Читать книгу Джонни Депп. Ты – то, что ты делаешь - Татьяна Борисовна Альбрехт - Страница 7

Девяностые годы принесли актеру невероятный успех в мейнстриме. В 90-м году Джонни исполняет главную роль в картине «Плакса» режиссера Джона Уотерса: музыкальном фильме, действие которого происходит в 50-е годы. Картина стала культовой, и именно она помогла Деппу радикально сменить имидж.

Журнал «Sassy», 1990 г.:

«…Его дом в глубине Голливудских холмов. Территория хулиганов и разбитых носов. Для того чтобы пройти через калитку, вы должны знать секретный код. Очень древний мотоцикл, который, скорее всего, намного круче, чем я могу себе представить, припаркован во дворе. Сам дом нельзя назвать большим, он скорее обычный, зато окна в нем величиной от пола до потолка, через них можно обозревать панораму Лос-Анджелеса. В доме много старинных вещей, зеркала в деревянной оправе, кожаные стулья стиля 50-х гг., деревянный стол. Огромный матрац шлепается на пол прямо перед видеомагнитофоном и недалеко от пластмассового петуха. Тонны компакт-дисков и куча журналов и книг лежат везде, среди них есть томик поэзии Джека Керуака. Музыкальный центр крутит диск.

Джонни живет здесь. В настоящее время он сидит на полу возле окон и фотографируется на обложку журнала „Sassy“. Замок, покачивающийся на черной веревочке, привязан к петле его джинсов…»

За одной грандиозной ролью последовала другая: свое многолетнее сотрудничество с режиссером Тимом Бертоном Депп начал с главной роли в фильме «Эдвард Руки-ножницы», который собрал в прокате более 45 миллиона долларов и принес Деппу мировую славу. Джонни позже рассказывал в одном из своих интервью:

Я не мог в это поверить! Этот сценарий был одной из самых замечательных вещей, которые я мне когда-либо приходилось читать. Но я подумал, что у меня нет никаких шансов. Кто бы не хотел снимать Тома Круза в своем фильме? Ведь это заранее обеспечило бы фильму успех. Тим Бертон рассудил иначе. Возможно потому, что у нас с ним были похожие ощущения насчет этого фильма: что это классический сюжет – «Красавица и чудовище». Это был мой «Волшебник страны Оз».

Уверен, что мой агент Трэйси Джекобс, которая была со мной с начала моей карьеры, верила в меня больше, чем я сам. Вы слышите, когда скрипач начинает играть, но она поверила в меня еще до того, как услышала мою музыку, это очень трогательно. Я очень благодарен своим зрителям, большая часть которых подростки и дети. Я не люблю слово «фан», так что своих поклонников называю начальниками, потому что они дают мне работу и возможность заработать.

Главным режиссером на следующие 20 лет для Джонни стал Тим Бертон. Именно он открыл другую сторону актерского дарования Деппа, предложив парню из популярного телешоу главную роль в фильме «Эдвард Руки-ножницы».

Режиссер Тим Бертон отмечал во время съемок

«Безусловно, Джонни был ближе всех к своему герою. Так же, как Эдварда, Джонни воспринимают не таким, кто он на самом деле. Перед нашей встречей я знал Деппа как тин-идола и покорителя девичьих сердец. Но, приглядевшись к нему, я начал видеть в этом человеке много боли и юмора, тьмы и света. Мне кажется, роль Эдварда – очень личная для него. Сильное, внутреннее чувство одиночества. Это не то, о чем он говорит или может говорить, потому что все это действительно очень печально. Что с этим поделать?»

Каждому актеру важно найти своего режиссера. Бертон стал именно таким для Деппа. Их творческий и дружеский тандем существует уже почти тридцать лет.

Правда, последние их совместные работы не встретили понимания кинокритиков и были не столь тепло, как прежние, приняты зрителями. Критики с удовольствием писали о «творческом тупике» режиссера и «исчерпанности их эстетических поисков».

