Читать книгу Лунная дорога. Часть 2 - Татьяна Герцик - Страница 2

Аудитория быстро опустела. Занятия окончились, все спешили по домам. Я тоже вытащила сумку, запихала в нее тетрадь и ручку, закинула ремень на плечо и двинулась к выходу. Жутко хотелось спать. Все-таки занятия после ночного дежурства в реанимации областной больницы не способствовали усердию в учебе.

Я выходила из помещения, не глядя по сторонам, и наткнулась на тощую бесформенную фигуру в обтягивающем свитере и черных джинсах, перегородившую мне дорогу. Опять эта Маквенко! И когда она халат снять успела? В универе всем положено ходить в белых халатах. Но есть, видимо, исключения. Внутренне я зашипела, как разозленная змея, но внешне, надеюсь, осталась равнодушной.

Маквенко училась с нами первый год, брала академ на третьем курсе. Хотя ничего особенного в ее жизни не произошло – она не болела, не рожала и вообще, по какой причине ей был дан академ, для всей нашей группы оставалось загадкой.

Хотя какая загадка? Мирослава была единственной доченькой той самой заместительши министра, с которой поругалась мама перед увольнением и отъездом в Москву. И, похоже, об этом доченька знала, потому что старательно клевала меня при каждом удобном случае. И при неудобном тоже.

А возможности у нее для этого имелись. Она была нашей старостой. До нее старостой был Венька Прохин, он за нас любому бы горло перегрыз и в обиду никому не давал. Мы им гордились, он парень серьезный, после армии, ответственный и порядочный. Но декан, выслуживаясь перед Маквенко-мамочкой, назначил старостой эту цацу, не спрашивая мнения группы, и теперь мы мучаемся от ее властолюбия целых полгода.

Вот и теперь она смотрит на меня снисходительным взглядом и язвительно так интересуется:

– Что, Кондратова, опять ночь не спала? Вся морда опухшая. Ты бы поменьше с мужиками по ночам зажигала, так и училась бы лучше.

Я молча обошла ее по дуге. Вот ведь стерва! Прекрасно знает, что все в нашей группе подрабатывают, кто где. Кто в больницах, кто в поликлиниках, кто в аптеках. Причем независимо от материального положения. Это только она белоручка.

Мне, в принципе, тоже можно не подрабатывать, отчим мне счет открыл с весьма приличной суммой, но опыт за деньги не купишь. Вот я его и набираю. Мне повезло, что мамины коллеги взяли меня к себе. Я им очень благодарна за доброе отношение. Меня все опекают и от тяжелой работы стараются отстранить.

Какая самая тяжелая работа в реанимации? А это когда у тебя на руках умирает больной. Когда ты делаешь все, что можешь, и даже больше, но все равно зря.

В такие минуты моя начальница Власта Евгеньевна зверски ругается матом и сокрушенно заявляет:

– Что ж, видно, судьба у него такая. Видимо, он все, что было нужно, в этом мире уже совершил.

Она фаталистка. Верит, что чему быть, того не миновать. Ей легче. Я еще до такого смирения не доросла. Во мне все возмущается и болит. И я после такого еще долго сама не своя. Больно. Очень больно.

Маквенко вульгарно присвистнула мне вслед и захохотала. Вот ведь стерва! Интересно, кто у нее бабушки и дедушки были? Отца я знаю, он человек хотя и неприятный, но более-менее воспитанный. А вот мамочка ее, наша замминистра, похоже, из ссыльнокаторжных и их потомков. Но не царских, а современных. Попросту зэков.

Наш город, да и вся область, веками служили местом для ссылок и тюрем. Отсидев свое, куда уголовникам деваться? Правильно, осесть рядышком с местом заключения. Вот они и оседали, да и сейчас остаются главным образом в областном центре, потому что здесь прожить легче. Недаром область держит в России сомнительное первенство по преступности.

