Читать книгу Ключ Сары. Cосед (сборник) - Татьяна де Ронэ - Страница 19

– Со мной все в порядке, я просто немного устала, только и всего. Ладно, кого вы ждете сегодня вечером?

Прежде чем Эрве успел ответить, в комнату вошел Кристоф, живое воплощение парижского изящества и элегантности, одетый во что-то цвета хаки с мягкими бежевыми полутонами, распространяя вокруг запах дорогого мужского одеколона. Кристоф был немножко моложе Эрве, поддерживал загар круглый год и носил волосы цвета перца с солью стянутыми на затылке в большой конский хвост а-ля Лагерфельд.

И в это самое мгновение раздался звонок в дверь.

– Ага, – воскликнул Кристоф, посылая мне воздушный поцелуй, – должно быть, это Гийом.

Он поспешил к входной двери.

– Гийом? – Я вопросительно взглянула на Эрве.

– Наш новый знакомый. Кажется, он как-то связан с рекламой. Разведен. Умница. Он тебе понравится. Сегодня он – наш единственный гость. Все остальные уехали из города по случаю долгого уик-энда.

Мужчина, вошедший в комнату, был высоким и темноволосым. На вид ему было около сорока. В руках он держал завернутую в бумагу ароматическую свечу и букет роз.

– Это Джулия Джермонд, – представил меня Кристоф. – Она журналистка, наш добрый друг с очень давних времен, когда мы еще были молоды.

– Вообще-то, это было только вчера… – пробормотал Гийом с истинно французской галантностью.

Я старалась улыбаться почаще, легко и беззаботно, чувствуя, что время от времени Эрве бросает на меня испытующие взгляды. Это было противоестественно, потому что обычно я ничего не скрывала от него. Я могла бы рассказать ему о том, как странно чувствовала себя в последнее время. И о своих отношениях с Бертраном. Я всегда мирилась с его провокационным, а иногда и откровенно оскорбительным чувством юмора. По большому счету, он не задевал меня. И никогда не доставлял особых переживаний. Вплоть до последнего времени. Обычно я восхищалась его умом, остроумием, сарказмом. За это я лишь сильнее любила его.

Люди смеялись над его шутками. Они даже немного побаивались его. Заразительный смех, искрящиеся юмором серо-голубые глаза, очаровательная улыбка скрывали жесткого и требовательного человека, который привык получать то, чего хотел. Я вынуждена была мириться с этим, потому как он всегда извинялся передо мной. Всякий раз, стоило ему понять, что он сделал мне больно, он осыпал меня подарками, цветами, одаривая страстным сексом. Вероятнее всего, только в постели мы с Бертраном и общались по-настоящему, на равных, когда никто из нас не подавлял другого. Я помню, как однажды, оказавшись свидетельницей особенно язвительной тирады, произнесенной моим супругом, Чарла обратилась ко мне с вопросом: «Это урод когда-нибудь относится к тебе хорошо?» А потом, глядя, как лицо мое медленно заливается краской, она поспешно добавила: «Господи Боже! Я все поняла. Разговоры в постели. Поступки говорят громче слов». Она вздохнула и потрепала меня по руке. И все-таки почему я ничего не сказала Эрве нынче вечером? Что-то заставило меня промолчать. Что-то заставило меня держать язык за зубами.

Когда мы расселись за восьмиугольным мраморным столом, Гийом принялся расспрашивать меня о том, на какую газету я работаю. Я ответила, но на лице его ничего не отразилось. Я не удивилась. Французы никогда не слышали об издании «Зарисовки Сены». По большей части, ее читали только американцы, живущие в Париже. Это меня не особенно беспокоило, я не гналась за славой. Меня вполне устраивала хорошо оплачиваемая работа, которая вдобавок оставляла достаточно свободного времени, несмотря на редкие вспышки деспотизма Джошуа.

– А над чем вы работаете в данный момент? – вежливо поинтересовался Гийом, наматывая на вилку зеленые спагетти.

– «Вель д’Ив», – отозвалась я. – Приближается шестидесятая годовщина.