Например:

«Свежую картину – чуть было не написал „картинку“; это была бы говорящая опечатка – Тима Бертона „Мрачные тени“, увы, интереснее разглядывать, чем смотреть. Главная червоточина здесь та же, что и в „Артисте“, о которого поспотыкались все мыслимые контрибьюторы „Сеанса“, устроив в итоге кучу-малу, в которой позабыли, как это часто бывает, назвать простую причину неудовлетворения текстом: вместо полнокровного сценария в обоих случаях мы имеем лишь скелет сценарной идеи. Но случай Бертона не в пример более обидный: уж больно предпосылки были многообещающими. Если авторы „Артиста“ с самого начала вознамерились жонглировать обглоданными костьми „Поющих под дождем“ и „Сансет бульвара“, то идея „Теней“ вызывает обильное слюноотделение.

Что, если эдгарпошный сквайр 1770-х, обращенный в вампира и запертый в гробу, высвободится в 1972 году в эпоху глэм-рока, а реальность, включая фары машин (очи дьявола), горящую „М“ над закусочными (первая буква имени Мефистофель) и все остальное примет за ад? А населению, пообтесавшемуся с наркоманами, Дэвидом Боуи и Элисом Купером, его внешность и манеры покажутся как нечто не от мира сего? Мы уж было открываем рот, чтобы оборжаться, как авторы подбрасывают пару заплесневелых шуточек, например, признание восьмилетнего мальчика за семейным ужином в том, что его пятнадцатилетняя кузина „трогает себя и при этом мяукает как кошка“. Такого юмора уже лет 20 как чураются создатели „Мачо и ботанов“ и „Копов в глубоком запасе“. Одна-единственная действительно смешная хохма связана с реакцией сквайра в исполнении Джонни Деппа на появление реального Элиса Купера, но тут наши челюсти стучат как у скелета-экспоната в мединституте. Появляется она посреди второго часа действия, а, точнее, бездействия, когда становится ясно, что запал пролога потух и более не воспламенится. Сценарий, правда, писал не Тим Бертон, и в основе его – подзабытый ситком, но Бертон вообще редко участвует в создании сценариев. Впрочем, нетривиальная сценарная основа – стикеры жвачки пятидесятых – не помешала фильму „Марс атакует!“ (1996) стать (наряду с „Битлджюсом“ (1988)) одной из тех игровых картин, что смотрятся на одном дыхании. Тут бы надо почесать репу в недоумении: с чего это большой режиссер дает спуску таким хилым сценаристам? – и, признав, что и на старуху бывает проруха, закончить рецензию.

Но мы не будем. И не потому, что уже один раз сделали это, когда Бертон вышел к микрофону с осипшим голосом в „Планете обезьян“ (2001). Две неудачи за 30 лет творческой деятельности – это математически оправданное число для плодовитого гения. Возможно и больше – дайте прожектор на Вуди Аллена! Нет, мы продолжим потому, что „Мрачные тени“ – не обычная осечка, какой была „Планета“, где Бертон только и смог, что остроумно проложить мостки от Чарлтона Хестона к Марку Уолбергу. „Мрачные тени“ – веха, диагноз, нарост, полип, имитирующий живые человеческие формы, из тех, что растил в своих колбах в „Докторе Фаустусе“ папаша Леверкюн. Если б речь шла о затяжной, неизлечимой, характеризуемой длительными и непредсказуемыми ремиссиями болезни любимого человека, впору было бы говорить о новой неизвестной стадии, которую мы наблюдаем с ужасом и надеждой – так мы говорим об Альмодоваре с середины девяностых, когда тот впал в величавую депрессию. У Бертона же, да простится нам избитый оборот, все-таки старые-добрые муки творчества, во всей их фантастичности и грандиозности: он жив, но давно в тупике, из которого ищет выход все более радикальными способами; он, скорее, глубоководный ныряльщик, чьи попытки выбраться из впадины мы бессильно наблюдаем уже лет 7 на мониторах. Но что это за тупик, и как он туда попал? О том и толкуем.

