советских промышленных разведчиков. Все они были коммунистами, членами французской компартии. Они фотографировали секретные документы, бабушка лично делала снимки, пока ее не арестовали и не осудили за шпионаж. Отец Николя никогда не простил матери, что она его бросила. Он и сыну запрещал разыскивать сведения о ней. Но Николя – наш друг и друг нашей страны. Он хочет все знать о бабушке и написать книгу о советских разведчиках.

Наталья перевела взгляд на Николя. Тот следил за траекториями черных птиц поверх облаков.

– После смерти отца он отыскал бабушкино дело в архивах французской полиции. Эти документы он вам покажет. Мы помогли ему найти родственников здесь, в Москве. Жизнь шла, бабушка снова вышла замуж и родила еще одного ребенка. Ни ее второго мужа, ни сына, дяди Николя, уже нет в живых. Жив ее внук – здесь, в Москве, на Семеновской. Николя уже встретился с двоюродным братом, кузеном, как они говорят, – ласково улыбается Валерий Петрович, – они сходили на могилу бабушки. Семейная связь восстановлена, теперь вопрос в восстановлении связи исторической. Здесь требуется вмешательство специалиста. Наталья Владимировна, вы нам поможете?

– Конечно, – Наталья приподнялась из кресла.

Ее просят поработать переводчицей, а она уже испугалась.

– Ну вот и хорошо, – Валерий Петрович радуется так, словно она могла отказаться. – Тогда, – он открывает ящик стола и кладет перед ней лист бумаги, – ознакомьтесь, пожалуйста.

Бумага оказывается контрактом, ей нужно вписать имя, паспортные данные, поставить дату, подпись.

– Инструктаж проходить не будем, – улыбается Валерий Петрович, – мы же взрослые люди.

Француз внимательно смотрит на нее.

– Николя изложит вам подробности дела.

Через пять минут Наталья и Николя оставляют хозяина резного кабинета, спускаются на первый этаж в забранной решеткой кабинке лифта, проходят мимо будки охранника. Наталья цокает каблуками по гранитным плиткам.

На улице Николя берет ее под руку так естественно, словно они прогуливаются по Капуцинам. Он говорит по-французски.

– Здесь неподалеку есть неплохое кафе. Вы не будете возражать против вегетарианской пищи?

Она не возражает, воображая прочие привычки Николя – пусть это будет йога, парусный спорт, теннис, породистые лошади…

Наталья спохватывается, берет себя в руки. Он заказчик, ей на него работать.

Нет, еще раньше, за полгода до беседы в веганском кафе, сделан был первый шаг. Тогда еще можно было отказаться, передумать, не ступать на эту ленту, и не сидела бы она теперь перед манекеном в металлических ободах вместо юбок, ощущая подземный рокот, грозящий перевернуть дома и схлопнуть небо, не вдыхала бы запах сирени, мешающийся с тошнотворным страхом.

Тогда воздух был жарок и влажен, а дни текли патокой по привычному, скучному руслу, не интересному никому. Впервые рельсы сдвинулись там, на острове. Она сама сдвинула их. Почти сама.

Летучая мышь ежедневно приносила почту, высыпала сообщения на рабочий стол. По большей части – рассылки, редкие человеческие письма тонули в массе мнимостей: полезные приспособления, выгодные билеты, как провести выходные, мистер Х хочет с вами познакомиться, изобретения, экономящие место, силы и электроэнергию, – универсальная открывалка плотно закатанных банок, навесная полка под кухонный стол, крючок для вытаскивания тостов не обжигая пальцев. Одних форм для жарки яичницы в цивилизованном мире насчитывалось с десяток, хоть бы и численность людей на острове в разы уступала численности кур и других сельских животных. Наталья отписывалась от спама, но он успевал отложить личинки в других спам-ресурсах и вскоре проклевывался заново.

Письмо от Эльзы едва не затерялось в груде мусора.

«Эй, ты не окоченела там еще?»

Зима в южном полушарии ползла к концу. В общественных садах вставал лабиринт ароматов: чайные розы, пламенные, снежные, нежно розовые… Розы, не перестававшие цвести в самые холодные, до десяти по Цельсию, пятидесяти по Фаренгейту, месяцы, наконец устали. Шмели запоздало искали сокровища среди опадающих лепестков, пауки спали в свитых накануне сетях между кустами.

Местный художник выставил в парке копии знаменитых статуй: Давид, Родина-Мать, Свобода, Владимир Ильич едва достигали человеческого роста. Они вышагивали строем по гравию, уходили за розовую изгородь.

Выставка понравилась Наталье, она даже приобрела открытку и повесила на стену над компьютером.

Ильич ухмылялся ей в лицо, когда она придумывала ответ Эльзе.

«Да, Дедушка Мороз, совсем замерзаю. А у тебя что творится? Может, поговорим – давай, переходи на скайп».

Они были знакомы с Элкой столько лет, что она помнила у подруги дюжину причесок, полдюжины окрасок волос, некоторое (кто же считает?) количество возлюбленных и мужей, фамилий и имен. Последние Элка особенно любила менять: новым знакомым она представлялась то Эльзой, то Элоизой, то Эллой, то Аленой. Наталья не была уверена, как меняются имена – с цветом волос или новым возлюбленным. Или наоборот, новое имя открывает иную Элкину сущность и приманивает новую любовь. Сама Наталья была из тех, кто видит сны и помнит имена, и когда Элла переходила к следующему имени, случалось, напоминала ей о предыдущих.

Пискнул скайп – Эльза. Но не голосовой вызов – сообщение:

«Наталья, вопрос есть. Ты еще учишь детей русскому языку?»

На квадратный километр острова приходилось триста человек, из них русских – ноль целых ноль десятых и далее чуть процентов. Наталья снималась здесь в массовке рекламы, развозила пиццу по борделям, раздавала бесплатный шоколад, выгуливала собак. Борделей и собачьих питомников было больше, чем русских школ. Но и русские школы встречались.

Родители перевозят детей и своих родителей. Переселенцы, заслоняясь ладонью от солнца, вглядываются в пену над скалами. Бабушки везут в чемоданах подборки журнала «Огонек», тома сочинений Льва Толстого и Максима Горького, коллекцию мультфильмов про тунеядца волка и садиста зайца, про ушастую зверюшку и сквалыжного кота. Они должны посеять в детских мозгах семена родной, им привычной культуры. В знойном островном климате скромным семенам севера находится много конкурентов. Приходится разводить рассаду русского образования в доморощенных учебных классах, теплицах общественного обучения.

Пока родители заняты обустройством на новой родине, бабушки водят детей на занятия: русский язык, литература, история и география, песни и танцы. На все про все приходится три часа субботним утром. Преподают в общественных школах молодые девушки, сами недавно переехавшие на остров, или высохшие старухи, сеющие в головы учеников вялые споры подлинного русского слова, не испорченного годами большевизма. На переменах дети перестают притворяться и болтают между собой на привычном наречии – островной разновидности французского.

