Читать книгу Ты – дура, детка! - Татьяна Хмельницкая - Страница 4

Я смотрела через окно на идущего по дорожке Лоскутова. Пила кофе и думала о том, что вот уже завтра, я улечу отсюда. Нужно было собрать вещи. Но не только это. Следовало упаковать подарки.

Так и не успела уложить чемодан. Илья не отпускал меня всю ночь от себя, потому радовалась наступившему утру.

Ещё в списке значилось посещение банка, чтобы перебросить деньги со счёта на карту, а некоторую сумму обналичить. Только всё это мелочи по сравнению с предстоящим отпуском.

Меня прельщала будущая свобода, независимость. Луч надежды, который позволял изменить обстоятельства, выглядел той самой нитью Ариадны, предназначенной для моего выхода из лабиринта прошлого. На днях, впервые за семь лет, вдруг посетило чувство благоговения перед будущим.

Лоскутов дойдя до ворот, обернулся и помахал мне рукой. Я поставила большую чашку капучино на блюдце, которое держала в руке и сделала ответный жест. Мне вдруг представилось, как Илюшенька, притащит свою красивую задницу в понедельник вечером, сюда, в мою «золотую обитель для одинокого сердца», а его встретит запертая на ключ дверь.

Безусловно, такое название для дачи не подходило, но так её видела Люська, а я ей верила, хотя и не согласна в корне. Когда я, пусть даже в шутку, мысленно так называла красивое здание, с верандой, на которой летом хорошо пить чай, глазея на искусственный пруд, то определение выглядело ругательством. Да, дом для одинокой дамы, тосковавшей по загубленной любви. Но не всё так ужасно. Стены этого здания довольно часто посещал страстный мужчина, которому сильно обломится уже очень скоро.

Я даже улыбнулась от предвкушения: представила, вытянувшееся лицо Илюшеньки. Его блуждающий по стенам взор, натыкающийся на укрытые тканью и полиэтиленовой плёнкой диваны, стулья, столы. Ой, нужно крестик на запястье ручкой нарисовать, чтобы не забыть вытащить всё из чулана, ведь с последнего отпуска, полиэтилен хранился там.

Теперь дом будет законсервирован на длительный срок. Папа вчера прислал электронное письмо, в котором сообщил, что у бизнеса появились инвесторы – некая крупная корпорация. Всю юридическую часть мега-монстр брал на себя, а мне нужно было скорее приехать, чтобы уладить формальности. Как он вышел на воротил, папа не написал, а сегодня я не могла до него дозвониться. Ничего, ещё куча времени впереди.

Ну, да ладно, что-то я отвлеклась. Итак, Лоскутов осмотрит пустой дом. Медленно пройдётся по гостиной, заглянет в спальню…

Где, Рита? Как? Куда подевалась?

Слиняла! К тёплому океану, к семье!

Уж я там оторвусь! Сил и здоровья не пожалею. Буду плавать, кататься на водных лыжах, загорать. Ух! Красота! И никаких приторных и надменных рож «нужных людей», дерьмовых клиентов, обязательных, скучных тусовок в «высшем обществе». Ура!

Взглянув на меня, Лоскутов тоже ответил улыбкой и повернул снова к дому. Улыбка сползла с моих губ.

Только не это! Нет, нет, нет! Топай на работу, к свои услужливым подчинённым, дружочек! Не рушь мои планы!

Словно почувствовав мой призыв, Илья вернулся к воротам и, глядя на меня, энергично дёрнул калитку. Он ещё раз помахал рукой. Затем скрылся за металлической преградой. Всё – визит окончен, рада попрощаться.

Из окна третьего этажа, так называемого зимнего сада, мне хорошо было видно, как быстрым движением Лоскутов открыл дверцу джипа и уселся в салон, на заднее сиденье. Через минуту автомобиль отъехал от дома и скрылся за деревьями.

Свобода!

Трель мобильного охладила мой пыл – весь экран занимала фотография Ильи.

Чтоб тебя!

– Да, – злясь на себя за счастливый голос, бросила я в трубку. – Что-то забыл?

– Сказать, что люблю тебя.

О-Бо-же-мой!

– Говори.

– Я люблю тебя, малышка, – приторно выдавил Илья, а я закатила глаза.

Сейчас было самое время нажать отбой, что и собиралась сделать, но Илья вдруг сказал:

– Через три дня у нас с тобой свадьба.

Я растерялась, не знала, что сказать в ответ. Если с бизнесом в Америке не заладится, а инвестор сорвётся с крючка, то мне какое-то время придётся поработать здесь, помогая отцу с делами. И то, что я удрала, не сказав ни слова, Илья мне точно не простит. Самое время сказать об отпуске.

