Читать книгу Акварель - Татьяна Федорова - Страница 2

Федорова Татьяна Алексеевна 24.12 1993г.

Т. 89271450932 почта: tanyaf24@mail.ru

Роман

Акварель

Роуз Макнакер улица 132 Стрит, город Орклин, бело-желтый дом, бардовая крыша, газон с ярко-зеленной травой, клумбы с розами разных сортов, маленький фонтан у веранды. Второе окно слева, голубая занавеска и нарисованные бабочки на стекле.

Дом Роуз находился на той же улице, что и мой, он стоял напротив. Окна моей спальни выходили прямиком на ее комнату, что доставляло мне неописуемую радость, точнее, делало счастливым.

Наши родители хорошо ладили: отцы вместе смотрели бейсбол, пили пиво, обсуждали женщин и громко смеялись. Боссом моей мамы была мамочка Роуз, можно сказать, что мы дружили семьями. Мы даже учились в одной школе, в одном классе, ходили вместе на кружок рисования, сидели почти за одной партой на химии. Я знал про Роуз все, а она даже не думала о моем существование, она о нем не знала.

Впервые я увидел Роуз из окна своей комнаты. Она сидела на подоконнике в жёлтой пижаме с изображением какой-то улыбающейся фиолетовой кляксы и рисовала акриловой краской бабочек на своем окне. Это не была наша первая встреча, тогда лишь я заметил ее, она же смотрела в пустоту улицы, куда-то сквозь мой дом, туда, где я не существовал.

Тогда у нее еще были длинны русые волосы, круглые очки и такой детский наивный взгляд. Взгляд ребенка, пытающегося в один миг стать взрослым. Вся она была белой, даже прозрачной и через нее проходили лучи летнего солнца…. Тогда она казалась мне призраком, сотворенным морской пеной. Это был ее особый цвет, цвет ее невинности.

Все в ней в тот день было сотворено для улыбки, для любования глаз и трепетания сердца. Я следил за тем, как акварелью она рисует нелепых, неуклюжих бабочек, которым даже не суждено летать, смотрел и завидовал. Чему? Да просто тому, что они разделяю с ней комнату, делят пространство, что они нарисованы от скуки и забавы ее неумелой рукой плохого художника.

Около двух недель я наблюдал за ней из своего дома…. Каждый день ровно в шесть тридцать она садилась на окно в своей пижаме и рисовала одну бабочку…. Каждый день по одной, снова и снова, всегда в шесть тридцать, когда солнце медленно отходит назад, чтобы спрятаться за каким-нибудь выступом от наступающей темноты. Рисуя бабочку в этот час, Роуз словно отправляла это яркое создание во тьму.

С наступлением заката все менялось. Он преображал черты Роуз. Лучи заходящего солнца пробивали ее нежное естество насквозь, словно острые клинки мягкое тело, она вся загоралась, светилась как изображения святых, в православных храмах. Тогда она казалась мне ангелом, и я любил ее ни с чем несравнимое свечение. Любил смотреть на нее и быть невидимым ей.

А потом Роуз пришла к нам домой. В синим платье, как головки полевых цветов, с бантом в русых волосах. Такая простая, как девушка из провинции, что готовится стать монашкой. Вся такая чистая и белая…. Белая, белая, белая.

Она прошла через всю нашу гостиную и села напротив меня, тогда я и увидел настоящий цвет ее глаз. Все это время, что я следил за ней, ее глаза казались мне нежно-голубыми, словно небо в ясную погоду…. Но на самом деле, они были бледные, бледно-серые, как небо в дождь. Глаза цвета грусти…. Белое и серое. Это был ее цвет.

Она села напротив меня, сложив руки в замок на коленях, словно запираясь от чужих взглядов. Стиснув ноги, и прижав, их друг к другу так сильно, словно оловянная кукла, при этом тупо и виновато опустив свою, тогда показавшуюся мне, слишком большой голову.

Весь вечер она молчала, только иногда улыбаясь уголками маленького бледного рта, словно он был немой, и искоса бросала взгляд своих мокрых глаз, на сидящего справа от нее Джеймса.

Джеймс мой старший брат, альфа самец нашего школьного курятника, звезда футбола и просто скотина. Нет, что вы Я люблю своего брата. Люблю его все семнадцать лет, шесть месяцев, пять дней, три часа и две минуты. Именно из-за моей любви к нему, я не могу не сказать правды.

