Читать книгу Три Л - Татьяна Буглак - Страница 5

После тяжёлого разговора с Львом Борисовичем Лена долго приходила в себя. Однажды в семилетнем возрасте она откопала в бабушкиной библиотеке старинную книгу давно забытого писателя и засиделась допоздна, с любопытством и страхом читая непонятную и притягательную историю со странным названием «R. U. R.».5 За этим занятием её и застали зашедшие в комнату бабушка и её подруга. Гостья, увидев в руках девочки старую книгу, возмутилась: «Разве можно детям читать такие вещи?» Бабушка тогда ласково улыбнулась Лене:

– Пусть она знает, что такое рабство.

Потом Лена узнала, что та книга была первой, в которой появилось слово «робот», навсегда связанное для неё со словом «раб». И вот теперь она стала соучастницей создания новых рабов – тех самых думающих, чувствующих и ощущающих своё положение роботов из книжки. Стала соучастницей преступления, которое никто не назвал бы преступлением, ведь это просто разработка машины, облегчающей жизнь людей.

Новое, страшное для девушки знание изменило и её отношение к создаваемой фигуре. Раньше это было что-то вроде игры, забавной головоломки: сделать внешне не отличающуюся от живого человека куклу. Ну будет она двигаться, будет стоять в красивой ливрее у входа в какой-нибудь дорогущий отель, говорить «Добро пожаловать» и открывать двери – это почти то же самое, что автоматика на фотоэлементах, только красивее. Но создание личности – это совсем другое!

Несколько дней Лена перебарывала отвращение, заставляя себя работать: договор нельзя разорвать, потому что денег на уплату неустойки у неё нет. Но вскоре девушка нашла если не выход, то хотя бы утешение своей душе. Она ведь и так постоянно беседовала с фигурой, рассказывая что-нибудь интересное и представляя, что слышит ответы. Теперь она стала рассказывать создаваемому образу всё, что знала о борьбе людей за право быть самими собой. Это было самовнушение, полудетская вера в то, что кукла слышит её, понимает, что ей говорят, и сможет, как марионетка из старой сказки, стать свободной, не подчиняться жестокому кукловоду. Заглядывавший к ней Лев Борисович (несмотря на разногласия, дружба между стариком и девушкой всё больше крепла) не мешал, а потом принёс несколько книг:

– Ты любишь читать, думаю, это тебя заинтересует.

Книги оказались не художественными, а научными – исследованиями по возникновению и развитию рабства. И истории из этих книг вскоре тоже зазвучали в мастерской, как и рассказы о дружбе и верности людей, сумевших противостоять злу и жажде власти тех, кто во все века считал себя хозяевами жизни.

Через четыре месяца Лена закончила работу над фигурой, но временный договор ещё действовал, и девушке дали новое задание: сделать эскизы лиц для обычных моделей, которые уже много лет выпускались на принадлежавших центру заводах. Так что теперь Лена делала грубоватые добродушные физиономии носильщиков, швейцаров и горничных. Простая и скучная работа, но не так бередящая душу, как первая. А ту, первую фигуру унесли. С её исчезновением пропало и желание говорить за работой, и в мастерской часами стояла тишина, прерываемая лишь стуком уроненного стека и шелестом эскизов.

* * *

Как-то, недели за две до конца действия договора, Лев Борисович зашёл в мастерскую в очень хорошем настроении:

– Бодрое утро! Как работается? Как настроение?

– Нормальное. – Лена улыбнулась старому учёному, которого теперь считала кем-то вроде названого отца и очень волновалась за его здоровье: сердце у Льва Борисовича пошаливало всё чаще.

– А у меня отличное! Меня только что назначили руководителем отдела! Теперь я точно успею закончить всё задуманное.

– Разве вы не руководитель? – Лена удивилась.

– Был руководителем одной из небольших лабораторий, теперь стану курировать всё направление. Сегодня пойду подробно знакомиться с работой коллег в других лабораториях.

– Поздравляю. – Лена постаралась сказать это искренне, но не получилось. Учёный понимающе и грустно вздохнул:

– Всё-таки уходишь от нас, да? Надеюсь, останемся друзьями?

– Конечно! – Этот ответ был во много раз более искренним, чем предыдущий, и Лев Борисович улыбнулся девушке:

– Спасибо! Побегу работать. Хорошего тебе дня!

– И вам!