Отсюда и субкультура специфическая. С одной стороны высокая духовность, всегда полные театры, гастроли российских и мировых знаменитостей, с другой бесконечный мат на улицах, мусор и та особая атмосфера, что бывает только в зонах. Это когда твое платье может не понравиться какой-нибудь тетке запойного вида, и она обложит тебя таким трехэтажным матом, что только диву даешься.

Вот и Мирослава уж очень похожа на ту авантажную тетеньку. Поверхностный лоск у нее имеется, но такой тонкий, что под ним четко виден ядовитый оскал. Хотя это она только с группой такая, в большие начальники готовится, как маменька. Та тоже постоянно нос задирает и разговаривает с подчиненными, как надзирательница на зоне. Ну и черт с ними со всеми. Не позволю этим шалавам портить мне настроение.

Выйдя на улицу, остановилась. Голова закружилась от свежего воздуха. Или, что вернее, от свежевыхлопных автомобильных газов. Универ стоял возле оживленной автомагистрали, поэтому весь спектр не слишком чистого городского воздуха студентам был обеспечен.

Села на автобус, приехала домой. И снова поежилась от неприятного ощущения чужого взгляда. Внимательно огляделась – никого. Почудилось? Но почему мне это чудится только возле дома?

Быстро заскочила в подъезд, пробежала по лестнице, открыла свою квартиру. Тщательно заперла дверь на ключ и еще собачку привесила. Береженого, как известно…

Все-таки как неуютно жить одной в большой квартире! Взгляд упал на полку для разной мелочи. Провела пальцем – пыль! Да, запустила я свой дом, запустила. Придется завтра устраивать внеплановую уборку. Все равно Новый год близко, нужно встретить его в чистоте, чтоб был удачным.

Родители звали меня с собой, они Новый год в Лондоне хотят встречать, но я отказалась. У меня дежурство в этот день. Я понимала, что коллеги просто хотели провести праздник с семьей, а я одиночка, поэтому ничего, в принципе, не теряю. Я не против – для меня это мелочь, хоть маленько смогу отблагодарить их за доброе отношение.

Перекусила, и хотела было уже завалиться поспать, как затрезвонил смартфон. Посмотрела – по виберу меня вызывал Панов. Эх, а я-то надеялась, что он угомонился. Мы с ним периодически разговаривали, но в последнее время все реже. Я надеялась, что он нашел себе кого-нибудь, пора б уже, столько лет прошло.

– Привет! – Виктор радостно мне улыбнулся, а я чуть было не зевнула в ответ. Он заметил мой подавленный зевок и с сочувствием спросил: – Что, опять после дежурства? Устала сильно?

Я кивнула. Удобная вещь видеосвязь – можно и не говорить, все понятно без слов. Только вот выглядишь на экране гораздо хуже, чем в жизни. Но это мелочи. Соблазнять я никого не собираюсь, тем более Панова.

– Тебе вполне можно подрабатывать на полставки. Опыт у тебя будет. Зачем ты убиваешься по полной? – он никак не мог понять моего трудового энтузиазма.

– Витя, в нашей группе так работают все. Да и кому нужно полставочники? Мне и без того в отделении идут навстречу и не ставят смены на время учебы.

– Еще бы. Самые тяжелые смены, как я понимаю, ночные. Разве не так? – он продолжал придираться к моему образу жизни.

Я покачала головой.

– Ты не прав. Во время праздников – да. А так самое тяжелое время – раннее утро. Но в это время я уже ухожу на учебу. В ночную смену я и поспать успеваю. Я же не одна работаю.

Панов немного помолчал.

– Ты не хотела бы приехать на Новый год в Лондон? – он опустил взгляд и напрягся, будто читая сложный текст.

Что у него случилось? Какая-то неприятность? С чего он снова зовет меня к себе? Мы ведь решили, что больше приглашать меня он не будет. Правда, с той поры прошло три года, но тем не менее…

– Я дежурю в Новый год. К тому же меня звали в Лондон родители. Если бы я хотела, могла бы поехать с ними.