В общем, Джеймс был неплохой малый. Парень с идеальными зубами, торсом бога, с плаката глянцевого журнала, зеленными глазами и волосами, крашенными в шоколад. Он был старше меня на три минуты тридцать восемь секунд, но считал крутым себя лет так на шесть.

Джеймс тоже имел свой цвет – черный…. Мне, кажется, именно черный ассоциирует тот образ жизни, который вел мой брат. Для меня черный всегда был цветом порока, цветом греха. Мама всегда считала меня слишком набожным, хотя я даже Библии не читал, но как многие подростки и люди, что хотят выглядеть умно в чужих глазах, я любил поразмышлять на разные темы, в том числе и религиозные. Все мы думает, что ад это раскаленная печь, потоки лавы извергаемые из недров земли, огонь и пожар. Ад в примитивном представление красный…. Чепуха, он черный, как гниющая плоть, что не прижилась после ампутации, как все грехи, что мы совершаем по своей воле. Ад черный, я это точно знаю.

Ну ни смотря на его образ жизни я не презирал брата, не ненавидел, я любил его, сильно любил, но в последний год, мы отдалились друг от друга. Я буквально перестал существовать для него, и это жутко злило меня…. Я всегда злился на него или просто завидовал ему. Думаю, так стало из-за того, что мой брат принадлежал к обществу супер крутых парней, элиты нашей школы, а я просто ходил в эту школу и просто жил с ним в одном доме. Может поэтому, я очерняю его куда больше, чем есть на самом деле.

Роуз смотрела на Джеймса, который быстро строчил сообщения в телефоне, Я смотрел на Роуз и оба не замечали друг друга – Джеймс Роуз, а Роуз меня. Раньше для меня это было в порядке вещей. Я быстро привык быть тенью, но именно сегодня, я хотел, чтобы во всем городе погас свет и горел только лишь один прожектор, чей луч был направлен на меня…. Тогда бы Роуз точно заметила меня и мой цвет превратился бы в желтый. Я стал бы тем самым маяком, что прорезай ночной мрак, я пылал бы и горел, горел для нее одной, для моей белой, белой Роуз.

Сентябрь. Первый день в старшей школе. Кто-то считает, что круто быть старшеклассником, думает о том, кого пригласит на бал и какой будет тема выпускного и этот кто-то точно не я. Я ненавидел школу и не потому, что меня жестоко прессовали, били и издевались. Я ненавидел ее по тому, что из всех мегаполисов страны, именно школа была самым грязным и вонючем притом в мире.

Медленно плетясь позади своего братца в синих старых джинсах и коричневом свитере, я представлял собой несчастную картину девственника старшей школы, которому даже на выпускном не светило увидеть женскую грудь, даже в щелочку женского туалета, потому что даже лузеры не замечали меня. Я был лузером среди лузеров, если это конечно возможно. Если быть на сто процентов точнее, я просто был пустым местом. Местом, в которое даже посать не ходят, просто потому, что не знаю о его существование, хоть и живут через дорогу от него. Таких мест полно в городе, а людей еще больше.

Сегодня школа была похоже на магазин красок, здесь были все: красные кокетки, с розовыми сумочками и такой же красной помадой, как их естество. Фиолетовые лесбиянки, которых почему-то принято называть розовыми, синие ботаники, коричневые музыканты, вечно зеленные и вечно в красно-белой форме спортсмены, на чьих физиономиях появлялись черные пятнашки взбунтовавшейся пошлости. Черные крутые парни, главой которых был мой брат, черные снаружи, но желтые, как саванны афроамериканцы и ОНА белая, бело-серая Роуз.

Она шла как-то неуверенно, постоянно озираясь по сторонам, глядя на проходящие еще неизвестные и не знакомые ей лица. Для нее это был первый день в этой школе, и она так хотела всем понравится, может, поэтому она завила свои длинны волосы, превратив их в груду непослушных локонов, одела линзы, от чего ее глаза и правда стали нежно-голубыми. Медленно ступала на красивых туфельках, темно – коричневого цвета, чей каблук был такой неустойчивый, отчего Роуз шагала, словно по льду. На ней было темно – бардовое платье, с белым воротничком и она была так красива.

