Читать книгу Три Л - Татьяна Буглак - Страница 24

Просторные, немного неухоженные зелёные дворы старинного квартала, обнесённые ветхими, посеребревшими от времени некрашеными штакетниками, пережившими все моды прошлого века и стойко сопротивляющимися старому металлопрофилю и пластику современных оград. Вросшие в землю распахнутые ворота на древних кирпичных столбах. Неохватные стволы почти таких же древних с виду деревьев. Всё это напоминало ему кадры из старых фильмов, которые он иногда смотрел вместе с отцом и Леной. Тогда это казалось выдумкой, нереальными декорациями, совершенно не сочетавшимися с окружавшей его в научном центре техникой и мебелью. Тем более невероятным это казалось, если сравнивать с ухоженной, благородно-модной империей Кэт. Хозяйка всегда отличалась великолепным вкусом и ценила достойную старину антиквариата, которым не пользуются, а только любуются.

Теперь эти «декорации» обрели плоть, стали живыми, яркими и объёмными. Как стал реальным щебет проснувшихся птиц в кронах деревьев, уханье горлинок, прохладный запах припоздавших сиреневых флоксов – старомодных и казавшихся неотъемлемой частью этих дворов высоких полудиких цветов.

Вот и нужный ему двор, с неизменными флоксами и яркими астрами у забора и с извечной детской забавой – качелями, подвешенными на верёвке на сплоченных буквой «П» мощных деревянных столбах. Около качелей валялась стоптанная детская кроссовка, такая странно маленькая для него, никогда не бывшего ребёнком.

Двухэтажный дом двухвековой давности, изъеденные временем стены из красного кирпича, отдельные входы в каждую квартиру. Дверь почти вровень с современным уровнем земли, филёнчатая, покрытая прозрачным янтарным лаком. На стук откликнулись сразу, хотя, кажется, были не очень довольны. Но он не мог прийти позже.

– Да, вам кого? – В дверном проёме стоял высокий, худой, с всклокоченными тёмными волосами парень лет тридцати на вид.

– Вы простите… – Он неожиданно понял, что не знает, что сказать, и совсем по-детски схватился за единственную «соломинку»: – Мне ваш адрес Жаклин дала…

– Заходи! – Парень резко шагнул в сторону. – Ну, чего стоишь?!

Он вошёл в тёмную тёплую прихожую, пахну́вшую на него запахами обувной кожи, жареного лука, свежего кофе, обжитых кирпичных стен.

– Разувайся и проходи в комнату, сейчас кофе принесу. – Хозяин квартиры мотнул головой, указывая куда идти, сам же поспешил в другую дверь, из-за которой доносилось негромкое шипение. Через мгновенье послышалось: «Чёрт! Опять плитку мыть!» – и запах кофе усилился.

Он снял мокасины и, радуясь, что можно дать отдых ногам, прошёл по прохладным половицам в по-утреннему сумрачную комнату с непривычной для него старой мебелью: узкие лакированные шкафы, такой же узкий сервант с горками фарфоровой посуды за стеклом, небольшие, жёсткие на вид кресла.

– Чего застыл? Садись! – Хозяин слегка подтолкнул его ребром подноса. – Вот сюда, к столу. Что, мебель понравилась? От бабушки досталась, антиквариат, сто лет в обед, сейчас из ДСП уже ничего не делают. Держи кофе и пирог. И рассказывай. Звать-то тебя как?

Он растерянно замер, не зная, что ответить, и вдруг ему послышался хрипловатый голос отца. Он выпрямился и твёрдо сказал:

– Лёшка. Не Алексей, а Лёшка.

– Хорошо, тогда я – Мишка. Будем знакомы! – Парень шутливо стукнул в его кружку своей.

– Что Жаклин? Просила что-то передать?

– Нет, она сказала, вы можете мне помочь… – Лёшка пытался найти нужные слова.

– Ты когда её видел?

– Вчера, мельком, а говорил в прошлое воскресенье.

– Как она? – Мишка спросил напряжённым голосом.

– Хорошо… – Лёшка запнулся, ведь о Жаклин не знал почти ничего. – Я не буду врать, я мало с ней общался, но она… Наверное, её можно назвать моим другом.

Мишка внимательно посмотрел на него, кивнул, видимо, заметив что-то особое в лице Лёшки:

– Говори. Если она послала тебя ко мне, значит, дело очень серьёзное.

Лёшка вздохнул, прикрыл глаза и стал рассказывать. Всё. И то, о чём не говорил тогда Жаклин – о детях-уродах в подвальной лаборатории, о разговорах с отцом, о непонятной ему самому неприязни к Лене в те детские дни, и о смазливой медсестре, слова которой подтолкнули его к поискам сведений о своём прототипе. И о жизни в «Баялиге», об упрямом нежелании хоть что-то читать, чему-то учиться, узнавать новое: люди-то живут и без знаний, книг, им достаточно того, что есть в торговом центре, значит, быть умнее – плохо, глупо, неприлично. О последней неделе, когда всё сложилось в цельную картину. И о бегстве в ночь, неожиданном для него самого, но вроде бы хорошо спланированном. И самое главное – о жгущем чувстве вины перед отцом и Леной, от которого не избавиться, которое, как и одиночество, стало его спутником и наяву, и во сне. Мишка молчал, Лёшка сквозь опущенные ресницы видел, что тот внимательно следит за его лицом. Но в этот раз он не контролировал свою мимику – хватит с него притворства!