Он поднял печальный взгляд и кривовато ухмыльнулся.

– Понятно.

Я не выдержала:

– Витя, что стряслось? Ты какой-то сам не свой. У тебя все хорошо?

Он кивнул.

– Нормально. Только вот вокруг все чужое и все чужие. Скучаю. По тебе. По дому. По России.

Этого я понять не могла. Если скучает, то почему не приедет? Не ко мне, а к родителям? Вспомнив, что мать у него живет в Париже, а отец мотается по всему свету, прикусила губу. В самом деле, куда ему ехать? Где у него дом?

– Может, рвану в Москву в этом году. Там хоть знакомые есть. Друзья.

Да, у него проблемы бедного богатого мальчика. У меня тоже проблем полно, но хоть не такого свойства.

– Ну ладно, – он внезапно стал прощаться. – Я ведь вижу, ты сейчас заснешь. Так что пока, а то еще со стула упадешь, – неловко пошутил он и отключился.

Я недоуменно потерла лоб. И что это было? Обычно он болтает до упора, а тут какие-то пять минут, и уже все? Нет, у него точно что-то не в порядке. Может, отец разорился? Но Панов говорил, что у него свой счет в швейцарском банке и от родителей он не зависит. Тогда что?

Отправилась спать и крепко, без сновидений, проспала до утра. Но хоть проснулась до звонка будильника. Успела и поесть нормально, а не на ходу, как привыкла в последнее время, и даже душ принять. Краситься не стала, я это дело не люблю, да и к чему? Для всех моих сокурсников я замужняя дама, вот только муж у меня все по горячим точкам воюет, на приличное жилье зарабатывает.

На это уже никто внимания не обращает, кроме Маквенко. Ей никак мой статус замужней женщины покоя не дает, и она все пытается меня разоблачить. Хотя какое ей дело, замужем я или нет? Это все от излишней вредности. Ну и желание досадить присутствует. Недаром ее мамаше в свое время досталось за то, что она маму из больницы выжила. Ей вроде губернатор даже выговор влепил.

К сожалению, мой прогноз о том, что новый губернатор в области всю команду поменяет, не оправдался. Некоторые все-таки остались, в том числе и министр здравоохранения области. И все его приспешники. Я, как лицо заинтересованное – все-таки мне в этом супе вариться и вариться, – хотела, чтоб поставили кого-то более компетентного и независимого, но не судьба.

Пришла на занятия заранее, а не прискакала в последнюю минуту вся в мыле, как после ночной смены. У нас половина группы так приходит, что поделаешь – работать приходится главным образом по ночам.

По закону подлости первая, кого я увидела, была великолепная Мирослава.

– Ух ты! – фальшивый восторг сочился у нее изо всех пор, – кого я вижу! Кондратова! И даже причесанная! Вот чудеса! Неужто никого на эту ночь не нашла?

Отвечать на это бред я не собиралась, но тут Прохин неприязненно заметил:

– Маквенко, ты уже совсем от зависти сбрендила? – я и не знала, что он так говорить может. – Ты рядом с Машей себя зачуханной дурындой чувствуешь? Комплекс неполноценности взыграл? Так смотри, еще чего-нибудь заработаешь!

Группа враз его поддержала, и старостиха, злобно зыркнув на нас узкими глазенками, зашипела:

– Чего вы за нее заступаетесь? Шлюха она шлюха и есть!

И тут у меня в груди что-то щелкнуло, ударив в голову горячей волной. Я подскочила к ней и со всей силы залепила звонкую оплеуху. Она пошатнулась, схватилась за щеку и завопила. И тогда я врезала ей по другой щеке. Исключительно для симметрии.

Дальнейшее разбирательство проходило в кабинете ректора. И это было очень даже хорошо, потому что наш декан наверняка бы встал на сторону пострадавшей от моей тяжелой руки бедняжки и мне бы точно не поздоровилось.