Наталья два года проработала в одной из местных школ. Занятий было всего ничего, катастрофически недостаточно, чтобы выучить родной язык и познакомиться с литературой. Подходящих учебников не было, все приходилось выдумывать самим. Учительницы растаскивали копии российских хрестоматий на листки, на веточки, чтобы собрать дом из щепок, замотать слова, этих черных сушеных насекомых, в кокон вязких объяснений, вложить нектар родной речи в раскрытые клювики. Учителя роптали, обращая гнев на метрополию, далекую, как божество, безучастное к их трудностям. Они покрывали учебники и хрестоматии пометом недовольства – дети не могут по ним заниматься, они не успевают все усвоить. Сушеные слова не прорастали в детских головах, падали на переменках на бетон школьной площадки. Бабушки подбирали их, надеясь скормить потомству после занятий, но не могли справиться с детьми, уже попробовавшими обильную пищу островной культуры. Слова родного языка засыхали и пропадали, как лепестки роз общественного сада.

«Да, занимаюсь, – кратко отстучала Наталья. – А что?»

Эльза дождалась ответа подруги.

«Мы грант выиграли, международный проект обучения русскому языку. Как раз по твоей специальности. Хочешь на нас поработать?»

«Внезапно! А что надо делать?»

«Для начала написать отчет о проделанной работе. Ты же представляешь, как учат русскому за границей?»

«Представляю».

«Вот и хорошо. Ты нужна нам. Приезжай, отчет надо срочно писать, дедлайн подкрался незаметно!»

«Эллочка, я ведь далеко. Самолетом больше десяти часов лететь. Дорогу оплатите?»

«Нет, дорогу нет. Но приедешь – дадим ставку, студентам лекции будешь читать. И с гранта оплата хорошая. Короче, в минусе не останешься».

«Но у меня тут школа, дети…»

«Много?»

«Да нет, честно говоря. Немного. Но в школе надо сказать, с библиотекой рассчитаться».

«Так быстрее рассчитывайся и прилетай. Скажи, что идешь на повышение. Валентина Степановна тебя ждет».

Наталья помнила Валентину Степановну, декана медийно-художественного факультета. Они встречались в прошлой жизни, в Москве, на филологической конференции. Наталья делала доклад о суффиксах в первой повести Чехова.

«Так ты сможешь в понедельник быть на рабочем месте?»

«Эльза! Я отвыкла уже так жить! Здесь встречи планируют за два месяца. По расписанию!»

«Так привыкай! Ждем!»

Эльза добавила к посту множество хвостиков, знаков эмоций, предсказанных в минувшие годы энтомологом-любителем.

Отпроситься из школы? На полгода, пока она вместе с Эльзой и ее группой подготовит учебник. Она привезет на остров настоящий учебник для детей эмигрантов, именно такой, какой им нужен! И разработки для учителей, с учетом особенностей местного преподавания, на весь школьный курс, с первого по десятый класс. Как нам не хватает цельной программы!

Но разве можно так быстро принимать решение?! Она ответила, не раздумывая.

«Передавай привет Валентине Степановне. Я прилечу».

«Молодец, Натуль. До понедельника! Пока!»

Эльза отключилась. А Наталья в остолбенении перечитала переписку.

Она в самом деле согласилась? Какое-то помутнение нашло. По одному слову, задрав штаны, перелететь половину земного шара.

Со стены над компьютером навстречу ей шествовала шеренга статуй, стирая расстояние между материками.

Она пообещала, она решилась, она летит в Москву.

В Москву!

Из книги

Потом выпустил от себя голубя, чтобы видеть, сошла ли вода с лица земли, но голубь не нашел места покоя для ног своих и возвратился к нему в ковчег, ибо вода была еще на поверхности всей земли; и он простер руку свою, и взял его, и принял к себе в ковчег.

И помедлил еще семь дней других и опять выпустил голубя из ковчега.

Голубь возвратился к нему в вечернее время, и вот, свежий масличный лист во рту у него, и Ной узнал, что вода сошла с земли.

Конец цитаты

Ее надежды снова встретиться с французским совершенством, воплотившимся в Николя, скоро рассеялись. Для передачи информации он предложил использовать электронную почту. Интернет был единственной связью между ними: он служил Наталье для поиска сведений о шпионской компании, для отправки отчетов Николя и получения от него письменных одобрений, витиеватых и единственных ласк, которые он дарил ей.

Ей нравилось воображать себя его тайной возлюбленной, опускающей записки в электронный аналог дупла дуба – ящик «дропбокс». Она будет складывать в него файлы с добытыми сведениями. Он – забирать их и оставлять короткие записки в ответ.

Первым делом Наталья открыла ссылку, которую дал ей Николя. На сайте службы внешней разведки Российской Федерации она отыскала страницу истории, данные сгруппированы по странам. Все, что там было о Франции тридцатых годов – одна строка, имя резидента. Некто Василий Зарубин, а также его жена Елизавета. Теперь у нее были два полых, ничего не говорящих имени. Шипов и Зарубин. Требуется отыскать шпиона по его фамилии.

Нет, одернула себя Наталья, – необходимо отыскать информацию, имена, даты, цитаты. От нее требуется написать отчет. И вручить его Николя. Встретиться с ним в веганском ресторане, за закрытыми занавесками… Картина, возникшая в ее голове, больше относилась к кабинету за бордовыми портьерами, чем к веганскому заведению.

Она снова одернула себя. Не отвлекаться!

Пожалуйста: сайт «Агентура», страница о Главном разведывательном управлении Генерального штаба. Кстати, да – ГРУ действительно относилось к ведомству Генштаба.

О шпионаже во Франции в тридцатые годы рассказывалось на странице «Эпоха великих нелегалов, 1921–1937 годы». Ни Шипова, ни Зарубина среди персонажей не значилось. Был рассказ о провале сети Узданского (Бернштейна) в апреле 1927 года – это на несколько лет раньше, чем действовали Свитц и прочее. Предыдущее, можно сказать, поколение.

Некто Чертопруд писал о деле Стучевского, который восстановил агентурную сеть в портах Марселя, Тулона и других городов. Этот Стучевский сумел раздобыть информацию о подводных лодках и торпедах ВМС Франции. А когда его арестовали, ни в чем не признался, но стоял на том, что он писатель, а по портам гулял, чтобы собрать материал для книги. В результате посадили его ненадолго, всего на три года. Выйдя из тюрьмы Луисси, Стучевский уехал в СССР. Мало сведений, но запомнить следует.

Наталья занесла информацию о Стучевском в отдельный файл.

Из учебника

Некоего конкретного человека намечают вербовать в силу: его личных качеств; явной оперативной необходимости; дальновидного желания иметь резерв.