Я, должно быть, всем уже надоел со своей излюбленной цитатой из Рабиндраната Тагора насчет „капли росы на листке травы у родного порога“, в которой отражается весь мир, но всего Бертона и впрямь можно увидеть насквозь в двух его ранних черно-белых короткометражках – мультипликационном „Винсенте“ (1982) и „Франкенвини“ (1984). Первый так и остался непревзойденным шедевром: в нем была найдена та уникальная, полная глубоких теней графика вытянутых и заостренных образов, экспрессионистская архитектура скособоченного пространства и музыкальная среда, сочетающая односложность колыбельных с бесконечно множащимися крещендо и тутти – всем этим он пользуется и по сей день. Главный герой – семилетний мальчик, который счастливо проводит время в темноте за чтением Эдгара По, рисованием и экспериментами над своим псом Аберкромби (надеется создать ужасного зомби», с которым они пойдут выслеживать жертв по Лондону, напоминающему декорации «Калигари» Роберта Вине) приходит в шок, когда мама или тетя в их цветастых юбках зажигают свет и требуют от него выйти на солнце поиграть с другими детьми. Противопоставление монохромной мещанской действительности причудливому рисунку всего потустороннего Бертон в 2005 году разовьет в полнометражном цветном мультфильме «Труп невесты», где жизнь – серо-коричневая, с механическим балетом улицы, где метла дворника визуально срифмована с маятником часов, а загробный мир пестр и необуздан. Линию Винсента в полных метрах Бертона продолжит Вайнона Райдер в роли школьницы-дочери пары помешанных на дизайне и комфорте мещан, выходящей к столу в наряде а-ля Екатерина Васильева из «Обыкновенного чуда» и прозванная «девушкой во вкусе Эдгара По»; она видит призраков, как и младшие герои «Мрачных теней».

Во «Франкенвини» герой Баррета Оливера, фантастического мальчика из «Бесконечной истории» (1984) Вольфганга Петерсена, в повадках и облике которого нежность и задор сочетались столь неповторимым образом, при помощи изобретенной им электромашины возвращает к жизни погибшего под колесами любимого бультерьера. После эксгумации пса пришлось изрядно залатать старыми одеялами, и он прячет его в своей спальне. Крупные стежки, аляповатые заплатки – символы детских аутичных игр со всем, что под руку попадется, и, одновременно, неизбежные компоненты всех будущих рукодельных героев Бертона, у которых, в силу того, что, по человеческим меркам, они – трупы, то глаз выпадет, то нога отвалится. Собаки – не только лучшие друзья, но и проекции всех аутичных детей; с трупами любимых псов разгуливают многие герои Бертона: Джек-скелет из «Кошмара перед Рождеством» (1993) – с псом-призраком, герою «Трупа невесты» загробная жена в качестве свадебного подарка вручает бегающий и тявкающий скелет его покойной собаки. В фильме есть сцена, точнее – две, на кладбище домашних животных с крестами и надгробиями на могилах котов, змей и прочих. Показательно: пока идеи Бертона тиражируют производители «низких жанров» (фильм ужасов «Кладбище домашних животных», 1989), сам он черпает вдохновение в европейском авторском кино, в данном случае в удостоенной «Оскара» картине Рене Клемана «Запрещенные игры» (1952). Там мальчик и девочка в оккупированной Франции, где налево и направо гибнут люди, играют в единственную известную им игру – похороны – предавая земле, под крестами из веток, жучков, паучков, кошек и кротов; как и Винсента, их ждут наказание и приют, когда взрослые откроют их игры.

Если в ранних лентах Бертон просто упивается инаковостью, налепив на мещанскую реальность ярлык ничтожности и кошмарности, в «Кошмаре перед Рождеством» 1993 года он уже признает ее необходимость: заскучавший затейник города Хэллоуина вновь обретает вкус к жизни, только навалив румяным детям в городе Рождества вместо подарков змей и выслушав их слезы и вопли. Мы осознаем, что живы, только плюя этой реальности в лицо. В «Марсе атакует» он идет дальше: можно быть просто людьми и наслаждаться природой и миром, если всех президентов и их первых леди, политиков, генералов и солдат, и, непременно, телеведущих предварительно уничтожат марсиане. В финале картины Том Джонс поет свой хит косулям, грызунам и соколу среди девственной природы мира, освобожденного от вышеуказанной нечисти. Зло внеземное столкнулось со злом земным, уничтожив последнее, а музыка добила зло потустороннее. Надо ли говорить, что по изобретательности, живости и живительности всех компонентов эти две ленты стали и вершинами среди полнометражных картин Бертона, в анимации и игровом кино соответственно.