Белая…. Белая…. Белая.

Дважды я пытался заговорить с ней. Первый раз на алгебре, я почему-то не записал формулу, которую диктовал учитель и которую я знал наизусть, так с класса восьмого, а может и раньше. Хотел попросить списать… Глупый повод для знакомства. Я придумал другой предлог…

Подойти и предложить попить кофе и этот план был бы осуществлен, если бы я вовремя не заметил, что носок моих ботинок стерся до такой степени, что стал напоминать давно побеленный потолок в нашем туалете. Я вовремя остановился и решил просто, так же как и до этого дня, издали буду следить за ней. Мне хорошо это удавалось, и я решил, что просто буду совершенствовать этот навык.

Родители Роуз пригласили моего брата на день рождение моей мечты. Сегодня ей исполнялось семнадцать. Решив, что это приглашение на двоих, я тоже пошел к ней домой, первый раз за все время я переступил порог запретного королевства, где жила моя принцесса.

Народу в доме было так же много, как мусора в комнате моего братца. Я понял, что и сегодня мне не удастся поговорить с Роуз или просто сказать ей «привет».

Как и многие другие, я принес свой подарок, но вручить его лично мне естественно же не удалось, поэтому я положил его в общую кучу и сел в углу комнаты, чтобы было лучше видно, как мой братец прижимает к себе мою девушку.

Сука, тогда я хотел его убить и клянусь, что сделал бы это, если бы официально Роуз не считалась его девушкой…. Да уж, похоже на парадокс…. В такие моменты хочется сдохнуть вдвойне сильнее, чем в те, когда твою голову окунают в школьный сортир.

Вот уже как семь дней, маленькая бледная ладошка белой, белой Роуз мирно покоится в большой загорелой ладони моего черного брата. Зависть пробирает меня, раньше не знакомый с ней, я сильно удивился, увидев ее румяное лицо. Моя зависть была большой пышной девчонкой с огромной рожей и задницей, с грязными волосами ржавого цвета и почти прозрачными глазами. И чем больше я завидовал Джеймсу, тем полнее и полнее становилась зависть, словно девочка, завтракающая фас футом, обедающая цельной жаренной на масле свининой и так любящая тортики перед сном.

Я давно заметил, что Джеймс нравится Роуз. Он не мог, не нравится….От него балдели все девчонки и все хотели оказаться в его постели, отдав за такую возможность даже свою жизнь. Если бы за ночь с Джеймсом дьявол принимал бы души, как плату, к нему бы выстроилась огромная очередь.

Джеймс был очень красив, самый красивый в нашей семье. Мама с гордостью говорила, что он пошел в нее, ну а мне, достался лишь мамин маленький носик и огромное сердце.

Облачив свое прекрасное тело в земную одежду, Джеймс совершал самый страшный грех и это не я так считаю, так считают девочки из кружка хористок, на который я однажды чисто случайно попал, а их, между прочим, считают святошами всей школы и это не потому, что они поют в церковном хоре, они все поголовно девственницы.

До Роуз Джеймс встречался с целой толпой девушек. Чтобы было понятно, какое количество прошло через металл детектор моего братишки, стоит приставить себе огромную свалку тел из фанаток поп звезды и добавить туда еще человек так триста и то, это будет число, раз так в семь меньше того числа, что имел в своем кармане Джеймс.

Он стал, встречается с девушками с детского сада, в начальных классах у него было сразу по три девушки за раз, и встречался с ними он всего день, ну а в старшей школе, он встречался только с Люси, а с остальными просто спал.

Роуз покорила его своей простотой и недоступностью. Скажите мне, вы хоть раз видели альпиниста не мечтавшего покорить новую вершину, на которую до него еще никто не ступал. Джеймс был тем самым альпинистом и, побывав на всех горах неоднократно, он с азартом набросился на новую, казавшуюся не покоряемой с первого взгляда. Это пленяло, и завораживало…. Джеймс был азартен. Получив отказ однажды, он в щепки разобьется, но добьется желаемого.

Роуз уже отказывала ему. Это было в среду или в пятницу…. Родителей Роуз не было дома и ей пришлось ужинать у нас. После ужина, Джеймс повел ее в свою комнату, чтобы показать гитару. Он не солгал, у него была отличная акустическая гитара и играл он на ней виртуозно, но сыграть для Роуз было не простым желанием, все для того чтобы остаться наедине.