Первую привлекающую к кандидату внимание информацию получают: от его друзей и знакомых; в ходе непосредственного общения; наблюдая за его действиями и поступками; по опубликованным (его или о нем) статьям, письмам, докладам…

Наиболее пригодны для вербовки те, кто: обладают некими моральными изъянами (страстью к алкоголю, сексуальным развлечениям, наркотикам…) или же «запятнанностью» биографии; имеют долги; сильно привязаны к кому-либо (чему-либо); по каким-то причинам (затруднения в карьере, сложности в личной жизни, взгляды на проводимую политику…) очень сильно раздражены…

Конец цитаты

Когда закончились овцы, самолет выруливал на взлетную полосу.

Оттолкнув блондинку в униформе, она нырнула внутрь. Нужно было достать бумагу и ручку из сумки, зарисовать овец. Почему она положила сумку не под ноги, а наверх? Перелезать через усатого дядьку у прохода, открыть верхнюю полку? Матово блеял над рядами бледных домов закат. Крепость спала над обрывом, выдохи пены таяли в мелодраматическом изумлении. В тени пряталась сухая река. «Башня!» – закричал мальчишка, указывая во мглу кустов. Полуночная собака отозвалась ему толченой стеклянной присказкой. Ров пахнул сиренью, смертью и дерьмом. Всплывали из темноты жуки, мелко крошились о стекло, слезной зеленью стекали наискосок. Ухал что-то невыносимо привычное оркестр, спрятанный за цветением морщинистых лип, за тенями ветвей на лунной обочине.

Наталья открыла глаза, покосилась на соседа. Он мертво спал в кресле. Его ноги были укутаны полосатым пледом, из ушей свисала лапша наушников, хотя экран перед креслом не светился. Она осторожно перелезла через него, стараясь не задевать коленей. «Нет», – сказал он, не шевельнувшись. «Извините», – пробормотала она. Открыла верхнюю полку, потянулась на цыпочках. Самолет качнуло, и она, не удержав равновесия, упала на соседа. «Простите, я вас не ушибла?!» – спросила она в ужасе, пытаясь встать на ноги. «Нет, – пошевелил он усами. – Всегда отвечайте “нет”, это проще».

Город уплывал кружевом башен над рекой. Окно было заперто, она должна была изгибаться, чтобы повернуть ручку. Днем оранжевая, под луной стена темнела бордовым. Наконец она вдохнула свежего воздуха, успокоилась. Можно было бы поставить чай, утишить панику, даже заснуть перед рассветом. Но продолжала звучать далекая музыка, и рявкала мерно собака, и светила в глаза луна.

Она стукнулась коленями о стену и открыла глаза. Пассажиры аплодировали, как принято только в России, счастливые, что самолет сел благополучно.

Книгу о постельном шпионаже она очень удачно купила на развале «все за 20 рублей» рядом с Курским вокзалом. Пыль поднималась над проезжей частью и оседала на тротуаре, на пожухлой траве, на бумажных корешках, демонстрирующих себя прохожим откровенно, как уличные женщины.

Мата Хари, конечно же. А во Франции тридцатых годов – некто Лидия Сталь. Какие своеобразные девушки! Запомним, прочитаем позже.

Еще легче отыскались данные о сети Креме. Этот француз был таким старым большевиком, что, возможно, лично знал Владимира нашего Ильича. Во Франции он работал с Узданским-Ужданским-Еленским, он же Бернштейн, и с литовским студентом, а на деле – еще одним советским разведчиком Стефаном Гродницким.

Однако по времени, поняла Наталья, они ей не подходили. Это было предыдущее поколение шпионов, то же, о которых она читала в «Эпохе великих нелегалов», – конец двадцатых – самое начало тридцатых годов. Их вычислили перед тем, как новые приступили к работе.

Наталья собрала урожай – переписала выдержки из книжки, скопировала адреса найденных сайтов в список полезной литературы. Получилось множество ссылок: энциклопедии, книги, мемуары… В основном, на русском. Николя не прочитает, но убедится, как старательно она работает.

Николя выразил сдержанный восторг по поводу количества информации, обретенной после первого погружения в исследование. Его чрезвычайно интересуют российские источники информации.

Из книги

Должен признаться, Нессир: я ощутил тайную боль, когда потерял из виду Персию и очутился среди коварных османлисов. По мере того, как углублялся в страну этих нечестивцев, мне казалось, что и сам я становлюсь нечестивцем.

Отчизна, семья, друзья представлялись моему воображению; нежность во мне пробудилась; наконец, какая-то смутная тревога закралась мне в душу, и я понял, что предпринятое мною будет мне стоить душевного покоя.

Конец цитаты

Нужно осознать, что вокруг Москва.

Что она вернулась, приехала, прошла мимо нарочито фольклорной цыганки, мимо смеющихся парней, изрыгающих ауру физического превосходства, мимо стаи пыльных собак, мимо зазывал на экскурсию по столице. Она села на ограждение над пешеходным переходом – понять, где находится и что ей делать.

Солнце всходило над пыльным городом.

Земля дрогнула, над площадью закружился вихрь, поднял в воздух шелуху семечек, брошенные билеты и мелкую гальку.

Раздался скрежет рельсов, передвигаемых на стрелке.

Пыль подбросило вместе с сотрясением космоса, взметнуло в воздух над площадью, над трамваем, проводами, крышами и облаками. Прохожие не замедлили бег, не заметили провала пространства, сотрясения времени. Без ужаса и восторга на перекрестке маршрутов они торопились по своим делам, и Наталья поднялась с места, подхватила чемодан. Впереди долгий день.

Ни денег, ни жилья. Вернулась. Здесь.

На маршрутку выстроилась очередь.

– Ты, что ль, крайний?

Спрашивающий, человечек в кожаной куртке, покачивался, почти соприкасаясь на максимуме амплитуды с мужичком в пальто, шапке пирожком, с колючим взглядом.

– Не тыкай тут, – мужичок отпихнул человечка в кожанке.

– Да ты че, совсем оборзел! – возмутился тот.

Очередь, не поднимая глаз, шагнула в сторону, оставив двоих у обочины.

– Послушайте, где тут «Гагарин плаза»? – спросила Наталья.

Очередь молчала. Где бы ни располагался торговый центр имени первого советского космонавта, очередь не собиралась делиться с ней знанием.

Собственно, ей нужен был университет, просто ориентиром Эльза посоветовала назвать «плазу».

Идти пешком, катить чемодан в неизвестность? Она попробовала еще раз.

– Любой трамвай или маршрутка, – сжалилась женщина в пуховом берете, – минут десять, до поворота. За светофором выйдете.

