Читать книгу Зов природы - Татьяна Цветова - Страница 2

Двадцать восьмое. Апрель. Воскресенье.

Тихая песня с небес полилась…

С вербой душистою в праздник весенний

Новая жизнь на земле родилась.

Это твоя жизнь, мамуля родная,

Мама любимая, мама святая,

Веточка вербы тебя охраняла,

В годы войны от беды защищала.

В сердце твоём билось сердце России,

Не остудила война синих глаз.

Помню, с работы когда приходила,

Ты вечерами вела свой рассказ:

Как в сорок первом на фронт проводила

Ванечку мужа и дочек двоих,

То не до сна, как и всем, тогда было,

Шла я с работы кормить пятерых.

Время тревожное. Труд на заводе,

Стоя двенадцать часов у станка,

Дома усталость бесследно проходит,

Некогда вспомнить, и ночь коротка.

Лишь засопят, я у белой скатёрки

После домашних забот, в полутьме,

Варежки ночью вязала для фронта,

Думала: где же конец-то войне.

Тёмные шторы… Уснула колонка —

Нет никого на заснежном дворе…

Где же мои вы две смелых девчонки?

Что-то не пишет и Ванечка мне.

Старенький домик присел на крылечко,

Вьюжит и вьюжит зима за окном,

Стынет с закрытой заслонкою печка,

Но согревалась я детским теплом.

С этим теплом я носков навязала,

Детские солнышки[1] внутрь клала,

Чтобы к груди их солдаты прижали,

Вот за что бьёмся! – сказали б тогда.

Их, как родных сыновей, вдохновляла,

Чтобы с победой пришла к нам весна,

Чтобы страна вся засолютовала,

Чтоб на земле снова верба цвела.

Всё так и было. Девятого мая

В два часа ночи под нами земля

Вдруг содрогнулась, солютовала

Наша Победа у башен Кремля.

Первый солют был в уставшее небо,

Он был похож на букеты цветов,

Будто бы звёздам дарила их дева,

Ждущая с фронта свою лишь любовь.

Ваню домой привезли в сорок третьем,

После ранения долго лежал,

Мыла в корыте… Ах, если б не дети!

Он выздоравливал, на ноги встал.

В сорок седьмом прилетели из Праги[2]

Ласточки две, щебетуньи мои,

Рада я видеть не столько награды,

Сколько здоровы остались они.

Скоро пошёл на работу Ванюша,

Снова в милицию, много жулья,

Домик подправили, стали жить лучше,

К прежней работе вернулась и я.

Ты родилась уже в мирное время,

Медленно штопала раны земля,

Вани не стало, когда полетели

Стаями птицы в чужие края.

Двадцать восьмое. Апрель. Воскресенье.

В праздник весенний я к маме иду,

Веточку вербы в её день рожденья

Ей на могилу с цветами кладу.

Каждый имеет уже при зачатьте

Дерево, камень, цветок свой на счастье.

Это было давно, а быть может, недавно,

Был пустырь под окном, где росла лебеда

И на том пустыре повстречала Ивана

Дева Марья[3] – была как Джульетта юна.

Было платье на ней тогда цвета смарагда[4]

Точно в цвет талисмана её на груди,

Лепестков мака бархат при взгляде Ивана

Запылал на щеках от прекрасной любви.

И такую любовь, как на крыльях он крепких,

Через всю свою жизнь был готов пронести,

Разрастался пустырь в сад, под солнцем где деткам,

Огонёчкам-цветочкам, цвести и цвести.

В нём под радугой[5] яблоня яблоньки ветку[6]

Держит и друг от друга они ни на шаг,

А под ними фиалки растут многолетки[7],

И с фиалками рядом весной сеют мак[8].

В этом дивном саду сладко пахло жасмином

И сияньем топаза облита листва[9],

Перед самой войной так цвела пышно Нина,

А Любовь ещё только, только-только росла.

Встали гордой стеной рассудительный ясень[10],

И две тонких осинки – Валя и Николай,

Две кудрявых берёзки – Тамара и Вера,

Чтобы пела ромашка в победный свой май[11].

И под пихтой росла уже белая роза[12],

Окраплённая чистой жемчужной росой[13],

И такая же точно под светлой берёзой,

Озарённой мерцающим камнем с звездой[14].

Это было давно, в ночь девятого мая,

Тополь не был посажен ещё в том саду[15],

Он не знал, как Москва в эту ночь ликовала,

Как гремел над уставшей землёю салют.

А ведь тополю так захотелось родиться,

Слышишь голос небес, Ваня? Он приказал:

Тополь ранней весной должен засеребриться,

Аметист чтоб на счастье в фиалке сверкал[16].

Выйди с Марьей в свой сад, там невидимый дух сильф,

Он придаст тебе сил и движенье в крови,

И, как в юности, сердце начнёт снова биться,

А в крови кислород, он горит для любви.