Наедине это значило и без меня…. Я подслушивал. Жалкая участь неудачника, стоять за дверью, в то время как кто-то целует плечи той, кто уже построила шалаш в твоем сердце, даже не подозревая об этом.

– Я могу присесть сюда? – тихо спросила Роуз.

– Естественно…. Что ты хочешь, чтобы я исполнил? – тихо и как-то равнодушно спросил Джеймс.

– Что угодно…. Я плохо разбираюсь в музыке, поэтому доверюсь тебе, – наивно, словно чертя белым по стене, сказала Роуз

С минуту я стоял и тупо слушал тишину, а потом Джеймс наигранно кашлянул и тихо запел. Естественно песня была красивой песней о любови, но ее содержание совсем не важно, важно лишь то, как в этот момент поет Джеймс и еще важнее, как он выглядит. Сейчас я не видел его лица, я только слышал. Даже его голос был сексуален. Мелодия, которую он играл, завораживала, я вновь позавидовал ему и вновь подумал, что стоило посещать занятия по гитаре вместе с ним.

После песни, когда Джеймс замолчал, я услышал, как бьет в ладошки Роуз.

– Молодец!

Как я хотел в эту минуту оказаться на месте моего брата, как хотел услышать похвальбу из ее уст. Мысленно я представил, как ее маленький ротик приоткрывается, а розовые губки то и дело складываются в трубочку, произнося «молодец». Я судорожно вдохнул воздух ноздрями своего прекрасного носика, который так похож на мамин, и едва не заплакал, услышав следующее.

– Думаю, я заслужил не только это…,но и поцелуй.

– Возможно, – услышал я в ответ.

Потом тишина, скрип кровати и порывистый хлопок.

– Ай, ты что больная, – заголосил Джеймс. – Больно же…. Чокнутая.

– Не смей целовать меня без разрешения, – слишком громко выпалила Роуз, стены задрожали не привыкшие к таким звукам.

В следующую секунду она вылетела из комнаты, подобно запущенной ракете с ипподрома. Я не успел отбежать, и неожиданно распахнувшаяся дверь сбила меня с ног. Я больно ушиб зад, с криком упав на пол, Роуз не обратила на меня не малейшего внимания даже на этот раз. Она явно была занята своими мыслями, что теперь подобно тараканам, бегали в ее голове.

Я встал и быстро зашел в свою комнату, пока Джеймс не отошел от потрясения и не заметил, что все это время я подслушивал. Ох, тогда бы мне так влетело. Я считаю, что лучше быть сбитым машиной, чем покалеченным Джеймсом, уж очень больно он бьет… очень больно.

Следить за ней с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелей. Поэтому в один обычный четверг, я просто не вышел из своей комнаты и не пошел в школу. Я пропустил не только это, но и вечернее свидание с Роуз и ее красками, пропустил еще одну возможность быть ею замеченным, хотя бы из окна своего дома.

Мне так понравилось лежать в теплой постели и ничего не делать. За окном барабанил дождь, внизу шумели родители, а я просто молча лежал под одеялом, вдали от мирской суеты и мне было так хорошо, что пятницу и субботу я тоже пропустил…. Тишина…. Пустота…. Покой.

В понедельник я ужасно удивился, захотелось провалиться сквозь землю или вовсе не жить на этой планете…. Я был готов повесится.

Белая…. Белая Роуз.

Она шла по коридору нашей грязной, вонючей школы, углы которой закурены и затраханы, словно дешевая проститутка на трассе. Шла медленно, неся в своих руках красную сумочку, осторожно переступая ножками в черных чулках и таких же лакированных ярких туфлях, как и ее сумка, и помада на губах. Меня удивила ее яркая, даже блядская одежда намного меньше, чем ее волосы. Они были безжалостно острижены чей-то фальшивой рукой, рукой грешника, который теперь уж точно пойдет в ад. Ее волосы были острижены до плеч и выкрашены в ярко рыжий цвет. Теперь моя Роуз не была ангелом, сейчас она так походила на апельсин. Красивый апельсин с большими серыми глазами.

Этот день я ненавижу больше всего, просто потому, что он подарил мне новую Роуз и куда-то спрятал старую. Сколько я не искал ее, все напрасно. Он хорошо потрудился, словно стер ее с лица земли.