Лёшка замолчал, но хозяин квартиры сидел, всё так же молча рассматривая его лицо. Потом вздохнул и разжал кулаки:

– Ты не врёшь. Не думал, что когда-нибудь увижу молодого параллельщика, им всем уже за восемьдесят. Но такой взгляд – только у них. Досталось тебе… – Он снова ненадолго замолчал, потом встал: – Я согрею тебе поесть. Хочешь, идём на кухню, хочешь, оставайся здесь.

Лёшка пошёл за ним. Небольшая, квадратов восемь, кухня, оставшийся от когда-то стоявшей здесь угольной плиты выступ дымохода, старинная, опять же из ДСП, мебель и залитая убежавшим кофе газовая плита – тоже почти антиквариат в мире победившего электричества и готовых блюд. В раковине стояла начищенная до золотого блеска медная джезва.

– Садись сюда. – Мишка резким, отрывистым движением указал на стул в углу. – И мне не помешаешь, и снаружи тебя никто не увидит. Суп будешь? Гречневый, с шампиньонами.

– Я всё ем. – Лёшка пожал плечами.

– Оно и понятно, капризничать тебе никто не давал, – усмехнулся хозяин. – Пока греется, буду говорить. Я тебя не перебивал, так что и ты пока молчи, потом спрашивать да возражать будешь. Отец твой преступление совершил. Сиди! Не в том преступление, что тебя оттуда вытащить смог, а в том, что с этими экспериментами связался. Судить его не могу. Был бы он жив, ему бы официально обвинение предъявили. Только суды разные есть. Он неправ, но… Параллельщики – они другие. Не все выдерживали. Ты же сам знаешь, что такое одиночество. Это не только твоя беда, так у всех параллельщиков. Тебе это с генами передалось, ты же клон. Плюс ещё эта запись информации в мозг. Отец твой хотел от этого одиночества спастись, а когда семью потерял… Не могу его судить. Да и расплатился он за всё, и тебя смог человеком воспитать. Больше его за Лену виню – знал, во что девчонку впутывает. Ладно. Держи суп, а я тут приберу пока. Сейчас вот что решать надо. Первое: куда тебя прятать и как. Кэт эта тебя под землёй найдёт, а если с хозяевами центра стакнётся… Значит, прятать тебя нужно далеко. Но и запирать в четырёх стенах нельзя – ты за эти годы на несколько жизней вперёд в тюрьме насиделся, вернее, в пыточной. Да и учиться тебе нужно, ты парень умный. Второе: нужно узнать, жива ли Лена.

Лёшка впервые за свою жизнь покраснел от стыда. Он на самом деле не думал, что стало с девушкой, хватило того, что узнал о смерти отца.

– Не сообразил, да? – Мишка, вымыв плиту, сел к столу. – Не переживай, бывает. Запомни на будущее, а себя сейчас не кори. Третье: надо остановить все эти эксперименты, продажу людей. Что смотришь? Ну да, людей; они же не куклы, они чувствуют, думают, страдают. Не привык, чтобы их сразу людьми считали? Привыкай! Мир – не центр и не притон Кэт, мир намного больше, и хороших, умных людей в нём больше, чем плохих. Плохие, к сожалению, заметнее, и власти у них часто больше – это да. Но и мы не лыком шиты. Держи добавку. Оголодал совсем?

– Нет, но такой вкусноты не ел никогда. – Лёшка на самом деле поражался вкусу вроде бы простого супа.

– Так он же домашний, мать готовила. Ладно, пошли дальше. Значит, у нас три задачи: спрятать тебя, узнать о Лене и закрыть центр, вытащив из него всех детей и твоих клонов, так? – Мишка поставил перед гостем стакан с чаем. – А ты совсем пацан.

– Нет, мне уже двадцать пять психологически.

– Ты как считаешь? Год за десять? Нет, тут другая математика. Судя по тому, что ты рассказал, у тебя вообще нельзя определить психологический возраст. Кое в чём ты любому фору дашь, да беда в том, что знать это нормальным людям незачем. А в обычных человеческих делах, отношениях ты ребёнок совсем. Где тебе было опыта набраться? Поел? Пошли в зал, думать будем. Хотя нет, думать я буду, а ты спать ложись. Не бойся, не сдам я тебя, и что бы ни придумал – всё сначала тебе скажу, ты решать будешь.

Мишка проводил его в другую комнату, небольшую, с узким окном в толстенной стене и каким-то разлапистым цветком на подоконнике.

– Вот. Одежду другую дать? В твоей спать неудобно, да и приметная она слишком.

Лёшка растерянно кивнул и вскоре получил на руки старый спортивный костюм.

– Если умыться надо, вот там ванная и туалет, – указал в коридор Мишка. – Я пока постель разберу.

Когда Лёшка, вымывшись и переодевшись в тесноватый для него костюм, вернулся в комнату, кровать была уже перестелена. Мишка, взглянув на него, улыбнулся:

– Хорош, на самом деле хорош. И стойкий: гнёшься, но не ломаешься. Когда разогнёшься, им мало не покажется. О чём думал, когда ко мне ехал?

Вопрос был задан слегка шутливым тоном, но с искренним интересом и участием, и Лёшка рассказал, ничего не скрывая и не стесняясь. Он вообще плохо понимал, чего нужно стесняться, а чего – нет. Мишка довольно кивнул:

– Ты молодец! Сам додумался до того, чему других и за сто лет не выучить. Ложись и спи. Не помешаю, если я здесь работать буду? Не хочу, чтобы ты думал, что я куда-то ушёл.

Лёшка пожал плечами: спать хотелось жутко, и было всё равно, сидит кто-то в комнате или нет. С Мишкой даже спокойнее.