Читать книгу Песня вечной дороги - Татьяна Брыксина - Страница 36

Звалась ты Алёной, звалась Василисой,

Молилась, жила по уму…

Откуда, родная, взялись эти лисы —

Картавые бесы, раскосые крысы

В тесовом твоём терему?

По вольной ли воле ты им покорилась,

На вора сменила царя?

Твоя купина кумачом опалилась,

Господь отвернулся – скажите на милость! —

И Господа – вон втихаря!

Базарной чумичкой, малинной марухой

Назвал тебя новый купец,

Глаза помутил слободскою сивухой,

У паперти бросил бездомной старухой,

Грошовый всучив лубянец,

Чтоб нищей каликой брела по дороге,

По стёртому кругу судьбы,

Не видя спасенья оконцам убогим,

Иконным отцам, отрешённым и строгим,

В потёмках сиротской избы.

Сама ли ты дикие песни певала

Грудным переросткам своим,

Что стали они – кто крикун, кто меняла,

В пожарном чаду не заботясь нимало,

Сколь горек отеческий дым?

Тебя, моя мать – Василису простую —

Чухонец хулит и абрек…

Но вспомнит Христос простодушно-святую,

Спольщённую бесом страну золотую, —

Он Бог! Но ведь он человек!

Над распахнутой книгой в полночном

                                                       вагоне

Добрый дух сновидений смыкает ладони,

А за шторкой летят путевые огни…

Светотени скользят по страницам,

                                               не зная,

Весела иль печальна дорога земная,

Что ведёт через книгу в грядущие дни.

Я включу ночничок над подушкой

                                                измятой,

И строка оживёт неожиданной датой,

Удивительной истиной душу проймёт…

В чьих руках оживала судеб вереница,

Кто по-детски глотал за страницей

                                                страницу,

Тот меня в этой качке вагонной поймёт.

Лишь под утро, когда за стеклом

                                         пропылённым

Станет мир узнаваемым, птичьим,

                                               зелёным —

Книга выпорхнет вольно,

                                крылами шурша…

Сквозь бессильные веки восторг

                                           не прольётся,

И вагон не узнает, над чем рассмеётся

Иль заплачет моя книгочейка-душа.

Так и бродит судьба от порога к порогу,

Выбирая мучительно книгу в дорогу,

Утешая скитальчество щедрой тоской…

Ах, не надо сулить мне дворца обжитого,

На прощанье дарить перстенька

                                            золотого —

Утолите глаза мои мудрой строкой!

Опалит ли, отравит ли нежить мирская,

Отмахнётся ли дверь, на порог не пуская,

Снег ли вновь упадёт на живую траву —

Подарите мне книгу, вложите закладку,

Лишь она подтвердит непростую догадку:

Сострадает душа – значит, всё наяву!

Заснёшь зимой, проснёшься летом —

Тоска – хоть прочь её гони!

Так и расплачешься над Фетом:

«Как грустны сумрачные дни…»

Февраль да март, июль да август…

Уже и солнце не лудит

Земную медь – оно, как Аргус,

За ходом времени следит.

Всё опростилось в мире грешном,

И я не плачу об ином,

Кружась во времени поспешном,

Сгорая в огнище земном.

Вот так и станешь просто лишней

Среди живых… Молчи, печаль!

Когда душа уходит вдаль,

«Лишь вызывающее слышно».

В коричневом, в синем и в сером,

На лицах – ни свет ни заря —

Мы кружимся, как по вольерам,

По лужам конца октября.

Зима ли пахнула кладбищем?

Навек ли захлопнулся дом?

Кого мы так горестно ищем?

Кого недозванно зовём?

О нет, не к метельной остуде

Смеркается свет золотой! —

Печальные грешные люди,

Мы ищем отрады святой.

И день благодати настанет,

Вернётся улыбчивый год,

Морозец рождественской рани

Румянцем на щёки дохнёт!

А ныне, как в день поминальный,

На лицах – ни свет ни заря…

Людей не бывает печальней,

Чем люди конца октября.

Лишь и есть у меня —

Плач да песня приветному дому,

Что в пути накопила,

Чем скорби земные лечу, —

Не гоните в сердцах,

Если к вашему крову ночному

Я устало сверну

И легонько в окно постучу.

Не котомку в сенях —

Путь-дорогу оставлю за дверью,

Буду просто сидеть,

Вспоминая, что было вчера,

За пустой кипяток,

За великое ваше доверье

Запряду свою речь

Из кудели печного костра.

Чтоб ни высверк лихой,

Ни густые, как дёготь, потёмки

Не стращали детей,

Не морочили квёлых душой,

Наковаленку счастья

Достану из пыльной котомки

И правше подскажу,

Как проснуться великим Левшой.

Если ж долго молчать,

Может в памяти вспыхнуть мгновенье,

Где, беря кочедык,

Сказкам лапти плетёт старина, —

Пусть бегут лапотки,

Обегают мирское забвенье,

Чтобы сказка вернулась

В несказочные времена.

Не беда, что за мной

Вы порог обметёте украдкой,

Что дорога моя будет дольше

И память больней, —

Лишь бы радость цвела

Над раздумчивой детской кроваткой,

Чтоб и спутник летел,

И звенел жаворонок над ней.

…Тепла искать, не понимая,

В какую сторону брести:

До перекрестка?

До трамвая?

До тупика в конце пути?

И вновь не знать, какие двери

Приоткрывать,

Куда звонить,

Чтоб сонный свет по крайней мере

В одном окне воспламенить.

Окно засветится,

Быть может,

Но темь ноябрьского двора

Надежды стужей подытожит,

На том и кончится игра.

Дверной глазок слезинкой света

Не прикипит к твоей судьбе…

Там снова ночь

И снова нету

Бессонных мыслей о тебе.

Птица – мимо, и облако – мимо,

Только тени скользят по равнине…

Как живется тебе, Серафима,

На окраине, на Украине?

Изболелась бессонная память

По крылечку, по старой калине…

Пусть панове насмешкой не ранят

Сердце русское на Украине!

Я не верю, что нет и в помине

Сострадания к той, что кохала

В двух колысках сынков Украине,

Хоть и русские песни спевала!

Напиши мне письмо, Серафима,

Я пойму, над строкой замирая,

Кем бранима живёшь, кем хранима

За околицей отчего края.

Старый век доскрипает раиной,

Бесконечными кажутся зимы…

Сколько плыть ещё над Украиной

Птице – мимо и облаку – мимо?

В этой серости, сирости, сырости —

В талом снеге и колком дожде

Я оставлена всеми в немилости,

Как дерюжка на ржавом гвозде.

Капли зябкие, зыбкие, знобкие

Бьют по жести глухого окна…

Где ж вы, песни мои неторопкие?

Я без вас одичала – одна.

Тучи дальние, долгие, длинные

Разверстались по хмурой зиме,

И звонки, как замки магазинные,

В коридорной молчат полутьме.

Не терзают друзья безуправные,

Перед кем – ничего не таи!

Что ж вы, милые, добрые, славные,

Выпивохи-пройдохи мои?!

В самовязных шапчонках,

В болоньевых куртках

У подъезда сидят

Маривановна с Шуркой —