С этого дня она больше не приходила на свидания со мной. Солнце пряталось, так и не попрощавшись с ней, ночь наступала, не обняв ее лица, и бабочки на окне так и остались недорисованными. Она забыла про них, точно так же как весь мир забыл про меня. Теперь я был не одинок, нас было тринадцать – я и разноцветные бабочки на ее окне.

Бело-серая Роуз…

Еще дважды я видел Роуз у нас дома. Мы пили чай, она громко смеялась, что-то разглядывая в телефоне Джеймса, и при этом сидела у него на коленках. А меня здесь словно не было, про меня забыли…, меня не видели…. Не помнили.

Роуз стала встречаться с моим братом, эта тварь добилась своего, а я смастерил для себя маленький гробик и уже готов был идти рыть могилу… Жалко, что передумал….

С фразы «На трон садились не только короли» должна была начаться эта история. Я и есть тот маленький шут, который возомнил, что может быть любим королевой и сможет победить короля. Увидев Роуз, я подумал, что она уж точно достойна трона, но, а я его должен заслужить и не просто должен, а обязан…. Много времени прошло до того, как я села на трон, а потом… потом была темнота….

Роуз стояла в углу мужского школьно туалета и сжимала тонкими пальчика грязный окурок сигареты. Фильтр был вымазан темно-бардовой помадой, а сама сигарета пахла так, как пахнет дешевый табак…. Наверное, некой сыростью и омерзением.

Глаза Роуз были мокрые и красные, я понял, что она совсем недавно плакала. Но я не знал из-за чего и почему, а только догадывался…. Джеймс. Роуз медленно подносила сигарету ко рту, складывала губы трубочкой, вдыхала и выдыхала дым…. Нелепо неумело, отвратительно и так бесстыдно.

Мне захотелось вырвать из ее рук сигарету, ударить ее по лицу, чтобы она пришла в себя, а потом поставить перед зеркалом и показать, на кого она стала похоже, во что превратилась, во что Джеймс превратил ее. Только я сделал шаг в ее сторону, как дверца одной из кабинок открылась, и из нее вышел Джеймс. Поправляя джинсы на мошонке, он резким движением вырвал окурок из рук Роуз и, швырнув его в раковину, притянул девушку к себе.

– Ну не плачь…

Его грязные, мерзкие руки, что только секунду назад, держали собственный член, коснулись все еще святого лица, моей Роуз. Боже, как я негодовал, мой Везувий взорвался, вновь стирая с лица земли Помпей, а я в это время, прятался за дверью одной из кабинок.

– Почему ты так поступаешь со мной? – тихо спросила Роуз.

– Потому что я сволочь и негодяй, потому что я грязный ублюдок и просто ничтожество, что не достойно тебя, – мысленно ответил я за Джеймса и снова сердечная лава прожгла меня изнутри.

– Прости! – наигранно трагично и так нелепо вымолви мой брат, что мне захотелось засунуть его голову в миксер и тщательно перемолоть, словно его голова, обычный кочан капусты.

– Что мне сделать, что бы ты перестал встречаться с другими? – медленно роняя слезы, лепетала Роуз.

– Любить меня…

О, Боги всех религий, прошу, обрушите свою кару на кочан моего брата. Пусть он страдает за то, что посмел сказать это ей. Пусть умрет за то, что попросил ее любви, пусть горит вечность в аду, за то, что вожделеет это безгрешное создание.

Роуз молчала, опустив свою головку и мыла пол слезами в то время, как Джеймс объяснял ей, что значит, настоящая любовь и как доказать ее. Вливал словно яд в разум ангела ту информацию, о которой она не должна была знать.

– Я согласна, – вымолвила Роуз, и улыбка похоти озарила лицо моего братца.

– НЕТ! – выскочив, как резиновый мяч из своего укрытия, громко, словно сирена завопил я.

– Что? – изумленно спросила Роуз, глядя в мою сторону.

– В чем дело? – быстро спросил Джеймс.

– Ты не слышал?

– Чего?

– Кто-то кричал – неуверенно сказала Роуз, словно боясь, что Джеймс примет ее за сумасшедшую.