Егор Андреевич видом Маквенко с опухшей физиономией, украшенной двумя моими вполне симпатичными отпечатками, не впечатлился. И выслушивать ее версию не стал. Со мной пришли Веня Прохин и Саша Веснина, вот они-то и изложили все, что произошло конкретно. Мирослава пыталась было донести до начальника свое видение событий, но ректор так на нее цыкнул, что она банально заткнулась.

Что ж, не все еще боятся ее скандальной мамаши.

Кончилось все тем, что нас с ребятами отпустили, а Маквенко оставили. Видимо, Егор Андреевич, не особо церемонясь, сообщил ей все, что думает о ее поведении, потому что она приплелась посредине пары, угрюмая и злая, но уже с почти нормальными щеками, видимо, приложила к ним что-то холодное. С угрозой посмотрела на меня, обещая веселую жизнь, и села на свое место.

Нет, она меня в покое ни за что не оставит. Зря я все-таки сорвалась, не мой это стиль. Но и терпеть гадости тоже мочи больше не было. Что ж, теперь придется быть настороже в ожидании очередных подлянок.

– Ага, получила-таки по заслугам! – довольно прошептала мне соседка Вика. – Наш ректор вхож к губернатору, так что вполне может ее мамочке ротик-то заткнуть!

Я не сильна была в хитросплетениях местной политики, да и неприятно все это. Мне бы учиться спокойно и работать, чтоб не мешали. Но вот почему-то у меня возникло четкое предчувствие, что этого-то мне и не дадут.

Последним занятием была фармакология. Занудный Филипп Федорович, как обычно, своим невыразительным голосом усыпил всю группу, и даже самые педантичные из нас, конспектирующие все до последнего слова, хотя лекцию можно было записать на диктофоны, впали в своеобразный транс и смотрели вокруг мутным малосоображающим взглядом. Но, спасибо, отпустил группу сразу после прозвучавшего звонка, а не задержал минут на десять, чтоб закончить тему, как любит делать.

Вышла в коридор одной из последних, соображая, что купить домой. Или, может, заскочить перекусить в ближайшую кафешку, чтоб не готовить дома? Можно, конечно, и к родне на огонек заглянуть, но что-то не хотелось рассказывать о своих делах. Будут расспрашивать, с чего я такая смурная, вдруг не сдержусь и проговорюсь о Маквенко? Нет, схожу в другой раз. Когда настроение будет получше.

Как я и думала, Маквенко поджидала в коридоре. Увидев меня, тут же подскочила и замахнулась, чтоб ударить. Я перехватила ее руку в жестком захвате, не зря же я всю школу художественной гимнастикой занималась, мускулы у меня не в пример сильнее, и тут услышала знакомый голос:

– Девушка, вы что, с ума сошли?

Мы с ней повернулись одновременно. Виктор! Я быстро поморгала, желая развеять нелепую галлюцинацию. Мы же с ним только вчера по виберу болтали! Он же в Лондоне должен быть!

Не поняв, к кому обращаются, Маквенко жалобно протянула:

– Ой, она меня сегодня уже избила и вот теперь собирается ударить снова! – и при этом жадно осматривала Панова с ног до головы.

Я ее понимала. Виктор выглядел на все сто. Разворот плеч, внушительная мускулатура, властный взгляд серых глаз. Казалось, ничего на нем особенного одето не было, но одежда высшего качества ясно говорила, что мальчик весьма обеспечен. В общем, Мирослава тут же признала в нем своего.

– Кто? Маша? Если это так, то вы для этого немало потрудились. Это ж надо было ее до подобного довести!

Она обиженно выпятила нижнюю губу, но Виктор больше на нее внимания не обращал. Он сжал ее занесенную для удара руку, и та бессильно упала. Обхватив меня за плечи, повел прочь. Но моя чудная сокурсница так просто этого оставлять не желала.

– Ты что, очередной Машкин хахаль? – презрительно бросила она ему в спину.