– Молчишь? – прорезался сквозь мои размышления голос любовника. – Ты всегда молчишь. Ничего. Через три дня ты скажешь мне: «Да».

Илья нажал «отбой» и я положила мобильный на узкий подоконник.

Я не тронулась с места, продолжила смотреть через окно на увядающий, но яркий осенний пейзаж, смакуя намеченный план побега в рай, в вечное лето, в независимость. Теперь делала это аккуратно, просчитывая каждый шаг, возможные варианты для осуществления. А ещё я ужасно соскучилась по родным. Будь на то возможность, ухватила бы небо руками, потянула на себя, раздвинула его, и шагнула к семье.

И почему я не супергерой?

М-да. А если вдруг стала героиней, то кем? Какой бы псевдоним носила?

«Сиротливое сердце» – так бы Комарова назвала меня. Людка помешана на том, чтобы сделать мой образ жизни таким же, как и у неё: счастье есть – его не может не быть. Она с моим одиночеством меня саму уже порядком достала. К тому же на своём «перспективном» совсем помешалась. Рассказывала о нём денно и нощно. Упирала, что здорово иметь надёжный тыл, который, по её едким замечаниям у меня был, а я, дура эдакая, так зажралась, что даже мизерное усилие над собой сделать не хотела.

Ха-ха! Будь Комарова здесь, она пустилась бы в разговоры о том, что вот она схватила свою «синицу», и рада до печеночных колик.

Я всегда делала вид, что слушаю её трескотню, а сама думала о том, что Людмила на самом деле благополучна. Её жизнь состоит из вещей, мыслей, окружения, которые увязываются со словом: «просто».

Просто любовь. Просто замуж. Просто семья. Просто так живут все. Просто карьера.

Сразу становилось понятно: так она существует и так должно быть у всех. И я завидовала подруге белой завистью, ведь она ничего не боялась в отличие от меня.

Переставать трястись я начинала только в кругу близких. Конечно, если бы Комарова в тот день не приехала бы ко мне, то у меня и семьи сейчас не было, а лишь убогая могила. Она застала меня давящейся в верёвочной петле и теряющей сознание, перерубила петлю ножом.

Я обязана подруге жизнью, только так и не научилась ощущать себя рядом с ней самой собой. Принимала подругу, улыбалась ей, весело болтала, но не впускала её в свою душу дальше некой грани. У меня была рамка – окно, в которое помещались отношения с Ильёй и Люськой, а дальше – стоп!

Другое дело родители. Это я ещё тогда поняла, когда видела мамино заплаканное лицо, папины плотно сжатые губы на фоне белого кафеля больничных стен. Семь лет прошло с момента моего несостоявшегося суицида, а чувство стыда до сих пор проедало моё сознание. Я не имела права с ними так поступать. Я – дрянь!

Ну, всё! Ещё немного и зареву, а мне собираться нужно.

Список вещей. Я составляла его. Где он?

Не помню.

Да-да. Список требуется отыскать.

В нём нужные вещи – что понадобятся на чужбине. Всё лишнее останется здесь – в доме пращуров.

Но сколько бы я себя не подгоняла, продолжала думать о будущем, которое впервые за долгие годы, стало вкусным и долгожданным. Мечтала, напитываясь новыми эмоциями. Самое волшебное в таких фантазиях – возможность всё начать с чистого листа.

Да. Теперь я считала, что правильно поступила, и о своём отпуске, предстоящем отъезде, ничего не сказала Лоскутову. Чистый лист жизни манил, обескураживал, завораживал. Я могла написать на нём любые пожелания, воздушные замки, планы. Нарисовать что-нибудь и поверить в это.

Нет. Лоскутова видеть больше не хотела и замуж за него выходить – тоже.

Допив кофе, я поставила фарфоровую пару на подоконник, уперлась в него ладонями и повисла на прямых руках, подогнув под себя ноги. Не слишком весёлое развлечение, но в позвоночнике что-то хрустнуло, а я почувствовала облегчение, удовольствие и расслабление. Встав снова на пол, я медленно откинула голову сначала назад, потом наклонила вперёд, влево, вправо и растёрла шею.

Неожиданно, словно что-то толкнуло меня в спину. Ощущения такие же, как при небольшом шторме, когда волна накатывает на тебя. Я инстинктивно сжалась. Неожиданно грудь пронзила острая боль. Стало трудно дышать.

Неужели моя любимая бяка нахлынула – Вегето-сосудистая дистония?

О! Она по моему телу таким парадом проходит, что хоть Святых выноси!