Джеймс посмотрел прямо мне в лицо, я видел его ярко – зеленые глаза напротив своих, но почему-то не видел в них себя. Джемс с силой захлопнул дверь кабинки, возле которой я стоял, и так получилось, что мне прилетело по лицу. Кровь из носа залила рубашку. Даже не пытаясь ее остановить, я пошёл домой. Мне льющаяся из носа, как при менструации у девушек кровь совсем не мешала, а все остальные ее просто не видели, потому что не замечали меня.

Придя домой, я рухнул на пол в своей комнате, еще раз ударившись больным носом, теперь уже о пол и громко заплакал. Я плакал, как младенец, что наделал в пеленку, как щенок, которого пнули ботинком, я рыдал, словно у меня отобрали любимую и последнюю конфету, словно я потерял друга или ребенка. Я рыдал так сильно, что у рыданий моих потерялось название, а слезы перестали быть слезами, превратившись в дождь и устроив наводнение…. Всемирный потом. Жаль, что я не успел построить ковчег, чтобы Роуз могла в нем спастись.

В восемь сорок семь в комнату вошла мама. Ее светлые волосы были собраны в хвост, глаза светились от поступающих слез.

– Как ты сынок? – поправляя подол платья, она села на край моей постели.

– Я сегодня купила новое платье, тебе нравится?.. Папа хочет продать машину, – после короткой паузы сообщила она.

Я лежал у ног матери, с высохшей кровью на лице, а она смотрела куда-то вдаль, где не было меня.

Мама приходит в мою комнату каждый вечер. Рассказывает о новостях, что-то шепчет, иногда плачет, а потом ложиться на мою постель и засыпает на часок…. Проснувшись, она улыбается мне и молча уходит из комнаты. Она приходит с одной целью, быть услышанной, именно поэтому я всегда молчу. Я нужен ей как слушатель и я даю ей то, в чем она так нуждается…. Слушаю и молчу, молчу и слушаю.

Когда мама вышла в это раз из моей спальни, я услышал тонкий голос Роуз, которая мило поприветствовала мою мамочку.

– Здравствуй милая, мы сейчас уходим, так что не будем вам мешать…. Развлекайтесь.

Это предложение, что тихо и спокойно вылетело из уст моей матери, показалось мне самым пошлым предложением в мире. Я не верил своим ушам, словно они были глухи или могли ошибиться, словно мама сказала не то…. Но все сказанное ей было действительным и таким мерзким. Позже я отдал себе отчет в том, что смысл сказанных мамой слов, был совсем иным, чем я представил, но все равно они были мерзкие и гадкие.

Я уже тысячу раз проклял этот день, лежа в своей постели и плача, как пятилетняя девчонка. Это был самый ужасный день из всех, что мне случалось пережить…. И как, как я смог пережить это?

Словно маленький таракан, я прилег на пол возле комнаты Джеймса и тихо стал смотреть в достаточно широкую щель, между полом и дверью. Мне казалось, что лежа я буду более незаметен, но потом я понял, что мог стоять прямо над ними и они бы все равно не обратили бы на меня, никакого внимая. Я невидимка, жалкая пародия человека, чье-то нелепое изобретение, которое создали лишь для одного…. Страдания.

Глупо мне семнадцати летнему парню говорить о страдание, но что может быть больнее зрелища того, как твой брат, трахает твоего ангела.

В тот момент, как только грязные черные руки похоти, коснулись обнаженного тела Роуз, она потеряла свои крылья. Каждый поцелуй, что оставлял Джемс на ее белом теле, очернял ее. Это словно паста из ручки, что вытекла на белую рубашку, сколько не оттирай, все равно не сотрешь, а только размажешь, сделав еще хуже.

Как описать вам то, что происходило со мной в тот момент, когда толстый и огромный член моего брата коснулся святая святых моего ангела. Когда Джеймс вошел в Роуз, она громко закричала, и я тоже закричал ей в ответ, требуя все немедленно прекратить, остановить это кощунство…. Но было поздно…. Падший ангел…. Моя белая, белая Роуз

Неделя, две, три…. я валяюсь на полу с пустыми глазами и рваной душой. Раньше я не верил что такое, может быть, не знал, как это возможно описать, а сейчас…. Душа моя подобно мешку, в котором насыпан сахар. Дырки, что сотворила Роуз, так велики, что почти уже весь сахар просыпан на пол, а глаза…. Глаза это две бездонные чашки чая и вот какой-то великан по имени боль, разом осушил обе. Как не прискорбно это говорить, но великана позвала Роуз.