Виктор тотчас оставил меня и повернулся к ней.

– Кто-кто? Я? – это прозвучало у него так зловеще, что Маквенко сделала шаг назад, но сдаваться не собиралась. В самом деле, что он может ей сделать в коридоре, полном народа?

– А что, может, муж? – и она указала пальцем на мое кольцо.

Виктор с достоинством кивнул. В свое время я рассказала ему про свое мнимое замужество, он мою задумку одобрил и даже предложил свою кандидатуру. Естественно, я отказалась.

– Вас что-то смущает? – он посмотрел в глаза этой стервочке, не желающей сдавать свои позиции.

– Просто у этой вашей женушки столько кавалеров! – она понизила голос, будто выдавая страшный секрет.

У Виктора зло сузились глаза.

– Фамилия! – сурово потребовал он.

– Чья? – Мирослава не поняла вопроса.

– Твоя, естественно, чья же еще? – Панов был откровенно зол. Ух, похоже, придет еще время сочувствовать этой дурочке.

– Я Мирослава Маквенко! – с гордостью заявила она.

– Это твоя мамочка заместитель министра здравоохранения области? – он чуть наклонился к ней и явно не с добрыми намерениями.

– Да! – ответила она, чуть помедлив.

– Что ж, ей недолго оставаться в этом качестве, это я обещаю! – он отвернулся от обомлевшей дурочки, снова обнял меня за плечи и повел к выходу.

В раздевалке я надела шубку, сапоги, и мы вышли на улицу. Падал легкий снежок, искрящийся в свете фонарей. Воздух был морозный, свежий и бодрящий.

– Как здесь хорошо! – Панов поднял лицо, подставляя его падающим с неба снежинкам. – Ужасно соскучился по нормальной русской зиме!

– А в Лондоне зимы нет? – я знала про тамошние теплые зимы, но было интересно, что ответит он.

– Нет. Там вместо зимы наша осень. Слякоть и прель. В Шотландии в горах зимы есть, а в Англии нормальный снег – редкость. Гольфстрим, что ты хочешь, – обвинил он в непотребстве теплое течение, портившее погоду в Лондоне.

Я с вожделением взглянула на вывеску соседней кафешки. Есть хотелось жутко.

– Сходим в ресторан? – искусительно предложил он. – Перекусим?

– Может, в кафе? – я кивнула на кафешку. – Это проще, да и ближе.

– Но не в это, – решительно воспротивился он. – Мне как-то довелось в нем поесть. Честно скажу – не в восторге.

Я не такая привередливая. Мне в этой кафешке есть приходилось много раз, и ничего, жива. Но спорить не стала.

– Как хочешь. А куда пойдем?

– Давай в итальянский ресторанчик заскочим. Мне там когда-то нравилось, – в его голосе проскользнула ностальгическая нотка.

До итальянского ресторана было ехать и ехать, если в пробке не застрянем. Вечер, дороги перегружены. Но Виктор призывно махнул рукой, и возле нас остановилась белая «тойота». До ресторана мы домчались за десять минут, объехав пробки по дворам. Водила попался еще тот. Получив от Панова деньги, подмигнул ему и укатил.

К моему удивлению, в ресторане еще были свободные места. Нас провели к довольно уютному столику возле окна. Я отметила, что с улицы ничего не было видно, окна казались завешенными плотной тканью, а изнутри улица была вся как на ладони. Я полюбовалась цветной подсветкой противоположного дома – красиво.

Виктор заказал себе много чего, а я несколько итальянских салатиков: очень люблю салаты и легкий десерт.

– Шампанского не хочешь? – что он собрался праздновать, интересно? Но он тут же пояснил: – Все же Новый год близко. Сегодня уже двадцать девятое.

– Не люблю шампанское, – да, мне своего полудетского к нему отвращения так преодолеть и не удалось. – Но если ты хочешь, то пей.