Под козырьком у тяжелых дверей Наталья остановила чемодан, прочитала: «Юрий Алексеевич Гагарин тренировался здесь». Вспомнила – раньше здесь была шарашка, завод под секретным номером, где проверяли работу самолетов: реактивных, сверхзвуковых, пассажирских и военных. В девяностые годы завод развалился, здания получили новых хозяев, те продали его, другие продали еще раз. В одних строениях теперь были торговые ряды, в других – гостиница, в третьих – высшее учебное заведение, где готовили специалистов востребованных профессий – пиарщиков, компьютерщиков, переводчиков.

Любопытство подтолкнуло Наталью открыть еще один сайт. «История советской военной разведки»: Узданский упоминается, Шипов, Зарубин – нет. Томаззи, Креме, Лиожье, имена, иногда исковерканные, по-иному транслитерированные, но узнаваемые, уже знакомые.

На странице, посвященной разведчикам во Франции, тоже, о радость, встречаются знакомые фамилии: Я. Рудник, С. Урицкий, А. Я. Тылтынь, С. Будкевич, С. Узданский, П. Стучевский. Одно время в интересах военной разведки выполнял разведывательные задания Л. Треппер.

И наконец: в начале тридцатых годов по заграничным резидентурам военной разведки прокатилась волна провалов. Ощутимые удары были нанесены в Польше, Австрии, Латвии, Финляндии, Франции, Великобритании, Германии, США.

На этом Наталья остановилась и послала Николя два файла с данными – краткий обзор по-французски, специально для него, список источников и цитаты на языке оригинала.

Спросила, хочет ли Николя, чтобы она проработала большее количество академической информации – публикаций в книгах и научных журналах. Предложила заказать работы Диенко, Чертопруда и Ландера по межбиблиотечному абонементу, если Николя нужны материалы для публикаций.

Николя ответил положительно. Посоветовал искать в научных журналах про интеллектуальные и секретные службы, в частности, изучить информацию о резиденте Паршиной…

Наталья пообещала. Она верила, что найдет ответ, как упавшую на пол булавку, как стеклянный шарик, закатившийся под шкаф.

Из книги

Я обойду молчанием как топографическое положение города, так и внешний вид его зданий, памятников и всякого рода диковин, потому что придаю больше значения духу и характеру его жителей, чем всем перечням, которые можно найти в Этрен Миньон. Я изучаю нравственный облик города; для того же, чтобы познакомиться со всем остальным, нужны только глаза.

Конец цитаты

– Эльза, можешь спуститься к проходной? Меня не пропускают.

– Заявки на пропуск нет, – подтвердила из-за турникета носатая старуха в сером пиджаке поверх платья. – Кто вас звал, пусть сам ко мне спустится, иначе не пущу.

Холл университета был украшен портретами основателей, а также великих людей, удостоивших его визитами: инновационный премьер и скандальный политик, красавица шпионка. Провалившиеся шпионы обычно переходят на преподавательскую работу.

Эльза прислонила пропуск к глазку турникета.

– Она ко мне. Здравствуй, заходи.

Чемодан с грохотом поскакал по холлу следом за Натальей.

– Эллочка, что у тебя происходит? Ты серая какая-то. Устала?

– Тут устанешь! Замучили! То одно, то другое. Каждый день что-нибудь валится. Ты подключайся, Наташ, очень надо.

Они поднялись в Эльзин кабинет, последний на этаже, у заставленного кадками подоконника. Чемодан едва протиснулся в промежуток между двумя рабочими столами с компьютерами и одним с чашками, коробками с заваркой и банкой с этикеткой от майонеза, наполненной темным гречишным медом.

– Ректор договорился, – Эльза заметила Натальин взгляд, – знакомый его продает, с личных пасек. Весь университет покупает, студенты, мы. Садись, – она показала на стол у двери, – давай чаю выпьем. Валя сейчас придет.

На этих ее словах в комнату влетела высокая женщина в юбке до пола и вязаной кофте до колен. В кабинете стало тесно, будто теннисный мячик застучал по стеклянным стенам. Продолговатое лицо, узкие глаза – в ней было что-то японское, хотя двигалась она порывисто, без восточной плавности. Жемчужные бусы летали вокруг шеи женщины вправо-влево, едва не исчезая за орбитой тела, когда женщина поворачивалась.

– Валя, – встала Эльза. – Наташа уже приехала.

Валентина Степановна протянула руку, тонкую и прохладную, как ветка сливы на закате.

– О, добро пожаловать же! Наш лучший специалист по преподаванию русского как иностранного, – провозгласила она.

– Здравствуйте! – расцвела Наталья.

– Элла Федоровна так вас расхваливала! Глобальные преподавательские проекты, превосходные организаторские данные, совершенное владение иностранными языками. Я читала же ваши статьи о творческом преподавании русского языка детям эмигрантов. Прекрасно же, как раз то, что нам нужно.

Наталья потупилась, порозовела.

– Очень приятно, – пробормотала она, согретая похвалой.

– Я надеюсь, мы сработаемся, – Валентина Степановна сильнее сжала ее руку. – Не подведите же.

– И я надеюсь, – подхватила Наталья.

– Мы уже приступаем, – подтвердила Эльза. – Валя, ей нужно оформить документы. Ты не знаешь, Сергей Иванович у себя?

– Ах да, – встрепенулась Валентина Степановна, отпустила наконец руку. – Пойдемте к ректору. Ученый совет же начинается, всем вас и представлю.

– Хорошо, Валентина Степановна.

Из книги

Добравшись до берега (это была часть острова, где, как уже сказано, я раньше не бывал), я не замедлил убедиться, что следы человеческих ног совсем не такая редкость на моем острове, как я воображал. Да, я убедился, что, не попади я по особенной милости провидения на ту сторону острова, куда не приставали дикари, я бы давно уже знал, что посещения ими моего острова – самая обыкновенная вещь, и что западные его берега служат им не только постоянной гаванью во время дальних морских экскурсий, но и местом, где они справляют свои каннибальские пиры.

Конец цитаты

В зал ученого совета поднялись по лестнице. Наталье вспомнился птичий базар – со всех сторон щебет, гомон, писк. Валентина Степановна прорезала толпу в коконе почтительной пустоты, а Наталья уворачивалась от столкновений с невнимательными студентами. На следующем этаже, где располагался ректорат, гомон стихал. В зале заседаний люстра стреляла сотней хрустальных блесков в матовый свет дня. За столом сидел цвет университета, переговаривались, переглядывались, чертили рожицы в блокнотах.

– Здравствуйте, Сергей Иванович!

– Добрый день, Валентина Степановна, – седоволосый человек с правильными чертами лица, сидящий во главе стола под флагами, чуть заметно нахмурился. – Вы должны нам сообщить что-то срочное?

Сидящие за столом развернулись к ним строгими снежными эльфами. В их глазах отражались хрустальные искры. Во взглядах сквозило любопытство, но больше прохладное неодобрение. Наталья заметила, что в зале холодно, кондиционер включен на охлаждение.

