Читать книгу Мосты времени. Альманах - Татьяна Евгеньевна Помысова - Страница 43

«…Он был учтив, но это не было следствием воспитания, а высоты его духа…

И часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, я подходила к окну и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей под моими окнами…» А. Ахматова

Санкт – Петербург. Академия

Город зажег ночные огни, Борис. Мы идем по улице Пестеля из рисовальных классов. Мы художники. Дневной свет померк, город зажигает уличные фонари. Огни везде. Они отражаются в Фонтанке, как в черном зеркале, они множатся. Мокрый асфальт светится цветными бликами. Лица людей освещены ночным светом, они улыбаются нам, потому что мы счастливы. Потому что мы очень молоды. Борис одет в черный, бархатный пиджак, он очень экстравагантен, он очень похож на молодого Модильяни. А собственно, Модильяни всегда останется только молодым. И грустно, и хорошо от этой мысли. Борис среднего роста, с «головой Антиноя»19. Он изящно сложен, обладает магнетическим мужским обаянием, именно поэтому, он так любим. Но это совершенно не важно. Борис, художник от Бога, он живописец. Он может написать гениально натюрморт тремя красками. Мы подходим к Литейному проспекту, вереница блестящих машин с зажженными фарами несется мимо нас по дороге

Что можно сказать о счастье? Это, когда ты хочешь обнять весь мир, когда ты растворяешься в нем, и чувствуешь его пульс, как свой. Вот дом Мурузи и Поэт приветствует нас, он смотрит в окно, он машет нам рукой. Потом разворачивается и уходит, читая картавым, певучим голосом свою поэму

Борис обнимает меня за плечи и целует в губы. Наши шаги звучат «на целый мир».

Париж. Улица Фальгьер, 14

Моди вышел из особняка дома Фальгьер, что расположился на пустыре Монпарнас. Сегодня весь день шел дождь, Моди с наслаждением вдохнул сырой воздух, «В дождь Париж расцветал, словно серая роза»21. Он остановился, и прислушался к шуму тяжелых капель. Затем, долго смотрел на бегущую по тротуару воду, и неожиданно для себя, запел итальянскую песню. Он был счастлив сегодня. Моди оглянулся на небольшой серый дом, в котором поселился не так давно. «Розовая вилла», подумал он, и улыбнулся. Да, когда – то она была розовой. Моди открыл большой, черный зонт и быстро пошел по направлению к бульвару Сен – Мишель. Он спешил к Анне. Эта русская была прекрасная и неожиданная, совсем непонятная для него. «Моя египтянка» – говорил Амедео, глядя на неё. Последние недели он неотступно думал о ней. Весь день, он работал над своей скульптурой. А когда взошло солнце, он снова принялся за дело. И «стук его молоточка был слышен в начале улицы»22. Его каменный портрет, смотрел с усмешкой на него миндалевидными глазами. Или так показалось ему? И ведь он не пил вина сегодня…

Эти каменные портреты, как наваждение. Высота. Его резец и кисть всегда стремились к высоте. Высота неба, высота духа. Она, его дева, его муза имела этот лик. В портрете все линии были мягкие и вытянутые, они были сжаты в одну форму, только короткие волосы, как ветер или крылья вырывались из этой замкнутой сферы. Солнце осветило портрет, и он изменился, как меняется человеческое лицо от падающего на него луча света. «Египтянка», – произнес Амедео. И каменное божество приоткрыло свои глаза. Он полил скульптуру водой, и смотрел, как капли стекают по лику. Амедео решил оставить работу. Он зашел в свою комнату. На столе стояла початая бутылка красного вина. Он налил себе большой бокал, посмотрел на его пурпурно – красный цвет. И залпом выпил. Он хотел придать себе уверенности. Моди подумал, что сегодня ничего не ел, он попросту забыл о еде. Ночью кашель не мучил его, и он чувствовал прилив сил. Пора. Она приехала, и она ждала его. А их встреча сияла для него рассветом чувств и вдохновения.

Санкт – Петербург. Осенний вечер

Мы идем по осеннему городу. Я, Борис и Подруга. Она заглядывает ему в лицо все время, как – будто ищет ответа. Влюблен ли он? А ответа нет. Все время нет. Кого может любить Борис? Только живопись он может любить. И никому этого не понять, кроме меня, я думаю. Потому, что я люблю Бориса и живопись одинаково. Я не делаю различия между ними совершенно. И Бориса я люблю так искренне, как жизнь, как этот город, как скажем, Амедео Модильяни. Я люблю его чистоту и бескомпромиссность. Он отчаянно честен и в жизни, и в своих работах. Художника можно любить только так. Мы в мастерской Бориса. Это вытянутая, прямоугольная комната, в углу стоит мольберт, на нем работа, написанная тремя красками, и гениально. Борис открывает бутылку красного вина и мы пьем его. О чем мы говорим? Бог весть о чем, мы очень молоды. Ни о чем. Но он знал всегда цель и смысл беседы. Я всегда только так думала о нем. Подруга в тот вечер смотрела неотрывно на его красивое лицо. Она осталась в его темной комнате. А я иду одна по улице. Я иду домой, навстречу блестящим ночным огням и своему будущему.