Бертон приходит к своего рода францисканству, а путь, открытый Франциском Ассизским, – настолько верный и истинный, что дальше искать смысла нет. То, что Бертон пошел дальше, – результат не столько даже пытливости и неугомонности всякой творческой мысли – хотя и это тоже – сколько того, что со времени создания «Винсента» мир Рождества надел личину мира Хэллоуина. Готы и эмо расползлись по миру, как стиль Бертона – по мировому кинопространству. Пересматривая в рамках подготовки этого материала «Эдварда Руки-ножницы» (1990) я с отвращением обнаружил, что визаж Деппа из этого фильма, где он играет человека, созданного безумным механиком с холма, полностью повторен в облике Руни Мары из «Девушки с татуировкой дракона» (2011), а всем известно, с какой горделивой радостью бьют себя в грудь ныне толпы вполне образованных женщин, иные из которых даже наши подруги, объявляя «Лисбет – это я!» и по-детски путая удовольствие от умного и занимательного фильма с поклонением его героине, сходство с которой призвано скорее глубоко расстраивать, нежели воодушевлять. Короче, уже в конце девяностых Бертон, ставший суперзвездой режиссуры и властителем дум, обнаружил, что та реальность, в оскорблении которой он черпает жизненные силы, мимикрировала под мир, который он ей противопоставлял. Так влюбленно он этот мир живописал, что люди приняли его за комильфо. Обычная история: за что боролись, на то и напоролись, или, другими словами, кино и мир Бертона, как всякая революция, достигшая своей цели (на что указывали все дельные немцы от Томаса Манна до Эриха Фромма), с автоматической неизбежностью выродилась в диктатуру. Режиссер оказался в положении Джека-скелета, подарки которого не испугали, а очень даже обрадовали откормленных детей Рождества.

Здесь начинаются те творческие приключения Бертона, которые не приводят к фильмам, исполненным самозабвенного счастья, но за которыми так интересно следить. Сперва он, что предсказуемо, бежал в жанр (детектив) и стилизацию (гравюра XIX века, барбизонцы) в «Сонной лощине» (1999). Затем провел экскурсию по авторской кухне фантазера в своем на мой вкус излишне сопливом «8 S» – light, «Крупной рыбе» (2003) – что тоже предсказуемо. В 2005 году он делает два фильма, где в последний раз появятся вываливающиеся глаза, и где он балуется уже не самопальными изобретениями, но с великим прошлым мирового кинематографа. Мультфильм «Труп невесты» с потусторонним баром с пианино – парафраз «Зарубежного романа» (1948) Уайлдера и рефлексия образа Дитрих как любовницы из салуна вообще. В «Чарли и шоколадной фабрике» он нанимает художника по костюмам Габриэллу Пескуччи, работавшую ассистентом Пьеро Този у Висконти, чтобы справить свадьбу, к которой стремился, да так и не сыграл, великий итальянский коллега: поженить Людвига II, в чьих ладьях раскатывает по гротам Джонни Депп, одетый в шляпы и плащи баварского монарха, с ангелоподобным Рокко Паронди, героем Делона из «Рокко и его братьев» (1960), в точную копию джемпера которого Пескуччи облачила мальчика Чарли. Бракосочетание, опять-таки, не обошлось без соплей, но в убедительности и жизнеспособности этому союзу было не отказать. Если «Марс атакует» заставил говорить о Бертоне как о Франциске Ассизском кинематографической поп-культуры, то ныне он – именно Людвиг II, заплутавший в ночи, в виршах и партитурах канувших времен, в искусственных красотах и мертворожденных отношениях.