– Ты имеешь в виду облаву во время войны? – с набитым ртом обратился ко мне Кристоф.

Я уже собралась было ответить, как вдруг заметила, что вилка Гийома замерла на полпути от тарелки.

– Да, большая облава на «Велодроме д’Ивер», – сказала я.

– Но ведь это случилось не в самом Париже, не так ли? – продолжал Кристоф, не прекращая работать челюстями.

Гийом медленно и осторожно отложил вилку в сторону. Как-то так получилось, что наши взгляды встретились. У него были темные глаза и чувственные, полные губы.

– По-моему, это были нацисты, – заявил Эрве, подливая в фужер шардоне. Похоже, никто из них не заметил напряженного выражения на лице Гийома. – Нацисты, которые арестовывали евреев во время оккупации.

– Собственно, это были вовсе не немцы… – начала я.

– Этим занималась французская полиция, – перебил меня Гийом. – И это произошло в самом сердце Парижа. На стадионе, где когда-то проводились знаменитые велогонки.

– В самом деле? – воскликнул Эрве. – А я считал, что это нацисты и что происходило это в пригороде.

– Вот уже неделю я занимаюсь изучением этого вопроса, – призналась я. – Да, приказы отдавали немцы, но действовала французская полиция. Разве вам не рассказывали об этом в школе?

– Не помню. По-моему, нет, – пробурчал Кристоф.

Гийом не сводил с меня глаз. Он пристально вглядывался в меня, буквально поедал глазами, как будто надеялся выудить из меня что-то. Мне стало не по себе.

– Просто невероятно, – проговорил Гиойм, и по губам его скользнула ироническая улыбка, – какое множество французов до сих пор ничего не знают о том, что случилось. А как насчет американцев? Вам известно, что там произошло на самом деле, Джулия?

Я не отвела глаза и выдержала его взгляд.

– Нет, я лично ничего не знала, и в школе в Бостоне, когда я училась там в семидесятые годы, нам тоже ничего не рассказывали. Но теперь мне известно намного больше. И то, что я узнала, меня буквально потрясло.

Эрве и Кристоф хранили молчание. Похоже, они растерялись и не знали, что сказать. Наконец заговорил Гийом.

– Жак Ширак был первым президентом, который в девяносто пятом году заговорил о роли французского правительства во время оккупации. И, в частности, применительно к этой облаве. Его речь была опубликована во всех газетах. Помните?

Совсем недавно, проводя изыскания, я прочла речь Ширака. Он, без сомнения, превзошел самого себя и многим рисковал. Но я не вспомнила о ней, хотя наверняка слышала о его выступлении в новостях шесть лет назад. А мальчики – я всегда называла их именно так и до сих пор не могла отделаться от этой привычки – явно не читали этой речи Ширака и, соответственно, не помнили о ней. Оба в недоумении уставились на Гийома. Эрве курил одну сигарету за другой, а Кристоф грыз ногти, как делал всегда, когда нервничал или испытывал неловкость.

За столом воцарилась тишина. Она была очень странной и непривычной для этой комнаты, свидетельницы великого множества шумных, веселых вечеринок, сопровождавшихся гомерическим хохотом, бесчисленными шутками, громкой музыкой. Здесь, в этих стенах, разыгрывались забавные игры, здесь танцевали всю ночь напролет до утра, не обращая внимания на раздраженных соседей сверху, которые стучали в пол швабрами.

Тишина стала тяжелой и неловкой. Когда Гийом заговорил снова, голос его изменился. Изменилось и выражение лица. Он побледнел и больше не смотрел нам в глаза. Он не отрывал взгляда от своей тарелки с нетронутыми спагетти.

– В день облавы моей бабушке было пятнадцать. Ей сказали, что она может быть свободна, поскольку полицейские забирали только детей от двух до двенадцати лет, вместе с родителями. А ее оставили дома. Но забрали всех остальных. Ее маленьких братьев, младшую сестру, мать, отца, тетку и дядю. Ее дедушку и бабушку. Тогда она видела их в последний раз. Потому что назад не вернулся никто. Ни один человек.