Париж. Кафе Ротонда

Он увидел Анну год назад. Женщина была совсем юная. Она имела высокий рост и хрупкое сложение. Лицо матовое, бледное, горбоносое. Огромные светлые глаза удивляли своей печалью и сосредоточенностью. Их представили друг другу приятели. Моди склонился и поцеловал её руку. А потом поднял прекрасную, кудрявую голову и заглянул в её очи навеки. В глазах Моди вспыхнули «золотые искры»23, а их встреча была «Как укус звенящей осы»24.

Анна прибыла в Париж с мужем в тот год. Амедео и русская виделись очень редко. После их встреч Моди писал ей в Петербург всю долгую зиму. – «Вы для меня, как наваждение…»25 Через год она приехала. Анна здесь, его «царственная» и таинственная русская. Они условились о встрече. Моди сидел в кафе «Ротонда», ожидая её. Сегодня Моди был очень красив, он надел светлые, бархатные куртку и брюки, а темные, блестящие волосы зачесал назад. Его большие глаза с золотыми искрам, сияли. Он решил немного перекусить, потому что не помнил, когда ел в последний раз. Здесь были низкие цены, всего за десять су можно было поесть прекрасный луковый суп. А зимой, в кафе, прекрасно топили печи. Кафе «Ротонда» напоминало другие кафе Парижа. Днем, в «Ротонде», собирались разные люди. Клерки торопливо пили свой кофе, извозчики весело переговаривались, заходили случайные прохожие…

В глубине, за стойкой, находился небольшой зал. Вечером, здесь собирались художники, поэты, музыканты… Моди сидел за столиком у окна курил, и наблюдал за прохожими

Вот появилась она, Моди торопливо встал и пошел навстречу. Анна обняла его, погладила по голове, приговаривая, «У него печальное свойство, даже в сон мой вносить расстройство»26. Амедео остановил её руку и поцеловал – Куда мы идем? – Спросила она. Моди улыбался, – мы идем ко мне. Он открыл большой, черный зонт, чтобы укрыть её от дождя. И они устремились по мокрому тротуару бульвара Монпарнас. Синий, плотный туман города как – будто поглотил их. В мастерской на улице Фальгьер, куда Амедео привел Анну, не было электричества. Они долго искали свечи. Моди торопливо зажигал спички.

Моди подошел, с зажженной спичкой, совсем близко к Анне и она ощутила его дыхание. Наконец, он нашел свечи. И когда свет их осветил комнату, Анна вздрогнула

Все стены были увешаны его холстами, они надвигались на неё со всей своей силой. Они показались ей огромными: портреты с напряженными, печальными глазами, большие обнаженные, белеющие длинным телом. Она взяла свечу и долго смотрела на картины – Так много работ за один год, – сказала она. Амедео отвечал, смотря на неё очень внимательно: «Приступы напряженнейшей энергии охватывают меня целиком. Но потом проходят. Что – то плодоносное зарождается во мне и требует от меня усилий»28. «Прошлой зимой мне было так плохо, что я не мог думать о самом дорогом…»29 – Ты думала обо мне все это время? – Он налил бокал красного вина и протянул ей. Анна отпили глоток из бокала и поставила его на стол. Затем, она подошла к Моди, положила руки к нему на плечи и поцеловала в губы долгим поцелуем любви.

Париж. Улица Фальгьер, 14

Утром Моди проснулся очень рано. Солнце уже встало. Анна спала, и он любовался ею. Он взял лист и провел линию, длинную линию её тела, уходящую ввысь, затем неожиданно остановил карандаш. Он нарисовал руки, подобные египетской богине Нут, он нарисовал их совершенно, как крылья. Правая рука была согнута в локте, на ней покоилась маленькая, темноволосая головка. Моди отточено изобразил горбатый нос, и наметил спокойные, закрытые глаза. Он нарисовал нежный живот и ноги, а потом, пунктиром девичью шею и грудь. Нут, огромная мать звезд, рождающая богов. – произнес Амедео, и отложил лист. Тогда Анна проснулась и открыла глаза.