– Простите, я опоздала на совет, – Валентина Степановна говорила сухо, уверенно. – Пожалуйста, познакомьтесь. Это Наталья Владимировна. Она специалист по обучению русскому языку как иностранному, и к тому же со свободным знанием французского. Мы принимаем Наталью Владимировну в штат, для работы в министерском проекте.

– Валентина Степановна, вам нужно согласовать этот вопрос с бухгалтерией, – поморщился Сергей Иванович.

– Из моего гранта, – уточнила Валентина Степановна, – у бухгалтерии не будет вопросов.

– Вы все-таки зайдите к ним, – повторил седовласый. – Согласуйте. Наталья Владимировна, вы присаживайтесь, пока Валентина Степановна сходит. Простите великодушно, мы обсуждали рабочие моменты, когда вы нас посетили.

Хрустальные взгляды сошлись на ней, Наталья попятилась, наткнулась на кресло позади себя, провалилась внутрь, затаилась. Хрустальное сияние расфокусировалось и померкло.

Дама с длинным лицом, обрамленным неаккуратными кудряшками, откашлялась.

– Мы не сможем напечатать восемь выпусков журнала за год. Чего вы от нас требуете? Мы в прошлом году всего два выпуска напечатали, и то материал вручную собирали по всем кафедрам. А вы говорите – восемь номеров!

– Ирина Петровна, – грузный человек с докторской бородой опустил лоб, наморщил густые брови, пошел в атаку. – Вам же отчетливо объяснили – нам необходимы восемь номеров. Это новые министерские требования, необходимое условие, чтобы нас включили в академическую базу данных. Мало у нас материалов – давайте коллег попросим отдать статьи нам. Им ведь тоже публикации нужны.

– А свои выпуски им не нужны? – возмутилась дама. – К тому же по новым министерским требованиям, – голос ее наполнился высоким осиным жужжанием, – на статью требуется две сторонние рецензии. У нас хоть одна рецензия была на статьи в прошлом году?

– Просите в обмен на наши! Сами пишите на себя рецензии! Аспирантам поручите! Работайте, – бородатый развел руками. – Иначе деньги на ветер. У нас опять получится – издательский отдел тратит ресурсы, а университету от него толку нет, – победно заключил он.

– Михаил Юрьевич, – парировала дама, – издательский отдел работает на износ, выбивая у вас статьи, которые вы обещаете и не сдаете. А потом еще не оплачиваете публикации. Даже ваши аспиранты подисциплинированнее будут.

Михаил Юрьевич вскипел.

– Я уже говорил, что сдал оплату, Ирина Петровна. Кто у вас потерял мою тысячу, не знаю, и в другой раз оплачивать статью не намерен.

– Коллеги, давайте личные финансовые вопросы будем обсуждать вне ученого совета, – скривился ректор. – Нам нужно принять решение по существу для заявки в Союзпечать, сколько выпусков на будущий год мы объявляем. А цену за публикацию можно и поднять, если этих средств недостаточно.

– Разрешите, Сергей Иванович, тут дело такое, – толстенькая женщина в очках подняла руку, как школьница. – Да наберем мы статей на восемь выпусков. Аспиранты у нас на кафедрах! Им нужно публиковаться для диссертаций. По три публикации на аспиранта, по требованиям ВАКа. Поэтому спор этот лишний, нам необходимы выпуски по всем факультетам, где есть аспирантуры.

– Так-так, – ректор задумчиво повертел карандаш в руках.

– А что, ваши аспиранты не могут публиковаться в других научных журналах, только в своем?! – Наталья сама не заметила, как включилась в дискуссию. – Если хорошая научная работа, зачем обязательно в своем университете, они ведь на конференции в другие университеты могут ездить.

За столом установилась тишина. Седовласый ректор глядел на нее по-над очками. Остальные эльфы прожигали ее лицо взглядами чистого льда. Прикосновение абсолютного, кельвиновского нуля. Ее лицо заалело до ушей, до кончика носа, до гула в голове.

– Все согласовано, подпишите, пожалуйста, Сергей Иванович, – к счастью, в зал вбежала Валентина Степановна.

Пока ректор отвлекся, Наталья выскочила из комнаты, полетела вниз по лестнице, врезаясь в студентов, поднимающихся ей навстречу.

В будничной суете Наталья не забывала о подработке, о тайной миссии, как о тайном любовнике. Она посмотрела информацию о Паршиной, как советовал Николя, – ничего полезного.

Почему Паршина? Еще одно воспоминание раннего детства? Есть такая разведчица, но ее деятельность по времени отстает от бабушкиной на несколько лет.

Наталья изучила справочник Диенко о персонах разведки и контрразведки. Обнаружила только одно упоминание: «Рикье (?—?) (псевд. «Фантомас»). Агент советской разведки. Французский журналист, работал в середине 30-х годов в газете “Юманите”. Имел контакт с советской разведкой. Был обвинен в предательстве…»

Имена других участников группы Свитца были неизвестны авторам издания.

Но это была неплохая зацепка, и начав с нее, на другой день она отыскала две замечательные книги.

Наталья влетела в Эллочкин кабинет, хлопнула дверью, так что чашки подпрыгнули, прислонилась спиной к двери, попыталась унять дрожь. Звон в ушах продолжился эхом телефона.

– Алло, – она нерешительно подняла трубку.

– Наталья Владимировна, вы здесь? Загляните ко мне, пожалуйста. Тут человечек забежал один, давайте познакомимся.

В кабинете Валентины Степановны сидела дородная, как самоварная кукла, дама в цветастой юбке и кофте с кружевами. Лиф едва вмещал мощную грудь, лицо лоснилось от жирной косметики или пота, над тяжелым подбородком выступал нос картошкой. Купчиха. Цепкий взгляд пригвоздил Наталью к дверному проему.

– Здравствуйте, – сказала Наталья.

– Здравствуйте.

Дама потянулась за конфетой, зашуршала накрахмаленными кружевами.

– Наталья Владимировна, – спросила начальница, – вы нашли, где будете жить?

– Ну, – промямлила она, – я только сегодня прилетела. Пока у Эллы Федоровны думаю остановиться…

– Зачем же смущать Эллу Федоровну, – заявила начальница, – когда есть Евгения Вячеславовна, наш же консультант по ивент-органайзингу. Познакомьтесь. Евгения Вячеславовна, Наталья Владимировна. Наталья Владимировна – наш лучший специалист…

Купчиха разглядывала Наталью, пока Валентина Степановна представляла ее, словно лошадь расхваливала.

– Я не могу кого попало с улицы взять, – наконец протянула она. – Ты же знаешь мою квартиру.

– Такую красоту просто так не сдашь! – подтвердила деканша. – Я почему же, Евгения Вячеславовна, о тебе вспомнила? Наталья Владимировна может твоих деток французскому подучить. По выходным возьметесь, Наталья Владимировна?

В кабинет заглянули воробьями две студентки и, чирикнув, улетели.