Дотянулась до смартфона, чтобы набрать: «Сто двенадцать», и вызвать «Скорую помощь», но пальцы свела судорога, телефон выпал.

«Помогите», – билось только в моей голове. Вместо крика из горла вырвалось шипение. Хватая воздух ртом, цепляясь скрюченной рукой за край подоконника, я сползла на пол.

Что же это такое?

Следующий поток воздуха, подхватил меня, развернул и прижал к стене спиной, словно я сидела в офисном кресле, и некто непринуждённо крутанул его.

Проклятье! Холодно-то как!

Я продолжала давиться воздухом.

Неожиданно мир остановился, замер, словно на фотографии. Был только миг, который обхватил меня своими щупальцами, колол шипами реальности. Миллиарды тонких игл вонзились в кожу, мышцы, прошили насквозь кости, проткнули лёгкие, сердце, пищеварительную требуху, и сошлись острыми пиками в животе. И вот только тогда боль отступила, а мой слух смог уловить звук приближающихся шагов, так лёгких, что мурашки по коже побежали.

Её я увидела сразу – Мария Аркадиевна. Девушка с картины в гостиной.

Она прошла сквозь витринное окно на противоположной стене зимнего сада и стала спускаться, словно двигалась по невидимой пологой горке.

Сделаю ремонт и поменяю огромные витражи, к лешему! Плевать на цветы! Плевать на всё! Тут покойники шастают сквозь них!

Мама!

Неожиданно дышать стало легко, а судороги прошли.

И что сказать, родственнице? Тоже, что и всегда: «Здравствуйте, Мария Аркадиевна?» Или добавить к этому: «Гран мерси, что заглянули»?

Она приближалась ко мне – оцепеневшей от холода и ужаса. На ней роскошное платье по моде начала двадцатого века. Тонкая длинная нитка жемчуга на шее. При каждом движении бусы раскачивались и елозили по складкам юбки «в пол».

Представляю, насколько жалко я выглядела в своём коротком шёлковом халатике, распахнувшемся и оголившем бёдра. Пришпиленная к стене, словно муха булавкой к картонному дну коробки для коллекций.

Совсем сдурела! Стала стесняться призраков!

С другой стороны, не часто ко мне захаживали прабабки, да ещё и с такой помпой! Если пораскинуть остатками памяти, то – никогда. Осталось только дождаться Рыжую и комплект будет полным.

Впрочем, вопрос у меня уже возник. Спрашивается, если я знала место на кладбище и навещала могилу родственницы, то с какого перепугу, она посетила меня? Неужели в могиле на Питерском кладбище лежит не моя прабабушка?

– Не угадала, – прошелестел воздух и из него материализовалась Рыжая.

Прогресс на лицо: Она уже начала со мной разговаривать! Не прошло и семи лет. Что же будет через ещё одну седмицу? Страшно даже подумать!

Ладно, уговорили: сижу, не рыпаюсь. Валяйте, болтайте про новые трупы.

Мария Аркадиевна остановилась в шаге от меня. С большим трудом удалось проигнорировать инстинктивное желание поджать ноги. Ну, или хоть ещё на миллиметр или полмиллиметра вдавиться в стену.

Грозная дама! Она сплющивала меня своим присутствием. И что удивительно, это не было похоже на то состояние, когда я общалась с другими духами.

Нет, совсем другие ощущения: болезненные, тягостные, удушающие, вынимающие нутро, выворачивающие его наизнанку.

Рыжая, тут как тут, возле родственницы паслась, и из-за её плеча хитро улыбнулась. Ох, неспокойно мое сердце: не за мной пришла покойница, ей что-то было надо.

Прабабушка вдруг наклонилась ко мне. Я успела различить колыхание воздушных масс вокруг её фигуры и след, какой оставляют наши тела, когда плывут внутри водной толщи. Но в движениях было нечто противоестественное, неподдающиеся законам физики – ни один волосок или складка ткани у родственницы при движении не шевельнулись. Создалось ощущение, что Мария Аркадиевна состояла из пластилина, и волей создателя-художника оставалась идеальной. И только жемчужные бусы жили отдельной жизнью, починяясь законам гравитации и физическому состоянию маятника вне зоны покоя.

Похожие бусы я видела в шкатулке, хранящейся у мамы. Ей папа подарил, когда предложение делал. Никогда не интересовалась семейными драгоценностями, но видимо настало время проявить любопытство.

Рыжая тоже наклонилась, копируя прабабушку. Два одинаковых, точно под копирку лица, замерли в дюйме от моего. Не знаю, как чувствуют себя тройняшки, но мне стало не по себе.

