Читать книгу Год Водолея - Татьяна Чебатуркина - Страница 11

Учеба давалась легко по всем предметам, но требовалось время на все. И тут еще эта неожиданность, непредсказуемость спокойного вроде течения жизни. В дневнике записала:

«Моя мамочка точно не может жить без приключений. Утром, как всегда, убежала на работу пораньше. Застыла в дверях в своей черной приталенной шубке из искусственного меха, в белом пуховом платке – такая стройная крестьянка в черных замшевых дешевых сапожках на низком каблучке. Что-то еще хотела приказать, задумалась».

Мать показалась Злате такой молодой и привлекательной, словно девчонка, чуть старше ее самой. А если бы нарядить ее в шикарную легкую шубку с норковой шапочкой, в черные, до колен сапожки на высокой шпильке? Подумала: «Нужно еще скорее становиться взрослой, чтобы добиться положения, достатка и успеть порадовать мать, пока она не состарилась».

А вечером подвезли Анну домой на «Скорой помощи», как обычно, и она даже словом не обмолвилась. Была молчаливая и задумчивая, как всегда. За что тетя Лида ее всегда прикалывала:

– Ты, Анна, стихи, что ли сочиняешь? Вечно взгляд в себя. Мы уже не знаем, как тебя растормошить. Так и отцветешь безрадостно, как колючий татарник. Красивые у него цветки, но одиноко стоит в степи у дороги со своими колючками. Все смотрят удивленно и заинтересованно, но все равно проходят мимо. Ну, улыбнись, Анюта!

Тайна того дежурства раскрылась только в канун праздника Советской армии.

Сугробы, наметаемые неугомонными февральскими метелями, заставляли девчонок по вечерам после уроков браться за лопаты. Злата чистила дорожки от крыльца до калитки и за воротами до проезжей части, а Ирме доставалась территория от крыльца до летней кухни и туалета.

В субботу Ирма уехала к себе домой, с ней увязались девчонки. Хлебом не корми, были рады вырваться из дома от обязательной уборки и мытья полов.

А Злата в воскресенье выскочила на занесенное снегом крыльцо и замерла: под замерзшим безрадостным солнечным кругом слегка серебрилась абсолютно нетронутая целинная свежесть неровных бугров заметенного двора и огорода. Вздохнула, начала расчищать метровые сугробы скрипучего, не улежавшегося снега. Работы было часа на два. Приличный морозец не смущал – через пятнадцать минут и в легкой осенней куртке станет жарко.

Неожиданно возле ворот остановился милицейский «Газик». Из него вышел высокий, где-то под сто восемьдесят сантиметров мужчина в теплом черном полушубке, в черной шапке-ушанке. В руках он держал закутанный в целлофан и газеты большой букет неизвестных цветов и круглую коробку с тортом. Он пролез прямо по сугробам к калитке, видимо, набрал полные ботинки снега, и спросил через забор негромко:

– А можно мне увидеть Анну Александровну?

Злата воткнула лопату в сугроб, открыла калитку:

– Проходите во двор. Я еще не успела тут почистить. Мама отдыхает после дежурства, но она уже, наверное, встала. Я ей сейчас скажу. Подождите, пожалуйста!

Она отряхнула веником снег с валенок, зашла в коридор, приоткрыв дверь в комнату, крикнула через порог:

– Мама, тебя хочет видеть какой-то незнакомый милиционер! Позвать его в дом?

Анна вышла из спальни, застегивая халатик. На одной щеке у нее отпечатался угол наволочки от подушки:

– Конечно, зови! Что-то случилось. Я сейчас быстренько переоденусь!

И когда Злата вышла во двор, то ахнула. Незнакомый мужчина сбросил свой полушубок, аккуратно положил его на перила крыльца и в теплом сером свитере и в шапке-ушанке резал кубы снега уже за калиткой.

– Заходите в дом, мама уже проснулась. А я сама снег почищу!

– Ну, уж нет! Давно я лопату деревянную в руках не держал. Пусть мама на стол накрывает. Чай с тортом пить будем ради знакомства.

Злата опешила:

«Этот дяденька, наверное, плохо знал ее мать. Сейчас она ему такое знакомство покажет, что от ее приема потом он без остановки будет шагать километр со своим полушубком под мышкой».

Злата опять заглянула в комнату вместе с клубами устремившегося в тепло морозного воздуха:

– Мама, выйди на улицу, а то он у нас уже полдвора от снега почистил!

Мать вспыхнула, разрумянилась, накинула на голову пушистый белый платок. Она уже успела переодеться в черные узкие брюки, красный самодельный, связанный ею самой свитер, сапожки. Видимо, подумала, что ее вызывают в отделение милиции по работе.

Она вышла на крыльцо и застыла, скрестив руки на груди, серьезная, недоступная. И Злата мгновенно сфотографировала удивленно-восхищенный взгляд этого незнакомца, которые он бросил на Анну, разогнувшись. Потом воткнул лопату в сугроб, подошел в снежной тишине молча к крыльцу и вдруг обнял неприступную мать за талию, стоя на снегу, на две ступеньки ниже ее со словами:

– Ну, здравствуй, моя дорогая спасительница!