Серая, серая Роуз, с дождливыми глазами и, как и твоя душа, ты сделала неправильный выбор, отдав свои крылья адскому созданию. Ангел пал, вкусив телесные наслаждения, Роуз навек покинула мой рай.

Я подарил ей крылья, озарил ее душу святым светом, я сделал ее ангелом, а взамен, получил лишь пустоту. Это хорошо, это правильно…. Разве человек, который сам является пустым местом, может рассчитывать на большее.

Я вышел из комнаты впервые за три недели, медленно волоча свои онемевшие ноги, я едва мог спускаться со ступеньки на ступеньку. Ноги были такие тяжелые, словно весили тону, а сам я полкилограмма. Я шел вниз, чтобы обнять маму. Она сейчас должна была сидеть на диване, читать книгу со странным названием и совершенно бессмысленным содержанием и время от времени переводить взгляд на телевизор, чтобы увидеть конец или начало какой – нибудь передачи и снова продолжить чтение.

Раньше, когда меня еще замечали в школе или на улице, когда кто-то издевался надо мной, избивал, унижал или что-то в это роде, я всегда приходил к маме. Не для того, чтобы пожаловаться, поплакать или попросить утешения, а просто лишь за тем, чтобы лечь головой на ее колени, закрыть глаза и позволить ее руке, копошиться в моих волосах. Мама делала так всегда, это успокаивало меня, и в тоже время я понимал, что любим ей.

Сегодня она сидела на том же месте, листала какой-то журнал. Я подошел к ней и лег рядом, как всегда молча, кладя голову ей на колени. Я почувствовал, как мама вздрогнула, на краткий миг, ее рука коснулась моих волос, а потом она быстро вскочив на ноги, бросила.

– Бред!

Так я в сотый раз остался один…. Забытый, невидимый, пустой.

Стоны из комнаты Джеймса были такие громкие, что не помогали даже беруши и голос стонущей девушки поселился внутри меня. Я знал, чей это голос, знал, кого сейчас имеет мой братишка. В эту минуту я ненавидел не его, а того падшего ангела, которого когда-то полюбил.

Милая, милая Роуз. Какой грязной и противной ты стала. Я чувствовал твой запах даже за закрытой дверью, чувствовал, как ты воняешь пошлостью и пороком. Куда подевался тот теплый запах акварельной краски, тот мягкий запах нежности и невинности, как же быстро ты расплескала то, что должна была хранить для лучшего мужчины.

Я старомоден и горд этим. Секс для меня это союз двух любящих людей, а не оргия пьяниц и наркоманов. Секс это еще одно таинство, а не публичное представление. Сейчас сидя у двери своей комнаты, я ясно понимал, что Роуз умерла для меня навсегда. Я не смогу любить ее так же, как раньше. Сейчас ее рыжие волосы напоминали мне все то, что я так ненавижу. Ее раскрашенное лицо, то о чем я стараюсь не думать. Вся она сплошное доказательство того, что шлюхи существуют.

Я назвал ее шлюхой, назвал и заплакал. Моя белая, бела Роуз, как же противна ты стала мне, как же больно ненавидеть тебя и как тяжело любить. Хочу, чтобы ты умерла…. Моя грязная и протухшая изнутри принцесса. Смерть тебе, ангел мой, смерть….

Дверь комнаты открылась и из нее вышла она. Рыжая, растрепанная, в синим платье с цветами, лицо горит толи от стыда, толи от возбуждения. Улыбается, смотрит по сторонам и когда ее взгляд останавливается на мне, она ухмыляется, словно издевается, закуривает сигарету и, оправив подол, спускается вниз.

– Иди в душ, – кричит из комнаты Джеймс. Роуз останавливается и тушит сигарету о наши деревянные перила. Бросает окурок вниз с лестницы и направляется мимо меня в душ.

Чувствую как пахнет ее естество. Как прекрасная она и в тоже время ужасна в этой чаше, что наполнена сексом. Колготки порваны сзади у самых ягодиц. Роуз сейчас так похожа на проститутку из дешёвого притона, пять долларов, вот ее цена. А месяц назад, эта девушка была бесценна.