Надкусите ещё раз плод солнца и света,

Воздух влажный и тёплый… живая волна…[17]

По расчётам моим пережду бабье лето,

Наберусь я терпенья, ещё не весна.

Получилось всё так, как того я хотела,

В голубом одеянье февральских снегов

Под мерцание звёзд родилась Галатея[18] —

Твой упрямый бунтарь, и твой ангел-росток.

Он пока ещё мал, твой любимый росточек,

Но он всё понимал: когда выйдет луна,

Расставляет ночь звёзды в одни многоточья,

Это значит, я скоро останусь одна.

Мы с тобой Водолеи, цвет ясного свода

Полюбили как воздух душистых полей,

Пятьдесят тебе с малым тогда было года,

Лёгкий ветер кружил мягкий пух тополей.

Всё тебе удалось, обо всём ты подумал,[19]

Загорелись над садом твоим восемь звёзд,

Ты не знаешь, как Марье одной было трудно,

В тайне сад поливала обилием слёз.

Это было давно, а быть может, недавно,

Отзвенели берёзки и ясень отпел,

Отшептались осины, остыли и камни,

Но всё также на яблонях месяц сидел.

Это было давно, и недавно как будто,

Не одна отгремела над садом гроза,

Где росли те цветы, там молчат незабудки

И весной голубою глядят в небеса.

Кашку сыну варила как маменька

Песни тихо она напевала:

Подрастай ты, сыночек мой маленький,

Нежно-нежно при том причитала:

Ешь, любимый малютка, до донышка,

Набирайся силёнок, звоночек,

И с весенним сам ласковым солнышком

В детский садик пойдёшь, мой сыночек.

Быстро ходики время отмерили,

Шаловливое детство уходит

И сынок уже маму уверенно

До дверей к миру знаний подводит.

Рос прилежным, старательным мальчиком,

В спорте креп и мужал даже рано,

А лучи от весеннего зайчика,

Словно стрелки, тянулись к Афгану.

Мать молилась: ты, Боженька, милостлив,

Дай здоровья невинным ребятам!

А самой по ночам часто снилося —

Окровавленный бинт медсанбата.

«Ты прости – он писал – за молчание,

Здесь горячие ветры да горы,

Да пески, не ходи опечаленной,

Подожди, я вернусь очень скоро».

Он вернулся и мать поседевшую

Поднял на руки, словно пушинку…

Дождалась… а свеча догоревшая

В блюдце плавала в виде кувшинки.

Май расцвёл, пьют росу с листьев птицы,

Замерла от тоски на холмах тишина…

Мне б ещё научиться креститься

И молиться… Молиться, как ты за меня.

Снежных хлопьев вереницы

Над великою столицей…

Светлый ангел был с тобою

И над Курскою дугою,

Над Орловской, Белгородской,

И над Прагою, Берлином,

Белоруссией – поныне

Бережёт тебя он, Нина.

Есть и роспись на рейхстаге,

Пожелтевшие бумаги —

Благодарность за отвагу,

И ещё, моя сестрица,

Есть за подвиги в награду

Ордена на грудь – их тридцать.

Ты на фронт пошла в семнадцать,

А тебе б ещё учиться

И на звёзды любоваться

Как положено царице.

За спиною две косицы,

За спиной – твоя столица,

Впереди огонь и бой,

Светлый ангел над тобой.

А сегодня в именины

Я тебе желаю, Нина,

Быть всегда такой красивой,

Энергичной и счастливой,

Чтобы радовали дети,

Чтобы радовали внуки,

Чтоб в заботливые руки

Лилось солнце на рассвете.

Слиплись ресницы от слёзной водицы…

Что тебе снится в холодной избе?

Мамочка-мама, роса серебрится,

Значит, ты плачешь о горькой войне.

Ветер осушит седою полынью,

Порохом пахнет она до сих пор…

Мамочка милая, вижу поныне

Старенький дом наш и солнечный двор.

Вот ты сидишь в палисаде с сестрицей,

Липа роняет медовый свой цвет…

Мамочка-мама, тебе поклониться

Рад даже шар, золотой шар тех лет.

На свиданье шёл в белой рубашке,

Нёс всегда полевые ромашки,

А цветы откровенно глядели

В голубые, как небо, ей очи,

Будто тайную песню ей пели:

Подарить своё сердце он хочет,

Сердце доброе, сердце большое,

Лепестков белоснежных дыханье,

Полюбил чистой, светлой душою,

Он твоё, словно солнце, сиянье,

Но война, не считаясь с любовью,

Обагрит поле бранное кровью.

И теперь, возле дома в овражке,

Так одна собирает ромашки,

Как обычно, поставит их сразу

В им когда-то дарённую вазу,

А цветы всё в глаза ей глядели,

Как седые года в них летели.

И остался в руках лишь платочек,

Белый-белый, как их лепесточек,

Лёгкий-лёгкий, как облака перья

И холодное свечки горенье.