Что, и этот вопрос за нее решили? Собеседницы уже заключили сделку. Понять бы только, продают ее или покупают. Наталья снова покраснела.

– Наталья Владимировна, ну как? Такого жилья вы же просто так не найдете. Это музей же, а не квартира. Евгения Вячеславовна теперь за городом живет, со мной по соседству. А городская квартира у нее пустует.

– Обещаю чистоту и порядок, – промямлила Наталья.

– Хорошо, – купчиха протянула ей карточку. – Договорились. Завтра заезжайте, около одиннадцати.

Наталья вопросительно взглянула на начальницу.

– Обустраивайтесь, обустраивайтесь, Наталья Владимировна, – подтвердила та. – Завтра на работу не выходите, будет считаться день приезда.

– Спасибо большое, Евгения Вячеславовна, – заглянув в визитку, сказала Наталья.

Кров был нужен. Шалаш с соломенной крышей, каморка с нарисованным камином, жестяная будка – жить где-то надо. Занятия с детьми не проблема, даже полезно: поддерживать форму и язык не забывать.

– Вот и отлично. – Валентина Степановна расцвела, как сакура по весне. – Хотите чаю с нами выпить, Наталья Владимировна?

– Нет, спасибо, – отказалась та. – Нужно компьютер наладить.

– Как вы сразу вписались в работу! – Валентина погрозила ей пальцем. – Осваивайтесь. Дело впереди большое.

Наталья выскользнула в холл, выдохнула, вдохнула заново.

Водоворот студентов захлестнул ее, ударил по ушам птичьим щебетом, скрипом кожи, переливом телефонных трелей. Она поежилась – какой вираж! Это бал, это вальс, ее ведут в танце, кружат, ее обнимает умелый, легкий, как тореадор, партнер, взлетают на ходу длинные, по плечи, черные волосы, смеются масляные глаза, скрипит позабытый всеми сверчок – раз, два, три, раз, два, три: друзья, работа, кров. Как все удачно складывается!

Она влилась в студенческий поток, потертой овцой поскакала вместе с молодыми барашками, среди которых временами мелькали слюнявые песьи морды в марлевых, в честь грядущего гриппа, повязках.

Докладная записка

В связи с увеличением количества агентов и в соответствии со сметой прошу утвердить увеличение учетных расходов на поддержание деятельности программы. Список прилагаю.

С уважением – Г. О. Рыбколов

Конец цитаты

Подоспел вечер. Темнота всплыла со дна университетского двора, зародившись в царапинах асфальта, поглотила, не разжевывая, золотые всполохи окон, обслюнявила вязы, да, наверно, вязы, перечеркивающие стену до третьего этажа, доползла до плоскостей крыш. Из двери выскользнули последние студенты, распороли тишину смехом, эхом чужих шуток, исчезли за углом здания. Листья вязов встрепенулись вслед им, взбодрились, может, вернется свет, возвратятся птенцы в сутолоку веток, еще согреет их летнее тепло. Дребезжащее закатное золото перелетало на отсветах форточек от одной до другой стены, распадалось, пропадало в буром унынии. На бархате неба появились звезды и исчезли за чернильными тучами.

Наталья не видела неба, не различала росчерки веток, перелеты, перезвоны и отражения. Голова отяжелела после сшивки часовых поясов, отстоящих друг от друга на половину глобуса. Утром она выкатила чемодан из зала прилета, днем ее приняли на работу, а остаток дня она металась по кабинетам, заполняла анкеты, оформляла пропуск, заводила учетную карточку и личный кабинет, расписывалась в учебном плане и уточняла расписание. К ней подходили люди, говорящие высокими, неразличимыми голосами, сжимали ей руку, куда-то звали и спрашивали непонятное. Она кивала, соглашаясь и подтверждая сама не зная что. Снова карточки, методические комплексы и ксерокопии документов.

– Натуся! С утра все бегаешь?

Дыша шоколадом ей в ухо, возник требующий узнавания, узнаваемый, узнанный – Гоша, Гога, Георгий, Элкин муж.

– Ты ведь у нас сегодня останавливаешься? Едем? Давай быстро, к Эллочке, один глоток на дорожку и побежали, такси я вызвал.

– Так метро еще ходит.

Наталья взглянула на часы. День сползал с циферблата последними мячиками минут.

– Ходит. Метро и два автобуса и по полчаса на каждую пересадку. Едем!

Как хочется спать на самом деле. Прислониться к Гоше, закрыть глаза, ткнуться в плечо на одну только минуточку.

У Эльзы на столе раскрыта коробка шоколадных конфет. Гоша разливает всем троим виски в чайные чашки.

– Экзамен приняла у должников, – кивает Эльза.

Она прячет початую на четверть бутылку в бумажную упаковку, упаковку прикрывает распечатками, распечатки запирает в ящике стола, как будто можно спрятать, забрать в скобки просиявшие глаза, вычеркнуть из воздуха янтарный спиртной аромат.

– Поехали.

Гога выуживает из-за стола Натальин чемодан – ухватил за шлейку, рванул на себя, покатил по коридору. Утренняя вахтерша смотрит сонно с дивана за окошком. Она обрюзгла, размякла, обросла лысиной и бородой.

– До завтра, – прощается с бородачом Гоша.

Такси ждет у тротуара. Полуночная тень с разбегу влетает в Наталью.

– Excusez moi, – подскакивает она.

– Дура, совсем ослепла, че тут торчишь, – голосит тень.

– Глаза, что ли, пропил, куда скачешь, – вступается за нее Гоша.

Тень сникает, тает, исчезает в сумраке улицы.

– Едем, шеф, – Гоша забирается на переднее сиденье. – Дегунино.

Мужчины принялись планировать маршрут – как короче, как быстрее, где сейчас пробки и где уже нет. Таксист предлагал поехать по кольцевой, пассажир настоял на радиальном маршруте.

– Москву покажем, – закончил он.

Смирившись, таксист рванул с места в поток. Он перестраивался из ряда в ряд, обгонял одну машину и встраивался между другими, шашечничал, торопился. Эллочка показывала Наталье на иллюминированные высотки новой Москвы, отстроенной поверх старой. Но та вжималась в сиденье, задыхаясь от страха.

– Твою ж мать!

Женщины влетели головами в спинки передних кресел. Перед лобовым стеклом проскочила фигура в темном капюшоне.

– Чуть не наехал!

Таксист добавил ругательств.

– Что ж мне везет так с мудаками! – запричитала Эльза. – Как сяду в машину, обязательно кто-нибудь под колеса бросится.

– Так они, видишь, в черных куртках, не разглядишь его! – оправдывался таксист. – Вы тут не переживайте, у меня реакция отменная, еще ни на кого не наезжал. Ноль процентов! – засмеялся таксист.

– Почему так темно на переходе? – охнула Наталья. – Должны были фонари поставить, чтобы переход освещать. Ничего не разглядеть.