– Вино в одиночку не пьют. Тем более шампанское.

Он налил и мне, и себе минералки и тихо признался с затаенной горечью:

– Ты совсем не изменилась. Только еще красивее стала. В смартфоне этого не видно.

– А ты изменился, – я отпила глоток. Минералка оказалась сильногазированной, и углекислота ударила в нос, защипала язык. Виктор ждал уточнения, а я не могла ничего сказать, справляясь с колючками во рту. Наконец сумела добавить: – Ты возмужал. Стал взрослым. Этаким суперменом.

Он невесело засмеялся.

– Умеешь ты делать комплименты, – с укором покачал головой.

Он что, решил, что это подколка? Но я сказала чистую правду и вовсе не хотела его обидеть. В ресторане играла тихая приятная музыка, на танцполе в такт ей двигались пары.

– Потанцуем? – предложил он, заметив, что я пристально слежу за ними.

– Давай! – согласилась я.

Все равно заказ принесут еще не скоро. Поварам нужно все приготовить, здесь не бывает дежурных блюд. Зато все свежее, не отравишься.

Мы вышли на танцпол и заскользили по паркету. Виктор прижимал меня к себе бережно и нежно, я себя с ним чувствовала хрустальной вазой. Но чувство было странным. Будто он со мной прощается, что ли.

В воздухе витала необычная печаль. Может, на меня транслировались его эмоции, а может, так влияла медленная томная музыка. Мы не стали ждать окончания мелодии – на наш столик принесли заказ, и мы поспешили занять свои места. Есть хотелось очень.

Оказалось, голодна не только я. Виктор тоже ел торопливо, спеша насытиться. Перекусив, откинулся на спинку стула и признался:

– Я вылетел сегодня из Хитроу ранним утром. Потом еще пересадка в Москве. Поесть было некогда. Еда в самолете не в счет. Там и есть-то было нечего. Да и штормило постоянно, из одной турбулентности в другую ныряли.

Я согласно кивнула. В самом деле, в последнее время в самолетах стали кормить отвратительно. А то и вовсе не кормят. Я когда летала к маме в Москву, на разные рейсы попадала. Некоторые самолеты прямо на свалку просились. Или в переплавку, до того старые. И сервис там был соответствующий. Но хоть не падали, и на том спасибо.

Я доедала второй из заказанных салатов, когда меня снова посетило чувство чужого взгляда. Осторожно посмотрела по сторонам – ничего не заметила. Да что это такое? Паранойя у меня, что ли?

Виктор смотрел на меня с тихой грустью. Улыбнувшись ему, ободряюще предложила:

– Облегчи свою душу, дорогой мой. Ты прилетел попрощаться?

Он с силой зажмурился, будто хотел сдержать слезы. Мне стало его жаль. Протянув руку, крепко пожала ему ладонь.

– Так что случилось? Я же вижу, что ты сам не свой.

Он открыл глаза и резко признался, будто прыгая в холодную воду.

– У отца сложности. Его счета в Штатах и Англии заморожены.

– И что ты должен сделать? – я не знала, как в такой ситуации Виктор мог помочь отцу, но от него явно что-то требовалось.

– Я должен жениться, чтоб его выручить, – с горечью выпалил он.

Я глуповато выпучила глаза. Нет, когда девушки выходят замуж за богачей, чтоб жить красиво, это я в курсе. Но чтоб парни женились, по сути, ради того же, слышу впервые.

– Я приглянулся одной из богатых американок. Очень богатых, – с язвительной усмешкой уточнил он. – И она открытым текстом предложила отцу: если я на ней женюсь, она поможет разблокировать счета.

– А это реально? – что-то меня взяли сомнения.

Панов кивнул.

– Вполне. Счета открыты в ее банках. В накладе отец не останется. И будет составлен грамотный брачный контракт, чтоб я никуда от нее не делся.

Это никак не укладывалось в моей голове. Никак. Это что же за отец у него? Исковеркать жизнь собственного сына ради денег?

