Читать книгу Отрубить голову дракону - Татьяна Гармаш-Роффе - Страница 5

– А я нам елку привез!

Юля обернулась. Том стоял в дверях с небольшой елью, затянутой в сетку. В комнату заструился свежий, живительный запах хвои.

– Игрушки надо будет купить, елочные. Новый год ведь скоро, – добавил он. – Свет зажечь?

В комнате клубились сумерки, неслышно вползающие в окна, и в их синевато-фиолетовом свете силуэт девушки, казалось, тревожно мерцал.

– А новости привез? – напряженно спросила Юля.

Том, не сняв куртку, прошел в комнату, сел на стул, елку положил у ног. Снял очки, протер, снова надел. Юля тоже села, напротив. Сложила руки на столе.

Свет Том так и не включил и теперь с напряжением всматривался в лицо девушки.

– Я попытался поднять тебе настроение… Не вышло, да?

– Том, не тяни, говори! Все плохо?

Молодой человек с сожалением кивнул.

– Они сменили не только провайдера, но и компы. Мой хакер это подтвердил.

Юля не ответила, отвернулась. Том – на самом деле Никита Томашевский, от фамилии и прозвище – некоторое время созерцал ее профиль, обращенный к темному окну. Профиль нежный, волнующий, с летящим и чувственным росчерком линии губ.

– Так нельзя, Юль.

– Я тебе шах поставила.

Том мельком глянул на шахматную доску с фигурами, раскрытую на столе. Она никогда не убиралась, уже на протяжении нескольких лет, только изредка Том смахивал с нее пыль. Эта доска была у него с детства, именно на ней маленький Никита начал учиться играть в шахматы с отцом. Он возил ее с собой повсюду, даже на отдых с родителями, где на пляжах всевозможных курортов обыгрывал дядек, пожелавших сразиться с пацаном. И хотя у него было несколько наборов шахмат – и электронных, и из дорогих материалов: черные – эбеновое дерево, белые – слоновая кость, – именно эту первую, старенькую и облезлую доску он считал своим талисманом.

Несмотря на подступающую темноту, Никита разглядел диспозицию оставшихся на доске фигур.

– Молодец, – одобрил он. – У тебя есть шанс поставить мне и мат, – засмеялся он.

Но Юля не ответила, не улыбнулась, не подхватила его шутливый тон.

Никита потянулся через стол, взял ее ладони в свои, сжал.

– Юлька, не кисни, мы что-нибудь придумаем!

Она медленно высвободила свои ладони, поднялась, пересела на диван, покрытый пестрым рядном. Ее силуэт полностью утонул в темноте.

Том тоже поднялся, подошел к двери и щелкнул выключателем. Комнату залил желтоватый свет от старой трехрожковой люстры.

Когда-то, еще в начале девяностых, его родители купили этот дом в деревне за бесценок у одной старушки и ездили туда отдыхать каждое лето, тем более что несколько их друзей обзавелись домами по соседству. Веселое было время – время их молодости, беспечной и еще бездетной…

Но чем лучше шли у них дела, тем реже они приезжали в деревню, а к моменту рождения сына дом был заброшен окончательно. Из рядовых советских инженеров с крошечной зарплатой («зряплатой», как тогда острили) родители Никиты превратились в преуспевающих предпринимателей, построили дорогостоящий терем в ближнем Подмосковье, куда и привезли новорожденного сына из роддома.

Однако Никита, пока рос, не раз слышал о деревенском доме в родительских воспоминаниях, о веселых молодых временах и однажды запросился навестить его. Он ему рисовался почти живым, теплым, деревянным, сказочным: такой Дедушка Дом.

Родители уступили напору мальчика и повезли его в деревню. Опасались, что избушка давно прохудилась, а то и вовсе развалилась, – или что прибрали ее, бесхозную, к рукам резвые соседи. Ан нет, напрасны оказались опасения: стоял Дедушка Дом, стоял! Постарел, поседел, малость скрючился, но держался. И никто его не тронул, не разобрал на бревна – потому что никому теперь деревенские дома не нужны даже на дрова.

Никита сразу влюбился в Дом, и он ответил ему взаимностью, согрев теплом своих шершавых бревенчатых стен. К тому времени в деревне почти никого не осталось – молодые покинули ее в поисках лучшей жизни, старики потихоньку покидали, отправляясь в «лучший мир», – а несколько москвичей, купивших, как и родители Никиты, тут дома, наезжали лишь летом, и то не каждый год – зачем ехать в захолустье, когда стало по карману полететь в Венецию или на Канары.