Вдруг, ни с того ни с сего, загребая воздух, словно морскую толщу и оставляя за собой волнующуюся плотную густоту, Мария Аркадиевна с размаха врезала мне пощёчину. От неожиданности, я даже прошипела, выпуская воздух из лёгких. Но защититься не попыталась, и вторая ладонь хлестнула по другой скуле.

Надо же! Встретилась с родственницей! Сподобила Вселенная!

Меня мутузят, а я даже отползти не в состоянии! Рехнуться можно!

Прабабушка грациозно выпрямилась. Она сверлила меня взором, словно я была провинившимся ребёнком прачки, ну или посудомойки, сделавшим что-то не так.

Вот они, белогвардейские замашки! Белая кость – голубая кровь!

Рыжая притихла, стоя рядом. Затаилась и безмолвно взирала на происходящее. Не знаю, что я чувствовала в тот момент помимо боли, но главная эмоция, которая заполнила моё существо – страх.

Я боялась, но не Марию Аркадиевну, не Рыжую. Кого тогда? Или чего?

Будущего.

До явления приведения оно у меня рисовалось яркими красками, теперь – верилось в плохое.

Прабабушка, красивая, статная, стройная с удивительными глазами шоколадного цвета, шелковыми каштановыми волосами, стояла передо мной и пыталась предупредить.

О чём? Какие глупости я совершу в том грядущем, которое она видит?

Мария Аркадиевна, взмахнула рукой, словно пыталась взлететь, и через мгновение на мои колени упал короткий обрывок верёвки.

Я ничего понимала. Это было приглашение? Предостережение? Послание? Сообщение?

Верёвка таяла, лёжа на моих коленях, пока прабабушка шествовала к оконному витражу, а следом за ней топала Рыжая. Две женщины, такие одинаковы, чистые, словно капли утренней росы, и неживые. Они уходили в тот мир, о котором мы мало знаем.

Оцепенение прошло, стоило раствориться обеим женщинам в пустоте. Я ещё какое-то время шумно хватала ртом воздух, стараясь насытиться им, заставить сердце биться. Затем встала и на негнущихся ногах, держась за поручни, стала спускаться по лестнице на второй этаж. Открыв дверь спальни, бросилась к шкафу, где хранилась аптечка. Вытащив её, я схватила ингалятор и вдохнула в себя аэрозоль. Я не астматик, но держала препарат дома, чтобы после контактов с Рыжей быстрее приходить в себя.

Грудь ныла. Я болезненно закашлялась. Повалившись на кровать, закрыла глаза. Главным сейчас было привести дыхание в норму. Скулы болели, и казалось, что лицо отяжелело, отекло. Но им я займусь позже. Сейчас важно восстановиться, почувствовать себя, а не леденящий холод потустороннего мира.

Наверное, я задремала, иначе как объяснить тот испуг и растерянность от пронзающего мозг звука. Подскочив с кровати, я заметалась по комнате. На глаза попались тапочки. Сунула в них стопы и плюхнулась на кровать, потёрла лицо и, только тогда сообразила, что звонили в домофон. Быстро спустившись на первый этаж, кинулась к двери и сняла трубку. Экран высветил лицо молодого человека в кожаной куртке и бейсболке с логотипом курьерской службы. Он улыбался и продолжал жать на кнопку вызова.

На улице всё ещё светло? Или уже светло? Сколько я проспала?

Ай, да не важно! Раз курьерская служба работает – значит, будни.

– Да, – выдохнула я.

– Я из курьерской фирмы. Принёс ваши билеты.

– Конечно, я сейчас спущусь. Минуточку. Подождите, пожалуйста.

Быстро просунув ноги в утеплённый комбинезон, накинула куртку, и наклонилась, чтобы застегнуть молнию полусапожек. От резкой боли в затылочной части головы едва не застонала. Да ещё лицо, словно наполненный водой пузырь – отекло, наверное.

Метнулась к большому зеркалу, выполненному в версальском стиле каким-то новомодным дизайнером. Отражение – девушка с голубыми глазами и тёмными волосами – взирало настороженно и озабочено. Следом за мной Курносая по ту сторону серебристой глади провела по скулам пальцами, расправила морщины на лбу, потёрла отпечаток от скомканного пледа на щеке.

Можно расслабиться – следа от прабабушкиной «ласки» не осталось.

Махнув рукой, я всё-таки натянула обувь и заторопилась к воротам. На улице резко похолодало, и я, вдохнув колкий, морозный воздух, улыбнулась. Всегда любила определённость, и погоды это тоже касалось. Теперь становилось понятно, что не за горами снег, Новый год, ожидание и предвкушение праздника.

Открыв калитку, наткнулась на доброжелательный, но уставший взгляд молодого человека.

