Читать книгу Опасный нарцисс. Книга пятая. Романтические отношения с нарциссом - Татьяна Дьяченко - Страница 8

(от редактора)

Мы хотим предложить вашему вниманию одну очень поэтичную зарисовку.

«Однажды я ехал на автобусе, в дождливый день, и на одной из остановок увидел девушку со скрипкой в руке, сидящую на остановке под навесом. И вокруг нее – никого. Это и была – Она. Наши взгляды пересеклись буквально на мгновение, но это мгновение до сих пор, спустя уже пять лет, стоит у меня перед глазами, словно впечатанное в самом потаенном сне. У нее были обреченные, но такие прекрасные глаза – с них словно лилась грациозность исступленного отчаяния. Большие и темные, они притягивали, как притягивает темная пропасть, они настойчиво приглашали за горизонт – в них виделся утомленный закат и надломленный мир, содрогающийся от холодной интимности, от близости двух смертников. Ее губы, подчеркнутые и изумительно правильной формы, подрагивали в такт дождю. Её темные, как грозовые облака, волосы, обмоченные дождем, обволакивали овал лица, подчеркивая его сотрясающую хрупкость, язвительную бледность, античную симметрию и печать страдания, способного остановить время. Время действительно остановилось. Это был сон, и я проснулся, ошарашенный, обожженный и покинутый, уже проехав остановку. Не выйдя к ней. Не познакомившись. Я не знаю, кто она, что она думала и чувствовала в этот момент – это мне не интересно и не важно. Важно то, что видел я, как художник. Это была „Она“– воплощенная принцесса смерти. И я навсегда запомнил ее, хоть и видел лишь миг».

Если вы – женщина, то хотели бы вы быть героиней этой зарисовки? Хотели бы вы, чтобы мужчина посвятил ее вам?

Возможно, вас тронул по-декадентски изысканный стиль этого посвящения (хотя литератор нашел бы, к чему придраться). Мы же хотим обратить ваше внимание на некоторые детали и образы, звучащие в нем. «Грациозность исступленного отчаяния», глаза притягивают «как притягивает темная пропасть», «утомленный закат и надломленный мир, содрогающейся от холодной интимности, от близости двух смертников», и тому подобное… Далее выясняется, что мысли и чувства девушки прозаику абсолютно «не интересны и не важны» – «важно то, что Я видел, как художник». Собственно, зачем ей мысли и чувства? «Она – воплощенная принцесса смерти». Надо думать, в объятиях автора этой зарисовки (сиречь в «холодной интимности» и «близости двух смертников») мыслить и чувствовать ей было бы незачем, да и оставалось бы все равно недолго.

А ведь как подчас женщин, поэтов и художников завораживает темная магия подобных слов!

Сей опус принадлежит уже знакомому нам нарциссу Владимиру, с которым мы встречались в книгах второй (глава 2) и четвертой (глава 1). В этом фрагменте он пытался передать свою исключительную разборчивость в вопросах женской красоты. Если вы считаете, что подобный поэтичный стиль соответствует столь же поэтичным чувствам к даме, то дадим самому Владимиру разъяснить, что именно он чувствует (ниже приведен фрагмент из его письма к матери):

«Я обратился к психотерапевту после полутора лет мучений на тему того, что я ничего не чувствую, я не испытываю и не способен испытывать никаких глубоких чувств и привязанностей к другим, что я, черт побери, не способен любить! Сам по себе факт, что мне никого не жалко и на всех наплевать, не вызывал у меня тревоги; а вот сопутствующее ему чувство тотальной внутренней пустоты, скуки, выжженной изнутри пустыни, осознание какой-то своей чувственной ущербности, словно мне ампутировали «душу» – это тревожило. Что я только не делал, чтобы «пробудить в себе чувственность»… Пытался пробудить её через физическую боль – прижигал руки и тело окурками, резал руки. Пытался пробудить через алкоголь, и даже искал психоактивные вещества. Пытался пробудить через религию – даже два раза проходил Исповедь и Причастие. Пытался пробудить через музыку и поэзию, но чувствовал себя только хуже и хуже.