Хотя летом тут было изумительно: рядом речка, грибной-ягодный лес. Бывшие колхозные поля, давно заброшенные, еще давали стихийные урожаи картошки, лука, свеклы, что городским жителям чрезвычайно нравилось: редкое удовольствие выдернуть своими руками какую-нибудь репку из земли, да сразу ее на ужин и употребить. И в соседних садах, утративших хозяев, все еще плодоносили вишни, яблони, груши – бери не хочу, ведь ничейное… Но зимой, конечно, тут делать нечего, да еще в одиночестве. Лишь Никита приезжал сюда, в глушь, чтобы подготовиться к очередному турниру по шахматам. В свои семнадцать он стал чемпионом России среди юниоров и намеревался принять участие в грядущем первенстве Европы. Оттого ценил уединение в забытой богом и людьми дыре, где не имелось ни Интернета, ни телевидения и где он мог без всяких помех предаваться тренировкам дни напролет. Он научился топить старую печь, рубить и сушить дрова, доставать воду из колодца. Он навез туда множество полезных вещей – инструменты, консервы и крупы, одеяла, средства от комаров и мух, посуду… Всего и не перечислишь. Обустроился, в общем. У него уже давно имелась машина – в принципе, водить ее он был обязан в присутствии взрослых, но Никита выглядел несколько старше своих семнадцати, и его пока ни разу не остановили. А родители ему доверяли, если не сказать – потакали: растить в семье кандидата в чемпионы Европы по шахматам было до головокружения лестно. Иногда Никита даже задавался вопросом: а ну как уродился б он обычным мальчишкой – его любили бы меньше? В этом таилось что-то обидное, в родительской гордости за его талант.

Но он не зависал над такими проблемами. Не обижался. Подумаешь, ерунда, люди так устроены. Одним нужна престижная машина, другим – престижный ребенок. Хотя у его родителей как раз всё было престижное: и ребенок, и машина, и дом, и работа. И это отлично. Никита с удовольствием пользовался благами, которые щедро предоставляли ему предки. И столь же щедрым их доверием. Он ведь такой умный мальчик, такой взрослый, такой талантливый – он не подведет! Посему и не знал он ни в чем отказа.

Юля ворвалась в его одиночество нежданно, чиркнула кометой по его небосклону. Они давно зависали на одном сайте, где играют в шахматы онлайн, и уже больше года сражались друг против друга. Том – таков был его псевдоним на сайте – выигрывал у нее почти всегда, но Юля не сдавалась, яростно боролась до последнего и совершенствовала свое мастерство с необыкновенной скоростью. Она была на год с лишним младше, и Том с интересом наблюдал за ее быстрым ростом. Разумеется, они не только играли, но и общались – поначалу скупо, но со временем их разговоры становились все длиннее и подробнее. Потом они обменялись фотографиями – друг другу понравились; потом вышли в видеочат…

И понравились друг другу еще больше.

Вот тогда все началось. Внутри стало вздрагивать и волноваться в предвкушении очередного сеанса связи, и предвкушение это стало самым главным, самым важным чувством. Ради виртуальной встречи жился весь скучный день, а предвкушение золотило его, расцвечивало волшебными красками и сладостно хмелило.

К концу лета они признались друг другу в любви. Они не могли оторваться от экрана, от созерцания любимого лица, изнемогая от беспомощного желания поцеловать в реальности вот эти губы… эти глаза… эту шею… К несчастью (или к счастью, это чьими глазами на ситуацию посмотреть), их разделяло весьма приличное расстояние. Оно было преодолимо, конечно, тем более что у Тома имелась собственная машина, – но им обоим хватало ума понять: однодневное свидание лишь раздует страсть, не утолив ее. А на большее рассчитывать не приходилось. Юля пошла только в десятый класс и жила с родителями. Хотя Тому и в этом отношении было проще: он уже учился на математическом факультете университета – в школе перепрыгнул через два класса и в свои семнадцать с хвостиком являлся студентом, хотя почти формально. Факультет тоже гордился своим шахматным чемпионом, и его отсутствие на лекциях и семинарах преподаватели будто не замечали.

Пришлось влюбленным приложить волевые усилия, чтобы вернуть головы в рабочее состояние. Впрочем, головы были умные и рассудительные. Никита победил на первенстве России и теперь должен был готовиться к первенству Европы; Юля выиграла городской, затем районный турнир и готовилась к областным состязаниям…

Они договорились, что как только пройдут их турниры – у каждого свои, – они непременно найдут способ встретиться в реале. А пока жили шахматами и своей виртуальной, но величайшей в мире любовью…

До тех пор, пока однажды, в конце сентября, Юля не написала Никите: «Мне нужно скрыться из города. Моя жизнь в опасности. Приютишь?»