* * *

Лена уже давно закончила работу в мастерской и, приготовив ужин, устроилась с книгой в гостиной. В темноте за окном начиналась метель, в комнате уютно потрескивал электрокамин, мысли девушки занимала история подростков с иной планеты, спасённых странным Тёмным Трубачом и теперь противостоявших выродившимся, но всё ещё жаждавшим власти обитателям древних пещер. В тот момент, когда герой пытался защититься от жуткого в своей кажущейся человекоподобности хранителя оружия, в дверь постучали. Лена, вздрогнув и выходя из читательского забытья, пошла открывать. На пороге стоял Лев Борисович, что само по себе было странно – он никогда не приходил к ней вечером. Ещё более пугающим был его вид: больные, ничего не видящие глаза, окаменелое лицо и початая бутылка водки в руках.

– Мне не к кому идти…

– Заходите. – Девушка, привынув за месяцы работы в центре к сдержанности и внешнему спокойствию, посторонилась, пропуская его в квартиру и одновременно ища взглядом что-нибудь тяжёлое, что можно использовать как оружие. Учёный, слегка пошатываясь от какого-то потрясения, прошёл на кухню, из которой вскоре раздался глухой голос:

– Закрой дверь и поставь статуэтку. Я буду только говорить. Пить и говорить. Я не могу молчать.

Лена закрыла дверь и зашла на кухню. Лев Борисович, взяв первую попавшуюся чашку, лил в неё водку.

– Я не пил много лет. Сейчас буду. Сегодня я стал начальником… начальником «лагеря смерти». Меня удостоили высшей чести: за мной теперь не будут следить! Я – образец лояльности! Садись. Пить не предлагаю, наверное, этого мне одному не хватит, чтобы забыть, что увидел. А мне нужно забыться, хотя бы на время. Сегодня я увидел другие лаборатории…

Следующий час Лена только слушала.

Заводы, на которых делали человекоподобных роботов, как и знаменитые клиники по лечению неврологических заболеваний, оказались лишь ширмой для вроде бы неприметного, но на самом деле влиятельного международного научного центра и связанных с ним лабораторий. Можно создать очень сложную машину, написать гениальную программу, но невозможно создать робота, самостоятельно взаимодействующего с миром во всём его многообразии. Искусственный интеллект ограничен по сравнению с мозгом животного, тем более – человека. Он решит множество математических задач, но не сможет одновременно улавливать запахи, обрабатывать тактильные и вкусовые ощущения, беседовать с человеком и идти, подстраиваясь под неровности дороги и непредсказуемые движения окружающих его людей. А ведь это всего лишь упрощённое описание идущего с отцом и лижущего эскимо малыша. Эти действия требуют от робота выполнения разных, подчас прямо противоположных программ. Мозг же человека делает всё это в фоновом режиме. Основатель центра быстро понял непосильность задачи и поменял направление исследований. Как раз в то время стало известно об особенностях «амнезии параллельщиков».

– Тогда появились доказательства того, что мозг параллельщиков помнит все полученные до попадания в этот мир навыки, и при определённых условиях их можно сохранить. – Лев Борисович, немного придя в себя, налил вторую чашку водки. – Когда в этом мире появился я, исследования мозга параллельщиков уже шли полным ходом. И я с самого начала оказался втянут в них: мозг подростков пластичнее и меньше травмировался при переходе. Моя карта мозга, динамика приобретения знаний, сохранения прежних и освоения новых навыков ведётся все эти годы. И не только моя. Нас таких в мире было несколько десятков человек. Именно эти знания и стали использовать в нашем центре для создания искусственного интеллекта, а когда поняли, что программа бесполезна – для создания и обучения живого мозга.

Он выпил водку, будто воду, взял с протянутой Леной тарелки кружок сервелата и продолжил, выплёскивая из себя не осознаваемую до этого, точнее не признававшуюся разумом, но копившуюся десятки лет боль.

– Перенести сознание человека в компьютер нельзя, как и компьютерную программу – в мозг. Зато можно ускорить процесс обучения, «переписать» уже приобретённые человеком знания в только что созданный мозг. Не всё, не сознание, а базовые навыки: речь, основы математики, если человек владеет ими на рефлекторном уровне. В центре создали банки данных мозговой активности и генетической информации как параллельщиков, так и обычных добровольцев. И для этого же приобрели тело Лепонта. И меня взяли на работу именно для этого: я был живым двойником Лепонта. Я – его старший брат. И узнал об этом только сегодня!

– Брат?! – Лена порадовалась, что уже сидела, потому что иначе бы не устояла на ногах.

