Читать книгу Убийственный урок - Татьяна Чекасина - Страница 7

Зимой было много снега. Весна, а ей не до хорошего: лежит. У окна голубь, заглядывает в полуподвал. Мимо – ноги и в новой, и в потрёпанной обуви. Если бы не «цокольный», а нормальный этаж, не прогуливался бы нагло перед окном. Кыш! Только приподнялась – и обратно падает от боли. В глазах темно. И не улавливает, как отворяют дверь. Кто-то входит…

Рядом у дивана:

– Не узнаёшь, Зин?

Чужая, а, вроде, нет… На руке дорогая сумка. В улыбке золото.

– Мы адвоката наняли. Он говорит: его нам отдадут. – Интонация, будто в их общении никакого перерыва, да и этот визит нужен им обеим. – А ты, говорят в домоуправлении, больна, не подняться уж и не «поднять» его.

Опять боль. Не в теле, в душе, с приходом этой дамы.

Они не видятся почти пятнадцать лет. И в эти годы Зинаида много вкалывает. Не так давно у неё три «халтуры». Первая – дворником. В пять утра улицу метёт, долбит лёд. Дойдёт до конца участка, – домой. Выпекает пироги с картошкой, накрывает их полотенцами и – на диван. Одиннадцать дня. На вторую «халтуру»: в овощном магазине полы (картошка даром). Обратно домой, варит суп. Вечером третья: парикмахерская. Моет, убирает. Кроме халтур, у неё и нормальная работа – уборка в НИИ.

Но это время миновало. Теперь у неё одна и хорошая работа, и не надо было брать дворницкую в такую снежную зиму!

Итак, в годы её работ, которые она именует халтурами, ни этой дамы, ни писем, ни денег… А, намериваясь придти, она разузнаёт о главном, о старте гонки с препятствиями длиною в пятнадцать лет.

Врач поликлиники, с виду не авторитетный паренёк, рекомендует инъекции. Когда говорят об уколах, а ей никто такого никогда не рекомендует, видно, дело плохо? Напуганная спрашивает, а точно ли у него диплом? Она училась в мединституте полтора года. Тогда молодая и некрасивая, как и теперь: толстые губы, зубы кривые. Ноги ладные. Её ладное тело много выдерживает, потому и напрягает его непомерно.

Но её, юную, полюбил один. Любовь кончилась на парапете набережной, на котором она сидит, болтая красивыми ногами в мини-юбке. Олег говорит необыкновенным по тембру басом: «Зинка, вдвоём нам не протянуть». В девятнадцать лет у него открылся голос. Вокальное отделение училища – с трудом, а там и консерваторию кое-как. Ему путь в Москву, женится на певице, а у неё Вовка… Внешне напоминает отца, а голос не передался.

Неподалёку от дома в научно-исследовательском институте (НИИ) говорит ей завхоз: «Фойе и пять маршей, когда не важно, лишь бы вымыто». Так и впряглась. Медицинский брошен.

В этом НИИ работают не только научные работники и лаборанты. У директора секретарша. Одинокая, жить ей негде. Кто-то надоумил: бери квартирантку, добавка будет к твоим деньгам. Деньги такие, – любую квартирантку возьмёшь.

У неё две комнаты в цокольном этаже «сталинского» дома от родителей. Ранняя смерть мамы, отъезд отца к другой (у неё дом в пригороде). Тут общие: коридор, ванная, кухня с отличной духовкой. Кроме неё, деликатные татары: отец, мать, двое детей.

Секретарша вполне серьёзно:

– Рим-ма, два «м», такое имя.

Девица занятная. Например, на работе картавит, а дома нет.

– На раскладушке будете?

– Я ненадолго. Краткое влемя можно и на ласкладушке!

Вне стен НИИ Римма (два «м») выглядит проще. Зинаида прониклась к ней жалостью. Но той неплохо. От родителей (родной городок далековат) ей приходят деньги, одевается модно, покупает пирожные и фрукты. Но не до того она богата, чтобы платить за квартиру рядом с аэродромом. Главный контингент – «летуны» – говорят там. Все женаты. Тот, кого она подцепила, улетел к жене, не оплатив дальнейшее проживание. Но за «угол» она будет давать регулярно.

История с «летуном» как-то мельком. Ближе к Новому году Римма мрачная. Дома не убирает, посуду не моет. Зинаида напомнила об этом.

– Видишь, у меня горе!

Зинаида видит. Но горем не считает.

– Домой мне ходу нет: отец на порог не пустит.

– Бери с меня пример.

– Ты уборщица! А я на виду!

– Уматывай.

– А беременную на холод не имеешь права выгнать! – улыбочка.

Во время декретного отпуска Римма, которую хотелось называть без двух «м» Римкой, ест, тупо глядя в окно, где мимо идут ноги.

Надо выгнать, но какое-то наваждение… Или судьба. В роддоме навещает. Лето. Римка поднесла к открытому окну дитя, будто Зинаида должна увидеть его (так показывают детей родным людям и мужьям, но у Риммы никого). Накануне её выписки куплена кроватка во вторую комнату.

Одной работы явно мало, идёт официанткой в кафе и там знакомится с поэтом.

Вид у Георгия Ивановича Смакотина рассеянного гения. Бороду хватает рукой, глядя вдаль. Где живёт «официанточка»? В этом доме под кафе. Перед тем как войти, наклон к окну: «У вас все дома?» «Не-ет, входите!» – её насмешливый ответ.

Римму раздражает чтение стихов намеренно ноющим голосом: «Тихо, ребёнок!», и ребёнок просыпается не от монотонной декламации, от её крика.

Георгий Иванович спрашивает у Зинаиды: «Я – поэт?» «Поет» – ирония, но он читает ещё.

«Официанточка» не понимает его уныния. Она удивляется людям, которые горюют. Оптимистка, хотя для этого у неё, вроде, нет причин. Георгий Иванович недоволен деньгами преподавателя в университете. В кафе он обедает и ужинает (для многих роскошь). Но любит и её пироги с картошкой, которые она, правда, выпекает идеально. Она ему на тарелку «квадрат», так он вначале съедает верхнюю румяную корочку, а потом остальное. Пьёт вино, наливает Зинаиде, из стакана которой потом выпивает, так как она никогда не пьёт. Ругает он советскую власть: мол, не публикуют его стихи…

– С какой целью вы ко мне приходите?

Он, будто готовясь к откровению, добавляет вина; пройдя к окну, «глядит вдаль» (кроме как на ноги, глядеть там не на что):

– У поэта должен быть такой человек, как ты, Зиночка… – Очки сдёргивает театрально.

Стоя перед ней на коленях, говорит мокрым шёпотом:

– Я ушёл от Валентины к Нине. Как мне надоело метаться между двумя домами, двумя женщинами! Нет у меня дома. Дом мой тут. Где ты, Зиночка, там мой дом. Валька с её уютом, Нина с честолюбием… Мне бы уехать на запад. У меня ведь талант! Но где тут проявить талант? В редакциях требуют о трудовых буднях, эта пропаганда вот где! – руку к горлу, борода дрожит. Глаза мерцают под очками. Он опять на том уровне поведения, когда готов рухнуть на колени и заплакать.