Никита не сразу поверил. Это казалось дикостью, киношной нелепостью. Но Юля была полна решимости бежать из дома и просила его о защите. Обещала всё объяснить при встрече.

Он приехал за ней в Энск. Ждал ночью в условленном месте, удивляясь и волнуясь. Юля появилась возле его машины в три пополуночи, как обещала; открыла дверцу, вгляделась в него.

– Том? Надо же, а ты точно такой, как на экране…

Она стащила с себя увесистый рюкзак, – может, надо было помочь, но Никиту будто парализовало, только сердце его гулко билось. Юля тоже была точно такой, как на экране, – или нет, еще красивее!

Положив рюкзак на заднее сиденье, Юля села на пассажирское рядом с Никитой. От волнения он не сумел выговорить ни слова.

– Ну, здравствуй… – произнесла девушка и поцеловала его в щеку. – Поехали поскорее отсюда. Надеюсь, за мной не следят.

Они позавтракали в Москве, в каком-то рано открывшемся кафе, затем зашли в супермаркет, чтобы Юля выбрала продукты на свой вкус. Никита тайком посматривал на нее, все еще не веря, что его виртуальная любовь материализовалась рядом с ним, что можно касаться ее руки, плеча, слушать ее голос, чувствовать ее запах… Градус его влюбленности стремительно поднимался. Юля же казалась печальной; в то же время практичной, деловитой – может, прятала за деловитостью смущение? – и задавала вопросы, выбирая покупки: «А холодильник там есть? А Интернет? А горячая вода?»

Там – то есть в Доме – было почти все. Когда Никита изъявил желание отшельничать в этой глуши, отец нанял рабочих, дом отремонтировали. Заменили электропроводку, сделали душевую, поставили мощный насос, который гнал воду для бытовых нужд. Правда, изредка случались в его работе сбои, и тогда приходилось таскать воду из колодца. С электричеством тоже возникали перебои, поэтому папа привез генератор, научил сына его запускать. Иными словами, быт в Доме был весьма неплохо налажен, в чем Никита смело заверил девушку. Единственное, чего там не было, – так это Интернета. Впрочем, мобильный там ловил, и при желании можно было через него выходить в Сеть. Однако желания у Никиты никогда не было: шахматы занимали весь его досуг.

– Тем лучше, – отреагировала Юля.

Никита купил вино, деликатесы, – хотел обставить их встречу красиво. Он не знал, чего ждал с бо́льшим нетерпением: узнать, что там приключилось, в Энске, отчего Юле пришлось бежать, – или их первого в реале поцелуя… Его лихорадило, он не понимал, как себя вести. В виртуале они ощущали, что готовы броситься друг другу в объятия, предаться ласкам, заняться любовью… Но внезапная встреча в реале спутала все карты. Никита робел, а Юля… Ее мысли витали далеко.

Никита решил, что пусть все идет, как идет. Сначала Юле нужно отдохнуть, ведь она провела бессонную ночь. Он тоже, к слову, так что поспать час-другой не помешает. А вечером он устроит ужин при свечах. Расспросит, что же с ней случилось… И дальше все решится само собой.

Покончив с закупками, они тронулись в путь и вскоре прибыли в деревню.

Было всего лишь начало дня, но у Юли закрывались глаза от усталости. Она ничего не видела вокруг – да вокруг ничего и не было, лишь пышная зелень сплошной массой, похожей на толщу воды. Старый Дом в ней утопал, и ей вдруг представилось, что они с Томом маленькие, как мышки, и они нырнули в Дом, как в норку.

Когда на следующий день Юля вышла из дома в ослепительное утро, где солнце играло в зайчики с еще не опавшей листвой, она поняла, отчего ей привиделась накануне сплошная зеленая масса, похожая на море: деревья разрослись, бесхозные, не укрощенные рукой человека. Их было очень много, молодые тонкие стволы и густая поросль пониже нахально завоевывали деревенскую дорогу (по которой раньше могли проехать машины!), сузив ее до тропинки. Деревня «села», как садятся свитера после стирки, уменьшившись до размера одного дома. Казалось, они с Томом очутились в зеленой чаше, почти поглотившей их, – больше ничего не существовало за пределами этой чаши, они остались одни на всей земле. И только сверкающий самолетик в небе, вспахивая голубизну, напевал о других краях и странах.