Париж. Лувр

Через несколько дней они отправились в Лувр. Египетское искусство поражает меня, – говорил Моди. – Я хочу открыть для тебя новый мир, Анна. Посмотри на Большого сфинкса из розового гранита, как – будто ждал нас, все свои долгие годы. Взгляд каменного владыки обращен далеко, далеко. Только его большое львиное тело, с властной человечьей головой присутствуют здесь. Ты видишь, «Танисский сфинкс» все замечает и все видит вокруг. Он как – будто забрал силу божества. И я пытаюсь дать своей скульптуре дыхание и силу. Скоро я выставляю вещь у «Независимых», ты придешь взглянуть на неё. – говорил Амедео. – Здесь не стоит ничего смотреть, кроме Египта, «все остальное недостойно внимания»30

Амедео стремительно переходил от одной скульптуры к другой. Он показывал Анне свои любимые вещи. – Эхнатон, Анна, а на этом рельефе, он с любимой женой. Они из песчаника. Какой теплый золотистый цвет, а здесь он имеёт цвет терракоты. «Все в искусстве должно стремиться к безукоризненности»31. – Как убрана его царица, Анна. Она похожа на тебя. Меня поражают эти божества. Они бродили по бесконечным залам Лувра, оставляя навек здесь свои легкие тени и души. Затем, Амедео, решил, что они пешком отправятся в Люксембургский сад. Прохожие улыбались, глядя на них. Они были очень молоды и счастливы. Анна, своей диковинной красотой производила сильное впечатление на людей. Моди радовался этому. Он бережно вел за руку подругу по улицам Парижа. А вокруг, город радостно гудел, как улей. Париж раскрывал свои объятия для них. Они дошли до Сены, и любовались быстрой рекой. Моди неожиданно сказал ей: «Париж меня вдохновляет, в Париже я несчастлив, но уж что верно, то верно – работать я могу только тут»32. Иногда, Анна говорила на чужом ему языке – Как жаль, что я не могу понять твои стихи на русском, – сокрушался Амедео. В саду они сидели на скамейке, и смотрели, как заходящее солнце отражается в воде фонтана. Моди положил голову Анне на колени, и она ласково гладила его темные волосы. Ночью, поздно, они брели по городу, лабиринтами улиц, в мелькании желтых огней, в шуме радостной и возбужденной толпы. Где – то в районе Пантеона, они с удивлением увидели за куполом, на фоне черного неба, огромный, желтый диск Луны.

Париж. Улица Фальгьер, 14

Днем, в мастерской было немного темно, и Моди зажег свечи. Он смотрел на женский портрет с лунным диском на голове, который лежал на столе. Затем он скомкал рисунок, и достал новый лист. Он выбрал изящный карандаш с мягким грифелем, и наметил карандашом женскую голову с короткой, черной челкой и таинственными очами. В них странно отразились доброта и гордость. И линией, которая шла где – то из его солнечного сплетения, он нарисовал длинное тело прекрасной женщины. Анна сидела напротив Моди на кушетке. Она не позировала, просто читала книгу. Анна подняла голову, улыбнулась, и посмотрела на Моди глазами «Танисского божества».

Петербург. Мастерская художника

За окном мастерской можно было увидеть вечерний город. Улицу освещали неяркие фонари. Борис стоял у окна, и смотрел на темный пейзаж за стеклом; на тусклые огни небольших окон, которые поблескивали с надеждой, на мокрый и блестящий асфальт. А ветер гнал и гнал серые облака по темному небу. Борис увидел темную, женскую тень, «медлившую под его окнами»33. Тоненькая женщина замерла, глядя в его окна. Она увидела Бориса. Он недолго смотрел на неё, затем развернулся и ушел в комнату. Там, на кушетке, расположилась обнаженная длинноволосая натурщица. Она сверкала белым, длинным телом. Зеленые, острые глаза были обращены на Бориса. Но вскоре, ей пришлось опять принять позу, которую желал художник; Женщина на его картине сидела спиной к зрителю. На холсте, ослепительно белая, молодая женщина убирала свои рыжие волосы. Она была окружена бело – розовым воздухом так, как – будто этот воздух и соткал её. На уровне золотисто – рыжей головы, восходило Солнце, цвета её волос. Он решил, что назовет свою картину «Утро».

Утро

Анна стояла у окна своей Петербургской квартиры, и смотрела на случайных прохожих. Она поинтересовалась у горничной, не было ли писем сегодня. Анна не получала писем от Моди. Он написал ей только одно письмо, но оно не дошло до адресата.