Осознал я эту свою проблему, когда встречался с Леной, хотя девушка здесь совершенно ни при чем. Я точно знаю, что был таким и до встречи с ней – просто иногда нужны какие-то внешние события, чтобы пробудить внутренние склонности. Поразительный для некоторых цинизм я показывал задолго до знакомства с ней, а цинизм есть ни что иное, как дефицит эмпатии, сочувствия, умения чувствовать что-то к другим. Так как я не испытываю и не могу испытывать никакого чувства вины, то я не стану использовать слово «виноват» – я скажу лишь, что причиной разрыва с ней был я сам, и только я. Потому что я ЗАВИДОВАЛ её способности любить, ну и вообще что-то чувствовать по отношению к другому! Способность чувствовать казалась мне пропуском в какой-то волшебный мир романтической любви, которой я всегда жаждал по отношению к себе, но которую не мог испытать сам. Я всегда хотел, я остро нуждался в том, чтобы меня любили, чтобы все было красиво, чтобы все было, как в сказке – но сам я оставался холоден, сух и пуст. Я умел красиво писать, говорить, красиво обманывать, но все мои слова были карточным домиком чистейшей, кристаллической, отвлеченно-холодной лжи о любви. Я чувствовал свою неполноценность, ущербность в том, что не могу почувствовать то, что очень хочу почувствовать, и не только к ней – ко всем, к любой. Она стала мне не возлюбленной, но соперником, конкурентом. Кто умнее? Кто красивее? Кто лучше пишет стихи? Я во всем хотел обойти ее непременно и немедленно, чтобы почувствовать облегчение. Естественно, что отношения, основанные на непрекращающейся войне, конкуренции, изматывающем соревновании каждую секунду, основанные на зависти, чувстве мести и злобы, основанные на удовлетворении тщеславия – долго не продержатся. Я помню это ощущение томления, скуки и отчаяния, кровавая смесь на губах. Я чувствовал, что моя кровь отравлена, что в ней словно плавает желчь, вязкая и липкая похоть, а потом – кромешная тьма, рак души, пропасть, и эта пропасть сквозит в моем голосе, смотрит моими глазами, эта пропасть у меня в голове, и дыхание небытия в виде привкуса во рту. Я стремился прорваться к бытию, к волшебной, сказочной жизни, но уперся в леденящее стекло, перекрывшее любой кислород. Меня бросало в стороны, меня рвало душевной смертью, мои нервные припадки были конвульсиями давно умершей души, конвульсиями ее праха, истерическими танцами на её могиле. Меня вырвало, и Лена неизбежно уехала.

Когда она уехала, я бился в истерике не потому, что любил ее, а потому что потерял ту, что любила меня. Я очень любил любовь к себе. Это все, что я по-настоящему любил. И эту любовь я потерял. Меня бесило и шокировало, что меня – МЕНЯ! – могли бросить, что меня больше не любят, что я потерял контроль над человеком. В последующем меня это также бесило, но все меньше и меньше, по мере того, как я оттачивал навыки соблазнителя и манипулятора (в чем у меня открылся настоящий, подлинный талант).

Я очень быстро отошел, когда нашел ей замену. Потеряв и замену, нашел еще одну. Я понял, что могу находить и обольщать девушек так, что они будут любить меня самозабвенно, что они будут восхищаться мной и боготворить меня, что я смогу менять их, как перчатки, если захочу, а то и вовсе иметь несколько и много за раз, и заставить их смириться с этим положением, потому что я – восхитителен! И я частично успокоился. Ведь я понял, что путь к вершинам магии, к вершинам неземного мира может лежать также и через любовь к себе и через ощущение полной, абсолютной власти над другими, над душами других… Я полюбил свою болезнь, я полностью и окончательно СЛИЛСЯ с ней».

Итак, автор романтического посвящения не чувствует ничего. Вообще ничего. Он просто не способен чувствовать. Он может чувствовать только зависть, месть и злобу – и из зависти соблазнить девушку, чтобы выместить на ней месть и злобу. Он сам об этом сказал. И романтическое посвящение является средством соблазнения и мести – не более того.