– Она тебя старше? – он уныло кивнул, и я с замирающим сердцем спросила: – На сколько?

– На двенадцать лет, – и ответил на мой невысказанный вопрос: – Да, ты права. Я, по сути, буду тем, кого на западе называют «купленный мальчик».

У него обострились черты лица, и он остановившимся взглядом воткнулся в окно, будто увидел там что-то чрезвычайно важное.

Я замерла не в силах вздохнуть. Сердце сдавило, как частенько бывало со мной при грустных известиях. Мы замолчали, не зная, о чем говорить. Да и что тут можно сказать? Все остальные темы забылись.

Тяжело вздохнув, он перевел взгляд на меня. Смягчившись, тихо сказал:

– Если б у меня была надежда, то я бы отказался. Но теперь какая разница? Если любимая тебя не любит, все остальное уже не имеет значение.

Я покраснела и опустила глаза. Если б я согласилась стать его женой, он отказался бы жениться на этой американской банкирше, хотя мне больше хотелось назвать ее бандитшей. Но что было бы с его близкими? С отцом, с мамой, братом? Нет, с голоду бы они не померли, им просто пришлось бы умерить свои аппетиты, ведь наверняка не все средства семьи хранились в зарубежных банках, но как бы после этого они стали относиться к сыну, да и ко мне?

Главное даже не в этом. Если б я согласилась, то жертвой стала бы я. Ну не жертвой, это уж слишком сильно сказано, но, тем не менее, пострадавшей стороной точно. Потому что я не хочу замуж. Мне приятно болтать с Виктором, он мне нравится, но как друг, не больше.

По моему угнетенному молчанию он понял, что между нами все по-прежнему.

– Свадьба будет через месяц, не раньше, – четко, как командиру, отрапортовал он. – Потому что все должно быть по правилам. У нее даже две репетиции запланированы, чтоб все прошло без сучка и задоринки.

– Как ее зовут? – зачем-то спросила я.

– Не поверишь – Мэри. Это еще одно доказательство того, что в своих желаниях нужно быть очень осторожным. Потому что я просил у вселенной, чтоб Маша стала моей женой. Вот она ею и станет.

В самом деле, это просто изуверство какое-то! Я в ужасе уставилась на него, не в силах произнести ни слова.

– Но это даже к лучшему, – он кривовато усмехнулся. – В данных условиях. Я смогу называть ее Машей, не нарываясь на подозрения. Ты не против, если в минуты близости я буду представлять тебя? Мне будет легче э-э-э… справляться.

Это что, шутка? Зачем ему мое разрешение? Разве можно контролировать чужие мысли? Он меня просто подначивает. Или нет? У него так болит душа, что он пытается хоть немного развеяться?

Неловко пожала плечами, не зная, что отвечать. Он решил принять этот аморфный жест за разрешение.

– Хорошо, спасибо, – протянул руку, благодарно пожал мою ладонь. Пальцы у него были горячими и сухими. – Потанцуем?

Я кивнула. Мы танцевали возле елочки с мерцающими разноцветными огоньками. Праздничное настроение, еще утром радующее меня, ушло безвозвратно.

– А если попросить помочь кого-то другого? Моего отчима хотя бы?

Он с мягким укором посмотрел на меня.

– Твой отчим с моим отцом в разных весовых категориях. Это даже несопоставимо. Неужели ты думаешь, что мы не пытались найти другие варианты?

В самом деле, что я такое лепечу? Где Панов и где Денис Дмитриевич? У меня точно помутнение рассудка. Просто ужасно не хочется верить, что это единственный возможный вариант.

– В принципе, ничего страшного. Я давно уже не мальчик, переживу. К тому же это не навсегда. В контракте будет четко обозначена возможность развода. Лет через семь-десять, – нарочито бодрым тоном сообщил он мне, прижимая к себе так, как тонущие прижимают спасательный круг. И с надеждой предположил: – Возможно, мы даже сможем, как и прежде, болтать по виберу. Иногда.