– Кто должен? – неожиданно вскипел таксист. – Критикуют сразу! Наезжают и указывают тут.

Он сверкнул золотой печаткой, брызжа ненавистью, как кровью.

Наталья затаилась на заднем сиденье. Откуда он узнал, что она недавно в городе? А, да – Элла рассказывала о новых высотках, понятно, что не местная.

Но что дурного в том, что она приехала?

И что дурного в том, чтобы освещать переходы по ночам? Для несчастных прохожих и для водителей – ведь будет безопаснее!

В квартире друзей Наталья упала на диван, провалилась в спутанные тягучие сны под шорох штор. Хозяйская кошка Мурка выглядывала осторожно, любопытствовала о гостье.

Из учебника

О мотивах некоего человека узнают путем его изучения, причем следует учитывать и степень выраженности этих побуждений. Определение побуждений индивида дает возможность подобрать к нему ключи. Характерные мотивы могут быть такими: национализм (игра на глубинном ощущении некоей национальной общности; ненависти, гордости, исключительности); религиозные чувства (пробуждение неприязни к «иноверцам» или же привязывание определенной ситуации к избранным доктринам исповедуемой религии); гражданский долг (игра на законопослушности); общечеловеческая мораль (игра на порядочности); подсознательная потребность в самоуважении (спекуляция на идеальных представлениях человека о самом себе); тщеславие (провоцирование желания объекта произвести определенное впечатление, показать свою значимость и осведомленность); легкомыслие (приведение человека в беззаботное состояние неосмотрительности и болтливости), сексуальная эмоциональность (подсовывание полового партнера и порнографии с перспективой «расслабления», шантажа или обмена), и другие.

Разобравшись в психологии объекта и отметив управляющие им мотивы, можно выйти на конкретные приемы и методики, способные «расколоть» определенного человека.

Конец цитаты

В конце двадцатых годов во Франции началась разработка «рабкоров»[1]. Их искали на заводах и фабриках, предпочтительно военных. Пролетарская газета «Юманите» обратилась к читателям с призывом объединяться, а также присылать заметки об угнетенном труде, особенно на военном производстве. Если корреспонденты оказывались даровитыми, к ним обращались с просьбой поделиться более подробными характеристиками отчужденного труда. Даже вопросник составили в помощь начинающим литераторам: какая броня у ваших танков, какие двигатели, на каком топливе они работают, сколько охранников на проходной завода, когда у них обеденный перерыв… О том, куда отправляются их ответы, респондентам не сообщали.

Анкета – простейший метод получения информации в полевых исследованиях.

Руководителем сети рабкоров называли Лиоже, носившего прозвище «Филипп», бывшего рабочего, автора романа «Сталь». Ему помогал Исайя Бир, польский коммунист, в чью задачу входила координация рабкоров с советской военной разведкой. Сотрудник военной разведки Маркович изучал материалы и переправлял их в Москву.

В «Юманите» под руководством Андре Ремона, он же Пьер Рабкор, действовал цех по сортировке информации. В 1929 году некто Мюрей учреждал (заново?) сеть рабкоров, это он подключил к сбору разведданных невинную овечку – коммунистическую партию Франции. Разведчика век недолог, в 1931 году Мюрея арестовали, его сменил литовско-польский еврей Исайя Бир, он же «Фантомас», который стал передавать данные напрямую советскому военному атташе. Фантомас, как следует из прозвища, преуспел в одурачивании полиции. Ему долго удавалось уходить от облав, но в 1932 году и его поймали и посадили на три года.

Наталья сверилась со списком Николя. Вот он – Honoré Muraille, dit Albaret dit Boissonas! Есть!! Это он. Это они!

Наталья выдохнула. Несомненно, успех.

Кто бы мог подумать, что такая отличная находка обнаружится так близко к поверхности.

У этой информации был один недостаток – ни слова о Шипове и Зарубине. Но она ведь не может подтасовывать данные! Что есть, то находит и пересылает заказчику. Про этот период вообще мало писали, предпочитали сразу переходить к поздним тридцатым и сороковым, военным годам.

Из книги

Положив руку мне на плечо, он провел меня через зал, и мы поднялись наверх. Лестница была покрыта дорогим ковром, а по стенам висели гравюры в рамках. Он распахнул дверь роскошной бело-розовой спальни с пестрым стеганым пуховым одеялом на кровати. За нею находилась ванная, сверкавшая начищенным никелем и увешанная пушистыми белыми полотенцами.

Конец цитаты

Евгения Вячеславовна жила в районе метро «Аэропорт», в доме по соседству с писательским, министерским, военным и другими домами выдающихся социальных групп. О престижном соседстве она ненароком упомянула Наталье, еще когда та позвонила ей уточнить адрес. Эту квартиру, сообщила Евгения, она отремонтировала для себя, но – дурная вода, зассанные дворы, отвратительные соседи, невзгоды московского климата вынудили ее переехать за город. Появляться она будет иногда по выходным, сама или с детьми, которым Наталья уже пообещала давать уроки.

Воображение тут же нарисовало Наташе умильную, практически семейную сцену совместных трапез, задушевных женских разговоров и игр с детьми. Знай она, чем обернется их знакомство, не торопилась бы сейчас, понукая чемодан, через двор, мимо металлических прутьев, ограждающих новостройку, а обзванивала бы старых друзей в поисках хоть какого-то угла. Но история открывается перед нами в обратной перспективе, и мы скользим по ней спиной вперед – эпиметеи[2], мудрые задним умом.

В каком доме ее ждут? Как выглядит он, дом номер двадцать девять, корпус три? Будет это хрущевская пятиэтажка, всего пятьдесят лет назад соблазнявшая граждан роскошью личного пространства и перспективой коммунизма, а теперь опостылевшая всем жильцам? Панельная постройка семидесятых, лишь количеством этажей и бегунком лифта отличающаяся от хрущевки? Нет, хрущевка – это корпус два, а корпус три – сталинское, монументальное строение, пристанище людей интеллигентных.

Наталья перешагнула подозрительную лужу и набрала код на двери подъезда.

В утробе здания, после гулкого одышливого лифта, за тяжелой двойной дверью, как моллюск в ракушке, скрывалось ампирное великолепие квартиры Евгении. Сквозняк поднял ворох пыли, растормошил хрустальный каскад люстры. Солнечные зайчики пробежали по потолку, оклеенному обоями под гобелен, по декоративным колоннам, по черной Венере, держащей канделябр над рабочим столом. Из бара отозвались глухо бокалы, со стены сверкнула черными и красными блестками реплика плаката Андрея Логвина «Жизнь удалась».

В комнате, которую хозяйка отвела для Натальи, помещались вплотную друг к другу встроенный зеркальный шкаф, двуспальная кровать, накрытая бордовым покрывалом, и письменный столик на подходе к ней. Стены комнаты были окрашены густой оранжевой краской.