Впрочем, есть нечто, что замещает чувства – это неутолимый голод любви к себе, голод власти. А власть достигается, если суметь обольстить и влюбить в себя, и качать из другого энергию любви и страданий. Вот для этого и развивают нарциссы у себя литературные и прочие артистические таланты:

«Мне нужна любовь – мне нужно, чтобы меня любили. Чужой любовью, выраженной, явной, яркой – только ей я могу попытаться залить внутреннюю пустоту и скуку, влить жизнь в мои застывшие вены, разбавить энергией мою омертвелую кровь. Я не умею любить, но я помешан на внешних признаках любви, на эстетическом и мистическом антураже, на романтике. Всё должно быть красиво, изысканно, драматично и трагично. Великая любовь не может кончиться „спокойным браком“ – брак, быт и скука убивают страсть. Я же мечтаю о ночных аллеях парков Парижа, о встречах у могилы Оскара Уайльда на кладбище Пер-Лашез, о струях ночного дождя, кусающих раскаленные от поцелуев губы, о смертельном ритме танцующего пульса в ожидании встречи, о мимолетности, которая своей яркой вспышкой оправдает всю ту скуку, которая накроет нас потом своей вездесущей тенью. Я мечтаю об обожании, гладящем меня по щекам, о жертвенности, целующей глаза, о судорогах, украшающих расставание драмой будущих встреч. Я пытаюсь почувствовать красоту этой любви изнутри, напиться ею, утолить жажду жизни – но она, как мираж в пустыне, ускользает от меня. Я вижу только внешнюю красоту, я восхищен ей; но моя внутренняя воронка, моя пустота не может наполниться – ей всё мало, ей все надо больше, она, в конце концов, как гидра, пожирает все прекрасные моменты, оставляя лишь обломки воспоминаний, как увядающие цветы на разрушенной могиле. Я, компенсируя, вынуждал девушек тысячи раз признаваться мне в любви, в разных формах, я постоянно хочу слышать в отношении себя эти признания и восхищение. Но я, как запойный пьяница, не могу напиться тем, что люблю. Как наркоман, которому все время нужна большая и большая доза. Я люблю любовь к себе – и мне всегда будет мало наших встреч с ней».

И снова перед нами поэтический антураж, за которым ничего, кроме неутолимого голода хищника, пожирающего, уничтожающего и превращающего в «скуку» все, до чего он может дотянуться.

Но проблема заключается в том, что на некоторых потенциальных жертв нарциссов эта темная поэзия действует.

Многим людям наскучивает спокойное благополучие, и хочется непременно разбавить его чем-нибудь дурманяще опасным, острым, жутким. И человек ради острых ощущений вступает в опасные игры. Кто-то забирается на умопомрачительную высоту ради селфи. Кто-то рискует, нарушая закон. Кто-то начинает употреблять алкоголь и наркотики ради новых ощущений. Способов разрушить свою и чужую жизнь в погоне за ощущениями, увы, много.

Но есть и такое, на первый взгляд, относительно безобидное увлечение, как фильмы ужасов, поэтика смерти или безумия. Чуть-чуть, немножко, в виде острой приправы к пресному блюду повседневности. Но именно этой склонностью поиграть с темными силами мастерски умеют пользоваться нарциссы-обольстители. Почитайте признание, которое вытянул Владимир от одной из своих поклонниц, и сравните его с его собственным опусом в начале этой статьи:

«Глаза! Их не описывать, их рисовать. Сложно описать глаза, сложнее – взгляд.

Своё отношение к ним я уже выразила в стихах. Это глаза демона. Они ледяные, они стеклянные. О них разбиваешься. Они очень глубокие – они бездонны, можно утонуть; они завораживают, поглощают. Глаза – море, океан. В этих глазах – хищная страсть. Хитрые, коварные. Бесконечная тьма.