– Маргарита Александровна Терехова?

Кивнула в ответ, вяло улыбнулась. Не моё настоящее имя, но я на него откликаюсь – прилипло не отодрать, как новая кожа, новая жизнь, новое существование без ошибок…

– Вот, – протянул парень пухлый конверт. – Проверьте, пожалуйста, и если всё в порядке – распишитесь.

Я взяла почту, достала содержимое. На билетах посмотрела свои данные, дату вылета. Кивнула парню, попросила ручку и бумагу. Спросила: где нужно поставить автограф. Распрощалась и захлопнула калику. Уже направившись к дому, вдруг вспомнила про почтовый ящик. Пришлось зайти в обиталище, взять ключи и отпереть маленький навесной замок и достать несколько конвертов.

Перебирая их, я мысленно отмечала: платёжку за газ, за свет, коммунальные услуги. Нашелся и пакет от фирмы оказывающей садоводческие услуги. И вдруг наткнулась на открытку. На ней на красивом фоне из роз едва заметно проступали часы, показывающие без пяти минут двенадцать.

Надо же! Разве сейчас кто-то шлёт открытки? Приятно, конечно, но странно.

Перевернув нарядную картинку, я прочитала:

«Привет. Скучала по мне, Аurum? Я здесь. Твой А.Ф».

Голова закружилась, земля перед глазами поплыла, и я ухватилась за ручку калитки, чтобы удержаться на ногах. Но силы всё равно покидали меня.

Я прижалась к глухой двери калитки спиной, сползла по ней и уткнулась лбом в колени. Мир перестал существовать, а из глубин яркой вспышкой появился образ зеленоглазого паренька со светлыми, коротко стрижеными волосами, и приятной улыбкой.

Я словно опрокинулась в прошлое, испытав адреналин и ужас. Сердце бешено стучало в груди. Пришлось найти в себе силы поднять голову, ещё раз прочитать открытку.

Сомнений что, написал записку Артём не осталось. Он всегда называл меня Аurum, когда мы оставались наедине. Это был наш секрет.

Наш секрет!

Детский сад!

Расслюнявилась, затрепыхалась, а толку мало. Я на всём ходу вписалась в нелепейшую ситуацию, из которой предстояло найти выход.

Артём вернулся – жди беды. Ну, конечно же: выстрел в грудь и в голову – почерк бывшего возлюбленного. Зачем-то он устранил Иванушкина, но меня сие мало касалось. Совсем другое дело, что он придёт и по мою душу – факт.

Наверное, по его мнению, я зажилась на этом свете – пора и честь знать. В прошлый раз я обыграла его, поставив на него ловушку, как на дикого зверя. Сейчас, он собрался с силами, чтобы отомстить мне. В душе я осознавала его чувства, и просто так нажать на спусковой крючок и шлёпнуть меня он не желал – удовольствие сомнительное. Ему нужны были мои эмоции, мой страх. Он закинул удочку в прошлое и хотел половить рыбку в мутной воде семилетней давности.

Что же, имел право. Новая партия – его реванш. Но и она закончится. Артём хотел поиграть со мной, как кошка с мышкой, заставить меня существовать по его правилам.

Буду играть – выбора у меня нет.

Помимо открытки в руке был зажат конверт с билетами. Я, положив остальную корреспонденцию на мощёную дорожку, разорвала его. Дорога к океану мне заказана – пока не разберусь с прошлым.

Поднявшись на ноги, я зашагала к дому, рванула дверь на себя и вошла в просторный холл. Раздевшись, села на диван в гостиной, и кинула письма на журнальный столик. Меня волновала только одно послание, написанное эпистолярным, примитивным способом, которое по сути своей являлось уликой.

Да, открытку никто не примет за угрозу, но мне она жгла руки. Уж очень хотелось жить и, понимая, что я в клетке, с ещё большим желанием стремилась к освобождению. Я уже не та двадцатилетняя дурёха, которая сунула голову в петлю. Семь лет не прошли даром, и я знала, что такое жизнь, я хотела продолжить её.

Следует сообщить папе о том, что мой приезд откладывается. Напишу электронное письмо. Ничего, он поймёт. Не думаю, что его положение критично. Здесь и сейчас всё гораздо сложнее и интереснее.

Глупо, но я готова сравнить себя со спортсменом, у которого открылось второе дыхание. У меня появилась возможность отыграть всю партию от начала и до конца, нанести сокрушительный удар по прошлому. А там и будущее начнётся, да ещё какое!

Да, шанс маленький, но был. Если это действительно так, то вцеплюсь в него зубами, руками, ногами – все, чем смогу.