– Да, брат! – Лев Борисович, защищаясь от потрясения, заговорил нарочито насмешливым, ироничным тоном. – Родной брат! В тот год был всего один случай блокады: когда небольшую группу исконников окружили во временной лаборатории, они сдуру активировали прибор. Пострадала часть Квебека, в зоне блокады оказались несколько параллельщиков, в том числе и Леонид – это его настоящее имя. Семилетнего мальчишку усыновила семья русскоговорящих эмигрантов, и сразу стала зарабатывать на нём, эксплуатируя одновременно его ум и внешность. Они заключили договор с одной из исследовательских лабораторий: мальчишка с самого начала участвовал в изучении работы мозга и учился в частной школе при лаборатории – он был невероятно талантлив. Но ещё более – красив. И с подросткового возраста его засунули в индустрию моды. Это его и сломало. Часть истории я знал раньше, но никогда не додумался бы сравнить наши геномы, а первоначальный пространственный фон в моём случае не был известен. Сегодня, когда я принимал руководство, мне передали все материалы по проекту. И сказали о брате.

– Но вы же русский? – Лена теперь понимала, почему учёный так хотел опьянеть, и не мог – потрясение оказалось слишком велико.

– Я оказался в «тени» зоны, в Прибалтике, в небольшом городке, где не было ни одного специалиста-физика, и мой фон сгладился до того, как я попал к учёным. Приёмных родителей не нашлось, и я воспитывался в детдоме в Риге. Имя у меня, как и у брата, настоящее: у меня сохранилась сумка с учебниками и школьным дневником, у него имя было вышито на курточке. Наверное, я забирал его из детского сада, когда нас выкинуло сюда и разбросало по разным материкам. Почему никто из официальных лиц не сравнил фамилии, я не знаю.

Старик налил себе ещё водки.

– Ты знаешь о моём прошлом практически всё, у меня нет никаких тайн. Не говорил я только одного. Я привык постоянно проходить обследования, поэтому с рождения вёл карту работы мозга Лёши. Жена помогала – мы были коллегами, нам было интересно, забавно. Потом… Потом я понял, что это всё, что останется от сына. Когда Лёша умер, я долго не мог работать. А потом меня позвали в этот центр и почти сразу поручили исследование работы мозга Лепонта, попросили сравнивать не только с базой данных, но и со своими результатами. У меня была полная линия: карта работы мозга Лёши с младенчества до восьми лет, карта Лепонта с семи до двадцати шести лет, и моя. Я всегда удивлялся сходству, но никогда не задумывался над причинами, старый идиот! И в результате я возродил его, создал генетическую копию своего брата, даже не подозревая об этом!

Лев Борисович, вздохнув, отставил ополовиненную бутылку: водка совсем не подействовала на него, больше помог разговор.

– Всё, не могу больше! Думал напиться до беспамятства, но не могу! И молчать не могу, нужно выговориться. Ты думаешь – из-за Лепонта? Нет, он – лишь малая часть всего этого. Знаешь, как мы создавали его? Как создать с нуля живого, ничем не отличимого от обычных людей, но искусственного человека? Мы создавали подробнейшую трёхмерную модель его мозга, тела, делали опытные образцы. Не пугайся, они не имели полноценного мозга, я с самого начала запретил такое. Сейчас он в родильной камере. Его тело создано на триде6 из клеточных культур, выращенных из тканей Лепонта. В его мозг уже давно «записаны» базовые знания, всё то, что было рефлекторным для меня, Лепонта и Лёши. Знаешь, зачем я пригласил тебя? Не просто вылепить фигуру – это бы сделали и обычные скульпторы. И почему ты работала с тем странным материалом, а теперь – с простым пластилином? Это была наша новая разработка, она уже пошла в клиники для реабилитации парализованных. В «пластилине» были миниатюрные датчики, которые передавали твои прикосновения на нервные окончания Лепонта. Ты учила его чувствовать. И слышать: в мастерской был микрофон, транслировавший звуки в родильную камеру. Второй я с самого начала ношу с собой, Лепонт слышит мой голос с первой минуты своего существования, хотя не знаю, осознаёт ли сейчас хоть что-то.

Лену передёрнуло. Учёный хотел успокаивающе дотронуться до её руки, но понял, что не стоит, и тихо сказал:

– Не надо, прошу. Влияли и влияют на него очень многие, не только и не столько мы. Он ведь должен появиться на свет не младенцем, а взрослым, и его приходится учить очень многому, пока на уровне рефлексов.

– Лепить под себя?! Под свои прихоти?! И я…

– Нет, поверь, не под себя. Я хотел, чтобы он знал, что такое человечность и дружба – от тебя знал. Других таких я не смог найти. – Лев Борисович с нежностью взглянул на девушку, потом его лицо исказила гримаса боли и ненависти:

– Здесь работают добровольные рабы, бездушные настолько, что я сам не хотел в это верить все эти годы и осознал лишь сегодня. Я обманывал себя, убеждал, что мы работаем на благо человечества, что мои коллеги хотят помогать людям. Но… это только бизнес, только разработка нового оборудования!