Выпущенную Бертоном в 2007 году гравюроподобную экранизацию всамделишной трагедии демона-парикмахера Суини Тодда, орудовавшего в Лондоне начала XIX века, подняла над мертвечиной стилизации только партитура Стивена Сондхайма с ее маленьким чудом – духоподъемной и благословляющей арией для мальчишеского фальцета Not While I’m Around, в которой черпает силы в пору ненастий всякая не чуждая бродвейским мюзиклам заблудшая душа. Но партитура эта была создана еще в 1979 году и хорошо известна (я лично эти песни еще старшеклассником слушал), Бертон здесь выступил разве что в роли ее пропагандиста среди широких зрительских масс, только вот оценили ли они его жест? К таксидермическому чучелу «Алисы в Стране чудес» (2010) счастливая продюсерская идея подвела электроды 3D, заставив ходить и его – техническая новинка превратила созерцание регулярных парков поздневикторианской эпохи в отдельное наслаждение. «Мрачные тени» та же компания Warner Bros. пытается спасти IMAX’ом – и остается только отвесить поклон заботливости руководства студии, которая так печется о любимом нами великом режиссере, который в этот раз, право, окончательно потерян. Ничего своего, бертоновского, здесь и в помине нет, но то не беда – нельзя же четвертый десяток лет потешать людей все теми же вываливающимися глазными яблоками и заштопанными псинами. Бертон-стилизатор здесь как-то совсем уж уныло балуется играми в кино 1960–1970-х, делая контуры размытыми, а картинку бликующей; наряжая и гримируя Деппа под Делона в «Самурае» (1967), а прыгающую, как юла, Еву Грин – в Рафаэллу Карру; напуская на героев с балюстрад деревянные изваянья, расхаживающие с неуклюжестью идолов и корабельных фигур из «Седьмого» (1958) и «Золотого путешествий Синдбада» (1973). С видимой скукой он перебирает понятные и знакомые лишь совсем неюной и поднаторевшей публике киноигрушки, а свои запер в дальний шкаф как набившие оскомину. Он ищет выход в самоотречении и синефильстве, но находит – дно. Хотелось бы поверить, что это – то дно, от которого отталкивается всякий, начавший выныривать из кризиса, но – увы! Уже в октябре он покажет нам «Франкенвини», где в формате полнометражного мультфильма откопает и оживит уже однажды эксгумированного им бультерьера, сам уподобившись собаке, которая известна как редкое млекопитающее, возвращающееся к своей блевотине.

А. Васильев. Парад уродов. 12.05.2012

Но… Как бы ни сложилась в дальнейшем творческая судьба этого тандема (уверена, дружбу Тома и Джонни не разрушит ничто, оба слишком ей дорожат), именно благодаря роли в этом фильме Депп перестал быть «звездой ситкома» и стал считаться серьезным исполнителем с мрачноватой харизмой и необычной, даже слегка болезненной манерой игры. Актером, выбирающим роли, которые постоянно удивляют как критиков, так и поклонников.

Собственно, этот имидж сохранился за ним до сих пор, несмотря на ряд неудач и ролей, упорно именующихся критиками «коммерческими».

В этом и есть один из феноменов Деппа – играть роли одновременно близкие друг другу и совершенно разные, неожиданные по содержанию и наполнению и в то же время очень созвучные зрителям, играть «нетипичных персонажей», фриков, людей вне толпы, у которых свои, чаще всего очень сложные отношения с миром.

Удивительнее всего, что даже играя «обычных парней», таких, как Гилберт из прекрасного фильма «Что гложет Гилберта Грэйпа», Джонни это делает так, что его персонажа никогда не причислишь к таковым. Хотя бы потому, что этот паренек из американской глубинки, у которого фактически на шее большая семья, нездоровые мама и брат, не только думает о том, как прокормить их и куда сбежать из этой безнадеги, но видит красоту мира и людей, думает о вещах глубоких и сложных и гонится не за «американской мечтой», а о поиске себя и еще чего-то.