Они вернулись в гостиную, прошли в ванные комнаты.

– Этот туалет не работает, – пояснила хозяйка. – За ним еще сауна, но ее не включай. Горячей воды нет, надо мастера вызвать, чинить колонку. Справишься, Наташенька?

Наталья взглянула на джакузи и унитаз в стиле ар-деко с золотым обрамлением, уточнила, есть ли в доме интернет и каков пароль вай-фай, и согласилась на все. Ампир так ампир.

Евгения показала ей десяток упаковок чистящих средств, щеток и веников, валявшихся в поломанном туалете, взяла оплату за будущий месяц и убыла в экологически чистые свояси.

Разрешенный Валентиной Степановной выходной ушел на мытье посуды и выметание мусора: два мешка шоколадных оберток скопилось под кроватями и оттоманкой в гостиной. После наведения порядка, как после предварительных ласк в приютившем ее городе, Наталья заснула в собственной, договоренной и оплаченной, постели.

Умиление квартирой испарилось уже через пару месяцев и, определяя ее стиль друзьям, вместо «совковый ампир» она стала использовать термин «упидорасить стразиками».

Но ведь не наслаждаться роскошью она сюда приехала. Трудиться она должна, пахать, добывая нектар родной речи для эмигрантских птенчиков, чтобы вернуться к ним с добычей, честный уважаемый труженик, вот они поразятся, а сейчас вперед-вперед, каждый день на работу.

Две чудесные книги радовали Наталью, как приворотное снадобье влюбленную: Жиль Перро «Красная капелла. Суперсеть ГРУ – НКВД в тылу Третьего рейха» от издательства «Яуза», 2004. И – Леопольд Треппер «Высокие ставки», Москва, «Политиздат», 1990. Перро по-французски будет Gilles Perrault, кстати. Но французского источника нет в сети, а по-русски – вот, пожалуйста. Первая книга – рассказ о жизни Треппера, вторая – его собственные мемуары. Воспоминаниям разведчика, всю жизнь лгавшего о себе, очевидно, нельзя доверять. Но написана книга превосходно, читается взахлеб.

Треппер не сознается, что входил в состав нашей группы. Он утверждает, что всего лишь дружил с одним из ее участников. Однако, судя по тексту, он знал слишком много для человека со стороны. Его нет в списке осужденных, поскольку как раз в то время, когда их схватили, он почувствовал желание путешествовать и отправился в Москву. Его приятель Альтер Стром (Штром в другой транскрипции) был осужден и провел три года во французской тюрьме. После освобождения он тоже выбрался в Москву и пришел к Трепперу, совершенно случайно не имевшему отношения к шпионской сети, чтобы попросить его отыскать, кто их предал. Группа подозревала, что виноват был редактор «Юманите» Рикье, но Стром считал, что это кто-то другой. Кого же еще просить разобраться, если не друга, не имеющего представления об их работе.

Трепперу приходится вернуться на место событий. Понятное дело, молодая советская республика снабжает парня, не имеющего отношения к шпионажу, поддельным паспортом и переправляет в Париж. Там он встречается с адвокатами «рабкоровского процесса» Ферручи и Андре Филиппом. Вместе они находят предателя. Рикье чист, компартия чиста, «Юманите» чиста, все плачут от счастья. Виновник – «голландский еврей, бывший руководитель советской разведывательной сети в Соединенных Штатах».

Открываем список группы, составленный французской полицией. Ни одного голландца. Есть один из Ист-Оранжа – неплохое ключевое слово. И кто это? Свитц, Роберт Гордон Свитц. Работал и на советскую разведку, и на ФБР.

Как она и сказала Николя с самого начала!

Треппер же не просто выдвинул гипотезу, но и привез в Москву пачку документов – «фотокопии писем, которыми обменивались голландец-предатель и американский военный атташе в Париже».

После чего судьба снова забросила Треппера в Европу. Опять же «по воле случая» он стал шефом подразделения советской разведки, действовавшего в Западной Европе во время Второй мировой войны.

Итак, список литературы и выписки – в приложении. Между прочим, за первую часть работы мне еще не заплатили.

Да, написал в ответном послании Николя, ужасно интересно! Спасибо, Натали, я прочту все внимательно на следующий день. Я, конечно, знаю книгу Перро, но должен перечитать ее. В самом деле, «наша группа» называлась «рабкорами». Что до Треппера, не думаю, что он имеет к ним отношение. Насколько я помню, он стал важной персоной во времена Второй мировой. Я попрошу Валерия Петровича ускорить выплаты. Как вы понимаете, к финансовой стороне я отношения не имею.

Не вопрос, никакого беспокойства.

Так он знал, что это наши ребята – «рабкоры». И «рабкоры» – это наши ребята. Но почему не счел нужным сказать ей? Небрежность или испытание ее способностей? Пусть сама выловит эту рыбку в тухлой воде? Или он прочитал книгу и не понял?

Полагать, что Треппер не имеет к ним отношения?! Просто мимо проходил, к другу в гости. Из дружеских чувств поехал искать предателя. И его командировали из Советской России за рубеж – потому что друг попросил. Ну да, как же иначе.

Этого она, естественно, ему не писала.

История действительно увлекла ее.

Двери распахнулись в ложноклассический неф, окантованный конструктивистскими колоннами черного мрамора. В общем людском потоке ее вынесло из станции метро наверх, к кусачему утреннему свету.

Маршрутка остановилась напротив выхода, как гусыня, подбирающая только что вылупившихся птенцов. Возможно, не птенцы, но земноводные вылуплялись наружу, а то и пресмыкающиеся: черепахи, змеи и крокодилы в свежих кожаных пальто и куртках.

– До университета с вами доеду? – поинтересовалась Наталья у черноглазого водителя.

– Доедете, – кивнул он.

Все сидячие места были заняты, девушка и двое мужчин стояли, пригнув головы, в проходе, еще один, лысый и приземистый, – на ступеньках. Наталья уместилась с ним рядом. Крупная блондинка в куртке, раскрашенной розами, навалилась от дверей. От блондинки исходила волна юного цветочного аромата. Маршрутка покачнулась.

– Поехали уже! – закричал мужичок.

– Давай, – поддержали его с заднего сиденья, – набрал народ, чего стоишь?

Водитель отсчитывал сдачу.

– Передавайте за проезд, пожалуйста, не все оплатили, – он обернулся к закипающему нетерпением выводку.

– Езжай, по дороге сосчитаешь, чурка! – взвизгнула блондинка со ступенек маршрутки.

Мужичок кивнул одобрительно.

– Считать он не может, – кипятился он, двигая плечами, чтобы обосноваться пошире. – Понаехали…

– Эй, сдачу давать будешь? – донеслось сзади.

Водитель тронул маршрутку с места, отъехал от остановки, лавируя между машинами, разогнался. Одной рукой он продолжал отсчитывать сдачу.