И Злата ахнула про себя:

«Мать не вырывалась, а просто затихла в его руках на какие-то мгновения, и они стояли возле нее застывшие, словно изваянные из снега и льда».

Потом мать очнулась. Не завязанный платок упал на крыльцо, оба наклонились за ним, стукнулись лбами, рассмеялись. Незнакомец подал платок:

– Дорогая Анна Александровна! Вот тут в сугробе для вас расцвели посреди зимы розы и, наверное, вместе с тортом уже превратились в ледышки. Вы пригласите меня к себе в дом, или я им компанию составлю?

– Господи! Проходите, Леонид Петрович! Я после дежурства прилегла на часок, да и проспала до обеда. Чем богаты, тем и угостим.

– Я сейчас закончу за двором снег чистить и приду сразу. А эта красавица – ваша старшая дочь?

Мать обняла Злату за плечи:

– Да, это Злата.

Злата, смутившись, нырнула в коридор. Поведение матери удивило. У Леонида Петровича даже на первый взгляд было приятное интеллигентное лицо: выразительные, слегка прищуренные голубые глаза под низко нависшими широкими бровями, нормальный нос, тонкие губы. Когда улыбался, от носа к немного выдвинутому упрямому подбородку дугами выделялись заметные впадины морщин. Когда снял шапку на минуту, то Злата увидела коротко постриженные волосы, небрежно прилипшие от пота на лбу в виде растрепанного короткого чуба.

При ширине плеч и высоком росте он слегка наклонил голову, словно опасался зацепить за верхний косяк двери, когда входил в холодный коридор.

На кухне Леонид Петрович занял обычное место матери у окна, а она покорно села напротив него. А Злата схватила свою чашку с чаем и тарелку с куском ледяного торта и перешла к кухонному столу, на котором мыли посуду, резали овощи и стояли кастрюли.

От этого Леонида Петровича в кухне сразу стало тесно. Он оперся обоими локтями о стол, поддерживал голову ладонями и не отводил глаз от материного лица, словно хотел получше рассмотреть его:

– Спасибо, Анна, что не растерялась и мгновенно отреагировала. Не каждый мужчина на такое способен. Эти мгновения вашей решительности спасли мне жизнь.

И тут Злата не утерпела:

– Что это за секреты у тебя, мама, от нас? Леонид Петрович! Скажите правду, потому что она от меня все скрывает. Считает маленьким ребенком. Ну, пожалуйста! Если это великая тайна, то даю честное слово, что от меня никто слова не услышит.

– Ну, если честное слово, то открою тебе профессиональный секрет. У нас в январе на трассе была погоня и перестрелка с преступниками, на машине перевозившими наркотики. Три человека – два бандита и милиционер-гаишник – были тяжело ранены. Вызвали «Скорую помощь», и приехала твоя мама с шофером. Мы захватили всех перевозчиков наркотиков, забрали у них оружие, скрутили. А когда твоя мама стала перевязывать одного тяжелораненого в грудь бандита, у него в руке вдруг оказался пистолет. Мы поспешили, невнимательно обыскали. И он прицелился в меня. А я всего в трех метрах от него в это время наклонился над вторым раненным. И твоя мама моментально выбила у него из ладони пистолет. Выстрел прозвучал сбоку от меня, никого не затронув. Вот такая у тебя, Злата, геройская мама! Анна, мое сердце у ваших ног. Делайте с ним, что хотите! Если вам будет необходима какая-то помощь, если будут проблемы на работе, с детьми, майор в моем лице всегда к вашим услугам. Живу я в областном центре, у меня большая квартира. Если нужно будет остановиться, переночевать – всегда буду рад вас встретить.

Злата не узнавала свою мать. Наверное, впервые после летнего и осеннего стресса она улыбалась:

– В меня ведь тоже стреляли, – она подняла до плеча рукав своего легкого свитера и показала шрам от пробившей насквозь мякоть предплечья пули в опасной близости от правой груди. – Тоже повезло. Хорошо, что пуля кость не раздробила. Все зажило. Я ведь сибирячка, выносливая.

Леонид Петрович перестал улыбаться, взял ладонь матери, пальцами прикоснулся к рубцу, посмотрел серьезно и сказал тихо:

– Да, Аня, тебе очень повезло. Где это тебя так отметили? – он не заметил, как перешел на «ты», и мать это не смутило. Она не отдернула руку, а сидела, подняв голову, и слушала не просто слова утешения, а понимания и сочувствия.

Злата, не доев торт, тихонечко вышла из кухни. Она почувствовала себя вдруг лишней. Они все очень любили маму, и естественно после развода матери с отцом инстинктивно все трое искали у нее еще большей любви, ласки, защиты, забывая, что мать тоже нуждалась в заботе и нежности.