Именно на съемках «Эдвард Руки-ножницы» Депп сблизился с партнершей по фильму – Вайноной Райдер, на которую положил глаз еще во время короткого знакомства на премьере ее фильма «Огненные шары» в 1989 году. Позже он вспоминал:

Меня совершенно очаровало то, что Эдвард не был человеком в полном смысле этого слова, он был таким же невинным и доверчивым, как ребенок, но вместо рук у него были длинные, смертельно опасные ножницы. Он не мог дотронуться до того, что любил. Вайнона начала сниматься раньше меня, и я был сильно потрясен, что ее персонаж был единственным, кто не видел в Эдварде урода и сумел полюбить его.

Завязался бурный роман, и вскоре эту пару стали называть самой шикарной парой Голливуда. Спустя пять месяцев романтических отношений Депп и Райдер, ставшие неразлучными, объявили о помолвке. В подтверждение своей любви Джонни даже сделал татуировку на правой руке – «Вайнона навсегда». Известный журналист Билл Земме писал в одном из своих материалов о Джонни в журнале «Rolling Stone»:

«Во второй день, который я провел с Деппом, появилась Вайнона. Ей всего девятнадцать, это сильная и умная для своего поколения актриса. Депп – мыслитель, а мысли его – в основном о ней. Он расцветает в ее присутствии. Когда они обнимаются, их объятия отчаянны в сосредоточенной тишине; они продолжают обнимать друг друга снова и снова. Кажется, эти двое растворились друг в друге. Вайнона курит его сигареты, хотя вообще-то она не курильщик („Твоя сигарета на фильтре, малыш“, – он научит ее все делать правильно).

Рука об руку, они отправляются в часто посещаемое кафе „У Барни“, чтобы пропустить для бодрости по чашке кофе. Она одета в футболку Тома Уэйтса, а на пальце красуется обручальное кольцо Деппа. Вайнона говорит: „Я никогда раньше не видела человека с татуировками, может быть, потому, что была слишком брезглива“. Депп хихикает и заявляет: „Она все время снимала повязку и разглядывала татуировку“. Они говорят о надписи „Вайнона навсегда (Winona Forever)“, третьей и последней на данный момент татуировке Джонни, несмываемой нательной надписи, местоположение которой – правое плечо (Депп сказал мне, что хорошо бы забальзамировать эти татуировки после его смерти и оставить на память детям, которые рано или поздно должны у него появиться). Эта татуировка была нанесена в близлежащем салоне, на который Вайнона смотрит с нескрываемым ужасом. „Я была в шоке, – говорит она. – Мне казалось, что когда-нибудь эту надпись можно будет смыть, но я и помыслить не могла, что вижу это в действительности. – Ее глаза округлились. – Я имею в виду, то, что сделал Джонни – великолепно, ведь это на всю жизнь!“».

Однако в 1993 году пара рассталась – после того, как родители Вайноны запретили ей выходить замуж (актрисе на момент знакомства с 26–летним Джонни едва исполнилось шестнадцать). Татуировка на руке Деппа трансформировалась в «Вино навсегда», а сам он, по словам окружающих, очень тяжело переживал этот разрыв:

В наших отношениях были взлеты и падения. Мы оба пришли к выводу, что все стало слишком странно. Но она чудесный малыш, и я хочу, чтобы она была счастлива.

Джентльмен Джонни ничего не расскажет настойчивым журналистам о том, что привело к разрыву. Однако в одном из интервью, отвечая на вопрос о Вайноне, Депп вдруг начнет гладить кончиками пальцев кирпичную стену и говорить полушепотом:

Если вы в комнате, вы изучаете это место целиком. Вы чувствуете фактуру стен, и вы можете почувствовать запах этой комнаты, не чувствуя его, и вы узнаете все о ней. А затем приходит время, когда вы говорите: «Хорошо, я выучил ее. И теперь я должен отправиться дальше. Так или иначе». Конечно, я надеюсь, что найду того человека, который окажется единственным. Будет изумительно, если это окажется возможно.