Я молчала. Было так тошно, что я задумалась, а не согласиться ли мне на его предложение? А что в самом деле? Буду женой взаправду, а не понарошку. Что в этом такого?

Но тут же возникли неприятные вопросы: а где я буду жить и учиться? В Лондоне? Но там мне придется начинать все заново, там наше образование не признается.

И как же Красовский?

Последний вопрос был явно не в тему, Леху я не видела уже больше двух лет, после того памятного лета. И нечего его зря поминать.

Но, тем не менее, мысль о нем голову мне охладила. Это все эмоции. И ничего больше. Это пройдет.

Наступала ночь. Ресторан закрывался ровно в двенадцать, посетители, или, как нас здесь называли, гости, почти все уже разошлись. В зале оставались только мы да еще одна парочка, явно молодожены, глядящие только друг на друга и не замечающие ничего и никого вокруг.

Под намекающие взгляды пробегающих мимо официантов Панов поднялся. Ему тут же принесли счет. Расплатившись по терминалу, он протянул мне руку. Вложив чуть подрагивающие пальцы в его ладонь, я вышла в гардероб. Мы оделись и попросили охранника вызвать для нас такси.

В его ожидании постояли на улице перед рестораном минут пять, прислонившись плечами. Он обнял меня за талию, я положила голову ему на плечо. Со стороны мы наверняка казались влюбленной парочкой.

Приехав к моему дому, вышли и остановились возле подъезда. Я понимала, что Виктор надеется на приглашение, но звать его не хотела. Приглашение предполагало утешение в постели, а я к этому не была готова. Все-таки это не я решила жениться на нелюбимой старой женщине, чтоб спасти семейное состояние. Хотя не знаю, как бы поступила я, окажись на его месте.

Не выдержав напряжения, он прижал меня к себе и принялся целовать, приговаривая: «любимая, милая, жизнь моя».

Я не сопротивлялась. Это было прощание. Горькое и навсегда. Мы понимали это оба. Я даже закинула руки ему за шею, открываясь, хотя это и было ни к чему. Но мне его было ужасно жаль. До боли, до слез.

Где-то вдали раздался громкий свист. Он остановился, опомнившись. Взял в ладони мое лицо, прислонился лбом к моему лбу и прошептал:

– Я тебя очень прошу, будь счастлива, моя солнечная девочка. У меня на сердце будет легче, если у тебя все будет хорошо.

Потом еще раз быстро меня поцеловал и, оторвав себя от меня, исчез в ночи. Я кинулась домой, зажимая рот руками. Хотелось даже не заплакать – завыть во весь голос.

На следующий день к вечеру мне пришла от него СМС-ка, что у него все хорошо, что он в Лондоне и скоро будет подписан брачный контракт.

Тридцать первого на работу я пришла в отвратительном настроении. Как же невозможно плохо заканчивается старый и начинается новый год!

Но хандрить было некогда. Обойдя всех пациентов в реанимации, проведя все назначенные врачами процедуры и стараясь угадать, что кому нужно, ведь половина из них ничего сами сказать не могли, ушла в ординаторскую.

Дежурили мы на пару с медбратом Костей, у него ребенок недавно родился, нужны были деньги, а за работу в праздники платили вдвойне. Он тоже был студентом-медиком, как и я, только уже выпускником.

Он висел на телефоне, разговаривая с женой. Она была у него совсем юной, только-только со школьной скамьи, очень пугливой и постоянно боялась сделать с малышкой что-то не так. Он ее учил, уговаривал, убеждал, чувствуя себя при этом старшим, умным и очень ответственным.

Наверное, так и нужно вести себя с мужчинами: быть слабой и беспомощной. А вот я все делаю неправильно. Я вспомнила Красовского, Панова и чуть не расплакалась. Но тут скорая стала привозить одного больного за другим, и времени на переживания не осталось.