Когда лицо украшает улыбка, в них мелькает тепло. Они начинают не просто лучиться, они искрятся! Такой ласковый и нежный взгляд. В них огромная, не знающая границ, вне всех измерений, вечная, огромная любовь – прошлая, будущая, настоящая. Они искренни, они просто не умеют лгать.

Смотришь в эти глаза – и сносит. Падаешь. Проваливаешься. Взгляд – быстрый, резкий поток; это река, по которой хочется плыть в любом направлении – только бы видеть. Взгляд обжигает – своей холодностью, своим жаром. Головокружение. Эти глаза – ночное небо. В них горят звёзды-мысли, звёзды-идеи, звёзды-чувства, звёзды-чаровницы, звёзды-озорницы. Не оторваться.

Чудовищный, демонический магнетизм! Смотришь в них – и каменеешь. Понятный образ, да?

Глаза, знающие цену боли и огня. Я люблю эти глаза. Глядя в них, перестаёшь замечать окружающее. Неважно, что вокруг – дети, машины, деревья, могилы. Только глаза. Дышащие юношеской свежестью; зрелой усталостью; всепоглощающим познанием; жаждой, желанием. Адский костёр пылает в них; он обещает сжечь дотла, – не противишься.

Но как они прекрасны! Боже, как красивы эти глаза! – несравнимо, неоценимо! И в первую очередь – на улыбающемся лице. Это кошачьи глаза! А мы знаем моё отношение к котам. Коты для меня – всё.

Глаза – восход, заря, дарящая надежду. Они прекрасны своей беспросветностью.

Улыбайся, улыбайся, твои безумные улыбающиеся глаза изумительны, они покоряют, подчиняют, они – владеют. Не так – они овладевают. Времени мало, но под твоим взглядом оно останавливается. Дари, дари мне свои взгляды – и будешь мною щедро вознаграждён».

Еще один образец демонической романтики, но на этот раз – от жертвы. Обратите внимание, сколько раз употребляются эпитеты, относящиеся к темной, жестокой, демонической, дьявольской или безумной стороне чувств. Жертва сама вступает в игру, навязанную ей хищником, сама играет с жуткими образами (вплоть до Медузы-Горгоны, от взгляда которой каменеют – хороший комплимент для возлюбленного, правда?).

Все это для жертв кончается очень печально. Игры в смертельную романтику заканчиваются страшным опустошением, депрессиями, сумасшествием и суицидами. Нарцисс, как гигантский ненасытный клоп, высасывает из жертв жизненную энергию, раздуваясь от нее и поглощая ее все больше и больше.

Если вам в литературе и кино нравятся мистика и ужасы, если вы поклонник Э.А.По, Хичкока, Стивена Кинга, или кого-нибудь покруче – ваше право, о вкусах не спорят. Но если в общении с романтическим партнером вы обнаруживаете «сумасшедшую» искру в его глазах; если он поражает вас романтически-жуткими образами, говорит о смертельной страсти, дьявольской любви, холодной интимности и близости двух смертников, если нарекает вас «принцессой смерти» – стоп! Литературный салон закончился! Спуститесь на землю – или, лучше сказать, выберитесь из преисподней на солнечный свет! В отношениях людей не должно быть места подобным образам. Если вы каменеете перед взглядом романтического партнера – значит, вы отдаете ему свою душу, свою жизнь и свою энергию. И пусть вас не сбивают с толку подвешенный язык и поэтический слог партнера – некоторые одаренные нарциссы хорошо умеют этим пользоваться. Это видно на примере Владимира, искалечившего жизнь многим.

И учтите, что увлечение темной мистикой вообще небезопасно для вашей психики. «Если долго вглядываться в бездну, бездна начнет вглядываться в тебя». Фридрих Ницше, закончивший свою жизнь в психиатрической клинике, очень хорошо знал, о чем говорил.

Мы не хотим лишать ваши отношения романтики. Но романтические образы в отношениях любящих людей бывают только светлые и теплые. Если в этих образах появляется безумие, холод и смерть – это верный признак того, что вас на смерть и ведут.