Учёный, не замечая, что делает, сжал в ладони стальную чайную ложку, и та смялась, словно была бумажной.

– Человечеству нужно осваивать Марс, идти дальше, к звёздам. И они решили создать несколько «моделей». Он для них – не потенциальный друг, каким я его хотел видеть, а идеальный образец думающего исполнителя, талантливого раба. Есть и другие «модели», которых мне показали сегодня. Их тоже растят здесь. И я проклинаю себя за то, что косвенно стал их создателем! Их сделали те, кого я считал своими учениками. Один решил упростить процесс: печатать тела в матрицах, сразу весь организм с недоразвитым мозгом и сверхразвитым телом. «Рабочие-муравьи» – как он назвал их. Ошибка в расчётах… Мышечная ткань разрослась и, сдавленная стенками матрицы, стала отмирать, отравляя организм. Другие погибли от удушья. Но это не самое страшное – те хотя бы не имели сознания. А вот другие – о них я даже подумать не мог. Их изначально создавали гениями. Любыми способами добывали ДНК великих учёных прошлого, клонируя их и создав с помощью моей методики сверхразвитые мозги. Они думали, что этого достаточно, что тело можно создать в виде эмбриона, а потом оно само сформирует себя по заложенной к ДНК программе. Но тело, не знающее внешних воздействий, не получающее никаких ощущений и связанное со слишком большим и развитым для него мозгом, не может формироваться самостоятельно! Они лежат там – все одиннадцать детей. Лежат в кюветах, питаясь через зонды жидкой кашицей. Дети! Когда-то их, как мне сказали, было по три клона каждого учёного, но четверых отбраковали из-за слабости тел и вызванной этой слабостью задержки работы мозга. Эта же участь ждёт ещё троих! Им уже по два-три года, и они – «отличный результат работы лаборатории». Плевать, что они уродцы, главное, что они делают открытия!

– И Лепонт станет?.. – Лена задохнулась.

– Нет! – Лев Борисович неожиданно для самого себя стукнул кулаком по столу, не зная, что рождающиеся в этот момент новые эмоции изменили его лицо, словно омолодив на несколько десятков лет. – Нет! Он будет полноценным человеком, не послушной куклой и не уродцем! Ещё полгода назад я бы проклял себя за то, что скажу, но теперь даю слово: он будет свободным человеком! Чего бы мне это ни стоило!

– А другие? – еле слышно спросила Лена, подняв взгляд на учёного, и он поразился выражению её глаз. – Что будет с детьми?

– Это не в моей власти. Они для остальных только «образцы» и обречены жить в лаборатории, делая для центра безымянные открытия.

– Пойдёмте! – Девушка решительно встала.

– Куда? – Лев Борисович не понял.

– К ним! Если я даже через вашу куклу могла помочь Лепонту сформировать тело, то… Я – массажист!

– Девочка моя, ты понимаешь, что тогда не сможешь уйти отсюда?! – Учёный испугался за девушку, давно ставшую ему единственным родным человеком.

– Понимаю. Идёмте!

Долгий путь по пустым полутёмным коридорам, лестницы, лифты и просторное подвальное помещение. Тусклый свет ртутных ламп, тяжёлый воздух больничной палаты, разделённые ширмами кровати-кюветы, заполненные нейтральным медицинским гелем – новым вариантом противопролежневых матрасов. В кюветах – синюшные, расплывающиеся фигурки: огромные головы, вялые искорёженные тела, недоразвитые конечности. Дети, созданные лишь для того, чтобы их мозги приносили прибыль хозяевам центра. Лена сглотнула комок дурноты, но, совладав с собой, твёрдо сказала:

– Ещё нет девяти вечера, так что можно провести первые процедуры. Кто из них слабее всего?

Дежурный лаборант, ошалев от внезапного вторжения нового начальника и его непонятной спутницы, хлопал губами, как задыхающаяся на берегу рыба, потом ответил, обдав девушку запахом перегара:

– Ньютон-три, Дирак-один, Шрёдингер-три, но…

Девушка, оттолкнув его, сорвала с вешалки халат и подошла к первой из указанных кювет:

– Здравствуй. Меня зовут Лена, я буду тебя лечить.

Лев Борисович молча смотрел, как Лена осторожно дотрагивается до медузоподобного тела ребёнка. Учёного ударило осознание того, что теперь он погубил и её жизнь: хозяева центра не выпустят девушку, слишком много она знает и слишком независима. А он? Он будет лоялен. Ради неё и ради сына. Лепонт, которого он только вчера считал просто моделью, был его сыном. Ради этих двоих учёный будет лоялен. До срока.